- Так это женщине… Да будет тебе известно, что Караваева посылал я, причем он шел с явной неохотой.
- Мне надо переодеться. Можно пройти в ваш "отдел", или там дежурит вахтер?
Сергей Петрович вздохнул. Кира вышла.
- Вот какие дела…
Рязанов снял с веревки чертежи и свернул их в рулон. Филиппу было неловко находиться рядом с Кириным отцом. Возможно, потому, что они виделись всего несколько раз. И еще эти нелепые голубцы.
- Папа, поздравь его! Этот лентяй начал отбывать трудовую повинность! - сказала Кира, появляясь на кухне.
Сергей Петрович молчал, не зная, видимо, как лучше ответить.
На Кире было короткое голубое платье. Странный фасон. Бесформенный балахон ровными линиями падал от плеч к подолу. Мешок. Но в этом платье Кира выглядела изящно.
- Идет?!
- Очень! - ответил Филипп.
- Папа, мы пошли! Возможно, я потом поеду на дачу… Филипп, у тебя губы в соусе. Как у маленького. И небось нет платка. Ах, есть?! Ну, извиняюсь…
Сергей Петрович встал и пошел закрывать за ними дверь. В прихожей он слегка тронул Киру за руку.
- Кирилл… Если ты поедешь на дачу, не говори маме. Не нужно. Она будет расстраиваться. Еще каких-нибудь два дня…
Голос Сергея Петровича звучал виновато. Очень виновато.
Кира еще раз осмотрела платье, прикладывая к нему красную плоскую сумочку.
- Ладно, не скажу. Может, лучше взять желтую?
- Нет, красная довольно симпатична, - торопливо проговорил Сергей Петрович.
- Пожалуй, она элегантней… Не скажу, не скажу. Так и быть.
Дверь захлопнулась.
- Знаешь, мне почему-то жаль Сергея Петровича.
- Папу?! Я его очень люблю, но что делать, он чудак! Большой ребенок! Не представляю, как бы он жил без нас с мамой. Несовременный человек… Значит, пойдем в кино?
3
Филипп шарил в темноте антресолей, пытаясь нащупать ручку чемодана.
- Вы можете мне сказать, что вы там ищете?!
Филипп не отвечал.
- Это невежливо. Я ведь вас спрашиваю. Не то я перестану держать вашу лестницу.
Новер наблюдал за ногами Филиппа, торчащими из антресолей, брезгливо придерживая стремянку.
- Я ищу коричневый чемодан, - сжалился Филипп над томящимся от любопытства стариком.
- Что ж вы сразу не сказали? Ваша мама отдала нам чемодан, когда мы уезжали на воды.
Филипп стал описывать ногами круги, пытаясь нащупать верхнюю ступеньку лестницы. Новер тяжело вздохнул, поймал ноги Филиппа и поставил на ступеньку. Филипп спустился.
- А где же конспекты? Они лежали в чемодане.
- Потрепанные тетрадки? Я сейчас принесу.
Новер ушел к себе. Филипп складывал стремянку, когда раздался звонок. Он поспешил к двери. На пороге стояли Левка и Нина…
- Я решил, что вы уже не придете. Заходите!
Левка пропустил Нину вперед. Вежливо и корректно. Филипп понял, что Левка не в духе, иначе первым бы влетел в коридор, галдя какую-нибудь чепуху. Они прошли в комнату…
- Досточтимому сюзерену!
Левка раскрыл рюкзак и выложил на стол несколько книг и пачку чертежей.
- Садитесь!
Филипп пододвинул Нине "кресло Новера". Нина устроилась в нем с ногами.
- Где мой субботний отдых, я тебя спрашиваю? - проговорил Левка. - Где?!
- На бороде!
Это самое умное, что мог ответить Филипп. У него было непонятное состояние. Лицо беспричинно тянулось в улыбку. Он заставлял себя не смотреть в сторону кресла.
- Идиот! - заключил Левка. - Ну, вот что. Еще не все потеряно. Сейчас пол-одиннадцатого. Через тридцать минут швейцар захлопнет двери "Севера". Одевайся, успеем! Я захватил тетрадку с расчетами. Завтра посмотришь…
Левка вытащил из груды разбросанных по столу книг тетрадку и протянул Филиппу. Филипп перелистал тетрадку и бросил ее на стол. Он справился со своим странным волнением.
- Хотите, я сейчас сварю кофе? А потом мы вместе сядем и начнем рассчитывать. Здесь действительно большая работа.
В дверь постучался, точнее поскребся, Феликс Орестович. И, не дождавшись разрешения, вошел в комнату, держа в руках добротно переплетенные альбомы. Старик был так торжествен, что не заметил посторонних. Он видел только Филиппа.
- Вот. Пожалуйста. Примите! - произнес Новер, радостно вздохнув.
- Что это?
- Ваши конспекты. Я их отдавал переплетчику.
- Чудак… Какой же вы, честное слово, чудак!
Раздался тихий смех. Это смеялась Нина, глядя на забавного старика в дамском халате и ботинках.
Феликс Орестович повернулся и увидел Нину. В лице его появилось что-то просящее и вместе с тем вызывающее.
- Здравствуйте, - кивнула Нина.
Старик не ответил и вышел, прижимая, к себе переплетенные конспекты.
- Что это с ним? Действительно чудак.
Филипп и сам не знал, что с Новером.
А Левка нервничал.
- Хватит! С меня достаточно! С пляжа смотались, принесли тебе расчеты. В институте перед экзаменами хаживали в ресторан. И ничего! Перед зачетами безбожно списывали друг у друга. А теперь? Или ты стал схимником?! Какой пинок судьбы!
Похоже, Левка возмущался всерьез. Надо его успокоить. Что-то ответить.
- Понимаешь… В институте многое абстрактно. Ну, как бы вне событий. А когда я своими руками пощупал этот ПОА, когда я увидел конкретный предмет, от которого зависит жизнь неизвестных мне людей… Понимаешь, их жизнь в какой-то степени зависит от меня.
- Ну, ну! Посмотрим, чем завершится это подвижничество, - Левка скептически поморщился. - Пойдем, Нина, а то и вправду суббота захлебнется.
- Может, останемся? Попьем кофе?
Этого Левка не ожидал. Левка глянул на Нину.
- Что за кретинизм?! Я предлагаю готовые расчеты! - Терпенье у Левки кончилось. - Вы как хотите, а я пошел!
Нина молчала.
- Адью!
Левка рванул со стола рюкзак и вышел. Нужно было вернуть его. Филипп не двигался. В раскрытые двери из коридора и с лестничной площадки потянуло чем-то теплым и кисловатым. Запах давно обжитого дома. Филипп опомнился. Но Левкиных шагов уже не было слышно…
Он запер наружную дверь и прошел на кухню. На дне кофейника засох какой-то темный порошок. Кофейником не пользовались больше месяца. Филипп сполоснул его, наполнил водой и поставил на газ. "Хохма, если у Новера нет кофе".
Убавив огонь, Филипп постучался к соседу. Феликс Орестович сидел в углу огромного мягкого дивана, закутавшись в плюшевый халат. Филипп попросил кофе. Старик скосил глаза.
- Вам нужно кофе для… нее?
Филипп промолчал.
- В углу шкафчика. А молоко в кастрюльке эмалированной. Оно кипяченое… Взобралась в кресло с ногами…
Ах, вот как? Старик обиделся за свое поруганное кресло. Нет, чепуха, конечно. Впрочем, некогда. Потом, потом…
Нина сидела в прежней позе. Босоножки в красных уздечках стояли подле гнутых лапок кресла.
- Левка всегда такой горячий, - сказал Филипп.
- Ничего, он успокоится, - ответила Нина.
Филипп передвинул книги, хотя в этом не было нужды.
- С чего же мы начнем?
- С кофе. Во-первых, поставьте кофе. И покрепче.
- Уже.
- Чудесно… Расчет толщины защитного пояса ПОА - довольно трудоемкая штука. Нам главное - раскачаться…
- Знаете, я пока разберусь, что к чему. А потом будем вычислять. Вы не обижайтесь.
- Идет! Если вы такой. - Нина засмеялась. - Бросьте мне что-нибудь почитать. Не то я усну.
Он протянул ей "Советский экран". Журнал слегка дрожал в руке. Филипп придвинул стул, достал чистый лист бумаги и раскрыл чертежи. С чего начать? Надо рассчитывать по узлам. Например, если выяснить уровень радиации на поверхности свинцового козырька… Наверняка имеются таблицы. Что это за справочники? Период полураспада. Не то. Начальная активность - десять кюри. "Кю-ри, кю-ри…" Что это?! Часы у нее на руке. Как они громко стучат. "Кю-ри, кю-ри". Филипп сжал уши ладонями.
Тишина.
Значит, начальная активность… Нет. Слышно! Все равно слышно: "Кю-ри, кю-ри". Той рукой она держит журнал. Нет, она смотрит мне в спину! Почему она наблюдает за мной?
Филипп поднял голову и посмотрел в зеркало. Нет, она смотрит журнал. "Кю-ри, кю-ри…" Лучше бы она ушла с Левкой! Нет, это неправда.
- Посмотрю, что с кофе.
Филипп встал.
…В кухне Новер снимал с огня кофейник.
- Кофе готов. Она еще здесь?
- Почему вас это так беспокоит?! Это моя сослуживица.
- Вы посмотрите на себя. У вас лицо… Будто у вас приступ гипертонии.
Филипп потрогал щеки.
- Когда к вам приходила та девушка, Кира, миленькая такая… я был спокоен. Я знал, что эта песня не про вас, мой мальчик. А сейчас?! Она тоже не про вас, эта женщина, которая сидит в моем кресле. Она так и сидит с ногами?
- Вы что, Феликс Орестович? Вы меня ревнуете, что ли?
- У меня не было своих детей, Филипп. И вас я считал своим мальчиком. Эта женщина… - Новер смешался. - Ну идите, идите. Неудобно.
Филипп огляделся. Он искал тряпку, чтобы взять кофейник.
- Погодите. Вам нужно умыть лицо. Освежиться… Вот так. Теперь идите.
Феликс Орестович выключил на кухне свет.
Тряпка быстро нагревалась. Филипп поставил кофейник на первую попавшуюся книгу. Нина подняла голову и улыбнулась.
- Обожглись? Между прочим, вы смотрели фильм "Дети Памира"?
Филипп кивнул и с любопытством глянул на Нину. Она бросила журнал на колени.
- Как-то я позвонила по ноль пять. На меня зашикали: разве есть такой фильм? Представляете?!
Филипп взял из серванта две керамические чашки. Желтую и коричневую. Отодвинул чертежи и поставил чашки на стол.
- Я его видел. Удивительный фильм. Он меня задел. С первых кадров. Я даже не понял, в чем причина… Вы помните картину Пикассо "Женщина с мандолиной" в Эрмитаже? Когда я ее увидел, мне показалось, что я слышу музыку. Да, да. Не мог понять, отчего это произошло. Но я слышал тихую музыку. Приглядевшись, я увидел, что лицо женщины - угловатое, со странно срезанным лбом - похоже на мандолину. Лицо на картине выражало то, чего не могла выразить мандолина, - музыку.
Филипп налил кофе в желтую чашку.
- Я был в кино со своей знакомой. Она учится в консерватории. Когда фильм кончился, она сказала: "Забавно". И все.
Нина придвинула Филиппу коричневую чашку.
- Каждый чувствует по-своему…
- Не в этом дело, - Филипп стал наполнять коричневую чашку. - Меня всегда бесит притворство. Не чувствуешь, в чем соль. Признаться честно…
Кофе пролилось рядом с чашкой.
- Осторожней! - вскрикнула Нина.
Филипп поставил кофейник прямо на стол.
- Возьми того же Пикассо. Сколько у нас о нем городили! И сторонники его, и противники. Это тоже от притворства. Неприлично, видите ли, не иметь своего суждения. Некультурно. А пороть чушь культурно?!
- Убедил, убедил. Давай пить кофе.
Филипп придвинул кресло вместе с Ниной к столу.
- Мы, кажется, перешли на "ты"?
- Да. И не рассчитали еще ни одного узла, - проговорила Нина, отстраняя ладонью волосы, упавшие на лоб.
Она наклонилась к чашке. Глубокий вырез платья чуть отошел от груди и приоткрыл, нетронутую загаром кожу. "Напрасно я не поехал на пляж. Показать бы ей, как надо плавать. Чистым кролем. Отработанным дыханием. Сдались мне эти расчеты!"
Нина отодвинула чашку, взяла карандаш и принялась зачищать грифель. Филипп молча отобрал у Нины карандаш и бритвочку. У нее теплые, сухие пальцы. Нина удивленно посмотрела на Филиппа…
Грифель становился тонким, как острие иглы. Филипп надавил карандашом, кончик обломился и отскочил. Нина заморгала ресницами.
- Где у вас зеркало?!
Филипп растерялся. Как неловко! И зеркало, единственное в комнате, - на дверце шкафа…
Нина продолжала моргать. Глаз слезился.
- Дайте я посмотрю.
У Филиппа был виноватый голос. Он чуть раздвинул подрагивающие веки и сильно дунул.
- Кажется, удачно. - Нина слегка дотронулась до ресниц.
- Надо еще раз посмотреть, - произнес Филипп и взял ее за плечи. Соринки не было видно.
- Что вы там высматриваете?
Какие у нее мягкие, теплые плечи! Филипп делал вид, что рассматривает глаз. Со стороны это было глупо. Но кто их видел со стороны? И неужели это так уж и глупо?! Филипп ничего не мог с собой поделать. Руки не подчинялись ему. Филипп наклонился и прижался лицом к загорелой шее. Не губами, а щекой и подбородком. Неуклюже и неумело.
Нина отшвырнула его руки и отпрянула.
- Болваны… Какие вы все болваны!
Филипп улыбнулся. Растерянно и жалко. На столе лежали Левкины конспекты. На толстом справочнике стояла коричневая чашка с остатком кофе.
В коридоре зазвонил телефон. Филипп вышел, взял трубку и узнал голос Левки. Помолчав, ответил на его настойчивое и немного пьяное "алло".
- Ты прости, старик, - говорил Левка в трубку, - Ты был прав. Мои тетрадки выброси к чертям… Ты куда пропал?
Филипп не ответил.
- Кемаришь, что ли? Стоя, как слон. - Левка был настроен миролюбиво. - Кстати, что ты сделал с моей дамой? Она тебе помогла?
- Она ушла.
- В такой дождь?! - Левка удивился. - Непреклонная особа. Скала! А как…
Филипп повесил трубку и прошел на кухню. За окном в темноте шумел дождь. И сильный. Филипп постоял, привел себя в порядок и вернулся в комнату.
Нина сидела за раскрытыми чертежами и справочником.
- Звонил Левка. Сообщил, что идет дождь. Как вы будете возвращаться?!
- Дождь скоро кончится. Садись и начинай работать. Я скалываю с чертежей размеры, а ты подставляй в формулу и выписывай результаты. Итак, между изотопом и козырьком тридцать четыре миллиметра…
Филипп взял логарифмическую линейку и передвинул движок.
- Изотоп - поток: сорок два.
Бумага заполнялась цифрами.
Иногда они касались друг друга плечами. Филипп в такие минуты сидел неподвижно. Это его волновало. Нина ничего не замечала; если ее тяготила поза, она просто поднимала голову.
…Из комнаты Ковальских послышались приглушенные удары.
- Два часа? - удивилась Нина. Отбросила измеритель и подошла к окну. - Погаси свет.
Филипп повернул выключатель.
- Какой дождь… В дождь мне всегда грустно. Особенно ночью. Я вспоминаю, что мне скоро тридцать и у меня маленькая дочь…
Филипп молчал. Потом зажег свет.
- К черту! - сказала Нина. - Завтра досчитаем… Что у тебя в той комнате?
- Кровать.
- Чудесно. Постели мне здесь, на тахте, или там. Мне все равно. Я совсем ошалела от этих цифр.
Филипп постелил Нине на кровати. Сам лег на тахте. Дождь не унимался…
Дверь в другую комнату высвечивалась уличным фонарем. Лимонные пятна, раскачиваясь, гладили потолок и стену. Лампа на переброшенных через улицу проводах старалась увернуться от ветра. По комнате скользили рыхлые блики. Филиппу эти блики казались тугим прожекторным лучом. "Хоть бы уснуть… Пять, шесть, семь… Иногда это помогает… Тридцать три, тридцать четыре…" Нет, уснуть невозможно. Может быть, чем-нибудь завесить окно? Старое одеяло в той комнате, где Нина.
Филипп встал и подошел к двери.
- Разрешите… Мне одеяло. Завесить окно.
Нина не отвечала. Спит? Филипп приоткрыл дверь. В комнату метнулся фонарный отблеск. Филипп увидел глаза. Нинины глаза.
- Я хотел. Я хочу взять одеяло.
- Закрой дверь.
Филипп не узнал ее голоса. Или ему почудилось. Ноги были непослушными и мягкими. Словно без костей…
Филипп переступил порог и прикрыл дверь. Шагнул к кровати и сел. С краю. Скрипнули пружины…
Почему она молчит?! Сейчас она его прогонит. Или уйдет сама. Или скажет…
Нина молчала. Филипп протянул руку и дотронулся до ее лица, неловко провел ладонью по сухому шершавому лбу…
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Стас ждал на площадке. Он скосил глаза и наблюдал. Папиросный дым проскакивал между сложенными в трубочку губами и закручивался в голубые крендельки. Достойное занятие… Рядом стояли несколько курильщиков. Возможно, те самые, которых Филипп видел, проходя с Ниной в первый день знакомства. На тех же местах, в тех же позах. Они курили серьезно, не обращая внимания на пижонство Стаса.
- Его нет. Будет после обеда, - проговорил Филипп.
Стас бросил папиросу в урну и повернулся к Филиппу.
- Приходил шеф. Спрашивал тебя.
- Ну?
- Не мог же я сказать, что ты пошел к директору с расчетами и докладной, минуя шефа. Неэтично. И врать я тоже не могу. Это…
- Что же ты сказал?! - перебил Филипп.
- Да сказал: я, мол, жду эту штафирку. Но вряд ли он скоро выберется. У него расстройство… Шеф предложил тебе зайти. Вероятно, лично хочет выразить соболезнование. Кстати, если он тебя спросит, почему ты вчера не был на работе, скажешь - не знал.
- Вчера?! Ведь вчера было воскресенье.
- Мой мальчик! В конце месяца нет никаких постов и маслениц. Тем более рядового воскресенья. Начиная с двадцатого один бог - план и одна молитва - штурмовщина. Молятся без выходных. По крайней мере в сборочном цехе. Зато с первого можешь отправляться хоть на Черное море. До двадцатого.
- Что ж ты мне не сказал? Даже неудобно.
- Ты был занят более серьезным делом.
В тоне Стаса Филипп не уловил иронии. Они пошли в сборочный.
Возле верстаков сложены ящики. Из-под откинутых крышек видны готовые приборы. Приборы стоят и на верстаках. Их надо уложить в пустые ящики. Девушки-контролеры проверяют комплектацию, закрывают ящики, навешивают пломбы. Девушки в синих и белых халатах. Приборы серые, светло-желтые (под "слоновку"), коричневые и опять серые с пятнами (молотковое покрытие). Девушек трое: две высокие, одна пониже. Две блондинки, одна брюнетка. Высокие пломбируют ящики - те, что сверху, брюнетка - снизу. Рядом стоит мастер… Старый знакомый, Воробьев. Он же Миллиметр. У Воробьева в руках длинные белые листочки. Он ждет - девушки закончат пломбировать и распишутся на листочках. Воробьев пихает листочки в карман засаленного пиджака. Листочки - это месячная программа. Послезавтра - первое! Миллиметр может взять отгул и ехать на Черное море.
Через неделю заседание балансовой комиссии. У директора в кабинете. Воробьев будет торчать в приемной, листать подшивки старых приказов, рассматривать табель-календарь, интересоваться по телефону: "Кого надо?" - и с тоской смотреть на пухлую дверь-диван.
Комиссия постановляет: премировать за выполнение, депремировать за неритмичность (процентов на десять). Сальдо в пользу… Воробьев доволен! Правда, "депремировать за неритмичность". Придираются. "Неритмичность"? Это же стиль работы! Попробуй иначе! Впрочем, им тоже неохота быть в дураках, тем, кто в заводоуправлении. Кому депремирование, кому экономия. Сло-о-ож-ная механика!
…Две блондинки, одна брюнетка. Высокие пломбируют ящики - те, что сверху, брюнетка - снизу. Рядом стоит мастер.
Воробьев увидел Филиппа.
- Слушай, Филипп Матвеевич. Под корень рубишь. Ведь не выполним по номенклатуре. Не тяни, Филипп Матвеевич.
- Один вопрос, Воробьев, - произнес Стас. - Откуда ты узнал его имя-отчество?
- Не твое дело! В кадрах, вот откуда.
- Вопросов не имею, - проговорил Стас и ушел к настройщикам.