* * *
Лишь только почтовики прекратили работу, - мы немедленно мобилизовали свой штат из рабочих. Это была торжественная, незабываемая и курьезная картина.
Нам необходимо было установить связь Совета по городу и с Москвой.
Звоню в центральную:
- Эй, кто там?
- Я, Синюха… А это кто спрашивает, не Дм. Андр.?
- Я… я… Поторопись-ка, 88-й номер.
- Ладно, устрою… А что у вас там, все ли в порядке, в Совете.
- Все, все, ты поторапливайся…
Слышишь в трубку, как он отойдет и начнет переговариваться с товарищем: 88-й просит… Дм. Андр. говорит… Надо будет соединить…
- Вали, втыкай вон эту…
- Какую эту… Не ее, вот эту надо… Тут неправильно..
- Вот чертополох, говорят тебе, втыкай… Ты не бойся, я знаю… Это она самая и есть…
Долго ищут они где воткнуть, куда нажать… Наконец, минут через пять звонят:
- Ты слушаешь, Дм. Андр.?
- Слушаю, слушаю! Да поскорее вы, черти… Чего вы там копаетесь…
- Эка, копаетесь - тебя бы посадить сюда… И то все время словно волчок кружусь с боку на бок…
- Ладно-ладно, поскорее, Ванька…
- Сейчас нажму, а ты звони… Что-то зашумит, защелкает… звонишь…
- Откуда говорят?
- Центральная комната…
- Ванюха, ты?
- Я…
- Какого же чорта не соединяешь?
- Соединяю, да еще не вышло…
- Ну, поворачивайся, брат, поворачивайся…
- Ладно, постараюсь, товарищ…
Таким образом путаешься иной раз минут 10–15. Наконец, добьешься, кончишь говорить, а Ванюха только и ждал - тут же звонит из центральной:
- Что, поговорил?
- Поговорил, Ванюха, спасибо…
- Вот то-то и дело, а ты, белый чорт, все бранишься.
- Ну, прощай, прощай - мне некогда… Таким образом идет работа… Рабочие вынуждены хвататься за все.
Есть мысль начать учить рабочую армию почтовому, телеграфному, телефонному, а может и железнодорожному делу, чтобы в нужную минуту пустить эту армию в дело. Разумеется, в данное время нет возможности, но дело это верное.
* * *
В Совете шло заседание, когда арестовали почтовиков.
Необходимо было допросить их немедленно и оставить только главарей. Было уже часов 9 вечера. Заседание кончилось. Члены Совета расходились.
В штабе в это время вырабатывался план допроса почтовиков. Печатались вопросы.
Почтовиков всего до двухсот человек. Судей тут потребуется не мало.
- Товарищи, - обратился я к расходившимся членам Совета - почтовиков мы арестовали, но большинство из них попало по недоразумению. Их надо допросить и большую часть отпустить.
- Помогите, товарищи. Дело общее, давайте вместе и разрешать. Останьтесь здесь человек пятнадцать - двадцать. Разумеется, нужны грамотные, осторожные и прочее. Я объясню вам, в чем дело.
Мигом записалось шестнадцать человек. К тому же времени вопросы были напечатаны. Я разъяснил им, как нужно вести следствие (хотя руководствовался больше здравым смыслом, а не юридическими тонкостями), как следует вести себя во время допроса. Было уже около 10 часов.
Допрос порешили снять сегодня же ночью, чтобы на утро часть выпустить.
Потом перерешили допрос отложить на утро, а беседовать с почтовиками пошли мы сами, члены штаба.
О результатах переговоров я уже писал. Допрашивать не пришлось.
Но это не важно, здесь важно другое: изумительно дружно откликнулись рабочие; заявили о готовности проработать ночь, только помочь бы чем-нибудь Совету.
Взялись за дело совершенно новое, за дело ответственное.
Верят тому, кто их ведет. На этом доверии здесь построено все.
Рабочие за октябрь получили всего по пяти фунтов муки, но молчат.
Иные давно бы взбунтовались. Здесь положение другое. Все держится авторитетом Совета.
Власть у Совета фактически была во все время революции, теперь она только оформлена и оглашена.
1 ноября 1917 г.
Вы думаете, что декрет о мире был издан для начала переговоров? Для съездов, конференций, заключения новых договоров и проч.? Совсем нет.
Вы только проследите за восемь месяцев революции повседневную работу тех, которые издали декрет, убедитесь, что центр тяжести не в переговорах, а в чем-то другом, противоположном, - в восстании народов.
В этом смысл и огромное значение совершенного акта.
Мы затаили дыхание и ждем не дождемся, когда придут из "вражьего стана" ошеломляющие вести. Мы верим глубоко и непоколебимо, что там начнутся революции, что всюду уже поднялось восстание, только не дошли к нам желанные вести. Мы притаились и ждем.
Там, за окопами, всегда начинали волноваться, лишь только побеждала наша левая.
И мигом там устанавливался порядок, суровая дисциплина, когда правая торжествовала, как это было в проклятые июньские дни, после июльского восстания, в позорные дни Московского совещания… Теперь наша взяла. Эта победа родит восстание за окопами.
Мы с трепетом, в глубоком молчании ждем этого священного взрыва негодования.
Как гром прокатится по миру повстанческая волна. Это будет пора отчаянной борьбы двух злейших врагов. Новая жизнь идет лишь по трупам борцов, плывет лишь по морям братской страдальческой крови. Пусть так.
Мы верим; мы верим, что все это уже началось, что гремят громы и всюду поднялся в гневе уставший народ. Мы ждем.
* * *
"На 24 часа заключено перемирие между социалистическими партиями, чтобы положить конец братоубийственной бойне и столковаться о создании социалистических министерств - от большевиков до народных социалистов включительно".
Это же позор! Какое тут может быть перемирие, и что тут за "братоубийственная" бойня? Кто кому брат? Тут сошлись враги - злейшие, непримиримые враги, и они должны кончить вражду свою борьбой. Один должен погибнуть, вместе жить невозможно.
Что вы понимаете под братом?.. Русского?.. Брата по нации? У нас нет такого братства. У нас есть только братство по нужде. Так и скажите прямо, что вы боитесь гражданской войны, что этим "перемирием" вы хотите достигнуть мира в стране во что бы то ни стало. Если вам хочется только тишины, - тогда, разумеется, вы правы, но если вам дорога народная победа, - не бойтесь гражданской войны, она неизбежна, без гражданской войны мы никогда не сломим упорного, внутреннего врага, - она неизбежна.
Нечего закрывать глаза на подлинную стоимость всевозможных оборонцев. Нам не по пути с ними, и тут о соглашении не может быть и речи.
Все средства допустимы, если вы честный, бескорыстный революционер и работаете единственно для трудовой массы.
Пусть еще прольются целые потоки крови, - она очищает, искупительная кровь.
Ведь, в сущности, безразлично, сколько человек погибнет: один или сто. Каждый страдает лишь сам по себе; увеличение или уменьшение страданий у других ничуть не изменяет суммы его страдания. Вместо одного будет сотня страдающих. Это неизбежно, т. е. массовое страдание при массовой борьбе. Это и лучше, так как сознание солидарности утишает человеческую боль.
Нет, нет, к чорту ваши мирные переговоры! Борьба должна быть беспощадной и вожди обязаны до конца стоять на крепких позициях. Если мы победим, - мы не пустим буржуазию в Учредительное собрание. Что ей там делать, что отстаивать?…
Фабрики и заводы перейдут в ведение общин, и фабрикант может поступать на работу как всякий рабочий. Какие классовые интересы отстаивать пойдет он в Учредительное собрание? Мы не должны допускать туда буржуазию. Ведь хуже, чем рабочему, не придется жить ни одному фабриканту, ни одному помещику.
А за критерий мы и должны брать рядового работника. Если считаться с доводами буржуазии, - тут никакие учредительные собрания ничего не создадут. Каждому и в каждом отдельном месте хорошо известно, по какому списку проходит буржуазия. Этот список надо аннулировать.
Как-будто мы нарушаем этим самым четвертую формулу выборов. Выборы будут не всеобщие. Да, не всеобщие. Но это в интересах трудового народа, и мы имеем нравственное право отбросить буржуазию.
Буржуазии там делать нечего. Для нас не существует ее особых интересов.
9 ноября 1917 г.
Приветствуя победу большевиков, мы приветствуем не отдельную партию, а трудовой народ, который, не разбираясь в тонкостях программы, идет за теми, которые смелы и решительны, у которых имеется одна определенная цель, - достижение максимума завоеваний в данный революционный момент.
С точки зрения устремления трудового народа к достижению максимума мы близки к большевикам и не считаем нужным и возможным в такие решительные моменты отвлекать внимание масс на нашу программную рознь, тем самым распыляя и раздробляя народную силу.
Наша задача сводится к объединению и уплотнению поднявшейся массы, движимой единственно нуждой и имеющей полную общность интересов.
Вот почему мы, максималисты, и приветствуем победу, победу трудового народа, совершенную самим же народом, при помощи смелых и решительных большевистских вождей.
В большевистских рядах сомкнулась самая бедная, нуждающаяся часть трудового народа.
Мы работаем для трудовой бедноты. Поэтому любую партию, защищающую трудовой народ, мы будем приветствовать и поддерживать всемерно.
Теперь не время спорить о программных пунктах.
Революции не повторяются ежегодно, тем более такие революции, как наша, когда условия сочетались всецело в пользу трудового народа.
В подобные моменты необходимо применить все имеющиеся средства для окончательной победы.
Данный момент именно таков, что народ закрепил за собою власть в стране.
Борьбу теперь следует направить по пути устранения всяких возможностей возврата к старому, хотя бы и подновленному в европейском стиле.
В борьбе за народ, за его лучшую долю, возможны и допустимы все средства борьбы с исконными и случайными врагами.
Теперь не время миндальничать и растабарывать о законности и беззаконности средств.
Пока трудовой народ сам не написал себе законов, - для нас закона нет.
Освобождение и счастье народа настолько огромная, бескорыстно-чистая и святая цель, что она оправдает все средства, которые были применены для ее осуществления.
История и мораль оправдают все меры, которые мы применяем теперь, в героическую эпоху самоотвержения и страстной преданности делу освобождения угнетенного народа.
Когда дикие турки расколачивали о камни болгарских детей, насиловали женщин и сажали на острые колья невинных мучеников, мы благословляли своих добровольцев на самую жестокую и беспощадную борьбу с мучителями.
Тогда не задумывались над средствами, не толковали о законности и беззаконности, ибо ясна была для всех несомненная мысль о неизбежности жестокой расправы с насильниками.
Почему же теперь, когда мы боремся за свой угнетенный народ, недопустимы те меры, что допустимы были в борьбе за страдальцев-болгар.
Сущность дела одинакова и меры борьбы должны быть также одинаковы.
Чтобы легче было властвовать над угнетенным болгарским народом, турки применяли хитрое и верное средство: они владение над целыми округами передавали в руки знатных болгар, развращали их окончательно привилегированностью и чрезмерной властью и, таким образом, под видом самоуправления преподносили несчастному болгарскому народу самую тонкую и самую мучительную форму истязания и порабощения.
Эти знатные болгарские роды, вольно и невольно попавшие в цепкие руки турецких властей, становились злейшими врагами своих угнетенных собратьев.
Эти знатные болгарские магнаты, привлеченные подкупами, угрозами и привилегиями в турецкий стан, отрывались от родного народа и становились в ряды его злейших, открытых врагов.
Поэтому борьба против турецкого ига была всегда для болгар и борьбою против своих сородичей-угнетателей.
Не бросается ли вам в глаза полная аналогия наших дней с эпохою борьбы болгарского народа за свое освобождение?
* * *
У нас имеется открытый враг, стоящий на другом берегу, - буржуазия. И имеются у этого врага свои приспешники, помощники и защитники с печатью народных друзей на челе.
Они не подкуплены, но идут вместе с теми, которые сильны подкупом; они не запуганы, но идут вместе с теми, которые жили насильем целые века; они не бьются за привилегии, но поддерживают тех, что всегда сверху вниз смотрели на трудовой народ.
Я говорю о "кротких" социалистах, о тех, что, вместо солнца, стали молиться на луну - тусклую, бледную луну.
С ними у нас не может быть ни единых целей, ни общего дела. Социализм прикрывает их, как икона. Многомесячная борьба воочию показала, что он для них - не цель ближайших конкретных достижений, а маяк, затонувший в беспросветной мгле бесконечного будущего. Система борьбы у них настолько двусмысленная, что оправдывает блок с врагами народа, - кадетами, - как это случалось неоднократно.
Они открыто предадут нас, а вместе с нами и трудовой народ. В лучшем случае они будут тормозить ход работы и подрывать народное доверие к своим могучим организациям.
Мы решительно отвергаем даже самую мысль какого бы то ни было общения с ними.
Они, революционеры на словах, смертельно перепугались, когда пришлось быть революционерами в живом деле. Испугались гражданской войны, репрессий, перепугались террора.
Гражданская война - не братоубийственная бойня, ибо сходятся на бой здесь не братья, а вековечные, непримиримые враги. Надо быть слишком доверчивым и наивным, чтобы успокоиться на затишьи в стане буржуазии.
Она слишком умна и осторожна, она слишком дальнозорка в оценке момента и на рожон никогда не полезет.
Медленно и верно собирает и сплачивает она свои силы, чтобы, если и пришлось уже выступить, то выступить во всеоружии.
До сих пор она верила, что революция буржуазная, что пройдут эти клокочущие дни и месяцы, и народ - усталый и бессильный - сам предложит ей, буржуазии, полноту управления государственным кораблем.
Но вот в октябрьские дни, симптомы социальной революции объявились во всей сокрушающей силе. Дальше у буржуазии не могло оставаться сомнений.
Она поняла, что поставлена окончательная ставка, что решается кардинальный вопрос революции: быть или не быть.
Раз так, - надо принимать открытый бой с открытым врагом. И буржуазия выдвинула те силы, что сумела и успела собрать под свое крыло за восемь революционных месяцев.
А сама, разумеется, спряталась в кусты. Она труслива и подла, как всегда. Она вечно прячется за чужой спиной. Оглянитесь, - где буржуазия. Она в паническом страхе рассыпалась по градам и весям, бросив на произвол и семьи, и фабрики, заводы и земли. Она разбежалась.
А приспешники, подкупленные или обманутые, выступили с оружием в руках защищать свою покровительницу - буржуазию.
Кто же был в рядах ее защитников? Да все старые наши знакомые, - друзья и защитники Корнилова, открытые враги трудового народа.
Во-первых, юнкера, это бесформенное тесто, замешанное на фальшивой чести и фальшивом понимании долга.
Во-вторых, "ударные" и "женские батальоны" - чудовищное и нелепое порождение войны, обусловленное, с одной стороны, жандармским патриотизмом, с другой, - несознательностью и неразвитостью вошедших в батальон членов.
Третьей силой были казаки-помещики, казаки - отцы нагайки, но не те, что с первых дней революции слились с народом.
Надо думать, что были гренадеры, была кавалерия, была и дикая дивизия. Во всяком случае, они были наготове. О них молчали и не писали, но это, разумеется, совсем не значит, что после корниловских дней они из ярых врагов трудового народа перекрестились в его пламенных друзей.
Была схватка - жаркая, многодневная, кровопролитная. Народ боролся с вечным, заклятым врагом.
И народ победил.
Было много случайных, невинных жертв; много обманутых стояло в рядах народных врагов, когда им нужно было бы итти вместе с народом; много было напрасной, взаимной жестокости, - все было. Но такие перевороты не могут совершаться мирно. Здесь неизбежны и невинные жертвы и друзья, случайно попавшие в стан врагов и бесславно погибшие на позорном посту. О них можно сожалеть, об этих невинных жертвах, но останавливаться перед ними невозможно. Если бы революция останавливалась перед жертвами, она никогда не была бы победоносной. В такие моменты, помимо личной отваги и самоотвержения, особенно ценной является способность холодного взвешивания фактов; способность открыто и смело ставить вопрос: что перевесит: сумма жертв или грядущее народное благо.
И смешными, поэтому, кажутся проклятья и стоны фельетонистов закрытых газет (кстати сказать, получавших от буржуазии колоссальные деньги), стоны о том, что социалисты нарушают один из основных пунктов собственной программы: свободу печати.
Да разве мыслимо было в этот критический, переходный момент выпустить на волю всю эту массу подлости, хитрости и безоглядочной клеветы на трудовой народ. Холодно взвесив факты, необходимо было потянуть за ту чашку весов, где трудовой народ. Это в его интересах совершены псевдорепрессии, это не личные хотения отдельных личностей или групп. Интересы народа требовали именно этого срочного, решительного- шага.
Когда идет борьба за освобождение всего трудового народа, - не может быть речи о сохранении интересов какой-то ничтожной кучки народных врагов. Они должны быть не только пришиблены, но и раздавлены окончательно, как гнездо трусливых и кровожадных тарантулов.
Логически неизбежен и необходим террор. Народные враги, пораженные в открытом бою, поведут медленную и верную борьбу исподтишка, втихомолку подтачивая народную силу и народное достояние или подымаясь временами открыто против уже достигнутых народных завоеваний.
Чтобы сократить количество народных бедствий, необходим террор для народных врагов. Живое слово убеждения может достигнуть результатов лишь в среде обманутых или запуганных, приставших случайно к полчищам народных врагов. Но сами враги над этим словом убеждения могут в лучшем случае поглумиться, как над смешной и нелепой затеей. Здесь слова не помогут. Нужны действия, короткие и верные действия. Буржуазия подла и труслива. Она боится суровых кар и живо сдаст укрепленные позиции. Она не привыкла кровью, тюрьмой и страданиями отстаивать свое дело. Ей все давалось даром. Поэтому террор, как мера устрашения и принуждения, в этой трусливой среде всегда достигает желанных результатов.
Достаточно было какому-то видному чиновнику посидеть два дня в питерском клоповнике, чтобы на третий он согласился стать на работу и поставить с собою весь департамент.
Наша революция - социальная революция. И, как всякому глубокому перевороту, этой революции присущи все методы и формы достижения ближайших, конкретных целей.
Если мы в такой великий, решающий момент остановимся перед мерами достижения, мы рискуем из-за деревьев не увидеть леса, споткнуться о какой-нибудь проклятый, проржавевший пень и сломать себе здоровые ноги.
13 ноября 1917 г.
Штабу приходится нести на своих плечах неимоверную работу. Я уже не говорю о времени - мы целые дни в Совете, едва только успеваем сбегать отобедать.
Целые дни, а посменно и ночи, ни единой минуты штаб не остается без дежурного.
Количество рабочего времени еще можно было бы принять, если бы только работа соответствовала наличным силам.