Ему тогда было двенадцать лет, а братишка и в школу еще не ходил. Отца убили на войне, жилось трудно, надо было зарабатывать на пропитание. Он любил верблюдов, главное - ездить на них, и нанялся подпаском к старику пастуху Мергену. Между прочим, невзрачный старичок Мерген был поэтом в душе и настоящим музыкантом. Гонят они стадо на пастбище, солнце всходит, тишина кругом, а он играет на туйдуке. Протяжная чистая песня течет-переливается. Туйдук - это дудка из камыша. Для Тагана и сейчас нет ничего милее туйдука, слышного далеко в степи. Сядут на возвышении, чтобы видеть все стадо, и старик рассказывает мальчику волшебные и героические сказки - голова кружится!
- Впрочем, раз уж я исповедуюсь, - продолжал Таган, - то скажу вам: пасти верблюдов - дело для мальчишки не менее сложное, чем для нас плотины строить. Не хотят ложиться, когда их надо седлать, убегают от своих колодцев к чужим. А еще попадают в песчаные бури.
Как-то пригнали стадо к колодцу, Мерген в те дни хворал и еле ноги волочил. Он выпил настоя трав, лег под кустом саксаула и заснул. Таган оглядел стадо и заметил, что нет одного верблюжонка. Взбежал на гребень бархана - нет нигде! А завфермой у них вредный был, и без того штрафовал Мергена за всякую мелочь. Плохо дело, подумал Таган. Пошел искать. А было это в июле, и время близилось к полудню. Идет. Дальше, дальше от колодца. Ветер подул, барханы закурились, сразу потемнело и начало хлестать песком по лицу. Мальчишке бы вернуться, но его сшибло ветром. Встал, не знает теперь, в какую сторону идти. Солнца не видно, небо опустилось низко-низко. Пробежал шагов двадцать, и опять его сбило с ног. Таган знал, что такие бури погребают в песках целые караваны верблюдов вместе с погонщиками. Глядит на ближайший бархан, а бархан к нему ползет. Папаху с головы сорвало, страшно: как бы и самого не унесло. Уцепиться не за что, кругом ни кустика - ничего, кроме песка и ветра. И душно, почти невозможно дышать. Песок набился в рот, в глаза. Потом подпасок все пытался представить себе, сколько это длилось: часа полтора или меньше?..
- Ну и как же вы? - поторопила Ольга, заметив, что он остановился и молчит.
- Выбрал место потише, прикрыл халатом голову, лег ничком и опять подумал о верблюжонке, - досказывает Таган, закуривая папиросу, - как мечется он один среди барханов, ищет спасенья, а ветер его валит с ног. Только бы меня не засыпало, думаю, а уж я его найду, обязательно.
К счастью, буран стих. Да ветер замел все следы, где теперь искать верблюжонка? Таган выбрал направление по солнцу. Но он так устал, что еле мог двигаться. Подбадривал себя: "Иди, иди, не останавливайся!" Хватило сил дойти лишь до крайней цепи барханов, а там, изнуренный жаждой, упал на песчаном гребне, за которым уже начиналась глинистая равнина. И последнее, что сохранилось в сознании: будто стоит рядом верблюжонок и головой потряхивает; недоуздок из сыромятной кожи болтается у него на шее, Таган хочет схватить за конец и не может дотянуться… Это уже бред.
К вечеру Мерген и другие пастухи нашли Тагана с помощью собак, но он не слышал ни лая овчарок, ни того, как подняли и отнесли его в селение.
- А верблюжонок? Так и пропал? - живо спросила Ольга.
- Он оказался умнее мальчишки, - самокритично закончил рассказчик свою историю. - Он почуял приближение бури и, когда понесло его ветром, прибился к чужому табуну.
- Бедный, бедный верблюжонок! - сказала Ольга и пристально посмотрела на Тагана. Ей вдруг захотелось погладить его пышные волосы, но она не посмела. - Ой, кто-то идет. Должно быть, за вами, Таган.
Полем торопливо шла девушка, чем-то озабоченная. Когда она приблизилась к подножью холма, Таган привстал и весело крикнул:
- Айнабат, куда спешишь?
Девушка вздрогнула, увидев их на вершине холма.
- Какая все же красавица! - тихо сказала Ольга. - Я еще вчера залюбовалась ею.
Айнабат между тем взлетела на холм и, остановившись перед ними, засмущалась так, что Ольга невольно взяла девушку за руку и потянула к себе.
- Посидите с нами.
- Да некогда, - отказалась Айнабат и все-таки робко присела. - Мне еще переодеться надо…
- Подумаешь, какая занятая: дети плачут, тесто уходит! - поддразнил ее Таган. - Ну, как вы там воюете с поливами? Я обещал помочь, но, знаешь, и завтра, кажется, не выберусь в вашу бригаду.
- Скандалим из-за щитков, из-за трубок, - отвечала девушка. - С формой щитков ничего не ясно. Я иду сейчас к кузнецу.
- О, великолепно! - воскликнул Таган, чему-то радуясь. - И мы сегодня там, за каналом, целый день занимались такими вещами. Знаешь что, Айнабат: я вам завтра дам чертежи щитков, - предложил он.
- Есть! Ловлю на слове: завтра. Не обманешь?
Какая хватка у этой девчонки и как он ее мало знает.
- Ты ведь почти героиня, а уж таких-то грех обманывать нам, простым смертным, - неловко пошутил он.
- Ну тебя. Лучше вот скажи, а то сегодня мы с братом и с Чарыяром спорили: разве от джара новый канал не пойдет мимо фермы? - У этой Айнабат всяческие деловые вопросы на кончике языка, и так ловко научилась она вытягивать из человека что ей надо.
- Мимо фермы? Позволь, позволь… Сейчас уточним, - почти как школьник, заторопился Таган, посматривая вокруг - нет ли где прутика; затем сунул руку под халат, раскинутый на земле, и вытащил чуть блеснувший кинжал. Ольга вскинула брови.
- Откуда это? Да он фокусник! Минуту назад был несчастным пастушком - и сразу превратился в атамана разбойников.
- Не знаю, разбойник ли я, - заважничал Таган, - но если вас кто-нибудь обидит, мой кинжал к вашим услугам.
- Он же не твой, а дедушкин! - с забавной наивностью выпалила Айнабат.
- Ах, дитя! Уж и похвастаться не даст. Кто тебя за язык тянет! - прикрикнул на нее Таган и стал чертить кинжалом на земле и объяснять, куда пойдут от джара каналы. Ольга поймала себя на том, что слушает его со всем вниманием, на какое способна. А почему бы и нет, ведь орошение тесно связано с ее работой в экспедиции. Еще полгода назад, в Москве, думала она, бесконечно далекими и чуждыми казались ей все эти среднеазиатские арыки, и вообще не было ей дела ни до каких там Кумыш-Тепе. А жизнь изменила все. И с этой черноглазой колхозницей уже есть общие интересы. Как хорошо, что ее, Ольгу, вытащили сюда и она увидела мать, дедушку Сувхана и Айнабат. Ого, какими восторженными глазами Айнабат глядит на Тагана. Уж не влюблена ли? А может, и Таган?.. Ведь туркмены, говорят, женятся на молоденьких, а ей лет восемнадцать. Она о чем-то тревожится, трогает его за рукав.
- Постой-ка. Слышишь голос?.. Вас ищут. - И, не дождавшись их, Айнабат проворно сбежала с холма.
- Просто очаровательная! - сказала Ольга.
- Да, да, - как-то рассеянно согласился Таган. - Я задачки за нее решал… Как жаль, что вы уезжаете. Еще бы денек… - без всякой связи прибавил он.
- Не могу. Мне надо было сегодня вечером закончить подсчеты по экспедиции. Теперь уж хоть бы утром.
У ворот ждал грузовик. Вошли в дом. На подоконнике горела лампа; только что проснувшийся Каратаев читал газеты. Откуда-то из сумерек неслышно выступила Джемал-эдже и молча глядела на сына и гостью. С минуту длилось неловкое молчание.
- А давайте-ка чай пить, эй, народ! - стал шумно приглашать Каратаев. - Спешить тоже иногда вредно, - почему-то заключил он. - Чай, чай, нельзя обижать хозяев.
За столом Ольга непринужденно переговаривалась то с Каратаевым, то с Таганом. Джемал-эдже сидела поодаль к думала: "Сын на нее смотрит, как Мурад смотрел на меня. Уедут, и останемся мы со свекром и внуков не будем нянчить. А я-то надеялась: невестка при мне… Конечно, можно увязаться с ними, я ужилась бы с русской, отец с матерью у нее хорошие; но нельзя же свекра бросить, а в город он не поедет: делать ему нечего в городе. И дня без дела не проживет, заскучает, станет ворчать да ругаться и помрет, не доживет веку…" Она с неспокойной грустью наблюдала Тагана, Ольгу, потом немного успокоилась, подумав, что девушка не виновата, если пришлась по душе ее сыну. Пусть уж будет то, что бог пошлет.
Спустя четверть часа Ольга сидела в кабине грузовика. А мать стояла у ворот рядом с сыном и говорила гостям какие-то слова, не слышные за шумом мотора.
Она негромко говорила:
- Как тебе захочется, навести нас, дочка моя. Приезжай. Еще приезжай.
Машина дрогнула и скоро скрылась в темноте.
Глава девятая
День ото дня прибавлялось у него забот. Родной оазис мог обернуться добровольной каторгой, не будь Ольги. Ее присутствие не облегчало положения, скорей наоборот, но - меняло окраску всего окружающего.
Рядом Туркменгидрострой расширял главное русло канала. Крепилась дамба, изготовлялась лотковая сеть в целинных совхозах. На старых же землях многое продолжали делать по старинке. Между тем львиная доля пашни оставалась за колхозами. Исконные пахотные земли по Мургабу, как и сто лет назад, подвергались засолению. За счет государства и неделимых фондов копались мелкие коллекторы, да слабо, слабо. Урожаи не повышались, а тонны хлопка планировали ежегодно. Сейчас требовалось выправить положение в самые сжатые сроки.
Новые монтажные управления все начинают на целине, у них инженеры - из Ашхабада, из Ташкента. Опять туда, за канал, ездил вчера Таган на Мередовом мотоцикле. Денек выдался напряженный, зато с подпором решили окончательно. Таган связал по телефону своего министра со здешним управляющим и получил всю необходимую технику для джара.
Вчера же случайно встретил там председателя Мергенова. Старик, достаточно известный в республике, по району слывет за хитреца и выжигу. У него такое дело. В пути пропали платформы с машинами для местной Сельхозтехники, и Мергенов узнавал, не завезены ли они на трестовскую базу. Ему позарез нужен роторный экскаватор, числящийся среди утерянных машин. Конечно, и у старика на уме джар… И глубокая ревность к его, Таганову, председателю. Очень обрадовался Мергенов, поймав Тагана. Но разговора не состоялось, инженер был занят. Условились встретиться завтра.
Так еще и еще переплетались и возникали новые связи, требовалось держать их в уме.
Солнце, пробиваясь сквозь ветви, заливало двор ярким светом, и от света Таган проснулся. Мать во дворе хлопотала возле огня. Таган оделся, подошел к карагачу, где висел рукомойник над медным тазом, и стал умываться, отфыркиваясь и плеща водой. Спросил мать, понравилась ли ей Ольга.
- Ох, не привыкла я к таким. Голубоглазая! - Джемал-эдже улыбнулась в некотором замешательстве от его вопроса. - Русская, а приглядишься - как наша. Дедушка вчера хвалил эту голубоглазую. Ну да ведь и отец-то у нее достойный.
Повесив полотенце на дерево, Таган выбежал в огород и, подставляя спину солнышку, стал делать гимнастику. Он то резко выбрасывал руки вперед и в стороны, то вскидывал их, глубоко дыша, то нагибался, касаясь ладонями травы.
- Силу набираешь? - где-то рядом послышался голос Мергенова. В халате нараспашку, он пробирается среди кустов. - Да у тебя и так, слава богу, плечи-то вон какие, как у отца твоего, Мурада. Крепкий был человек. А я к тебе за советом, как условились вчера. Пойдем-ка в дом!
И Мергенов увлекает инженера за собой, будто не он, а инженер у него в гостях.
- Уф!.. Вот хожу, топчу кошмы в чужих домах. - Мергенов садится на ковер среди комнаты. - Хожу. А куда денешься, если ума не хватает?
Джемал-эдже приносит им завтрак.
- Слушай, Джемал, - сыплет ранний гость без передышки, словно зубы заговаривает хозяевам. - Взяла бы да и заглянула как-нибудь к нам. Со старухой моей повидалась бы, вы ведь из одного племени, обе таймазы, почти родичи. Ну и помогла бы советом. Что-то у нас с шелком опять неважно: червоводня плоха или женщины не умеют ухаживать за шелкопрядом. Я пришлю машину. А не на кого сына и старика бросить, так валяй вместе с ними. Мы таким людям всегда рады.
- Не знаю, кто со мной согласится поехать. Я в доме не главная. Приеду не приеду, только уж Чарыяру, пожалуйста, ни слова: съест, если узнает.
- У-у, страсти какие. Да разве мы ему не помогали? Так вот, я к тебе, мой сын, за помощью. - Мергенов повернулся к Тагану. - Ночью подсчитал, а сейчас вдвоем считали с агрономом, выходит: машин-то нам надо много, чтоб подвести воду от джара, да и потерялись они где-то там, служащие бумажками размахивают - с номерами вагонов… А время дорого. На том берегу сильная стройконтора, сам знаешь. Как я понял, она и будет вести работы на джаре. Ты, конечно, в курсе дела, тебя везде пускают, - польстил опять старик. - Не могут ли оттуда прислать нам новой марки канавокопатель или тот роторный экскаватор, когда найдут пропажу? За все заплатим. Может, у них запасной какой попусту валяется, а нам - вот как он нужен. Или уж днем-то пусть сами работают, а ночью давали бы нам. Машинистов найдем. Пособи-ка, ты ведь свой человек.
- Гм… мысль! - обрадовался Таган. - Я позвоню в гидрострой, полагаю, что дадут, конечно если те платформы сыщутся. Здорово, ей-богу здорово! Загрузить полностью каждый мотор… Хорошо бы такую мысль через газету. Я напишу. И, знаете, вот бы вам посоревноваться в этом, ну в освоении целины.
- Я не против. Я вызову Мухи Оразова и вашего Чарыяра Баллыева, условия составим. Но удобно ли сразу в газету? Ты ловишь меня на слове!
- Сказано: добрым словом грех не воспользоваться. И притом - время, время!..
Вчера там, за каналом, Мергенов показался Тагану слишком нахрапистым и не таким уж хитрецом, как его рекомендовал Чарыяр. Слишком часто прорывался он, готов был нападать и требовать, ни на минуту не выпуская из виду своей пользы, впрочем стараясь не нарушать такта. И здесь сначала тоже вел беседу с редкой, почти неприличной для старика стремительностью. Но вдруг переменился, даже голову опустил. Потом вскинул голову и сказал резко и молодо:
- Ай, пиши. Ты - грамотный!
Хлопнул инженера по плечу, встал, без всяких церемоний простился и уехал.
Оставшись один, Таган попросил Джемал-эдже никого к нему не пускать и сел за статью. Она была задумана еще без Мергенова и до настойчивой просьбы секретаря райкома; Мергенов лишь подтолкнул, ускорил процесс.
На солнышке расстелен холст и по нему рассыпан тонким слоем рис для просушки. Мать сидит, перебирает шерсть, посматривает на ворота; как бы кто не зашел и не помешал сыну. Роль незавидная. Простодушной крестьянке ни разу в жизни не доводилось отказывать людям в гостеприимстве.
Первым появился Ярнепес, с какой-то бумагой в руке. Зычно выкрикнул имя инженера.
- Тише, тише! Нет его. - Джемал опустила глаза. Понятно, Таган в комнате, он очень занят; на всякий случай Ярнепес спросил, будет ли Таган вечером.
- А как же, обязательно вечером заходи. Он любит тебя и всегда рад тебе.
Опять она перебирает шерсть, сокрушается: даже чаю не предложила. Если бы сын спал, так не жалко разбудить; но ведь он занят важным делом - нельзя беспокоить.
По пути в червоводню за ней зашли девушки. И рта не успели раскрыть, а Джемал уже таинственно зашептала:
- Тише, тише! - Как будто умирал кто-то в доме. Девушки перепугались.
- Что случилось? Дедушка Сувхан заболел?
- Да нет… да ну вас! Только тише, тише вы! Ступайте, я приду.
Шелководки переглянулись. Наверное, сын, как все городские, еще спит, и сердобольная матушка не хочет его будить.
Одна даже спросила:
- Таган-джан дома?
- Не обворожить ли ты его пришла, ишь какая любопытная! - рассердилась Джемал.
Едва спровадила шелководок, как со стороны сада во двор ввалился кузнец в сопровождении Айнабат.
Глухой на оба уха, кузнец под самым окном с неимоверным грохотом бросил железный лист, а девушка глянула в окно, и на весь двор зазвенел ее голос:
- Здравствуй, бумажная душа! Такое утро, а он, точно святой ишан, в темную келью залез. Извини уж, мы всего на минуточку. При этом она оглядывалась и глазами подбадривала оробевшего кузнеца.
- Да куда вы, куда вы! - всплеснув руками, кинулась к ним Джемал-эдже. Таган появился в дверях, и он вовсе не был сердит на мать, которая чуть не до слез огорчилась тем, что не укараулила сына от быстрой, как молния, Айнабат.
- Мы уже начали готовить щиты, - тараторила девчонка. - Помоги. Вот Бяшим-ага опытный мастер, он в чертежах разбирается, мы сами изготовим, только наметь.
- Вот это я понимаю! - обрадовался Таган и стал чертить карандашом на синеватом листе железа разные формы отверстий. - Вот, пожалуйста. Потом я еще зайду в кузницу, а сейчас…
- Так мы правда помешали? - испугалась или притворилась испуганной Айнабат.
- Думаешь, зря тебя останавливали? Ты вечно старших не слушаешь, - укоряла девушку Джемал-эдже.
- Да пустяки, успею, - сказал Таган.
Кузнец, так за все время и не проронивший ни слова, взвалил на плечо железо и двинулся вслед за Айнабат.
Мать усилила бдительность. Отложила шерсть и примялась бродить от ворот к саду, отгоняя кур, падких на рис.
На дороге за воротами показалась статная фигура: вернулся из города Сувхан, и у Джемал отлегло от сердца. Свекор сменит ее, а то ведь ей давно пора в червоводню, там ждут. Но вот свекор, помахивая камчой, приблизился к дому, и невестка пуще прежнего забеспокоилась. Какой он караульщик! Сейчас велит подать чай в комнату, где занимается Таган, и начнет рассказывать, как ездил в город. Нет, не жди теперь покоя. Задержать бы старика, да как задержишь, когда он идет в собственный дом. И Джемал пустилась на хитрость.
Не успел свекор дойти до крыльца, как она тихим голосом сообщила печальную новость:
- Наша ослица с утра невеселая, не пьет, не ест. Уж не заболела ли?
Сувхан круто повернул в хлев. Мышастая ослица, прядая ушами, потянулась к нему. Бурый осленок тоже поднял голову. Сувхан принялся ощупывать их.
- А Таган-джан с утра сидит пишет. Ему, видно, поручили важное дело, - стоя за спиной свекра говорила невестка.
- Много ты понимаешь! - перебил ее Сувхан. - Кто ему поручит? Таган-джан сам им поручает… Видела бы ты, как он с людьми толкует.
- Строго-настрого приказал караулить, никого не пускать. А люди, как нарочно, идут и идут. Ярнепес… хоть и стыдно врать, все-таки согрешила: нет, мол, дома, вечером приходи.
- Подумаешь! Ярнепес, так уж мы должны и работу бросить. Какой же стыд? Дай-ка мне чаю.
- Сейчас. И все-таки нехорошо обманывать, а я, грешница, обманула.
- Ну нечего зря молоть; пусть твой грех будет моим грехом. Нашла пустой разговор, - проворчал Сувхан, подбрасывая ослице люцерны.
- Так уж ты карауль, никого не пускай.
- Заладила! Не понимают без нее.