- Ох, доживу ли до внучат, не знаю. Соседи и те интересуются: с детьми, говорят, базар, без детей - мазар.
В душе по-прежнему была Ольга, а слова о внучатах лишь очень отдаленно относились к ней. Не отвечая матери, сын лег на ковер и слушал, как она под окном заклинала ребятишек не лазить в комнату; потом раскрыл оранжевую папку, достал оттуда тетрадь, чтоб внести уточнения по джару и тщательно записать сообщения пастухов о подземных водах. Занимался долго, не отрываясь. Но вот послышался шорох, Таган поднял голову и увидел в окне сосредоточенные лица мальчишек, странным образом стороживших его покой. Они испуганно пригнулись под окном, и Таган позвал их в комнату. Ребята упирались; наконец, толкая друг друга, вошли. Их было трое, и все его родственники, Самый старший - застенчивый мальчик Нурмурад - оказывается, явился гонцом от Айнабат и ее брата: Тагана звали в гости.
Вечером, кончив свою писанину, Таган вышел в огород. Следом не замедлила появиться Джемал - это был ее день. Вот сын выдернул из грядки розовую редиску, стряхнув землю, обтер платком и сунул в рот. Затем обошел вокруг хауза и, оглянувшись, сказал матери:
- Засыплем.
- Как так? - всполошилась она. - Люди говорят: чтоб небо не задавило, синица ложится кверху лапками… Нам и житья не станет без своего хауза. Гранаты пропадут, грядки засохнут. Дедушка бережет его пуще глаза, с лопатой ходит, кряхтит. Стар он стал и - без помощников.
- Поможем, вот яму засыплем, и разбогатеете.
- Что ты мне сказки рассказываешь!
- Это не сказки, мама.
Почему-то Сувхан задержался на поле; соседи вернулись - его все нет. Таган решил дольше не ждать, идти с матерью к Айнабат, а по дороге прихватить и деда.
В сумеречной тишине пошли мимо Серебряного холма и того участка, где рассчитывали найти Сувхана.
В поле, слышно было, о чем-то спорили, и Сувхан - громче всех. Такое за ним водилось, гнев его нередко опережал рассудок.
- Что правда, то правда, с добрым спутником скоро до места доберешься, а с худым только с пути собьешься, - размахивал руками и нещадно бранил он брата Айнабат. - Ты, Ярнепес, не впервые бригаду подводишь, сколько можно терпеть?
Механик возражал сдержанно; Сувхан же все более распалялся. Джемал, побаивавшаяся свекра, взяла сына за руку: лучше им обождать, пока кончится шум. Но кто-то заметил их и указал Сувхану; тот и ухом не повел - он продолжал воевать с механиком.
В бригаде с утра поливали по трубкам, но трубок и щитков не хватало. Послали за бульдозером, чтоб остановить воду: арык еще не был оснащен регуляторами. Однако мастерская оказалась на замке, механика не нашли, и бульдозер получить не удалось. Закрыли вручную. Сувхан участвовал во всем и с утра копил гнев, а теперь поймал Ярнепеса и отчитывал. Он обещал дойти до райкома, и если Назаров не образумит механика, то Сувхан самолично оторвет ему голову.
- То-то у нас все кувырком! И все из-за тебя!.. А вы куда? - вдруг повернувшись к внуку, спросил старик.
- В гости - к нему, - показал Таган на Ярнепеса. - Мы тебя ждем, чтобы вместе…
- Ну нет, волка с овцой не сосватаешь, - пробормотал Сувхан, несколько обескураженный таким оборотом дела.
С толпой мужчин он двинулся к поселку. Яренепес, улыбнувшись ему вслед, подошел к Тагану и Джемал-эдже и с ними отправился домой.
Глава седьмая
По пути Ярнепес свернул к конторе - позвать башлыка, и почти одновременно к конторе подкатил грузовик из города. В кузове сидел Каратаев, а в кабине русская девушка. Им нужен был инженер Мурадов. Ярнепес сказал, где искать Тагана, и, как водится, пригласил городских на плов.
Теперь в кузове сидели трое, включая Чарыяра, который, хватаясь за борт, осведомлялся, что это у Каратаева за аппаратура под скамейкой. Тот объяснил: для съемки на джаре.
Едва в вечернем сумраке показался Серебряный холм, Каратаев тотчас свесился к окну кабины.
- Ольга, Ольга Ивановна, внимание: Серебряный холм! Потому село и называется Кумыш-Тепе. Здесь остатки крепости. Слушай-ка, башлык, а когда ее строили? - обратился он к Чарыяру, но председатель не знал, и занимало его иное.
Грузовик шел мимо усадьб, и Каратаев заметил на огороде сизобородого рослого старца в белой рубахе навыпуск, с лопатой в руках. Потолковать бы с ним, небось знает кое-что о крепости. Каратаев забарабанил по крыше кабины.
- Стоп! - Неуклюже рухнув на землю, он быстро поднялся. - Поезжайте, я сейчас, сейчас!
Старик с воздушной бородой, привлекший его внимание, был Сувхан. После ссоры на поле он поостыл и теперь бесцельно расхаживал с лопатой. Увидел городского человека в шляпе - тот бодро шагал к нему через грядки. Каратаев, кто его не знает в районе!
В конце двадцатых годов, еще зеленым юнцом, прогремел на всю долину Каратаев - гроза басмаческих банд; затем, после учения в Ашхабаде, прославился как "бог воды", неумолимый и праведный. Жаль, в последние годы потускнела его легенда: болезни, что ли, прихватывают, как это часта бывает у ответственных работников, или другие боги затмили Каратаева, а может, в конторе больше занят и на люди показаться недосуг… Тагана, должно быть, надо ему повидать, а внук - у Ярнепеса, вот досада-то.
Но гость даже не поинтересовался внуком.
- Славные грядки! Я сюда просто так… Иду - дай, думаю, с человеком поздороваюсь, - говорил он, тряся сухую узловатую руку хозяина и дружелюбно глядя на него снизу вверх.
- Добро пожаловать! У меня чай готов, одному скучно пить. - Сувхан повел гостя к дому, усадил под деревом, принес чайник.
- Давно в этих местах? - спросил Каратаев, положив на кошму соломенную шляпу.
- Давно ли? - отозвался старик, чуть сощурив глаза. - Тебя, пожалуй, на свете не было, как мы пригнали свой караван и осели здесь.
- Да, да! - обрадовался Каратаев. Ему показалось, что перед ним именно тот, кто ему нужен. - Не знаешь ли, кем построена ваша крепость? И кто ее разрушил? Не связана ли эта история с судьбой вашей семьи?
Сувхану самому хотелось порасспросить гостя о разных разностях, но Каратаев уставился на старика и ждал ответа.
- Крепость строили против иранцев, когда шах зарился на наш край.
- Когда же он зарился?
- Да вечно были набеги из-за гор… - Сувхан указал кивком на юг. - А когда насыпали крепость - считай: было мне лет десять, и старик, такой же как я сейчас, рассказывал: подростком он сам подвозил на арбе камни и таскал землю.
- Так, ясно… - Затаив дыхание, Каратаев прикидывал в уме сроки. - Пятидесятые годы прошлого века. Стало быть, при Каушут-хане. Его рук дело!
- Руки-то крестьянские, а приказ Каушута, - вставил Сувхан, соображавший про себя, как бы перевести речь на другое.
- Вот если бы раскопать! - мечтательно сказал Каратаев, глядя на холм. - Наверняка получили бы для науки ценнейшие данные. Вы согласны со мной?
- Какая там наука. - Сувхан махнул рукой. - Булыжники да пыль. А наука-то должна пользу приносить. Урожай обеспечивать, плотины ставить - вот наука! А то мы - или спорим из-за пригоршни воды, или уж гоним ее в пески.
- Что ж, вода текуча, ей конца не будет, - попробовал отшутиться Каратаев.
- Конца не будет, а порядок должен быть, - строго возразил Сувхан, совсем озадачив Каратаева и уклоняясь от любезной ему темы. - А то вон один хочет разом все перевернуть, другой твердит: "Не спешите, не гоните, время терпит". Время терпит, да жизнь проходит.
- Верно, очень верно, - поддакнул Каратаев, а сам посматривал на холм, уже почти слившийся с тьмой. - Полностью с тобой согласен… А не знаешь ли, кто разрушил ее?
- Не знаю, не знаю, - досадливо проговорил Сувхан. - Не видел, как рушили… Что было, то прошло.
С каждым словом становилось яснее, что ничего больше не вытянуть из старика. Каратаев встал, поблагодарил за чай. Сувхан проводил его до дороги, вернулся во двор. Странно: ученый человек, вдруг явился, вдруг сорвался - и нет… Чем его здесь обидели?
…Усадьба Ярнепеса вечером выглядела светящимся островком среди темных полей.
На голос Тагана отозвалась Айнабат и мигом выскочила навстречу. Она слышала о ссоре на поле. По словам Айнабат, дедушка обычно летом воевал с Ярнепесом, а зимой ходил к нему в мастерскую, выяснял, какие машины лучше в работе, и все затем, чтобы вот так, как сегодня, отстаивать права своей бригады перед ним же, перед механиком.
В ожидания Ярнепеса они сидели у поднятого высокой стенкой виноградника. На груди Айнабат переливалось таинственным блеском золото ордена. Она призналась:
- Орден я приколола, чтобы ты увидел… Я только в праздники надеваю да на совещания. Я сниму, пока людей нет.
- Не надо. Спасибо, спасибо! - Таган был тронут. - А помнишь, как я отшлепал тебя, когда мы играли в огороде и ты мешала, тебя не принимали в игру - маленькая… Дедушка мне пророчил славу, я у него был и первый грамотей, и полководец, и бог знает кто. На тебя только рукой махал. И плохим пророком оказался.
- Я дедушке Сувхану никто - дальняя-предальняя родственница, правда ведь? - сказала Анкабат. - А когда меня наградили, никому проходу не давал: "Слышали, вы слышали?"
У ворот остановилась машина. С Ярнепесом и председателем Чарыяром приехала девушка.
- Какими судьбами? - улыбаясь ей, воскликнул Таган. - Мама, Айнабат, - это Ольга!.. Мама, я говорил… Но как вы здесь оказались?
- Захотела и приехала! - весело отвечала Ольга, здороваясь с женщинами.
Через полчаса явился Каратаев и, окинув взглядом живописную группу, расположившуюся на ковре, сказал Тагану:
- Ну, джигит, рад гостям? А ты говоришь, чудес не бывает. Бывают! Мы полмесяца уговаривали уважаемую Ольгу Ивановну поехать сюда - и все попусту, а сегодня о чудо! - сама звонит: "Когда же на джар?"
Вы, кажется, намерены смутить меня, Акмурад-ага? - задорно спросила Ольга. - Но я уже призналась тут без вас. Вот видите!..
Слушая отповедь девушки, Каратаев хлопал себя по коленям и приговаривал:
- Ай, извиняюсь! Ай, молодец!
Во время ужина Айнабат посадила Лугину рядом с собой и ухаживала за ней. Она не могла не заметить то затаенной, то откровенной и бурной восторженности Тагана по отношению к русской девушке и была к ней по-особому внимательна.
- Слушай-ка, хозяин, - наклоняясь к Чарыяру, вполголоса говорил Каратаев, и Таган невольно тоже слушал его. Непонятное с Каратаевым, морочит он голову председателю. - Тот холм срыть надо, и ты сразу увеличишь площадь под посевами. Земля - чистое золото, а в поселке ведь каждый клочок дорог. Внести бы в план? - На всякий случай Чарыяр кивнул, не вполне уразумев пока, к чему им эта затея. - У меня, видишь ли, еще и своя цель. - Каратаев повернулся к Тагану. - Я знаю, ты запротестуешь, но тут могут обнаружиться ценнейшие предметы, которые сразу обогатят наши представления об истории края. Значит двойная польза. Крепость, как я и предполагал, а сегодня узнал доподлинно, построена во времена Каушут-хана. Времена кровавых битв!..
- Не понимаю, - угрюмо возразил Таган.
- Да вот… Серебряный холм.
- А зачем? Зачем?
Увеличим площадь плодородной земли. Я уже говорил сейчас: земля - золото, в поселке…
- Клочок в полгектара, а сколько грунта снимать! Стоит ли овчинка выделки?
- Ну, конечно, надо еще обмозговать…
Э, черт бы их всех побрал, новоявленных археологов. Не затем же Таган пришел сюда, чтобы полемику разводить в такой вечер. Вон женщины перебрались в дом, Айнабат хвастается убранством комнат. Теперь мать объясняет гостье, как выкармливают шелкопряда. Они опять вышли в сад, вот поднялись на веранду. Ольга держит в руках ветку тутовника с едва наметившимися листьями и рассказывает о своей работе. Мать несмело трогает ее за плечо и приговаривает по-туркменски: "Ай, доченька моя!.." Женщины подружились.
Чарыяр между тем, улучив минуту, выпрашивает у водхоза какие-то рекомендации насчет поливов. И Тагана, не впервые уже, удивляет то, что Каратаев точно помнит, где и как проходит любой канал. И он, Акмурад, не скупится дать дельный совет. Только на воду скупится. Наконец Чарыяр зевает и достает из кармана часы.
- Пора бы по домам. Ты не против, Акмурад?
- А разве вы не ко мне? - спросил Таган Каратаева.
- Нет, нет, - решительно сказал Чарыяр. - Нам еще посоветоваться надо. Ночевать ко мне.
Простившись с ними, Таган подошел к женщинам. Увлеченные разговорами, они, казалось, забыли о его существовании.
Вот мои самые близкие! Дедушку вы тоже видели утром. Вот мои сосны! - Он указал Ольге на кусты лоха, за ними расстилались поля, а дальше - пустыня. - Мне везет. Неслыханно везет! Я ведь не чаял, когда мы там по снегу бродили, совсем не чаял с вами встретиться здесь, у меня на родине…
- Знаете, я теперь вот соберусь и напишу длинное письмо папе, - перебила Ольга. - Папа вас любит…
- Ах, доченька моя! - опять вырвалось у Джемал-эдже. - Устала с дороги-то. Пойдем, Таган-джан. Пусть тут девчонки как хотят. - Она говорила по-туркменски, сын перевел ее слова и прибавил, что всем рано вставать. Ему до смерти не хотелось уходить. Он жалел еще, что завтра не удастся помочь Ольге и Каратаеву: условился о встрече с работниками Каракумстроя на том берегу канала.
Был уже поздний час, когда мать с сыном возвращались домой знакомой дорогой. Из низин тянуло свежестью. Кутаясь в платок, Джемал быстро шла впереди. Таган шагал за нею и смотрел на россыпь звезд, и ему хотелось петь песни.
Сувхан босиком слонялся по двору. Вечер без невестки и внука показался ему бесконечным.
- Ну как гостили? - спросил он, завидев их.
- Тебя там не хватало, - непонятно, шутя или всерьез, сказала невестка. Таган думал, что старик начнет сейчас бранить Ярнепеса, а он вдруг стал его расхваливать:
- Видел, какая усадьба? Хозяин. И в колхозе - полюбуйся, какую мастерскую оборудовал!
Таган не очень удивился такой перемене, он знал отходчивое дедово сердце.
Когда уже улеглись спать, Сувхан осторожно кашлянул и сообщил вполголоса:
- Я в городе-то передал все честь честью. Видная! С такими, знаешь, брат!.. С ними не шути. Таким, должно быть, атаманы снятся…
Глава восьмая
К вечеру Таган вернулся из-за канала и едва успел умыться, как прибыл с джара водхозовский грузовик. Каратаев обмахивал платком потное лицо, жаловался: ради общего блага он потерял по крайней мере пять килограммов веса.
- Зато, надеюсь, у нас есть теперь все данные и можно начинать стройку. Спасибо, Оля, вы оказали нам большую услугу. Умывайтесь и - обедать! - приглашал Таган, а мать уже гремела посудой, накрывая на стол.
Прошлую ночь плохо спали. Чарыяр с Акмурадом далеко за полночь выверяли свои планы, и теперь, пообедав, Каратаев пытался, правда довольно вяло, защищать идею превращения Мертвой пади в водохранилище, мычал о мудрых хозяевах, приберегающих воду впрок, но потом заторопился в город.
- Прощай, хозяин. Честное слово, на ходу засыпаю.
- Ни в коем случае! - остановил его Таган. - От нас так скоро не отделаетесь. - Он заранее сочинил довод, чтоб задержать гостей, а у Каратаева уже сил не хватало спорить, и он в отчаянии сдался.
- Ну вот, всегда так: заедешь в село и увязнешь по уши. Ладно, если позволите, я прилягу вон там, на кошме, сосну часок, а вы как хотите.
Подходя к кошме, раскинутой в тени дерева, он вдруг вспомнил, что именно здесь беседовал вчера с патриархальным стариком, и в недоумении оглянулся; но сейчас же лег и мгновенно заснул.
Ольга сказала, что она чувствует себя как нельзя лучше, только в городе у нее много дел. Скобелев отпустил ее с условием закончить подсчеты по своему топографическому отряду. Надо возвращаться. И все же она просила Тагана показать ей любимые его кумыш-тепинские места, если они недалеко.
Мурадов не заставил ждать себя. Метнулся в комнаты, принес два халата: один, дедушкин, - себе; другой, женский шелковый, накинул на плечи Ольги.
Минуя огороды, они свернули с дороги в поле, поднялись на Серебряный холм. Солнце садилось, в воздухе начинало свежеть.
- Как легко дышится! И это ваше небо… - посмотрев вокруг, сказала Ольга. - Так и манит вдаль. Жалко, скамейку не догадались поставить.
- Скоро мы тут беседку соорудим, - пообещал Таган, задумчиво растягивая слова. - И парк придвинем сюда вплотную. Холм опояшется зеленью виноградников, к вершине вскинется лестница. Тогда вот так же вместе поднимемся и будем вспоминать…
- Детство?
- Не только. Сосны под Можайском… и… час, когда мы пришли, а скамейки нет. Но давайте все-таки присядем, хоть так. - Таган снял с себя халат и ловко, как это делают пастухи у костра, раскинул его на земле.
В оазисах Средней Азии в начале весны выдаются сказочно прекрасные вечера. Пора дождей миновала, воздух, напоенный дыханием близких пустынь, прозрачен и чист. Запах влажной вспаханной земли сливается с ароматом цветущих персиков. Короткая весна обрывается к маю - сразу переходит в знойное лето. Тогда земля становится серо-желтой, унылой и уже не меняется… А пока еще лето впереди.
- Знаете, - сказала Ольга, сорвав травинку и сосредоточенно теребя ее, - я много слышала о вас от папы, видела вас в Москве и думала о вас, как об абрикосах когда-то в детстве…
- Абрикосы? Ну и ну! - Сравнение рассмешило Тагана.
- Нет, вы не смейтесь, я не такая уж глупая, вы поймите меня. Когда я в первый раз увидела абрикосы, они показались мне странными, таинственными: ни яблоки, ни сливы. Я знала - их привозят с юга, но не представляла себе, как растут они. Вот так и вы мне казались не похожим на тех, кого я привыкла видеть. Я смотрела на вас совсем иначе, не как сейчас. А вот вчера и сегодня вижу вас в кругу людей, среди которых вы росли. И вообще я уже знаю…
- Как растут абрикосы?
- Не смейтесь же… рассержусь, честное слово! Лучше расскажите о себе. О жизни.
- Жизнь небогатая, а со стороны особенно - однообразная серая равнина. И разве интересно вам слушать о том, как, например, мальчишки пасут верблюдов?
- А почему нет? Приключения!..
- Главное приключение у мальчишки начинается позже. Вот на той неделе началось… и продолжается.
- Что это? - испугалась Ольга. - Связано с работой, да?
- Очень, очень связано.
- Не надо, я не хочу! - вдруг запротестовала она, точно ей угрожало что-то в словах, какие мог произнести Таган. И он, пожалуй, даже обрадовался ее протесту: как бы он объяснил ей свое приключение, пока еще не ясно. Другое дело - сослаться на службу. Тут он легко, без риска раскроет все и посетует на то, как текучка глушит науку, как мешают Каратаев, Чарыяр, секретарь райкома, да и она, Ольга Лугина. Она-то пуще всех прочих губит дело, ибо она и есть приключение, о котором он проговорился. А ведь сама чует неладное, потому и прерывает, требует рассказать, как туркменские мальчишки пасут верблюдов.
Раз уж требует спасительных детских воспоминаний, надо обратиться к ним.