На другой день заехала проведать женщину. В палату меня, ясно, не пустили. Через окошко показала она мне своего парня:
- Крестник твой.
И потом, как встретит в поселке, все кричит:
- Эй, крестная, заходи чайку попить!
ОБГОН
В уборку у нас на вывозке зерна обычно работают командированные из города шоферы. Своих не хватает.
С одним из таких у меня история вышла. Я возила пшеницу на элеватор со второго отделения,а он - с первого. Ну, как-то мы одновременно разгрузились, и он говорит: "Подожди, вместе поедем, я только в магазин забегу". Дорога почти до самого совхоза одна, только я думаю: парень незнакомый, чего это ради мне его дожидаться? Села в машину, поехала. Ко мне еще старушка напросилась. Разговариваем. Скорость - километров семьдесят в час.
Через сколько-то времени смотрю - в зеркале трехосный "ЗИЛ". Тот парень, командированный, идет на обгон, дорогу просит. Ну, я его пропускаю. Поравнялся, рукой помахал. Смеется. Мол, знай наших. Вышел вперед и давай потихонечку сбавлять скорость. Сбавляет, сбавляет, а я не сразу сообразила, что он это нарочно. Тоже притормаживаю. Гляжу, на спидометре уже сорок километров. Ну, думаю, хватит! Захожу слева, сигналю, прошу дать дорогу. И он тоже подался на левую сторону. Не пропускает меня и все сбавляет скорость. Я уже к самому кювету прижалась - нет, не пропускает. Нервничаю: ему шуточки, а я время теряю.
Погрозила кулаком. Вижу в его зеркале, как он скалит зубы.
Но вот он взял правее, и я вышла вперед. "Газончик" мой опять, как на крылышках, полетел.
А парень позади маячит на своем "ЗИЛе". Опять скалит зубы и просит дорогу.
Что мне было - тоже с ним играть? Пропустила. Он пронесся мимо и потихонечку прибавляет и прибавляет скорость, но не так, чтобы очень, а словно вызывая меня наперегонки. Когда стрелка дошла до семидесяти километров, я решила, что хватит, а он все дразнится и дразнится: то умчится далеко-далеко, то опять маячит перед глазами, пылит в самое лицо.
Ладно. Мы со старушкой не обращаем на него внимания, разговариваем. Проехали уже половину дороги. А парень все резвится. И вот старушка моя вдруг примолкла, подалась ближе к ветровому стеклу и даже потерла его концом полушалка. Потом тронула меня за руку:
- Погляди, милая: никак, горит!..
Из-под кузова "ЗИЛа", с правой стороны, где выхлопная труба, вьется черненький дымок.
И сразу у меня к этому дурню отношение переменилось. Вот, думаю, ни за грош машину угробит и сам без прав останется. Дурень, думаю, и только! Решила догнать его, предупредить.
А "ЗИЛ" уже еле виден на дороге. Я прибавила скорость. На спидометре семьдесят пять... Ничего, дорога укатанная, можно ехать.
Помаленьку догоняю. Вот поворот. Парень притормозил. Я ему в окно рукой показываю, чтоб остановился. Куда там! Опять загазовал. Пыль теперь в сторону стало относить, и нам со старушкой хорошо было видно, как все гуще и гуще дымило под кузовом.
Я опять нагнала его. Сигналю вовсю, прямо как на трубе играю. И руку из окна не вынимаю, машу.
Нет, не дает дорогу! Смеется! А тут старушка хватает меня за другую руку, которая на баранке:
- Ну его, милая, к лешему! Ведь убьемся-а!
Как назло, ни одной встречной машины.
Но вот, смотрю, "ЗИЛ" подался вправо. Уступил дорогу. Но впереди - поворот, и значит - обгонять нельзя. За поворотом парень снова прибавил газу. Старушка охает:
- Смертынька... Смертынька...
Я тогда остановила машину, старушку высадила и - догонять парня. Огонь у него ветром так раздуло, что уже и язычки видно стало.
Все же когда я голову из окна высунула и пальцем возле лба покрутила - понял, наконец, что я не играю с ним. Затормозил. Потушили мы с ним огонь. А потом уж я за той старушкой вернулась.
ЧАСЫ С БОЕМ
Постойте, куда же я тогда ездила?.. Кажется, в Челкар за запчастями. Восемьсот километров туда, восемьсот обратно. Вымоталась изрядно. Домой вернулась на четвертые сутки, среди ночи. Поставила машину в гараж и сама - на боковую. Было воскресенье. Думаю, на работу не идти - отосплюсь за весь рейс.
Не тут-то было! Рано-рано забарабанили в дверь: в контору зачем-то понадобилась.
Прихожу, а мне говорят:
- Готовься, Тоня: сегодня соревнования, тебя включили в совхозную команду.
Я глаза вытаращила:
- Какие еще такие соревнования?
- Районные, - говорят, - по фигурному вождению. В "Вишневых горках", на стадионе, будут проводиться.
- Да вы смеетесь! - чуть не плачу в ответ. - Я спать до смерти хочу...
А мне:
- Поспать, Тоня, всегда успеешь. Подумай о чести родного совхоза.
Делать нечего, пришлось ехать.
Команду нашу возглавил сам завгар Маяковский Василий Данилович. Он первый и выступал. Три ошибки сделал: колечко не снял со столба, по доске одним задним колесом проехал, а не обоими, еще на последнем, самом трудном управлении срезался.
Ездили на одном и том же самосвале. Судья рядом сидит. Смотрит, чтоб скорость была постоянная - двадцать километров в час. Время на все фигуры - десять минут.
Села в кабину - низко, ничего впереди не вижу. Все смеются надо мной. Положила на сиденье чей-то полушубок, вроде ничего стало.
Поехала. Первая фигура - "Заезд в гараж". Надо было в один прием развернуться на узенькой дорожке и задним ходом войти в ворота. Ну, да места много было.
А вот на восьмерке я свалила флажок. Думала, он слева должен остаться. А судья вдруг говорит: справа. Уже поздно было отворачивать.
На последней фигуре тоже сплоховала. Надо было на скорости остановиться у черты сперва передними колесами, а потом - задними. Передними колесами я правильно остановилась. А задними немного не дотянула - машина-то не своя.
В общем, второе место мне присудили. И приз: часы настенные с боем. Они у меня в комнате висят.
* * *
Я бы не стал утверждать, что женское дело, - водить грузовые машины. Скорее всего, это дело сугубо мужское. И если бы кто-нибудь из женщин у меня спросил совета: идти ли работать шофером на грузовую машину, я ответил бы: нет, лучше не надо. Потому что очень уж тяжелая для женщины эта работа.
Но ведь можно и так рассудить: если Тоня Яровая выбрала себе мужскую профессию, значит, на свете нет другой профессии, которую она сумела бы полюбить так, как эту. А любимая работа не может быть слишком тяжелой.
Ей предлагали перейти на легковую машину, да она не согласилась. Я спросил - почему.
- Всякому свое, - ответила Тоня. - Мне нравится в далекие рейсы ездить. Нравится, что в грузовике я сама себе хозяйка, подчиняюсь только дорожным правилам и маршруту, который указан в путевке. И почти всегда уходишь в рейс и возвращаешься из рейса с новым пассажиром, который чего тебе только не расскажет в дороге. А на легковой машине - что... Привез ты начальника, скажем, на зерноток, и он там занимается своими делами час, другой... А ты дремлешь в машине, смотришь, как другие шоферы нагружают кузова зерном, везут хлеб на элеватор, возвращаются и снова становятся под погрузку...
Да, всякому свое, ничего не скажешь. И, наверное, очень даже неплохо, что в мужском коллективе совхозного автопарка есть такая Тоня Яровая.
1972 г.
Рустам Валеев
ДОЛЖНО ЖЕ БЫТЬ В ЖИЗНИ ЧТО-ТО ТАКОЕ...
1
Друзья как будто бы не понимают его скоропалительного решения, а ему не хочется долго объяснять. Он только говорит:
- Должно же быть в жизни что-то такое...
- Да, да, - кивают друзья.
На их лицах недоумение: зачем такие разговоры и почему Мансур Кадыров, компанейский парень, не пьет пива и портит им культурный отдых?
Они выходят из кафе, небрежно набросив на плечи шуршащие плащи. В Казани осень, тепло, дождливые нити играют в свете фонарей, тополя несут вдоль блещущих тротуаров купы сумеречного тумана.
- Должно же быть в жизни что-то такое... - говорит Мансур Кадыров.
И вот он уже в Челнах. Он стоял перед дощатой, почерневшей от сырости будкой с вывеской "Энергорайон", осунувшийся от волнений, и говорил себе, что согласится работать только по своей специальности, потому что он не бетонщик и не плотник, а вечный монтер. Может, он подспудно надеялся, что монтеров на стройке хватает и тогда он вернется в Казань, не мучаясь от укоров совести.
Едва ступив на порог, он ощутил тошноту от табачного дыма и от того, что с утра ничего не ел. Над самодельной электрической печкой сидели двое. Это были мастера.
Тот, что поближе, развернул трудовую книжку Мансура, а второй заглянул через плечо первому и сказал:
- Да ты, брат, не работал на высоковольтных линиях.
- Не подходишь ты нам, - сказал первый и помолчал. - Ну, напиши заявление.
- А чего писать, - сказал Мансур почти с горечью, - чего писать, если я не подхожу?
Мастера ничего ему не ответили.
Он повернулся будто для того, чтобы придержать распахнутую ветром дверь, и услышал за спиной:
- Да вон Стрельников идет.
Мансур увидел человека, легко шагающего в огромных резиновых сапогах через захламленный пустырь. Тот, кого называли Стрельниковым, остановился перед входом и спросил:
- Дюмин не звонил?
У него было округлое бледноватое лицо, широкий нос надежно удерживал толстые очки, одет был Стрельников в брезентовый плащ, клетчатую кепку; сапоги на его ногах казались вблизи еще огромнее. Что-то дрогнуло в душе у Мансура. Во-первых, он ободрился, каким-то внутренним чутьем поверив, что Стрельников не откажет ему. Во-вторых, он понял, что заднего хода ему не будет.
- Квартиру долго придется ждать, - сказал Стрельников, возвращая ему трудовую книжку. - Зарплата восемьдесят рублей. Плюс двадцать процентов премиальных. - Он слегка усмехнулся: - Ночевать-то есть где? Ну, поедем со мной.
Мансур послушно пошел за Стрельниковым, думая, что если у того большая семья или грудной ребенок в доме, то ни за что не останется ночевать.
На краю пустыря стоял грузовик с крытым кузовом. Стрельников неловко перевалился через борт, крикнув: "Залезай!" Они ехали долго, в проеме брезентового покрытия мелькали самосвалы, автокраны, "вахтовки". Затем поплыла степь с желтыми холмами...
- Там у нас вагончик, - проговорил Стрельников, мельком глянув на чемоданчик Мансура. - Будет где пристроиться и обсушиться. Да!.. - как бы осенило его. - Там, кажется, найдутся для тебя сапоги.
Перед его глазами мелькали названия городов - Магнитогорск, Калинин, Ижевск, Ивано-Франковск и еще множество разных, известных и безвестных. Они были выведены на спецовках строителей во всю спину. Незнакомые девчата (ребята сдержанней) бросались друг дружке в объятия только потому, что оказались землячками. А широко раскинутые Челны тоже были как собрание городов: вот деревянные, с резными ставнями, с палисадниками дома - это, пожалуй, некий райцентр; а вот глядящие на Каму девятиэтажные - ни дать ни взять Дербышки, новый район Казани; а за дымкою полей подобно миражу снова поднимаются высокие дома - Новый город; а вот веселой крашеной грудой раскиданы поселки из передвижных домиков. И все это Челны...
Однажды Мансур прогуливался возле кинотеатра "Чулпан", и пестрый говор кружил ему голову и рождал приятное ощущение, будто он бродил по Казани. Это ощущение было столь правдоподобно, что он не удивился, заметив знакомого парня, с которым они когда-то учились в ремесленном. Чинно шел он, держа под локоток ее - то ли подругу, то ли жену.
- Приезжай в Мелекес, - позвал он Мансура. - В общежитии Жилстроя спросишь меня. А сейчас извини...
Они отправились в кино, а Мансур еще ходил возле кинотеатра. Он скучал по жене и дочке, и ему странным показалось то, что он взял да уехал из Казани. Его пылкость была искренна, когда он говорил приятелям: "Должно же быть в жизни что-то такое!" Но смена местожительства не принесла пока отрадных перемен, и всякая мелочь тамошнего, казанского, существования казалась привлекательной сама по себе. Хорошо, бывало, ошпариться прохладным душем после жаркого дня, выйти из дому и попить пива в киоске, отправиться на стадион и поглядеть игру "Рубина" с заезжими футболистами. Что еще? Да, он любил сабантуи! Но не сельские, а именно те, в Казани, - услужливый городской транспорт вмиг доставит на место празднества, а там знакомая братва. Он любил эту жизнь в большом городе. У родителей была трехкомнатная квартира. Правда, отцу и матери с самого начала не приглянулась Фирдоус, мелкие нудные стычки раздражали его, но приходилось мириться - не уходить же из трехкомнатной квартиры и ютиться у какой-нибудь хозяйки. Они старались приноравливаться к условиям и деловито рассуждали, что не станут заводить второго ребенка. Кто в большом городе заводит много детей?
Работу дежурного электрика на фотожелатиновом заводе он считал неплохой, а сам завод был, по его мнению, не лучше и не хуже, чем другие заводы. Но когда он увольнялся, никто его не стал удерживать. Даже не спросили, почему увольняется. Выходит, в нем не очень нуждались, и это было обидно. Но потом одна очень простая мысль как будто бы успокоила Мансура: да ведь и он плакать не станет по такому заводу. Так себе заводец, "рога и копыта". Не стоит о нем жалеть. Да и должно же быть в жизни что-то такое...
На следующий день после смены он остановил попутную машину и поехал в Мелекес. С шофером был мальчонка лет четырех. Езда утомила его, однако в нем неистребимо жил интерес к машине - он не хныкал, был серьезен по-взрослому.
- А где ваша мама? - спросил Мансур.
- Мама работает, - ответил шофер. - Ниче-го-о! - сказал он, обращаясь только к мальчонке.
Мансур в тот вечер не поехал на участок - ночевал в общежитии, в комнате своего казанского друга. А потом стал ездить сюда после каждой смены и ночевал тайно, пока комендант однажды грудью не выпер за порог. Зябко поеживаясь, он остановился на крыльце, оглядываясь на яркие окна общежития. И комендант, поняв, что идти ему некуда, участливо посоветовал: пусть за него похлопочет начальство.
Мансур отправился к Стрельникову. Тот стал припоминать:
- Там Кубышкин начальник? Не помнишь? Ну да, в первом Жилстрое. Кубышкин. Николай Михайлович. Поговорю.
Стрельников знал на стройке каждый уголок, и везде у него были знакомые. Давно уж он здесь работал, к тому же который год преподавал старшеклассникам электротехнику, а студентам энергостроительного техникума - основы электроники. Где бы ни появлялся Стрельников, везде находились мальчишки и девчонки, а также солидные мужи вроде Кубышкина, которые приветствовали его с почтительностью учеников.
Итак, через два дня Мансур вселился в общежитие. Он испытал чувство если не победы, то безусловной удачи, утвердившись на равных правах с жилстроевцами.
Жилстроевская "вахтовка" привозила его в Челны, там он пересаживался в свою "вахтовку", чтобы ехать на участок. Уже ноябрь был на исходе, по здешним местам - зима, но, как и прежде, сыпалась с неба изморось, и дороги были непролазны. Их грузовик исходил из последних сил, елозя в жидкой глине. А в котловане, когда перемещали КТП (комплектные трансформаторные подстанции) вслед за передвинувшимися экскаваторами, нельзя было обойтись без трактора.
В первые дни Мансуру думалось, что они делают какую-то временную, не главную работу. Но оказалось - закладывают участок электросетей в самом центре стройки. Пока здесь ютились вагончик, мастерская, временная подстанция и с десяток КТП, трудно было вообразить, что на этом месте со временем будет самая мощная подстанция, обслуживающая строительство литейного комплекса, завода двигателей и ряда заводов-спутников.
В декабре подморозило. Морозы оказались на руку строителям, но добавили хлопот электрикам: мерзлый грунт не брали экскаваторы и в дело вступали взрывники. "Сегодня в четыре (пять, шесть) взрыв неподалеку от вашего хозяйства", - предупреждали они. Электрики отключали напряжение и ждали. В назначенный час со стороны котлована раздавалось глухое громыханье. Там, значит, тяжко брызнули мерзлые комья земли - и тонкий звон расколотых изоляторов сиротливо канул в грубый шум грохота. Они поднимались и шли на линию. Иногда работали до темноты и оставались ночевать в вагончике.
В деле они вели себя так, как если бы годы работали рука об руку. Но досуг как будто смущал их, они так мало еще знали друг друга. Рассказывая что-то, каждый как бы посмеивался над своими приключениями. Так, мастер Володя Сафонов, лишь нынче закончивший институт в Саратове, рассказывал, как добирался до Челнов: почти сутки ехал поездом через Куйбышев, Уфу, Бугульму. Смешно - сейчас-то он знает, что достаточно двух часов самолетом.
Стрельников вспомнил, как приехал в Куйбышев после окончания сельской школы, ночевал в актовом зале института на раскладушке среди прочих абитуриентов. Экзамены сдал хорошо, без троек, но конкурсы в пятьдесят шестом году были жуткие - не прошел. А уж письмо написал домой, что сдал без троек и поступит наверняка. Решил не возвращаться в деревню, было стыдно перед сестрой. Она фронтовичка, войну закончила в Берлине - уж так она старалась, чтобы он окончил школу и поступил в институт! Поехал на строительство Куйбышевской гидростанции, а в следующем году поступил в филиал политехнического института, вечерами из Жигулевска ездил в Ставрополь-на-Волге, теперешний Тольятти. Филиал института размещался там. А Валера Киселев, совсем еще парнишка, рассказывал, какой он был мотогонщик, в Иванове даже выступал за команду энергетического института, да потом автоинспектор отобрал права за явное лихачество.
Мансур слушал, и все ему было интересно. Кто знает, может быть, это были ростки его интереса к собственной судьбе, которая, пожалуй, должна была строиться не где-нибудь, а здесь.
2
В конце лета Стрельников, оставив участок на попечение Володи Сафонова, ушел организовывать новый - электромонтажный. Предстояло строить линии электропередач на поселки Новый, ЗЯБ (завод ячеистых бетонов); в ведении энергорайона была также ЛЭП, питающая электроэнергией строительство Нижнекамской ГЭС; множилось число подстанций на объектах - в общем, монтажных работ предвиделась уйма.
Именно в эти дни Мансур устраивал свои семейные дела. Приехала Фирдоус, ее надо было спешно прописывать на жительство, чтобы не упустить место продавца промтоварного магазина в Челнах. День он потратил на то, чтобы сломать неподатливого коменданта и вселить жену в общежитие, второй - чтобы прописать ее. Но выяснилось, что с мелекесской пропиской на работу Фирдоус не возьмут. И еще мытарился он, выписывая жену из Мелекеса и прописывая у одной хозяйки в старых Челнах.
Наконец, вздохнув облегченно, он вышел на работу.
- Тебя Стрельников искал, - сказали ребята.
"Может, насчет квартиры..." - подумал Мансур и поехал в контору энергорайона.
Стрельников звал его к себе на новый участок.
- Каждый, кто поработал на стройке хотя бы полгода, уже ветеран, - говорил Стрельников. - Во всяком случае, сам я за полгода перезнакомился со всеми службами и считался ветераном. Много молодежи приняли, народ все грамотный, но по нашему профилю не совсем подходит. Учить надо ребят. Ну? - сказал он нетерпеливо.
- У меня жена приехала, - сказал Мансур.
- Завезем передвижные домики и поставим прямо на участке. Ты же знаешь тот пустырь? Обнесем оградой, построим бытовку, склады. Места небось хватит. Ну? - Опять сказал он.