- Не могу, - наотрез отказался Таган и подал Завьялову руку. Тот молодецки хлопнул ладонью по ладони, и каждый остался со своими обстоятельствами.
Безобидная внешне, встреча оказалась нелегкой для Тагана и не сняла напряжения. С не меньшей, чем до встречи, сумятицей в душе он и отправился к брату.
Потряхивая чубом на ходу, Таган в мыслях стал завидовать тем, у кого молодость давно миновала. Вот кому благодать. Старичье наверняка сохраняет смутные, притом лишь светлые образы собственной молодости. А он… он сейчас мог бы заорать во всю глотку: нет, почтеннейшие, вы забывчивы, и вы обмануты отдаленностью! Невдомек вам, как человека может с утра до ночи преследовать собственная молодость.
В ложности ожиданий своих он убедился окончательно, и теперь было понятно, отчего ему предпочли Завьялова. Завьялов, если по чести судить, достойный парень. Любой другой с ним рядом - как вот эти тени, мельтешащие на занавеске.
Загадкой оставалось одно: почему в глазах и голосе Ольги было столько нежности, когда сидели на холме? Ведь это не померещилось. Забавляться бабьей игрой, когда любишь другого? Или он преувеличивает ее совершенства и в ней нет той чистоты, которой сияла тогда сидевшая с ними Айнабат?
Глава семнадцатая
Так или иначе, дела у русского парня неплохи. Друзья детства наверное сейчас лобызаются на перроне, и у них там полный порядок. В сердце снова поднималась неприязнь к Ольге, и Таган опять с добрым чувством начинал думать об Айнабат. Конечно же, друг его детства - вот кто не стал бы играть и притворяться. Он, Таган, встретил сегодня ее в поле, когда ехал сюда. Поравнявшись с ней, остановил машину, девушка покраснела, подошла к нему и - самое забавное - стала подшучивать над его щегольством. Голос ее звенел как у чибиса, и, ясная, свежая, Айнабат выглядела столь неотразимо, что Таган, пожалуй, впервые так остро почувствовал очарование милой спутницы его детских лет. И в ту минуту он представил себе счастливца, кто назовет ее своей женой.
А теперь один, сидя в комнате брата и хватаясь за все, что могло бы унять боль, снова твердил себе: "Вот кто будет чудесной, верной подругой. Пусть не так образованна, как иные прочие, но умна, живо интересуется всем. А поступит в университет - и станет такой, что только держись!"
Приятно думать о ней, но ведь с Айнабат не может быть иных отношений, кроме тех, какие существовали в их семейном кругу. Не о ней, в сущности, мечтал бедняга, подавленный отчаянием. Сам того не подозревая, он смотрел на нее словно бы чужими глазами. Но чем более сосредоточивался он на мыслях об Айнабат, тем дальше отходила и не так уж мучила Ольга.
За этими размышлениями и застали его шумно ворвавшиеся в комнату Меред Мурадов и Лева Костромской.
- Ты здесь? Не удрал? А мы бежали!.. - Меред сорвал со стены полотенце, вытер вспотевшее лицо и обнял брата, шагнувшего к нему навстречу.
Младший был похож на старшего, но ниже ростом, отчего выглядел плотней и шире. Лев Григорьевич Костромской оказался рыжим остроносым мальчиком лет семнадцати (как выяснилось в дальнейшем, ему было за двадцать). Синеглазый и подвижный, Костромской чем-то привлекал к себе, с Мередом они беззаветно дружили.
- Наконец-то! - продолжал радоваться Меред. - У Завьялова был?
- Угу. Он поможет…
- "Поможет", а чего невеселый сидишь? И даже чая нет на столе!
- Уж эта наша хозяюшка! - вставил Костромской. - Ее надо обнять да сломать два ребра, тогда она догадается, что к ней неравнодушны. Впрочем, для столичных товарищей мы кое-что кроме чая заготовили.
- А "столичная" есть? - спросил Таган. Младший пристально посмотрел на брата: с ним что-то неладное.
- "Столичной" нет. Есть вот… - Меред вытащил из холодильника бутылку ереванского коньяку с козерогом на этикетке. - Устраивает?
- Вполне.
- А хочешь - тербаш, шампанское по-лу-су-хое… - проскандировал Меред, вынимая, как фокусник, из холодильника бутылку за бутылкой и ставя их на стол, под торжествующим взглядом своего помощника.
- Пьяницы горькие, да вы с ума сошли? - напустился Таган на железнодорожников.
- Виноват! Прошу без паники, товарищ начальник! - сказал Костромской и стал откупоривать бутылки. Он в самом деле был еще очень молод.
Брат вышел из комнаты. Может быть, впервые в жизни Тагану действительно хотелось захмелеть, забыться и рассказать этим ребятам о своей "вдребезги разбитой" любви.
- Слушай, может, есть желание пригласить кого-нибудь? - спросил брат, входя со скатертью в руках. - Не стесняйся, такси за углом.
- У меня никого нет, - сурово взглянув на брата, ответил Таган. - И не стели скатерть: по-холостяцки так по-холостяцки, к чему лоск наводить.
- Верно, ну ее. Подумаешь, ханы-паны! - Костромской кинул скатерть на диван. Закуски задержались в соседней комнате, и Лева взялся развлекать Тагана. Поинтересовался для начала:
- Чем, собственно, вы заняты? Мередка толковал мне, да я ни бельмеса не понял. Божий мир, что ли, перекраиваете? Как выглядит эта портняжная работа?
- Ох, избавьте. Не охота об этом. Давайте без… перекройки мира и без тепловозов!
- Ви-но-ват! - точно дирижер, взмахнул руками Лева, и руки у него оказались совсем незагорелыми, тонкими и веснушчатыми. - Обыкновенных тепловозов не надо - согласен, но таким зверем, как у нас с Мередкой, пренебречь не имеете права. Сейчас нас вызывали, думаете - зачем? Специальное задание. На Мургабской ветке затор. В принципе заторы, пробки на транспорте - варварство, давно отошедшее в область предания. Но на Мургабской, к вашему сведению, плывуны…
- Слышал… Как раз это по моей части. И вы, значит, туда, на Мургабскую? Ясно. А не слыхали, случайно, как вчера "Торпедо" с Киевом сыграли? - еще пытался уклониться от производственных вопросов Таган.
- Слава аллаху, киевляне: два ноль.
- Костромской, а болеет за киевлян. Надо бы за кого поближе, за ярославцев, например, - неловко пошутил Таган.
- В Киеве, если не ошибаюсь, в полузащите играет мой троюродный брат по матери, - сказал Лева многозначительно.
- Тогда другое дело. Тогда я вполне солидарен с вами. А сам я за армейцев.
- Любопытно, почему?
- По той же причине. В армии у меня полно троюродных братьев. Родню всегда не мешает поддерживать.
Их спросили из-за двери: будут ли ждать шашлык, или начнут с одним горячим блюдом? Не долго думая, решили ограничиться одним; но пока в соседней комнате ссыпали на блюдо гору плова, Костромской добился-таки своего - втянул инженера в дискуссию. Юноша, видимо, чуточку даже подготовился к ней. Выбрав момент, он заявил, как-то картинно насупясь:
- Все равно, Таган Мурадович, скучное дело у вас. Особенно для молодых да в наш век. Вода и вода. Растительность, вегетарианство.
- Но воду же добыли кровью, - не удержался Таган.
- Либо воровали… - подхватил Костромской. - Тогда-то хоть жили веселей. Шумные базары, чайханы, умыкание невест, звон караванных колокольцев… Я читал. А нынче - агрегат, кнопочки нажимай, и шабаш. Ни ловкости, ни отваги не требуется. Честное слово, так скоро и люди нудными агрегатами станут. Тоска!
- Гм… страшно интересно. Особенно вшивые чайханы, верблюды на веревке… Сон в летнюю ночь! Но я бы все-таки осмелился посоветовать вам, Левочка, не только поверхностной беллетристикой голову забивать, а вникнуть кое во что поглубже. - Тагана немного сердило легкомыслие мальчишки, хотя он и дурит-то, скорее всего, из чистого пижонства.
Показался Меред с тарелками в руках, Лева подмигнул ему: ведем, дескать, свою линию и не сдаемся.
- Вот, мой ага, этот рыжий басмач на меня вильяет, - сказал Меред, нетвердо произнося русское слово. И Таган прицепился к слову, дважды вслух повторил "виляет", нарочно облегчая произношение. И вышло совсем нелепо. Он сам, впрочем, тотчас пожалел о нечестном приеме и далее старался исправить свой промах.
- Послушайте! - минуту спустя требовал он внимания Левы. - Положа руку на сердце, вы согласитесь со мной: в драках из-за воды очень мало романтики. И вы, Лева, только так, из озорства, этим восторгаетесь. А технику хулить - нам-то с вами! - непозволительно. Ординарный цинизм. Да такие, как вы и я, молодчики при нынешней технике легко могли бы вызвать у старых романтиков самую черную зависть.
- Ай спасибо! - вскричал Лева, протягивая своему оппоненту руку. Конечно, он был совсем мальчишка, и Таган охотно прощал его, но, между прочим, признался:
- Я тебе, друг Лева, чуть по шее не дал, так ты безбожно задираешься.
- Люблю задеть человека!
- Ну-ну. В другой раз осторожней. А в общем, дорогие товарищи, жизнь превосходна! - сказал Таган и совсем не в лад словам, горестно покачал головой. Тогда Лева, по-прежнему верный своему намерению - развлекать гостя, принялся болтать о девчатах.
У него оказался солидный донжуанский список, и он не преминул выдать несколько коротких хлестких историй. Все головокружительные успехи относятся к прошлому, пояснил Лева, а сейчас это надоело до смерти. Он умолк на минутку, и Таган невольно припомнил свои несложные похождения, грехи собственной юности. Ему-то и хвастаться, по существу, нечем. Два-три ранних увлечения, какие иссякают с наступлением летних каникул или с окончанием зимних, да позднее - связи с женщинами, тоже редкие и тоже мимолетные, кроме одной, ашхабадской, когда студент Таган Мурадов близко сошелся с лаборанткой института, у которой был ребенок. Пылкая дружба от весны до осени, потом - охлаждение и разрыв. От былого увлечения не осталось и следа. Но оно едва не завершилось загсом, так как студент почитал за бесчестье отказаться от слова, данного сгоряча. К счастью, лаборантка сама уклонилась от формальностей: то ли одумалась, то ли утешилась с другим… Расскажи сейчас Таган историю с лаборанткой, Левка наверняка высмеял бы его чрезмерную щепетильность. И он, Левка, явно хотел посвятить Тагана еще во что-то, но им помешали.
Квартирная хозяйка - туркменка со строгим неподвижным лицом - внесла на блюде плов. Меред принялся разливать коньяк, заигравший в посуде темным золотом. Молодые люди чокнулись. Таган, отхлебнув, задохся, поспешно стал закусывать, а железнодорожники глядели на него с укоризной. Лева безмятежно отдувался, щелкая языком, и говорил:
- А недурен напиток, право недурен!
Выпили еще - за присутствующих. У Татана голова затуманилась; захмелели и железнодорожники, но всячески старались показать, что коньяк для них все равно что газировка.
- Да, Завьялов мне здорово помог, теперь уж ни один дьявол не удержит: осенью в институт, - похвалился Меред. - А сам он только что уехал. Идем сейчас с Левой по перрону, там провожают его…
- Девушки с цветами? - усмехнулся Таган.
- Нет, мелкое начальство. Девушек не видел. ("Значит, умчалась в экспедицию с утра", - подумал Таган.) Ох и глаз у канальи, прожектор, а не глаз! - как нарочно продолжал Меред о Завьялове. - Вчера нагрянул в депо и высмотрел как раз то, что хотели скрыть. Вот это я понимаю.
- Нда, ничего не скажешь, - с мрачной задумчивостью заключил Таган. - Вам-то еще полбеды. Нагрянул и уехал. А в мою жизнь, если хотите знать, Завьялов влез как бревно.
- А какой помехой вам он может быть? - удивился Лева. - Вы же в разных ведомствах.
- В разных, в разных. Нальем-ка еще, братцы! - нетерпеливо предложил Таган.
- Салют! Поддерживаю всей душой, только… ох, знаете, у меня время истекло, - встрепенулся неожиданно Лева и, уже стоя, одним духом опустошил свою посудину.
- Так неотложно? - спросил Таган.
- Да, почти смертельно. Мередка знает. Пора, пора кончать крутить им головы. Сегодня - ответственный момент. Не приведи бог!
- Ну, желаю удачной кражи, - напутствовал Таган Леву.
И вот братья сидели вдвоем, и старший делился своим горем, со всеми подробностями рассказывал про Ольгу. Как увидел ее в Москве и "попал в плен", а потом встретил здесь; как вчера прискакал сюда и узнал, что она ушла к жениху… к Сене Завьялову.
- Постой, - перебил его Меред. - А может, только так… Может, он и не жених?
- Молчи! Все взвешено. Ольга ждала своего Сеню! Радовалась, когда получила письмо от него. Я сам видел - синий конверт… Они же вместе росли.
- Ну, велика важность! - не сдавался Меред. - И пусть себе растут, только - в разные стороны. Знаешь, отшей ты его к чертовой бабушке!
- Ва-аллах! Рассуждаешь, как этот твой помощник, теленок несмышленый. Все у вас проще простого. Пойми, если бы она любила меня, а то ведь его. Дело-то не в нем, а в ней!
- Ха… а на вокзал вон не идет провожать.
- В пески уехала. Работа у нее.
- Любит, так нашла бы выход. Люди жизни не жалеют… Разве это любовь!
- А ты не утешай меня, - негромко сказал Таган. - Я ведь не баба, которой можно зубы заговорить. И не для того разоткровенничался, чтобы ты пожалел. Вот ума не приложу, как всю эту канитель отбросить. Больше мне ничего не надо. Когда-нибудь найду и я свое счастье.
- Не ясно, - пожал плечами Меред. - Или ты не любишь ее, или ты не мужчина. Да будь у моей Айнабат десяток женихов, я всем бы глотки перегрыз. Ведь она же только одна на свете, другой нет! Как же я с ней расстанусь? - Произнеся свою грозную тираду, Меред побагровел и ударил кулаком по столу, а Таган от его признания сразу отрезвел и пристально посмотрел на брата.
- Ты любишь Айнабат?
- А ты удивляешься?
- И она тебя?
- Могу сказать: да. Любит! - с неотразимой уверенностью ответил Меред.
- Ну так выпьем за твое счастье! - Таган жадно глотнул, отклонился от стола и вдруг засмеялся, поражая брата странной своей непоследовательностью. - Бывает… Она так хитра на выдумки, жизнь!
Мереду показалось сперва, что это вино действует на брата; потом он заподозрил, что брат смеется над его признанием. Справившись наконец, со своей расслабленностью, Таган объяснил:
- Да я не над тобой, над собой смеюсь. - И пообещал рассказать Мереду все в день его свадьбы. Так и быть, уж повеселит их с Айнабат.
- Нет, сейчас! - настаивал Меред. - А то буду гадать, голову ломать.
И Таган, не щадя себя, рассказал, как он, окончательно разуверившись в Ольге, стал подумывать об Айнабат. Между прочим, девушка очень и очень симпатична ему, но, разумеется, даже мало-мальски серьезного разговора у них не было. Именно вчера и сегодня, "назло всему миру и в первую очередь, конечно, Ольге", культивировал он мысль о своих "кровных туркменках". Он признался во всем с такой чистосердечностью и с таким юмором, что теперь от души захохотал Меред.
- Ишь ты, подбирался! - Он шутя замахнулся на брата расписной деревянной ложкой.
- Да, хотел поймать двух туртушек. Не успел шапку снять, а они уж у кого-то за пазухой. Одно утешение: "Бедный молодец честью богат". Ни тебе, ни Завьялову я ножки не подставлю. Хоть убейте, совесть чиста перед вами.
- О, добрейший мусульманин! - поддразнил еще Меред. - Со мной и правда тягаться не стоит, а его-то на твоем месте я сковырнул бы.
Таган не отвечал и вдруг засобирался ехать; но, в сущности, спешить ему было некуда, и шашлык, оказалось, давно поспел.
Лишь часа через полтора они вышли на улицу. Солнце село. Дома и деревья окутывались сизым сумраком.
Неторопливо шагали братья по старому тротуару. Меред острил, рассказывал забавное про Левку и про себя самого. Таган слушал и чувствовал, что медленно обретает прежнее равновесие.
Повернули за угол, на многолюдную улицу, залитую светом, и Таган увидел Каратаева. В темном костюме, в шляпе, он чинно шествовал с супругой. Хотелось уклониться от встречи, - может быть, Каратаев и не заметил его; но нет, заметил и, приветственно потрясая рукой, крикнул:
- Здравствуй, Таган-джан! А я только что от Скобелева. С ним условились на вторник. И - пока не забыл: Лугина просила передать большой-большой привет! - Он проплыл дальше, торопясь к началу сеанса в кино.
- Ничего не понимаю! - Таган вспыхнул как красная девица и остановился. - Или весь мир рехнулся, или же я спятил и нет мне места в этом прекрасном мире…
- Бестолковый ты парень. Видишь, я говорил - ни черта она его не любит! Может, вернемся, выпьем за твое счастье? - тормошил его Меред.
Глава восемнадцатая
Каратаев проснулся в отменном настроении, накинул халат и выглянул на веранду, где жена готовила завтрак.
Обычно он бродил с полчаса по дорожкам, дыша утренним воздухом и любуясь тем, как разрастается виноградник, провожал в школу сына и дочь, а потом уже завтракал. Сейчас Каратаев быстро переоделся, съел яичницу, взял портфель и пошел в водхоз.
Вчерашняя поездка взбодрила его, Каратаев чувствовал прилив сил и был полон самых благих намерений. Первым долгом разогнать канцелярскую скуку и добиться, чтоб все работали с душой. Ведь стыдно же. Болтаем "мы призваны" - и тонем в бумажках. Вот без промедления собрать бы сотрудников и сказать: шесть лет уже как хлынула к нам Аму-Дарья, а мы все еще раскачиваемся… Впрочем, надо сначала с Иванютой и парторгом, а в конце дня собрать…
С улицы он увидел в окно: служащие почему-то толпились у стола, за которым сидел бухгалтер и читал вслух газету. Уж не нота ли какая?
Но когда он вошел в прокуренную комбату, все оказались на своих местах и делали вид, что усердно занимаются работой. Сидят как сычи… Чего-то испугались, даже Иванюта… Странно! И уборщица, вытиравшая пыль в кабинете, с испугом шмыгнула за дверь. Это совсем уж удивило: Каратаев никогда не был таким начальником, при виде которого у подчиненных вытягиваются лица и появляется желание улизнуть. Наоборот, отношения с подчиненными у него самые товарищеские.
Он сел в кресло и взял лежавшую на столе пачку свежих газет. Развернул "Правду" - ни ноты, ни постановления правительства, ни забористого фельетона. И в "Туркменской искре" ничего особенного. В местной газете попалась на глаза статья, подписанная "Т. Мурадов". Выше подписи, в тексте мелькнуло "Каратаев", и он прочитал: "К сожалению, таким энергичным руководителям, как Аннадурды Мергенов, водхоз плохой помощник. А Каратаев, который еще недавно, и вполне справедливо, считался лучшим специалистом, не понимает всей сложности проблем современного орошения, отстает от жизни…" Кровь бросилась в голову, перехватило дыхание, и он не мог уже читать, отшвырнул газету.