Григорий Петрович решил поехать. Редакционный "газик" поколесил по каменистым кыштымским дорогам изрядное количество верст. Сейчас у него кое-где побрякивало и позвякивало, но бежал он бойко, привычно подминая под себя дорогу. А дорога здесь была хорошая, сгрейдированная. Грунт крепкий, каменистый и полотно дороги ровное, как асфальт.
Огнева сидела рядом с шофером. Под валиком на затылке виден нежный светлый пушок. Иногда и по затылку можно определить возраст. Затылок у Огневой нежный, холеный, но кое-где уже наметились складочки. И появляются такие складочки, когда женщине перевалит за тридцать. Ну, а этой можно дать тридцать пять. По крепким округлым плечам, обтянутым крепдешиновой кофточкой сероватого цвета, чувствовался человек зрелый, в зените своего расцвета.
Дорога ныряла с косогора на косогор. По обе стороны медно-зелеными стенками тянулись сосны. Изредка между ними выделялись ярко-зелеными сарафанами молодые березки.
Ехали молча. Андреев просто не знал, о чем сейчас надо говорить, а у нее, видимо, не было настроения. Она горячо звала его в поездку там, в редакции, а сейчас вот не начинала разговора. А может, ему начать?
Она спросила шофера:
- Где-то здесь эти озера со странными названиями.
- Подъезжаем, - ответил шофер.
Огнева повернулась к Андрееву, и он опять увидел ее голубенькие глаза в стеклянных застенках:
- Вы, надеюсь, слышали про эти озера - Тпруцкое и Нуцкое?
- Каждый кыштымец их знает.
- Представьте, я тоже имею основания считать себя кыштымкой, но узнала о них недавно.
- Неудивительно, вы - женщина.
- Однако ж! А почему они так называются? Знаете?
- Приблизительно.
- Скажите.
- Пролегла здесь конная дорога - покосы были, лесные делянки для заготовки дров. Возили рыбу с Увильдов. Груженый воз в гору идет туго, вот хозяин и кричит на лошадь: "Ну, ну!" С горы боязно, чтоб воз не разогнало, авария могла приключиться. Вот и кричали: "Тпру!" А поскольку озерко недалеко от подъема в горку, его прозвали Нуцким, а то, другое, соответственно, - Тпруцким.
- Неоригинально.
- Отчего же? Все простое оригинально.
- Ну, а что-нибудь слышали про Дунькин сундук или про Самсонкин гроб?
- Читал. Книжка есть про них.
- А про Силантия Сугомака?
- Нет. Но зато я про Лутонюшку знаю, - брякнул Григорий Петрович, чтоб только подзадорить Огневу. Она живо обернулась к нему, уцепилась руками за спинку сиденья спросила обеспокоенно:
- Откуда?
- Дед один рассказывал.
- Так я и знала! - хлопнула рукой Огнева по спинке сиденья и опять села, как полагается, выражая всем своим существом недовольство. - Я ж его предупреждала - про Лутонюшку никому не говори. Будет у меня публикация, тогда пожалуйста.
- А! - радостно засмеялся Андреев. - Теперь я вас знаю!
- Положим. А вы кто?
- Я? Отпускник. Между прочим, не опасный.
- Есть отпускники и опасные?
- Всякие бывают.
- Я хотела спросить - кто вы по профессии?
- Журналист.
- Погодите, я немного наслышана об одном журналисте из вашего города. Я иногда работаю в публичке, обязательно читаю челябинскую газету.
- Чье же перо вас привлекло, если не секрет?
- Есть там такой Андреев.
Григорий Петрович поперхнулся, а потом рассмеялся.
- Не понимаю, что смешного в моих словах. - Огнева, кажется, даже обиделась.
- Вы знаете, - сказал Григорий Петрович, - как ни странно, но моя фамилия тоже Андреев.
Она обхватила голову руками:
- Как же я опрометчиво поступила! Не узнала наперед, кого редактор мне в попутчики определил.
- В самом деле!
- Вы ж конкурент! Знаете, зачем я еду на Увильды?
- Понятия не имею.
- Послушать одну старушку. Для нашего брата фольклориста - она сущий клад. И что ценно - ее никто не открыл. Я буду первая. Представьте, какие сливки сниму!
- Не бросите же вы меня одного!
- Почему бы и нет?
В разговоре не заметили, как подкатили к Увильдам в том месте, где была деревушка Сайма. "Газик" влетел на тихую зеленую улицу и остановился.
Рыбацкая деревенька Сайма стояла в стороне от большой дороги на берегу протоки, которую образовывали матерый берег и берег острова. Остров зарос липой, елями, ольхой и березами. На нем целое лето паслись без пастуха козы и овцы. Протока кое-где заросла камышами, на воде кругляшками зеленели листья кувшинок. По протоке на лодке можно выплыть в само озеро, на его голубую бескрайнюю гладь. У мостков и возле них на берегу чернели и голубели всякие лодки - и увалистые плоскодонки, и юркие долбленки, и красавицы шлюпки. Большой рыбачий баркас лежал у воды на боку, подпертый березовыми кольями, - ремонтировался.
Улица была широкая, зеленая. Цвела на ней репчатая гусиная лапка, колыхались одуванчики с кругленькими пушистыми головками, похожими на уличные плафоны. Желтыми глазками смотрел в голубое небо курослеп.
Мальчишки и девчонки гомонили на берегу протоки - купались. На завалинке двухоконного дома сидел седобородый хилый дед в валенках и посматривал красными глазами на машину. Шофер развернул ее и нацелился в обратную дорогу.
Огнева сказала ему:
- Обожди минутку, - и направилась к деду. Тот почему-то забеспокоился, заерзал на завалинке.
- Скажите, папаша, где найти Аграфену Степановну Кареву?
Старик моргал слезящимися красными глазами, зрачки которых обесцветились до того, что трудно определить, какого цвета они были в молодости. Видимо, вылиняли глаза на озерном ветру. Дед ничего не ответил. Огнева приняла его за глухого.
- Боже ты мой, - вздохнула она и повысила голос: - Аграфену Кареву нам надо, понимаете?
- Ты, девка, не кричи, - неожиданно прошамкал дед, - не глухие мы, слышим, поди. У меня вухи вострые, это глаза маленечко слезятся, а вухи вострые.
- Чего ж вы тогда не отзываетесь?
- А я соображал.
- Чего тут соображать?
- Как чего? Где она, Кариха-то? Она, старуха-то, знаешь какая? Непоседная. И соображаю - где она? Утром червяков копала да удочки ладила. Выходит, рыбалит Кариха-то.
- Как рыбалит? - не поняла Огнева и взглянула на Андреева, и в уголках ее сочных и резко очерченных губ маялась усмешка: вот на таких чудных стариков наткнулись, он еле шамкает, а "вухи" у него "вострые", а она, которой, по слухам, тоже под восемьдесят, ловит где-то рыбу.
- Обнакновенно. Сидит на лодке за островом и ловит. Валяйте к ней. Весло мое возьмите, вон оно к стене прислонено.
Андреев взял кормовое весло, еще не зная, поплывет Огнева к Карихе или будет ожидать ее на берегу. Видимо, этим он положил конец ее колебаниям. Огнева махнула шоферу: мол, можешь уезжать. Шагая к лодкам, призналась Андрееву:
- Старуха, кажется, любопытная.
Старуха-то, конечно, любопытная, но и сама Огнева, похоже, колоритный человек. Григорий Петрович выбрал плоскодонку, сдвинул ее на воду и пригласил Огневу садиться. Она сняла туфли, забралась в лодку босиком, и он обратил внимание на ее маленькие аккуратные ноги, на красивые, будто точеные пальцы. И отвернулся.
- Теперь я вижу, что вы кыштымец, - улыбнулась Огнева, когда он вывел лодку на глубокую воду и уверенно направил ее по протоке, намереваясь выбраться из горловины на простор. Огнева легла в носу лодки на живот, опустила руки в воду и радостно проговорила:
- Прелесть-то какая!
Ветра не было. Лодка плыла без качки, оставляя за собой морщинистый след, расходящийся веером. Справа уплывал назад каменистый берег острова, а за камнями буйствовала дикая малина вперемешку с крапивой. Липа цвела, и в лодку волнами накатывал медвяной аромат. Слева никли камыши с черными гроздьями головок. Из-за мыса виднелся кусок серебристой водной дали, а далеко-далеко, в синем мареве дня, горбились горы.
Григорий Петрович греб тихонько. Весло слабо шкрябало о борт. Звонко всплескивалась вода. Огнева уставила очки вдаль, о чем-то задумалась. Свои, незнакомые Андрееву мысли волновали ее. И вот сейчас она неизмеримо отдалилась от него, отгородилась тайными своими мечтами. И ее округлые плечи потеряли обычную напряженность, сникли. Была она сейчас обычной бабой, которую легко можно обидеть и у которой слезы были очень близко. Он остро почувствовал это, вспомнил рассказ старика Куприянова о дочери и то обидное слово, которое тогда сорвалось у матери - разведенка.
Огнева, вероятно, ощутила на себе его взгляд, зябко поежилась и снова вдруг налилась упругой самостоятельностью. Поднялась, села на беседку лицом к Андрееву, округлыми движениями ладоней поправила волосы и улыбнулась. Его несколько смутила эта свойская добрая улыбка. И тут они заметили лодку, которую искали. В ней сидела женщина, словно окаменелая. Голову ее плотно прикрывал белый платок. Поперек лодки лежало несколько удилищ. Женщина терпеливо ждала клева. На ней был серый мужской пиджак и сарафан.
- Кариха, - кивнул головой Андреев, и Огнева живо обернулась.
Подплыли к Аграфене близко, с противоположной стороны от той, куда были заброшены ее удочки. В рыбацком этикете Андреев кое-что смыслил. Но даже на такую предосторожность старуха реагировала обидчиво:
- Пошто здесь остановились? Или места мало? Чапайте, чапайте дальше.
- Аграфена Степановна, а мы ведь к вам, - сказала Огнева. Старуха повернулась к ним лицом и удивленно, нараспев произнесла:
- Ко мне? Какой же леший вас ко мне привел?
- Мы без лешего, Аграфена Степановна.
- Ты меня по имени-отчеству, а я тебя че-то не знаю. Откель ты такая?
- Из Свердловска, а он из Челябинска.
- А курить-то у вас есть?
- Я не курю, бабушка, вот разве Григорий Петрович.
- Я тоже не курю.
- Экие греховодники, - покачала старуха головой. - Всю мою рыбу перепугали, а закурить не дают.
- И вам бросить пора, курить-то, - улыбнулся Григорий Петрович.
- Вот умру, тогда и брошу. Эх, перебили вы у меня удачу. Но не возьму в толк - из-за меня в этакую даль тащились?
- Из-за вас.
- Айдате на берег. Смотаю удочки и догоню.
Андреев привел лодку на остров. Огнева проворно спрыгнула на берег и подтянула суденышко. Через несколько минут подплыла Кариха. Веслом орудовала сильно и споро, экономя силу: плотно прижимала весло к лодке и при взмахе не откидывала его далеко. Движения отточены, почти механические - всю жизнь на озере прожила.
Роста она небольшого, сухощавая. Глаза совсем молодые и бойкие. Даже не верилось, что на морщинистом, дубленном всеми ветрами, жарой и морозами лице могут быть такие чистые, будто росой обмытые глаза.
Кариха облюбовала камень-валун, села на него, положив руки на колени, и поглядела на стекла очков Огневой:
- Пошто глаза-то испортила, молоденькая ведь еще?
- Что поделаешь! Вы, говорят, Аграфена Степановна, много сказок знаете?
- Кто же их не знает? Внучку без сказки и спать не уложить. Ну, так что, коли знаю?
- А я вот эти сказки собираю, потому и приехала к вам.
- Экую забаву нашла, милая, - сказки собирать. Малое дите, что ли?
- А ваши сказки, кроме внучки, еще кто-нибудь слышал?
- Ну а то как? Наши деревенские шалуны слышали.
- А надо, бабушка, чтоб все их знали, не только деревенские. Вот я запишу ваши сказки да в книжке напечатаю.
- Гляди, какая прыткая! Да ты, поди, так меня на смех выставишь. Нет уж, милая, уволь ты меня от этого.
- Ох, нехорошо получается, Аграфена Степановна, - покачал головой Григорий Петрович. - Нелюбезно вы гостей встречаете.
- А какие вы мне гости, я вас и знать-то не знаю, первый раз и вижу. Даже табачком не угостили.
- Да я вам заплачу́, не беспокойтесь, Аграфена Степановна.
- О чем это ты, милая, - вроде бы ослышалась Кариха.
- Не бесплатно, за деньги… - потерянно проговорила Огнева, понимая, что зря оказала о деньгах, потому что Кариха обиделась. Старуха встала и молча пошла к лодке. Огнева с досады кусала губу, вид у нее был такой - вот-вот заплачет. Григорий Петрович торопливо догнал эту странную старуху и сказал:
- Любопытно, знаете: я всегда считал, что горячиться могут только молодые…
Кариха глянула на него насмешливо и ответила:
- И, милый, нисколечко я и не кипятюсь. Только не хочу я сказки за деньги рассказывать, грешно это.
- Пожалуйста! - воскликнул Григорий Петрович. - Мы согласны и бесплатно!
- Ох и настырный народ нынче пошел. Так сказки, говоришь, послушать хотите?
- Очень, Аграфена Степановна!
- Ну, че с вами поделаешь. Загнали старуху на остров, деваться некуда, ладно уж, так и быть, - покачала головой Кариха, а в молодых глазах ее лукавые искорки забрезжили. Огнева даже расцвела, когда увидела, что старуха возвращается, и благодарно глянула на Андреева..
Кариха пристроилась на гладком теплом валуне, сняла с головы платок. Волосы у нее с желтизной, редкие, зачесаны назад и там собраны в тощий пучок. Платок перекинула на шею, опустив концы на грудь.
- Ужо ладно, расскажу вам про Клима Косолапова, как он на Морском острове скрывался и как дед Петрован со внучком Никитушкой помогали ему. Клима-то шибко искали стражники, потому как он супротив хозяев-кровопийцев поднялся.
Легенда была интересная. Кариха рассказывала живо, хотя и неторопливо. Стражники пронюхали, где скрывался Клим Косолапой, поплыли на Морокой остров и прихватили с собой Петрована. Внучек Никитушка опередил стражников, сообщил Косолапову об опасности. Но он был один, а стражников много.
Когда Аграфена Степановна кончила, Андреев сказал:
- Не был здесь Косолапов, из истории известно.
- Много ты понимаешь? У народа память крепкая.
- В конце концов, это неважно, был на Увильдах Косолапов или не был, - возразила Огнева. - Это народное творчество. Давайте, бабушка, еще что-нибудь.
- Какая я тебе бабушка! Зови Аграфеной. Меня даже Танька по имени-отчеству кличет…
Они просидели со старухой до вечера. Кариха устала, да и выговорилась вся. Андреев и Огнева ахнули; совсем забыли про редактора. Он их, наверное, сбился с ног - ищет.
У костра
Вернулись на Сайму, но никакой машины там не было, она и не приходила. Ждали, ждали, но не появилась она и позднее. Сгущались сумерки.
- Вот так фунт изюму! - присвистнул Андреев. - Влипли же мы, однако, в историю.
Бабка Кариха, узнав о затруднении гостей, предложила им переночевать в своей избе. Неожиданно воспротивилась Огнева.
- Ох, не выйдет, - сказала она. - Меня на канате не вытащишь ночевать у костра, но уж коль я попала в безвыходное положение, то не откажу себе в удовольствии провести ночь именно у костра, единственную в жизни. А вы, товарищ Андреев, можете спать в избе.
- Нет уж! - улыбнулся Григорий Петрович.
- Ночи нонче с воробьиный нос и теплые, - поддержала Огневу Кариха. - С богом.
По утрам падает холодная роса. На этот случай Кариха принесла старый полушубок и телогрейку. Андреев выпросил топор и спички, и они уплыли с Огневой на остров.
Григорий Петрович успел до полных сумерок найти сухостойную сосну, свалил ее и приволок на берег, где хотели коротать ночь. Обрубил сучья и завел из них костер.
- Вы что ж, - спросила Огнева, которая внимательно следила за его работой, скрестив на груди руки и накинув на плечи телогрейку, - хотите всю сосну рубить?
- Зачем? Так сгорит, - и Андреев подтянул лесину к костру и сунул комель в огонь.
Огнева попервоначалу-то хотела ему чем-нибудь помочь, но он сердито ее оборвал: мол, не лезьте не в свое дело. Позднее, когда уже пылал костер, вспомнил про свою оплошность. В пылу работы с ним такое случалось - не любил, когда мешают. Неужели обиделась? Но она молчала. Андреев подкатил к костру валун и сказал:
- Садитесь.
Ей вроде нравилось ему подчиняться. Безропотно села. Наломала из тоненьких сучков палочки и стала их жечь, как свечи. Наблюдала, как живчик-огонек быстро бежал по палочке, пожирая ее. Лиловый отблеск плескался в ее очках.
Григорий Петрович подбросил в огонь сушняку. Стайка искорок взметнулась в темное небо. На короткий миг огонь уменьшился, его придавил сушняк, и темнота незамедлительно приблизилась к костру. В немыслимо темной дали того берега тоже мигал красный огонек. Он отчаянно боролся с темнотой, она хотела его поглотить, а он не давался и посылал сюда свои непонятные позывные. Вода, хотя и налилась чернотой, все же слегка отсвечивала, и лениво покачивалась мертвой зыбью. Она накатывалась на прибрежную гальку, шуршала, сонно бормотала несуразицу и никак не могла заснуть.
Но огонь справился с сумраком. Уже через минуту его бойкие красные струйки оплели сухое дерево и взметнулись вверх чуть ли не до самого неба. Огнева откинулась чуть - ей стало нестерпимо жарко возле такого костра.
- Вы поминали о каком-то Силантии Сугомаке.
- Ничего не слыхали о нем?
- Нет.
- Это один из вариантов легенд о Сугомаке. Наиболее распространен вариант про батыра по имени Сугомак и про девушку Егозу. Сугомак похитил Егозу, бежал с нею в тайгу. Но злой волшебник настиг их и превратил в горы.
- Это я знаю.
- А про Силантия могу рассказать. Деваться некуда и все равно коротать ночь.
Григорий уселся поудобнее, подкатив свой камень к костру поближе. Она сняла очки, близоруко прищурившись, некоторое время смотрела на огонь. Без очков лицо ее было красивее, но беспомощнее. Она снова водрузила очки и сказала:
- Кыштыма еще не было, на его месте шумела тайга. С Невьянской каторги бежал рудокопщик Силантий Сугомак. Пробирался кочкастыми со ржавой водой болотами, обдирал одежду о буреломы, лазил по лесистым горам и со змеиных шиханов осматривал таежную глушь. Искал свою счастливую дорогу. Наслышался от бывалых людей, что где-то на юге Каменного пояса есть глухомань - край несметных богатств, и до той глухомани еще не дотянулась жадная рука невьянского царька.
Тайге не было конца. Одна к другой теснились сосны, и по лучику процеживал через них, как через сито, солнечный свет. А иногда разбушуется ветер, и пойдет по тайге жуткий стон. Тогда ложился Силантий в папоротник, затыкал уши. Однажды столкнулся с медведем и бежал от него без оглядки. Бежал до помутнения в глазах, выбился из сил и упал. Забылся. Очнулся ночью, а ночь была теплая и звездная, как вот сейчас. Поднялся Сугомак и побрел дальше - ему хотелось пить, язык прилипал к нёбу. Лес поредел, пахнуло пресным запахом воды. До озера добрался ползком и жадно прильнул к воде. Напившись, отполз в мелкий сосняк и затаился. Дремотно билась о берег волна, шелестел береговой камыш, плескалась рыба.
И вдруг на той стороне озера, на вершине горы зажегся свет - факел. Свет был необычный - тускло-золотой, без трепета и отблеска. Кто зажег его? К утру факел исчез. Силантию сделалось совсем плохо. Однако ночью на горе снова зажегся факел. Тогда Силантии решил идти туда. И побрел вдоль берега. Падал, вставал и слова шел. Потом пополз на четвереньках. К утру выбился из сил и потерял сознание. Очнулся и оторопел. Лежал в пещере со сводчатым потолком. Потолок и стены облицованы драгоценными камнями - малахитом, яшмой, рубином. Силантий увидел овальный выход из пещеры и солнечный свет в нем. К нему спешила девушка - высокая, стройная, в розовом сверкающем платье до самых пят. Золотая коса билась за спиной. Девушка наклонилась над ним, положила холодную руку на лоб.