Чай с малиновым вареньем
Братья в тупик стали. Волк-то велел идти по левой, и Лиса тоже. А Волк не велел Лису слушать. Лиса хитрая, а Волк простой. Как быть?
Ох и говорит: "Иди ты по левой, а я по правой. Хоть один из нас цел останется". Ах отвечает: "Как мне целому остаться, я без тебя не могу жить". Поплакали, обнялись и говорят: "Погибать, так вместе. Идем по правой дорожке… Прямо к Бабе-Яге в зубы. И будем молчать. Еще посмотрим, кто кого!" И повернули направо.
А Лиса забежала вперед и докладывает Бабе-Яге: "Оба сюда жалуют".. - "Оба? Да как же я разберусь, который Ах, а который Ох?" - "А это уж, ваша честь, не моего ума дело".
Подходят братья к полянке. И верно Волк говорил - не ходить по правой дорожке. Стоит среди полянки избушка на курьих ножках, а на крыльце Баба-Яга, Костяная нога. Улыбнулась, зубы показала: "Здравствуйте, милые дети… Давно вас поджидаю".
Ох тихонько шепчет брату: "Ох, до чего же она страшная!" - "Ах, да молчи ты, пожалуйста! Забыл уговор?" Ох даже рот рукой прикрыл. И так и этак к ним Баба-Яга: и в горницу зазвала, хозяйство им свое кажет - а богато живет, - чаем с малиновым вареньем поит, думает - Ах в восторг придет: "Ах, как у вас хорошо!.. Ах, как вкусно!" - она Аха и слопает. Пьют братья чай, молчат. Полную вазу варенья съели - молчат. Подложила еще - съели, молчат. Разозлилась Баба-Яга. Ногами затопала, зубами защелкала нарочно, пусть-де Ох испугается да: "Ох!" - и все ясно. А они молчат да посмеиваются.
Баба-Яга
Поняли проказники, что Баба-Яга бережет свое здоровье, боится Охом подавиться - рисковать жизнью не хочет. Пустилась старушка на последнее средство: "Ах так, - говорит, - ну, так я вас обоих в камень оборочу".
Ох испугался да "Ох!" - и вон из избы. Баба-Яга хотела Аха схватить, а он за братом, да оба назад домой - только пятки сверкают. Баба-Яга села в ступу. Пестом погоняет, метлой заметает. Гонится, вот-вот нагонит. Вот сейчас Аха схватит. А который Ах, который Ох, и сама не знает. Да ведь схватила-таки Аха, а он, не будь плох, и брякнул: "Ох!" - единственный раз в жизни. "Ах, будь ты, проклятый, камнем!" Ах над самым обрывом камнем стал, чуть в волну не кувырнулся. Баба-Яга к Оху - думала, это Ах. А Ох в первый и единственный раз в жизни закричал: "Ах ты, старая дура!" Баба-Яга поняла свою дурость и говорит: "Ох, будь и ты камнем!" И стал Ох рядом с братом камнем. Так и стоят они рядом неразлучно. Вот вам и вся сказка…
- А Баба-Яга? - потребовала Маша настоящего конца.
- Что же Баба-Яга? Со злости погрызла камни. Привычной пищи после этого есть уже не могла - все зубы обломала. Лиса советовала ей вставить искусственную челюсть. Не послушалась старушка Лисы, и ей она верить перестала. А напрасно: нажила себе катар желудка и кишок да вскорости и кончилась.
- Ох, страшно как! - прошептал Стенька с той улицы.
- Ох, скажи ты хоть раз "ах"! - рассердилась Маша.
Только мы трое дослушали сказку. Все остальные, прикорнув как попало, спали под сладкий шорох последнего летнего дождя. Спал и кот Маскотт.
Глава четырнадцатая
Долина Усы
Уса нас приняла ласково. На перекате, в устье, воды оказалось больше того, чем нас пугал вчера Макаров. Все-таки пришлось нам всем засучить штаны и вылезть из лодки. Мы провели ее по быстрой воде переката без всякого труда, даже ни разу дном о песок не шаркнули. После быстрой, напряженной струи переката сонное течение тихой извилистой речки нас порадовало. Лодка быстро шла вперед.
Ребята, славно выспавшись в печи "Двух братьев", работали веслами дружно. Хотелось петь, но утром петь не полагается: песня дело вечернее и ночное. Солнце взошло румяное. Безоблачное небо после дождя напоминало голубую чашу, опрокинутую над землей. Отмытая от летней пыли ночным дождем листва уремных рощ по-весеннему зазеленела, но неожиданно там и тут над низкими обрывами берегов открывались взорам желтые березки и огненно-красные осинки, чего вчера в горах мы не видали.
На веселые голоса нашей команды лягушки с кочек испуганно шарахались и шлепались в воду. С обрывов свисали плети ежевики, осыпанные сизоватыми ягодами; рогоз, шелестя, качал коричнево-бархатными наконечниками своих стрел… Но все соблазны бессильны над нами: мы стремимся вперед!.. Долина Усы, опушенная кудрявыми лесами, любовно раскрыла перед нами мягкие свои объятья.
И Молодецкий курган уж засинел вдали, горы отступали.
Туземцы
- Ага! Вот и туземцы! - сказал Пешков.
На обрывистом ярике левого берега стоял мальчишка лет семи-восьми, а рядом с ним девчонка пониже ростом - должно быть, брат с сестрой, - оба босые, простоволосые, с выбеленными зноем головами.
- Куда плывете-то? - строго крикнул мальчишка, когда лодка поравнялась с ними.
- В Самару плывем.
- Не туда плывете-то! Вон вам куда надо плыть! - Мальчишка показал рукой вниз по Усе, в сторону уже далекой горы Лепешки.
- А мы сами знаем, куда нам плыть, - смело ответил Алексей Максимович.
- Кому сказано? Вам или нет? - еще строже закричал мальчишка. - Не туда плывете… Ворочайте назад!
Гребцы наши приналегли. Мальчишка бежал рядом с нами, сестра шла за ним. Он кричал:
- Тятька, тятька!.. Какие-то народы идут!
Он пустился во всю прыть. Сестренка не поспевала за ним, упала, вскочила и, плача, побежала.
- Народы идут! - кричала и она.
Туземцы пропали на тропинке средь береговых кустов.
- Народы идут! - чуть донеслось издали.
- Ребята, положите весла, - скомандовал Алексей Максимович. - Сергей, садись правь. Мне придется надеть мундир и регалии, представляться местному начальству. Эти туземцы, очевидно, дети влиятельного лица…
Подмастерье малярного цеха
Пешков надел хламиду и шляпу и, сев на переднюю скамью, приосанился:
- Терпеть не могу объясняться с начальством, а надо - служба…
Навстречу нам плыла бударка; на носу ее сидели строгий брат с испуганной сестрой. На корме работал веслом немолодой мужик в старом солдатском картузе с темным пятнышком на месте снятой кокарды. На груди у отставного солдата - медаль на георгиевской ленте, а рядом с медалью - огромный медный, ярко начищенный знак в виде сквозной восьмиконечной звезды с крупной черной надписью. Я еще издали прочел: "Лесной сторож".
- Невелико начальство.
- Не торопись судить! - ответил Алексей Максимович.
Мальчишка указал на нас рукой.
- Суши весла! - скомандовал я.
Лодки сошлись бортами. Солдат взялся за наш борт рукой.
- Что за народ? Куда плывет? Паспорт есть? Чьи дети?
Пешков не спеша достал из кармана пиджака свой "вид на жительство" и, развернув, подал солдату. Тот осмотрел его внимательно с лица и с изнанки и повторил вопрос:
- Куда плывете? Чьи дети?
- Плывем кругосветкой в Самару. Дети разных отцов и матерей.
- Что же вы не по-людски плывете? Чем занимаетесь.
- Литератор.
- А в паспорте значится - подмастерье малярного цеха.
- Я учеником работал в иконописной мастерской. Иконописцы числятся в малярном цехе. Кто крыши красит, а кто святых изображает - все равно одинаково считаются малярами: и те и другие близки к небесам.
Самовольный поступок
Солдат остро взглянул на Пешкова и перевел взгляд на меня:
- У вас, молодой человек?
Я протянул удостоверение редакции, что я являюсь корреспондентом "Самарской газеты". Солдат, возвращая мне карточку, взял под козырек.
Оглядывая, что у нас в лодке, солдат увидел горлышко бутылки, поежился и сказал:
- Чегой-то знойко.
- Да, прохладно - не к Петрову, а к Покрову, - согласился Алексей Максимович.
Маша поняла солдата лучше. Она проворно достала бутылку и, налив доверху кружку, подала солдату:
- Погрейтесь.
Солдат выпил водку не спеша, как воду, отер усы и крякнул.
- Закусить, извините, нечем, - прибавила Маша.
- Ни к чему… Только ейный вкус портить.
Тут Маша совершила самовольный поступок: взяла неприкосновенную банку и отвинтила крышку.
- Ох! - вздохнул Вася Шихобалов.
Маша достала и дала брату с сестрой по леденцовой рыбке, обоим по красной. Мальчишка, не глядя, отправил рыбку в рот и захрустел. Девчонка зажала леденец в кулачок и пробурчала, глядя исподлобья:
- Мне поболе - я хвораю. Маша дала ей еще рыбку.
Солдат распустил складку строгости на своем лице.
- Вот какие "народы"… Ванька прибежал, кричит: "Народы идут". А я собрался в те поры вентеря смотреть - рыбу доставать. Дай, думаю, медаль надену - кто знат, какие "народы идут". Счастливого пути!.. Только зря вы не по-людски едете - кто вас на Переволоку свезет?.. Мы не занимаемся. Жигулевские тоже… Разве какой обратный с графской мельницы. Тут вез давеча бочку керосину один ермаковский. Проплывете еще с версту, увидите дорогу на изволок - тут его и ждите. Не дождетесь - не миновать ворочаться. Костров не разводить. Графские стражники наших слов не понимают. Чуть дым - прискачут и взгреют нагайками, а потом штраф еще… Счастливо!
Стражники
Лодка наша и бударка лесного сторожа разошлись и поплыли в разные стороны.
- Просвещенный администратор, - похвалил солдата Пешков, - уважает печатное слово. Теперь все зависит от мужика.
- А где его взять? - спросил Абзац.
- Мужик - существо вездесущее, всемогущее, но, к сожалению, не всеведущее - он не знает, что нам до зарезу нужен. Но мужик, поверьте мне, не заставит себя долго ждать. Жаль, нельзя огня зажечь. Хорошо бы чаю… с лимоном. Со стражниками мне не хотелось бы встречаться…
Вот и дорога с графской мельницы на Переволоку и в Ермакове вьется по правому берегу Усы; к нему мы и пристали. На левом берегу тенистый лиственный лес. Правый берег вздымается тут пологими увалами; он гол, изрыт дождевыми и вешними водами. И тут и там - стражники: вся земля графская. Огонь разводить опасно. От скуки мальчишки попробовали удить, но черви у нас засохли: мы забыли их кормить (листьями спитого чая, что они очень любят). Черви умерли голодной смертью. На хлебный мякиш рыба не клевала, да и солнце уже высоко поднялось - лини "по аршину долины" зарылись в тину. Мой проект - поставить лодку на катки - поддержал один Козан. Да я и сам не настаивал, хотя на том берегу видны поленницы из великолепных березовых и сосновых кругляшей.
- И дрова графские… А стражники?..
- Против стражников я знаю магическое слово. Оно всегда действует чудесно, - сказал Пешков.
- Какое слово?
- Я им скажу!
- Ты им "слово" а они тебя - нагайкой. Они тут на службе у графа Орлова-Давыдова, - возразил я Пешкову раздраженно.
- Мы начали ссориться - плохой знак: мы устали. Вооружимся терпением. Мужик появится, это неизбежно.
Голод
Трое ребят - Маша, Стенька и Батёк - пошли по дороге в ту сторону, откуда мы ждали спасителя - мужика. Остальные отправились в терновую поросль в глубоком овраге. Мы с Алексеем Максимовичем остались вдвоем и смотрели в разные стороны, сидя спинами друг к другу - я на правом, а он на левом борту лодки. Я смотрел туда, где за увалом скрылись Маша, Стенька и Батёк; Пешков - на далекий Молодецкий курган. Меж нами примостился, спрятавшись от солнца, кот.
- А теперь было бы невредно выпить чаю с лимоном. В сущности, голод уже начался, не так ли?.. Рискнем разложить небольшой огонь.
- Оглянись, посмотри, - ответил я.
На том берегу меж кустов ехали два графских стражника.
Стремена у них коротко подтянуты, что сразу дает красивую посадку. Сухие крупные кони шли шагом, качая головами. И в такт конскому шагу всадники раскачивали станом, перетянутым у каждого по тонкой талии узким ремешком.
- А хороши! - сказал Алексей Максимович.
- Скажи им "слово", - посоветовал я.
- Гм… воздержусь!
Завидев нас, один из стражников указал другому нагайкой, и тот взглянул в нашу сторону. Мы молча проводили их взглядом.
- Из всех видов собственности самый отвратительный - владение землей, - сказал Пешков. - Что они о нас подумали?
- Ясно, что: решили - едут самарские в кругосветку. Сгрузили лодку с подводы и собираются по-людски ехать вниз по Усе, Волгой вниз домой.
- Вероятно, очень вероятно, - согласился Пешков, - что они именно это подумали. Но мы "по-людски" поступать уже не можем… Вспомним Колумба, Васко да Гама и прочих великих путешественников. Матросы нашего корабля могут взбунтоваться. И нас, чего доброго, вздернут на рею…
- У Колумба было, помню, несколько не так: матросы требовали возвращения назад. Где же нашим ребятам взбунтоваться, они измучились.
- Вот именно, измученные и бунтуют.
Затруднение
Опять мы замолчали, глядя в разные стороны: Пешков назад, где стояли горы, а я вперед, на дорогу, откуда мог явиться мужик.
- А что толку, если мужик и появится? - прервал я унылое молчание. - Все равно у нас нечем ему платить.
- Но ведь вы, господин Витте, обещали изыскать средства. Я помню что-то насчет "скрытых ресурсов"…
- Именно скрытых. - Где?
- В твоем кармане.
Пешков сунул руки в карманы с явным намерением их вывернуть, но не успел.
- Едет! Едет! - кричали на бегу Стенька и Батёк. Подбежав, оба наперебой, задыхаясь, докладывали
Алексею Максимовичу:
- Едет… Ох, и конь у него!.. Маша с ним едет, а то еще мужик раздумает да свернет в сторону. Она с ним окончательно срядилась… Мужик-то говорит: я такой девушке и за полцены готов одолжение сделать. Хоть и засмеют меня на деревне, а уж свезу из Усы в Волгу… Не по-людски, а свезу за полцены!
- Почем же?
- За десять целковых согласился. Она с ним рядилась, рядилась. Сначала две красненькие просил - на одной помирился. Глядите: едет!
Из-за увала на дороге показалась сначала дуга, потом конская голова, вся лошадь, потом дроги, а на дрогах боком мужик, а с ним рядом Маша, держа за пояс мужика.
Под гору - и довольно круто - лошадь, перевалив взлобок, ничуть не ускорила шага, хотя к этому ее поощряли, напирая сзади, тяжелые лесовозные дроги.
И лошади падки на лесть
Лошадь, спасаясь от натиска тяжелых дрог, свернула в сторону и остановилась, тяжело поводя боками.
- Ага… Старый знакомый! - сказал Алексей Максимович приглядываясь.
- Ты его знаешь? - обрадовался я (вдруг по знакомству даром свезет?).
- Ну, как же… Это тот самый мужик, что у Щедрина в сказке трех генералов прокормил.
- Мы с тобой, к сожалению, не генералы, да у того мужика и лошади, помнится, не было.
- Да, это, конечно, обстоятельство, сильно осложняющее дело… Да, это лошадка!..
- Маша ему говорила про лошадь, - докладывал Батёк. - "Ох, - говорит, - дядя, какая у тебя лощадь-то!"
- А он?
- "Был, - говорит, - конь, да изъездился".
- А Маша?
- "Нет, - говорит Маша, - она и сейчас хорошая, да какая сильная!"
- А лошадь?
- Как дернет… И повезла.
- Понравилось? Значит, и лошади падки на лесть. Напрасно он ее бьет и ругает: такую лошадь хвалить - гору своротит!
Алексей Максимович был прав: напрасно мужик, не слезая с дрог, осыпал лошадь грозной руганью и ударами кнута по крупу, - лошадь только отмахивалась хвостом, - мол, "да ну тебя!" - и не трогалась с места. Маша крепко держалась за пояс мужика, чтобы тот не убежал, а может быть, боясь, что конь опять дернет. Лошадь не двигалась отдыхая.
- Милая! Хорошая! - плачущим голоском закричала Маша. - Довези хоть до лодки, красавица!
Лошадь стронула дроги с места и сама повернула к нам по дороге.
- Видите?.. Я говорил!.. - торжествуя, воскликнул Алексей Максимович.
- Тпру, милая, козел те забодай! - весело крикнул мужик.
Лошадь остановилась и вежливо кивнула головой.
- Здравствуй, дорогая, - ответил ей Алексей Максимович, - здравствуй, красавица. Здравствуй, милая, хорошая моя!
Лошадь храпнула, видимо польщенная, кокетливо завела грустные глаза и, расставив для устойчивости ноги, задремала…
Глава пятнадцатая
Мы народ смирный
Маша соскочила с дрог и, подбежав, шептала Пешкову:
- Он простой. Вы не говорите ему, что денег нет. Перевезет, а вы: "Ах, ах, портмоне потерял!" Мы потом ему по почте пошлем. Десять рублей - дешевле не хочет.
Мужик снял шапку обеими руками, посмотрел в глубь ее, чему-то усмехнулся и, надев шапку, сказал: - Наше вам почтение с полным уважением! Ваш слуга Евстигней, а прозваньем Бармалей. Честь имею быть. Так ему и слыть. А по батюшке Петров, с тем и будь здоров.
- Здорово, Евстигней Петрович! Значит, свезешь нас к Переволоке в Волгу? - уважительно, сняв шляпу, сказал Пешков.
- Вас? Вот так квас! Вам, дружочки, придется идти пешочком. А лодочку можно, коль поднесете водочки. Мне уже хозяйка говорила - да в моем коне какая сила? Дозвольте лодочку взглянуть, подымет ли? Подымет - ну и в путь!
Мужик пошел к лодке.
- А наши где? - спросил Батёк. - Вечно опаздывают!
- Они терн пошли сбирать.
- Ишь ты!.. Мы лошадь нанимали, мужика нашли, а они вон что… Айда, ребята, и мы…
Ребята побежали к терновому оврагу. Маша осталась с нами. Только крикнула им вслед:
- И мне принесите!
Евстигней обошел лодку, осмотрел ее с обоих боков, для чего-то постучал по борту и спросил:
- У вас бойкого нет?
- Мы все бойкие! - хвастливо ответила Маша.
- Да нет. Я насчет разбою.
- Разбоем не занимаемся, - подхватил Пешков, подражая Маше. - Мы народ смирный.