Окаменелости
Алексей Максимович с Машей пошли в гору вслед Евстигнею, а мы начали собирать топливо. Его на берегу находилось мало - все за лето сожгли переволокские мальчишки. Когда примерно через час вернулись Маша и Алексей Максимович, чайник у нас только собирался закипать.
Маша возвратилась веселая: в одной руке она несла почти полный котелок желтого топленого молока с пенками, а в другой что-то в узелке, связанном из ее платка. Алексей Максимович помахивал порядочной связкой баранок.
- Покажи, что выцыганила у баб.
- Не "выцыганила", а наворожила, - обиделась Маша. - Вот, глядите…
Она развязала платок, и мы увидели десяток печеных яиц, из них три крупных - гусиных, и небольшую краюшку серого хлеба.
- Она всем нагадала "исполнение желаний", - сказал Пешков.
- Я бы сколько принесла! Меня бабы не пускали, да он увидел и не разрешил.
- Обратите внимание и на мое приобретение - окаменелости не хуже позвонка ихтиозавра. Шестнадцать штук - сорок копеек. Кроме этого, в лавочке есть керосин, колесная мазь и лапти с подковыркою, очень хорошие, но мало пригодные в пищу.
Пешков потряхивал связкой, и баранки стучали, как кости.
- Это вещи большой древности. Едва ли их возьмет топор. Есть в натуральном виде не рекомендую - зубы сломаете… Размачивать в воде трое суток. Но я, товарищи, мастер трех цехов: малярного, литературного и булочного. И надеюсь, когда у нас будет больше дров, вечерком, я покажу вам, что эти окаменелости съедобны. Что касается трех гусиных яиц, то Маша выцыганила их у одной очень почтенной девушки. Бьюсь об заклад, яйца или тухлые или насиженные.
Все, что принесла Маша, мы быстро истребили, запив крутые яйца молоком. Гусиные яйца, все три, оказались насиженными - от них отвернулся даже Маскотт.
Решив докипятить чайник на той стороне, мы сели в лодку и перевалили на луговой берег. Тут на песках дров мы не нашли совсем. Не пивши чаю, мы двинулись дальше.
Глава девятнадцатая
Усталь
И опять мы идем бечевой вверх по Волге, вдоль плоских широких песков луговой стороны.
Знаете ли вы, что значит "закружиться" в лесу, когда ушел из дому с ружьем или по грибы ранним утром, а к закату выйдешь на знакомую дорогу - и не знаешь, куда по ней идти домой: вправо или влево? А то и так: проснешься ночью в своей комнате - и дверь там, где вчера были окна, а окна там, где вчера была дверь. Даже жутко! Во всех подобных случаях надо сделать какое-то внутреннее усилие, и все мгновенно поворачивается на невидимой оси и становится на свои места. Вот такое усилие мне пришлось сделать и, наверно, каждому из нас, чтобы убедить себя, что мы идем верно, домой, в Самару. Видно, что такое сомнение осенило и ребят: они недоуменно поглядывали на горный берег.
- А вы, ребята, как думаете? - спросил я. - Пожалуй, верно говорил нам в Усе мальчишка: "Не туда едете-то. Вам вон куда надо".
- Ну, еще чего! Верно едем, куда надо, только устали маленько, да и пищи маловато, - выразил общую уверенность Стенька с той улицы.
Мы шли верно: против воды, это было видно по воде. Просто мы устали.
- Что пищи маловато - несправедливо, - заметил Алексей Максимович. - Мы получили некоторое подкрепление, а кроме того, у нас есть окаменелости, в том числе позвонок ихтиозавра.
Ермаков погост
Уже вечерело, а казалось, что мы все на том же месте - против одинокой красной церкви Ермакова погоста. Белая церковь Переволоки чуть отодвинулась назад, а небольшая церквушка Кольцовки казалась еще далеко впереди… Даль нас обманывала. Дело в том, что мы шли луговой стороной по дуге окружности радиусом около восьми верст. Центром этой дуги являлся Ермаковский погост. Когда же мы решили перевалить снова на горную сторону, чтоб там отдохнуть или заночевать, то оказались верст на пять выше Кольцовки, на пустынном правом берегу под горой.
До Самары нам оставалось около сорока верст. Нас накрывала ночь, третья ночь нашего плавания. Она не сулила нам радости.
Дрова оказались в изобилии: плавун лежал на урезе вешних вод целыми пластами, и под верхним, мокрым от вчерашнего дождя слоем мы раскопали ломкие сухие прутья тальника. Они загорелись, как порох.
Весело трещало пламя нашего костра, в тихом воздухе оно вздымалось высоким столбом. От костра ночь стала еще темнее.
- Что же, опять кишки чаем полоскать? - угрюмо говорил Абзац. - Жратвы нет…
- Вот кабы в десятке у Стеньки была казовая вобла, мы бы ее теперь сварили, - напомнил Козан странный случай с пропажей воблы. - Эх ты, раззява!..
- Что делать, - примирительно заговорил Алексей Максимович, - торговка обсчитала парня. Он не виноват… Гм, кха… Я предложил бы сварить уху из золотой рыбки… Я не раз едал такую уху. Можете мне поверить - не хуже стерляжьей…
- Уж лучше не вспоминал бы, - буркнул Батёк. - Рыбу из банки раздать по рукам!..
"Бойкая" банка
За банкой, после ее опасной пляски с котелком и чайником, мы следили внимательно. Ее держали тщательно закутанной и подальше от танцоров.
Вася Шихобалов раскутал "бойкую" банку и напомнил:
- Банку на счастливого.
- Расчудесно, - согласился Алексей Максимович. - Так даже лучше. Предлагаю компромиссное решение: золотая рыбка будет роздана всем поровну, а засим каждый пожертвует, сколько может, в общий котел. Давно не ел ухи из золотых рыбок. Ужасно хочется!
- На это согласны! - за всех ответил Вася Шихобалов.
- Великолепно. А пока котелок закипит, я займусь приведением в съедобный вид баранок.
- А что вы с ними будете делать? - спросила Маша.
- Распекать.
- Чего это распекать? - удивился Стенька.
- А вот слыхал, как начальники распекают подчиненных, так и я… "Да как ты смел!.. Да я тебя в баранку сверну!.."
Маша отвинтила у банки крышку, высыпала на газету золотых рыбок и начала делить - всем досталось по одиннадцать штук.
Уха из золотых рыбок
Котелок закипел. Тогда все стали кидать в него по одной золотой рыбке, следя, чтобы не было обмана. Вася остановился на пятой рыбке. За ним перестали кидать и прочие.
- А соли в уху положить? - спросила Маша у Пешкова.
- Не рекомендуется. Хорошо бы перцу. Нет? Тогда будьте любезны заправить чаем. Чай в ухе из золотых рыбок вполне заменяет перец! - ответил от костра Алексей Максимович.
Маша вытряхнула из обертки остатки чая в котелок, скомкала обертку и кинула в огонь, в знак того, что и чаю больше нет.
Пока готовилась уха, Алексей Максимович у костра колдовал с баранками. Он нанизал все баранки на длинный сырой таловый прут. Облив баранки водой из чайника и поворачивая прут около огня, он приговаривал: "Да что ты о себе так высоко понимаешь! Да я тебя!"
- Уха готова, - возгласила Маша, - пожалуйте кушать.
- И окаменелости тоже.
Пешков снизал баранки с прута на газету; от них упоительно повеяло ароматом свежеиспеченных булок.
- Вы мне, Маша, налейте в кружку - я привык уху хлебать с лимоном… В трактире Тестова в Москве купцы всегда едят уху с лимоном.
Ребята, хрустая горячие баранки, с аппетитом хлебали из котелка сладкий жидкий чай. Похвалил уху и я, приправляя ее вприкуску леденцами из своего пайка.
- Удивительно вкусная рыба… Нежней форели - так и тает во рту, а главное - совершенно без костей… И уха куда вкуснее, чем из стерлядей.
- Гораздо вкуснее! - вздохнув, согласился со мной Батёк, вспомнив про свой минувший юбилей.
Черная неблагодарность
- Котелок пуст. Установим твердо этот грустный факт, - заговорил Пешков. - Теперь, когда мы - гм, кха - насытились и, я вижу, все повеселели, настал наконец самый торжественный и желанный момент.
Пешков откашлялся и продолжал:
- Наша экспедиция также близится к развязке и, замечу…
- В скобках, - вставил Абзац.
- Именно: "в скобках" - к развязке счастливой.
Надо раскрыть все скобки и привести все к одному знаменателю. Продовольственный вопрос мы разрешили блестяще: у нас ровно ничего не осталось.
- А кот что-то жрет, - проворчал Козан.
- Ах, я ему отдала кишки от золотых рыбок.
- Не будем завидовать коту - он пользуется исключительным вниманием Маши… Продолжаю. Прошу не отвлекаться. Итак, все потребное мы потребили, даже баранки. Все ели да похваливали, хотя вслух никто не выразил восхищения мастерством булочника…
- Очень вкусные баранки. Я бы еще съел штук пять, - сказал Абзац.
- Ты прямо волшебник, Алексей, - похвалил баранки и я.
- Поздно, сударь. Поздняя благодарность нетактична и только подчеркивает нарушение хорошего тона. Что делать, я уж так привык к тому, что за благодеяние, оказанное людям, - одна награда: черная неблагодарность! Что у нас осталось из окаменелостей? Чертовы пальцы, какие-то устрицы, позвонок ихтиозавра… Посмотрим, как вы, любитель плезиозавров и прочей допотопной дичи, сварите нам суп из своих окаменелостей. Мы-то не забудем вас поблагодарить… Перехожу к финансам. И тут мы пришли к концу операций с блестящим результатом: свободной наличности - семь копеек. Вот они - гривна и два семишника.
- Ах, зачем вы показываете, мы вам вполне доверяем.
- Спасибо, Маша. Эти семь копеек мы заложим в фонд наших будущих предприятий. Поблагодарим нашего бывшего министра финансов. Прошу аплодировать.
Мне вяло похлопали.
Вопрос передан в комиссию
Алексей Максимович расправил плечи и продолжал внушительно:
- Нам остается, раньше чем пускаться дальше, определить счастливейшего из нас.
- Я всех счастливей! - воскликнула Маша.
- Не сомневаюсь. Но полагаю, что ты не требуешь, чтобы на основании твоего голословного заявления именно тебе вручили трофей нашей экспедиции.
- Мне банки не надо.
- И я этому готов поверить. Мы должны вручить ее именно тому, кому она доставит блистательное чувство блаженства… Кому же?
- Нам тоже банки не надо. Все равно разобьешь.
- Не надо!
- На счастливого!
- Не надо!
- Единодушия нет, а наш бывший министр финансов глаз не спускает с банки.
- Ближе к делу, Алексей.
- Превосходно. Разрешите это дело передать в комиссию.
- Значит, дело откладывается в долгий ящик! - съехидничал Абзац.
- Минуточку!.. Нет, все сейчас и решится. Маша, Сергей, прошу вас отойти со мной в сторону. Всего одну минуту терпения.
Узелок счастья
Мы втроем отошли от костра.
- Банку надо отдать Васе. Только без мошенства! - решительно заявила Маша. - Он самый бедный.
- Принято. Дальше…
- Без всякого мошенства! Вы, Алексей Максимович, будете тянуть - вам все верят. И будете спрашивать: "Кому?", а дядя Сережа отвечать.
- Принято. Идемте.
Судьба чудесной банки (теперь, увы, пустой) была в верных руках. Я угадал замысел Маши: она решила, когда я назову имя Васи, подсунуть Алексею Максимовичу счастливый жребий. Надо ее немного подразнить.
Возвратись, мы увидели, что все наши спутники сидели вокруг банки. Каждый из них хотел, чтобы банка была к нему картинкой, и так ее и повертывал, поэтому предмет общих вожделений и символ счастья - пустая банка непрерывно вращалась.
В костер подбросили дров, чтобы все было ясно. Костер разгорелся, ярко осветив нас.
- Только не на картах гадать, - тревожно заговорил Вася.
- И не собираюсь! - сердито ответила Маша, обиженная тем, что ей не доверяют.
Она размотала с иголки на груди черную нитку и разорвала ее на восемь равных кусков; на одном из них посредине завязала узелок. Все восемь обрывков Маша предъявила каждому, и каждый мог убедиться на ощупь, что только на одном из обрывков завязан узелок счастья.
- Прошу вас, - обратилась Маша к Алексею Максимовичу, вытянув руку.
Тоненький пучок ниток она держала в щепоти. Всем ясно, что наша гадалка ничего не могла ни убавить, ни прибавить. А на черной нитке даже самый зоркий из нас и днем не заметил бы узелка.
Розыгрыш
- Кому? - спросил Пешков, вытянув черную нитку из пучка в руке Маши.
- Абзацу! - торжественно провозгласил я. Алексей Максимович передал нитку Абзацу, и тот,
протянув ее между пальцами, убедился, что она без узелка.
- Кому?
- Козану!.. Пустая.
Я не спешил называть имена и медлил, как бы раздумывая над превратностями судьбы.
- Кому?
- Алексею Максимовичу… Разумеется, пустая.
- Мне! - взволнованно воскликнул я. Пешков протянул мне нитку.
- Пустая.
- Чего тянете, скорее! - крикнул Стенька с той улицы.
- Стеньке!.. Пустая.
- Батьку!.. Пустая.
Маша взглянула на меня с тревогой. Я задумался: оставалось две нитки, одна из них - завязанная узелочком.
- Ну же, Сергей, не томи! - рассердился Пешков.
- Маше!
- Пустая.
- Миллионеру Шихобалову!
- С узелком.
- Ну конечно! - Алексей Максимович протянул счастливую нить Васе.
А он, забыв об узелке, схватил банку и закричал:
- Вот она! Ведь я куплю живую золотую рыбку, налью воды и пущу, она у меня будет жить!..
Нитка счастья перешла у всех из рук в руки, и все, проведя ее меж пальцев, могли на ощупь убедиться, что на ней завязан узелок.
- У нас мошенства нет! - строго сказала Маша.
Глава двадцатая
Вахта "собака"
Больше нам ничего не оставалось, как, покинув стан, идти, не теряя времени, в последний этап нашего пути против течения - идти на веслах. Лямку ночью тянуть трудно.
Предав всесожжению мусор последнего пира, мы уселись в лодку и отвалили.
Алексей Максимович разделил команду на две вахты, назначив в первую (ночную) себя (начальник вахты), меня, Козана и Абзаца, и предложил подвахтенной Маше (начальник второй вахты), Стеньке, Батьку и счастливому Васе спать.
- Сейчас же спать! Возможна команда: "Свистать всех наверх!" - аврал. Или, если нам будет так же великолепно везти, как везло до сей поры: "Всех наверх! На якорь становиться!" Спите спокойно, да хранят вас звезды!
Подвахтенные копошились укладываясь; парус и плащ служили им покровом. Стенька и Маша о чем-то перекорялись сердитым шепотом.
- Спать! - прикрикнул на них Пешков.
Вахта, назначенная нам, называется у моряков "собакой" - самая беспокойная вахта. В передней паре весел гребли Абзац и Козан, в ближней ко мне - Пешков. Выждав, пока подвахтенные угомонились, Алексей Максимович тихо заговорил:
- Дело-то обертывается не того…
- Просто - дело дрянь.
- Хорошо бы зачалиться.
- За какого дьявола зачалишься? Нас от Переволоки досюда ни один еще пароход не обошел… Кого мы видели за двое суток? Одного "Редедю"!
Нам попадались только встречные буксирные пароходы с караванами порожних барж: их сгоняли вниз для последнего рейса за пшеницей нового урожая.
- Сегодня у нас понедельник, - рассчитывал Пешков. - Завтра вторник…
Рисковое дело
- Во вторник на восходе Самару проходит срочным рейсом вверх по Волге пароход "Восточное общество товарных складов", - соображал Алексей Максимович.
- Правильно… Здесь он должен быть после полуночи… Только, Алексей, дело рисковое.
- А что нам еще остается делать? Зачалиться к последней в караване барже парохода, везущего тяжелый груз, нужно больше уменья, чем отваги. Иное дело - срочный, идущий с одной баржей почти со скоростью пассажирского парохода. Зачаливаются только ночью, днем не позволят. Есть два способа зачаливаться на ходу: вслед и навстречу. Второй - опаснее, зато вернее: вслед - легко промахнуться, подгребая к быстро идущей барже. Считая себя мастером этого дела, я всегда предпочитал способ навстречу: для этого от кормчего требуется столько же отваги, сколько и уменья.
Я повернул лодку на стрежень, примерился по тусклым огням перевальных столбов, чтобы узнать, где "ход", и повернул лодку вниз по течению.
- Зачаливаться хочешь? - спросил Абзац. - Да! А кто будет зачаливаться?
- Кому же, кроме тебя, - ответил начальник вахты. - Ты у нас на это дело мастер.
- Есть! - весело ответил Абзац, очень довольный, что ему доверили такое важное дело.
Огни парохода
Мы шли вниз судовым ходом. Гребцы работали только затем, чтобы мне можно было править. Над пустынной Волгой стояла нерушимая тишь. В ясном черном небе во всем великолепии августовской ночи сверкали звезды.
Вот удивились бы ребята из второй вахты, если б, пробудясь, увидели, что мы плывем по течению.
"Куда?" - "В Самару, кругом света домой", - ответил бы Алексей Максимович.
Издали послышался журавлиный крик парохода.
- "Кама", - узнал пароход по голосу Пешков. - Командир беспокойный, буксира не намочит. Кто будет править, я или ты?
- Чудно! Сижу на корме я.
- Нет, давай поконаемся… В котором ухе звенит?.. В правом или в левом?
- В правом.
- Угадал. Твое счастье, правь ты. Только гляди, на пыж не налети…
- Будьте спокойны.
Во тьме проклюнулись сигнальные огни "Камы" - сначала красный, потом зеленый, а затем два белых, один над другим, и чуть левее и повыше - едва заметный огонек на барже. Теперь мне править было легко. Надо так держать, чтобы треугольник огней был равнобедренный: прямо в пыж парохода. И я уже видел два тусклых глаза над самой водой - иллюминаторы, для того чтобы наметчик видел метки на шесте.
- Завозня у него к барже с левого борта причалена, - сдержанно и серьезно сказал Абзац, - пристань-то в Самаре на левом берегу.
- К завозне хочешь, а не к рулю? Ладно! Ложись.
Я взял веслом так, что треугольник огней чуть перекосился - вершина ушла влево. Абзац лег грудью на носу лодки и свесил руки за борт, держа в левой руке чалку, привязанную к кольцу форштевня лодки. Всего этого я почти не видел, но знал, что Абзац поступает именно так.
Огни парохода стремительно надвигались. Уже слышен тоскливо-напевный голос наметчика:
- Девять… десять с половиной… двенадцать… под табак…
- Положь наметку! - послышалась команда.
- Есть! - в последний раз пропел наметчик. Пароход пыхнул из трубы дымом - в машину дана команда: "Полный!"