15
В один из праздничных дней Аниська, наконец, решил пойти к Семенцову.
Тесный, в зарослях болиголова и полыни, проулок и - вот скромная, подрисованная у карнизов охрой, хата Семенцовых.
Во дворе - старая однобокая арба, выгнутые дутой слеги, на них - развешанный, осыпанный свежими рыбьими чешуйками бредень. Все такое, как у самых захирелых рыбалок - та же убогость, бедность и запустенье. Глядя на жалкий бредень, на прорванные вентеря, небрежно сваленные в углу двора, на трехколесную арбу, кто сказал бы, что Андрей Семенцов - один из главнейших пружин в прасольских делах? Лишь немногие, в том числе и Аниська, знали - в своем дворе умел Семенцов прятать огромные - в полтысячи пудов - уловы, давать приют не одному главарю рыбацкой ватаги.
Еще идя по проулку, Аниська услыхал приглушенную игру на гармони и пьяные голоса, тянувшие песню. У калитки он остановился в нерешительности. Отчаянный залихватский тенор, прерываемый бойкой речью Андрея, доносился из хаты. Лохматая лошаденка, запряженная в тяжелые безрессорные дроги, как бы прислушиваясь к звукам гульбы и поводя ушами, жевала у сарая зеленый, очевидно, скошенный по дороге овес.
Аниська заколебался и хотел было повернуть обратно, но в это время дверь хаты распахнулась, и на пороге встала приземистая фигура хозяина.
Потное, раскрасневшееся лицо его сияло возбуждением, острые глаза смотрели весело, пытливо, радушно.
- Ох-хо-хо! Братцы мои, - весело заговорил Семенцов. - Еще один рыбалка навалился! Забредай, Анисим.
Шальной рев гармони, удары чьих-то тяжелых каблуков о пол вырвались из хаты, заглушили приметливый голос хозяина.
- Я по делу, Андрей Митрич, - сказал Аниська. - Уж я после зайду.
- А ну поворачивай румпель без разговору! Какие такие дела? Ты думаешь, Семенец пьяный?
Андрей отрицательно повел пальцем.
- Семенец хотя и выпьет, а дела всегда уразумеет. У меня все по делу.
Теплый сивушный запах, смешанный с запахом стерляжьей ухи, обдал Аниську, когда он вошел в хату.
В передней было сумрачно и сине от махорочного дыма. В углу, под иконами, сидел лучший хуторской гармонист Семен Галка, держа на коленях огромную, похожую на сундук гармонь "хроматику", осторожно перебирал оглушительно рыкающие басы.
Галка подмигнул Аниське, как старому знакомому, быстро пробежал по клавишам толстыми красными пальцами. Знакомый плясовой мотив ударил в голову хмелем. Забыв на мгновение, зачем пришел, Аниська не стерпел, топнул слегка ногой, тряхнул чубом.
За столом сидели уже знакомые Аниське, приехавшие из хутора Недвиговки братья Кобцы - Пантелей и Игнат, бесстрашные крутьки. Аниська скромно поздоровался с ними за руку, опустился рядом с Галкой.
Корявый, опаленный до черноты ветрами, обросший клочковатой гнедой бородой, Игнат наклонился к нему:
- Егора Карнауха сынок, кажись? Рыбалит батька?
- В свинячем ерике жаб глушит, - усмехнулся Аниська, - Шаров вместо нас рыбалит.
Игнат укоризненно покачал головой.
- Стара присказка. Слыхал я недоброе про вас, верно.
Семенцов наливал в стаканы.
В дверях стояла, скрестив на груди полные загорелые руки, важная, как гусыня, русоволосая жена Андрея, насмешливо кривила тонкие злые губы.
- Долго ишо канителю разводить будете, - басовито тянула она. - Уже и кончать пора.
- Кончим, погоди! Все это для честной компании, - сипел Семенцов, цокая горлышком бутылки о стакан. - Сам я, братцы мои, стало быть, и не пью. Мне - рюмочку и хватит, а от честной компании не отстану. Хоть подержусь за чарку, оно все легче. Берите, браты. Пей, Анисим, за доброе здоровье.
Аниська взял стакан, выжидая, пока выпьют старшие.
"Нет, не удастся нынче денег просить. Посижу и уйду", - думал он, настороженно вглядываясь в пьяные лица.
К уху наклонился Семенцов.
- Ты не совестись. Кобцы - они ребята честные. А батька твой хотя и хороший рыбалка, а гордый. Не хотел Семенца послушать, вот и мыкается.
- То - отец, а то-я. Я по-своему буду жить, - уже смело буркнул Аниська и залпом проглотил водку.
- Вот и молодчина! Геройский парень, - похвалил Семенцов. - Играй веселей, Галка!
- Играй, а то играло побью! - заорал во все горло все время молчавший Пантелей Кобец и выпучил маленькие, мрачновато блестевшие под косматыми бровями глаза.
Андрей трезво повел рукой, словно дирижируя. Галка, клевавший носом, вдруг выпрямился, к чему-то прислушался, рванул тяжко охнувший мех гармони.
- Споем крутийскую! - отчаянно выкрикнул Пантелей. Худое рябоватое лицо его налилось кровью. Ощерив лохматый рот, он затянул могучим тенором, от которого задребезжали тонкие стекла:
Горе, горе нам, ребята,
Торе бедным крутиям…
Семенцов сощурил трезвые пронзительные глаза, сделав скорбную гримасу, подхватил:
За привольное рыбальство
Все по тюрьмам, по замкам!
Властно, словно взломавший оковы снега и льда половодный ручей, хлынула сочиненная полуграмотным кагальницким рыбалкой выстраданная песня. Мягко гудели басы гармони; полутоня и всхлипывая, звенели дисканты, вторя знакомым, хватающим за душу словам. И стало так, будто шире раздвинулись стены хаты, распахнулись окна, и дохнул в них крепкий солоноватый морской ветер, Аниська сидел с приятно затуманенными глазами, чуть приоткрыв, рот. Сладкий яд грусти проникал, казалось, в самое сердце, но оно не слабело от этого, а билось все крепче и сильнее:
"Вот отзову сейчас Митрича и скажу все, - пускай посмеется, откажет, ну и что же?" - подтягивая дружному пению, думал Аниська. Выпитая водка начинала горячить кровь, придавала смелости. А братья Кобцы все пели, склонив на грудь головы:
Кто помногу рыбы ловит,
Тот с пихрою пополам,
Кто с нуждою дружбу водит,
Тот по тюрьмам, по замкам…
Казалось, забыв обо всем на свете, рассказывали они под гармонь о своей горькой, обстрелянной казачьими пулями доле, поведывали друг другу мечту о Дубе с парусом в семьдесят аршин, о Дворянском заповедном куге, рыбном неизбывном гнездовье. Кобцы, казалось, готовы были петь долго, но хозяин уже нетерпеливо раздвигал опустошенные бутылки, звякал стаканами. Видимо, не для песен принимал он гостей.
- Стоп, ребята! - лихо крикнул он. - Не про то нам спивать надобно! Нету промеж нас тех, кто с пихрою пополам. Нету Емельки Шарапова. И ненадобно, братцы! Для Семенца он и не нужен. Семенцу честных рыбалок жалко. Скажите, кому не жалко Данилу Чеборца, Бакланова, Панфила? Кому не обидно, что такие лисовины, как Шарап, бартыжают по кутам, а честные рыбалки болтаются по болотам да ерикам? Не надо мне таких, как Шарап. Мне таких надо, чтобы не кормили охрану рублями, а чтоб на сколько поймали, то и наше. Верно, братцы?
- Верно, Андрюша, - отозвались в один голос Кобцы.
- А ежели верно, - продолжал Семенцов, трезво поблескивая глазами, - то нужно и честным людям волю дать. Довольно Шарап нагулялся. Разве мало у нас хороших рыбалок? Враз любую ватагу сгуртуем. А за справу и не беспокойтесь.
- Век будем тебя благодарить, Андрей Митрич, - сказал Пантелей.
Аниська сидел, как на колючках. Было ясно - он опоздал и пришел к концу какого-то уже завершенного Семенцовым дела.
- Ты не пей больше, хлопец, - отечески ласково шепнул на ухо Семенцов и отодвинул от Аниськи стакан.
Аниська обиженно повел бровями и неожиданно для самого себя вымолвил:
- Вы, Андрей Митрич, бросьте кренделя расписывать, пора и мне о своем деле поговорить. Только мне по секретности… Из хаты бы выйти.
Аниська встал из-за стола, вышел во двор. Прохладный ветерок отрезвил его.
Аниська ждал шагов Семенцова, но Семенцов не выходил. Неужели хозяин остался равнодушным к его просьбе говорить о деле? Возможно, он снисходительно пропустил ее мимо ушей и не заметил ухода случайного гостя?
Гордость Аниськи была возмущена. Оскорбленный, он шагнул к калитке. И вдруг дверь хаты скрипнула. Аниська продолжал идти.
- Эй, ты! - окликнул его знакомый насмешливый голос.
Аниська остановился. Твердым шагом подошел к нему Семенцов, плутовато уставился в него.
- Ну? Чего же ты? Сказал выйти, а сам уходишь. Отец вместо себя договариваться прислал, да?
Аниська с угрюмой прямотой глянул Семенцову в глаза.
- Чего там отец… Отец не такое думает, так и я под его дудку танцевать буду?
Семенцов удовлетворенно улыбнулся.
- Ишь ты. Да ты, я вижу, парняга бравый, а обидчивый, не меньше батька. Ты и прасола напугал так, что долго будет сниться долг Семки Аристархова.
- За дело напугал, Андрей Митрич. А вы, ежели догадываетесь, зачем я пришел, говорите сразу: можно мне с вами о деньгах потолковать?
Семенцов задумчиво крутил ус.
- Что ж, говори, - равнодушно ответил он и сел на завалинку.
Аниська поборол смущение, начал:
- Значит, можно о деньгах творить? Да ежели другим можно, то почему мне нельзя? И ежели Кобцы рыбалки, то разве я хуже их?
При этих словах. Семенцов насмешливо свистнул.
Аниська продолжал:
- Слыхал я, что вы помощь даете рыбалкам. И прямо скажу, дайте мне на справу денег - и квиты.
Семенцов дохнул сивушным запахом прямо Аниське в лицо.
- Почему, вроде, как для себя просишь? Кажись, не схоронил еще батька, а корчишь заглавного хозяина. Где это видано?
- Разве я для себя прошу? - не смутился Аниська. - Не для себя, а для всей семьи. Отец тоскует, куражится, так и мне тоже? Не хочу.
- И молодчага, - согласился Семенцов, - только почему бы тебе в чью-нибудь ватагу не пойти, а?
- Свое хочу иметь.
- Ишь ты! - Семенцов снова насмешливо сощурился. - Свое иметь хочешь, а знаешь ли ты, как свое достается? Твой батька десять лет у прасола спину гнул, пока свое заимел, а ты хочешь раз-два и - в дамки?
Аниська заерзал по завалинке, долбя каблуком твердую, как бетон, землю. Семенцов смотрел на парня с ласковым любопытством и вдруг осторожно положил на плечо его куцую, словно обрубленную ладонь.
- Вот что, парнище, - начал он твердо, - вижу я, парень ты славный, в ум входить, хоть жени. И не стыдно мне тебя слушать и через тебя отцу помощь дать. Теперь слушай Семенца и на ус мотай. Видал ты Кобцов? Кобцы - честные рыбалки, не то, что Шарап. Ребята ватажные, со дна моря рубль достанут, а и их подкосила беда. Порешили мы новую ватагу сгуртовать, да не такую, как у Шарапова, чтоб с пихрой в айданчики играть, а чтоб рыба в запретном вся наша была и чтоб Семенцову перепадало за труды. Вот. Семенцу немного надо. Семенец никогда никому не отказывал. И думал я, кто из всей этой компании надежный человек, и выходит - тот, кто гордый, кто за копейку совесть свою не продаст. Вот. А кто этот человек? Батько твой.
Аниська поднял на Семенцова недоверчивый взгляд.
- Насмеяться хочешь, Андрей Митрич? Так по пустому месту бьешь. И без того Шарам насмеялся.
- Ты помолчи, - оборвал Андрей. - Молодой еще сопелку задирать. Сурьезно говорю. Кобцы собирают ватагу, это моя ватага, и как мне Егора забыть? Рыбалили ведь вместе? Правильный человек. А поэтому не Егор, должен быть в Кобцовой ватаге, а Кобцы у Егора, вот про что я говорю. И ежели так, иди сейчас к батьке и скажи, чтоб на вечерок приходил за деньгами.
- Не пойдет он. Вы мне деньги дайте! - возбуждения выкрикнул Аниська.
Семенцов засмеялся.
- Ишь, какой прыткий. Тебе не дам.
Обняв Аниську, мягко подтолкнул к воротам.
- Беги скорей за батькой, чтобы пришел, да только про гостей да про деньги ни слова. Скажи - просто по делу.
- Ежели не придет отец, сам приду, - точно пригрозил Аниська и, окончательно трезвея, бегом кинулся со двора.
Возвратись в хату, Семенцов озабоченно сказал Кобцам:
- Вот что, хлопцы, дело оборачивается по-другому и канитель тянуть некогда. Приходится сейчас же идти к прасолу. Постой, Галка, не скрипи, - твердым повелевающим жестом остановил он гармониста.
Галка покорно сжал мех гармони, склонил на него отягченную хмелем голову. Братья Кобцы слушали Семенцова, удивленно раскрыв рты.
- А на чем же дело порешим, Андрюша? - неуверенно владея языком, осведомился Игнат.
Пантелей, вытягивая сухопарую шею, икая и клюя носом, смотрел на хозяина мутными глазами.
- Кажи, Митрич. Не затягивай.
- Чтобы не затянуть, дело с прасолом надо решать, - все так же строго и деловито ответил Семенцов. - Ваше дело теперь маленькое. Езжайте домой, а во вторник приезжайте. Полина, дай-ка мне пиджак, - приказал Семенцов стоявшей на пороге жене, и по тону, по трезвым спокойным движениям - будто совсем и не пил Андрей - поняли недвиговские крутьки, что дальше разговаривать с Семенцовым не о чем.
Они неохотно встали со своих мест и, отряхивая с лоснившихся смолой штанов хлебные крошки, стали искать картузы. Поднялся и Галка. Подойдя к залитому ухой и водкой столу, опрокинув в широченный рот недопитый Аниськой стакан, повесив на плечо гармонь, выжидающе остановился у двери.
- Так мы в полной надежде на тебя, Андрюша, - сказал Игнат Кобец, насовывая на голову картуз и пошатываясь.
- О чем разговор? - сказал Семенцов. - Для чего мы и водку пили, для чего разговаривали. И не сумлевайтесь, братцы. Все, что можно, Семенец сделает.
Пантелей косноязычно лепетал, облапывая Андрея:
- Постарайся, Митрич, а мы… мы… Побей бог… Эх, Митрич… добрячий ты человек…
Кобцы поклонились хозяину, гремя подковами сапог, вышли из хаты. Через несколько минут с гиком и свистом рванула со двора подвода. Галка, окончательно ополоумевший от последнего стакана, задрав ноги и до отказа растягивая гармонь, зажаривал замысловатый марш.
Подождав, пока гости скроются в проулке, Семенцов вернулся в хату, сказал убиравшей со стола жене:
- Вот что, Полина. Сейчас придет Егор Карнаухов, так ты не вмешивайся в разговор, лишнего не болтай. Кобцы - одно, Егор - другое. С Кобцами я сразу поладил, а с Егором и ведро водки не поможет. Тут особенное уменье нужно, когда человек от прасольских денег отворачивается.
Зная привычку жены вмешиваться в рыбацкие дела и всегда перечить его замыслам, Андрей, опасаясь, чтобы она не испортила дела, старался изложить ей свои новые планы.
- По-моему, от Шарапа нам теперь ждать нечего, - снимая пиджак и снова вешая его на гвоздь, заговорил Семенцов. - Загордел Шарап. Пока нужен был ему Семенец, так он к нему, как ласковое теля к матке, а теперь, когда зажирел да отстроился, так про Семенца забыл. И в самом деле, что мы от Емельки видим? Вхитрую все играет, пихра ему нужна - это верно, а от тысячных тонь хоть что-нибудь он Семенцу дал? Теперь у него своя рука - владыка. С вахмистром спутался, за панибрата с ним. Рыбу всю в Таганрог к Мартовицкому гонит. Ну, что ж… Пускай. Когда-нибудь оборвется нитка.
Семенцов погрозил пальцем.
- Пихру сколько ни масли, а придет время - попадешься на зуб и штаны оставишь. Тогда опять к Семенцу заявишься. Ну, нет, хлопче, зашибешься. Мы еще так подстроим, что тебе и в гирла не с чем будет выехать.
- Ох, человече, - заметила Полина, следя за мужем серыми умными глазами, - гляди, чтоб не перехитрил тебя Шарап.
Семенец недобро засмеялся.
- Не перехитрит. Довольно нагулялся по гирлам Шарап.
- А от Егора да от пьянчуг этих, Кобцов, много ль ты разживешься? Подожди, окрепнут они - сдался ты им тогда.
- Кто? Карнаух да Кобцы? - с негодованием оборвал жену Андрей и притихшим голосом добавил: - Я знаю Егора. Он охране ломаной копейки не даст. А мы так сделаем, что вся эта копейка у нас будет. Понятно, баба? Смотри же! Не суй носа не в свое дело! - погрозил он жене и поспешил навстречу Егору, шаги которого послышались у порога хаты…
Солнце зашло за камышовые кровли хат, когда Егор вышел от Семенцова.
Все, кто знал Егора, редко видели его улыбающимся, а в тот вечер встречавшие старого рыбака на улице видели необычное: нелюдимо-суровые глаза его смотрели тепло и весело, и даже шел Егор новой, странно легкой походкой.
Ему все еще не верилось, что так ладно сложилось дело с займом. Он даже журил себя, что с самого начала не согласился с предложением Семенцова.
Выходило все, действительно, просто и как будто без хитрости. На прасольские деньги можно купить дуб и волокушу на паях с Кобцами. Он, Егор, будет главным владельцем дуба, братья Кобцы - волокуши, хотя то и другое будет числиться за Егором. По уверению Семенцова, о настоящем владельце дуба прасол узнает только тогда, когда деньги будут выплачены, когда Егор и Кобцы, получая с каждой добычи свою долю, справят себе полную снасть и снова станут самостоятельными. Тогда не страшен будет Полякин. Два-три хороших улова и долг будет выплачен - так думал Егор. Тогда засияют над Карнауховским двором новые, счастливые дни, тогда можно купить глубьевую сеть, махнуть в море под красноловье. А там - новая, хата, женитьба сына и довольство во всем.
Торопливо, словно пытаясь догнать свою мечту о будущем счастье, шел Егор Карнаухов и не переставал улыбаться в седеющие усы. Немного тревожило и казалось непонятным то, что Семенцов именно ему, Егору, доверяет большую часть прасольских денег, о нем так заботится. Почему не доверил Игнату Кобцу, старому, не менее опытному крутьку? Не обидит ли это своенравного корыстолюбивого Игната? Ну, что ж… Пусть ладят тогда с Семенцовым сами, а он, Егор, никогда не присвоит чужой копейки; он будет рыбалить честно, не по-шараповски, не будет присваивать чужих паев.
В воротах встретился с Аниськой.
- Обманул-таки, шибельник, - весело пожурил он, любовно хватая сына за плечо, - подвел-таки под тюрьму. Сидеть-то за прасоловы деньги будем вместе?
Аниська ответил радостной улыбкой.
- Вижу, папаня, - сладили дело.
- О, да еще как!
Отец и сын, обнявшись, ушли в хату. В эту ночь долго светил над Мертвым Донцом в кривых оконцах немигающий огонек. Долго не спал Егор. Чуть ли не до рассвета гудел в хате его сиповатый бас, - прерываемый взволнованным голосом Федоры. Неясная тревога - вдруг раздумает Семенцов - томила обоих, и радость становилась горькой, отравленной сомнениями и смутным страхом за будущее.