Какие-то красные ягоды поблескивали на столе за чернильным прибором. Сергей подошел поближе и увидел рябиновую ветку, сделанную из камней и закрытую от пыли прозрачным целлофаном: гроздь крупных ягод из сургучной яшмы и три темноватых чуть намеченных листочка из змеевика. Что-то не понравилось мастеру в начатой работе, и он не завершил ее. "В семью камнереза попал", - подумал удовлетворенно Сергей.
Он разделся и потушил свет.
Слышался скрип половиц под шагами хозяйки, несколько раз она так тяжело вздохнула, что Сергей окончательно утвердился в предположении, что в доме какая-то большая неприятность.
Громко хлопнула дверь, и звонкий девичий голос встревоженно спросил:
- Мама, кто у нас?
- Тише, - шепнула мать, - спит... Из города человек. На завод к вам...
- А! - равнодушно протянула девушка.
- Собрать ужин?
- Не надо, ничего не хочу, - нетерпеливо ответила девушка и быстро прошла по дружно заскрипевшим половицам.
Из репродуктора зазвучала музыка и тотчас оборвалась.
Мать с укором сказала:
- Ну что ты, Нюра, такая? Смотреть тошно...
- Что, что! - с раздражением начала девушка, и вдруг в голосе ее прорвались слезы: - Завтра опять на плиты пойдем... Вот чего! И слушать не хочет. "Вам, говорит, забава, а мне план". Вот как он рассуждает... "Больше, говорит, о цехе не заикайтесь".
Девушка заплакала.
Мать и дочь заговорили так тихо, что уже ничего нельзя было разобрать. Девушка, кем-то сильно обиженная, всхлипывала, а мать старалась успокоить ее. "Солнце глиной не залепишь..." - сердито сказала в чей-то адрес Варвара Михайловна.
Скоро голоса смолкли, щелкнул выключатель, и дом погрузился в тишину.
Утром Сергей умывался во дворе. По ступенькам крылечка звонко простучали каблуки.
- Без меня воду на огород не таскай! - крикнула девушка. - И корову сама подою.
Охлупин обернулся. У крыльца стояла девушка лет восемнадцати. Его поразили голубые глаза такой ясности, что трудно было представить их отуманенными слезами. Светлые волосы она уложила в небрежный пышный узел, и казалось, что это сделано сознательно: небрежность прически очень шла к широкому смугловатому лицу. Короткие рукава пестрой блузки открывали загорелые руки.
Девушка заметила внимательный, любопытный взгляд Сергея, смущенно поклонилась и торопливо пошла к воротам.
"Красавица, - подумал Сергей. - Чего же ты ночью плакала?"
После завтрака с молчаливой Варварой Михайловной, захватив этюдник, Сергей пошел на старинные каменоломни: он решил, раз нет председателя, начать знакомство со здешними местами с мраморного карьера. За завтраком хотелось спросить Варвару Михайловну о рябиновой ветке, но очень уж расстроенным было и утром лицо хозяйки.
Цветущим лугом Сергей спустился к узенькой светлой речке с желтыми песчаными берегами и густыми зарослями ольхи. Посвистывали стрижи. Хотя был еще ранний час, но в воздухе уже накапливался зной.
Следуя по берегу речки, дорога на каменоломню вошла в лес. Стояла сенокосная пора, и в стороне, среди деревьев, виднелись цветные платья женщин, доносился звон литовок. Остро пахло свежим сеном. Река вилась по лесу, в воздухе мелькали стрекозы; словно брызги воды, из-под ног разлетались кузнечики.
Старой лесной дорогой, видно, пользовались только в покосные дни: высокая трава была чуть примята колесами. По сторонам стояли могучие березы, какие можно встретить в старинных парках.
Скоро колесная дорога кончилась, вытянувшись в плотно утоптанную тропку, по которой, как рассказала Варвара Михайловна, следовало идти до самых каменоломен. Она привела Сергея на просеку со столбами высоковольтной линии, зараставшую березовым подлеском и шиповником. Охлупин присел на пенек отдохнуть.
Раздвинув кусты, на просеку вышел старик в синей рубашке, в сапогах, с узловатой можжевеловой палкой в руках и небольшой торбочкой за спиной. Из-под густых бровей выглядывали добрые серые глаза.
- Счастливо отдыхать! - сказал старик.
- Спасибо, - отозвался Сергей и предложил папиросу.
- Нет, сынок, свой курю, - отозвался старик, удобно усаживаясь на траву возле пенька. Он достал расшитый бисером кисет и, стал набивать табаком маленькую трубку с желтым костяным мундштуком.
Словоохотливый старик оказался жителем поселка. Звали его Кузьмой Григорьевичем. Узнав, зачем приехал в поселок Охлупин, он как будто даже обрадовался. "Ага, помнят все-таки, что тут мастера живут", - пробормотал он в бороду, которую в разговоре все отводил в сторону, словно хотел отмахнуться от нее.
- Родился на мраморе, - сказал о себе Кузьма Григорьевич, - борода от старости зеленеть начала - все на мраморе живу. В хорошее ты место приехал, жалеть не будешь. Мраморские работники славятся. Слышал, наши памятник другу Горького, французскому писателю Анри Барбюсу, делали. В Париже на могиле писателя стоит. И моя долька в том памятнике есть. Мы тогда все лето хорошие блоки искали, самый лучший уральский камень отобрали - без трещины, без изъяна.
Кузьма Григорьевич начал рассказывать о детях - таких у него два удачных сына, оба мраморные мастера, от его профессии не отступились. Дома почти не живут, по городам катаются - то зовут их дворец облицовывать, то жилой дом, то вокзал. Широко в жизнь мрамор пошел. Не то что раньше, когда знали только ступени для особняков да плиты на могилы. Жаль, что сейчас сыновей нет дома. Не успели из Москвы приехать, где высотный дом облицовывали, как на Каму обоих вызвали - речной вокзал мрамором украшать. Они проводили бы Сергея к каменоломням и всю красоту здешних мест показали. Кузьме Григорьевичу без сыновей скучно стало дома сидеть, кур стеречь, пошел он змеевик искать - голубоватый и мягкий, как воск, камень, камнерезы его любят. Подарок хочется одному хорошему человеку сделать, повеселить его.
Заговорили о мраморе, о камнях, о красоте их, оживающей в руках настоящего мастера. О всяком камне у Кузьмы Григорьевича имелась в запасе занятная история, со всяким камнем у него была связана какая-нибудь удача в жизни. И трудно было разобрать, где в его рассказах кончалась правда и начиналась сказка.
Сергей поднялся.
- Ты где остановился, мил человек? - спросил Кузьма Григорьевич, тоже поднимаясь.
- У Шестопалихи.
Кузьма Григорьевич чуть встревожился.
- Ты там обо мне молчи, - таинственно подмигивая и отводя в сторону бороду, попросил он. - Змеевик этот для дочки Шестопалихи ищу. Знатный был мастер ее отец, самый видный. В музее его работы держат. Так и называются - шестопаловские. У Нюрки отцовские руки и глазок острый... Сын в технику ударился, а дочка от камня отойти не может. Смотри-ка - девчонка, а камень к себе потянул... Так ты там обо мне промолчи. Будешь жить, мой дом не обходи. Может, и стариковская болтовня в чем поможет.
- Ладно, сохраню секрет, - пообещал Сергей, вспомнив девушку и рябиновую ветку на письменном столе. Не ошибся в предположении, что попал в семью камнереза. Но чья рябиновая ветка - умершего отца или дочки?
- Это хорошо, что тебя прислали, - продолжал Кузьма Григорьевич. - Значит, не думают камнерезные работы закрывать. А наш-то председатель совсем не дает камнерезам ходу. Ты присмотрись ко всему получше - к порядкам нашим, к мастерам молодым. Хорошие тут есть ребятки, чувствуют камень, но Нюрка среди них на отличие. Не забывай старика, - еще раз напомнил он.
Они простились. Сергей двинулся дальше по тропинке, а Кузьма Григорьевич полез в кусты искать свой змеевик.
Лес впереди посветлел. Тропка все змеилась и змеилась и вскоре вышла на линию железной дороги. По сторонам насыпи до самых шпал густо рос пахучий и высокий - по плечо - иван-чай. Все видимое пространство пламенело, подсвеченное от земли лиловой краской низко растущих цветов. Жужжали шмели.
За насыпью начинался дремучий лес. Жирная трава на полях была такая высокая и густая, что в нее страшно было шагнуть - запутаются ноги, не выберешься. Среди зелени забелели большие блоки мрамора. "Как будто великаны в камушки играли", - подумал Сергей. Чем дальше углублялся он в темноватый лес, тем все чаще встречались эти небрежно разбросанные каменные глыбы.
Впереди послышался сухой частый перестук, словно не меньше десятка дятлов вперегонки бегали по стволам деревьев, разбивая острым клювом кору. Началась проезжая автомобильная дорога.
Сергей подошел к краю глубокого провала и остановился.
Перед ним открылся разрез с отвесными стенками глубиною не меньше ста метров. На дне и на уступах ажурные передвижные краны легко перетаскивали большие сверкающие мраморные блоки, удивительно правильной кубической формы. Отовсюду слышалась веселая песня отбойных молотков. Солнце, такое щедрое в этот полуденный час, стояло прямо над каменоломнями. Блеск камня даже резал глаз, а тени поражали своей бархатной плотностью.
Сергей присел, раскрыл этюдник и приступил к работе. Домой вернулся поздно, опаленный солнцем, усталый, возбужденный увиденным.
Ему хотелось поговорить с Нюрой.
- Где ваша дочка? - спросил он Варвару Михайловну.
Она устало повела рукой:
- У подруг сидит... Опять до полночи.
- А ведь я к вам надолго. Работать в артели буду. Жильцом оставите?
- Знаю, что работать. Живите.
Сергей напился молока и сразу лег спать. Теперь ему хотелось скорее начать работу в камнерезной мастерской.
Утром, проходя через горницу, Сергей увидел Нюру. Присев, она наливала в мраморное блюдечко молоко. Об ее ноги терся пестрый, как яшма, котенок.
Умывшись, Сергей вошел в свою комнату и застал в ней девушку. Она стояла у письменного стола и рассматривала его этюды. Нюра так увлеклась, что даже не слышала шагов Сергея.
Он подождал немного, потом спросил:
- Нравятся?
Девушка вздрогнула, обернулась, и лицо ее посмуглело от прихлынувшей крови.
- Ведь это Егоша? - тихо опросила она, показывая набросок мальчика с темными спутанными волосами и лукавыми карими глазами, сидевшего на камне, выставив острые исцарапанные коленки.
- Егоша?
- Сын сторожихи на каменоломне.
- Тогда Егоша.
- А это сорок пятый километр? - показала она на другой этюд, где были нарисованы полотно железной дороги и опушка, заросшая пылающим иван-чаем. - Ой, как хорошо! И все в один день сделали?
- До хорошего тут далеко. Это только начало. Видите, - протянул Сергей рисунок мраморного карьера, - камни получились мягкие, как из ваты. Не передал твердости. Придется желтой тени подпустить, тогда камни станут тяжелее.
- Какой вы счастливый! - порывисто сказала Нюра. - Так хорошо рисуете!
- Ну-ну, счастливый... - Сергей смутился, вспомнив горячие споры о его работах в художественном училище. - Это вам кажется, что счастливый. Сделано мало, а хорошего еще меньше.
Нюра доверчиво коснулась его руки.
- Пойдемте... Я вам показать хочу...
Он вышел вслед за Нюрой во двор, и она провела его в маленькую баню. В предбаннике стоял небольшой стол, заваленный голубоватым змеевиком, а на полке виднелись фигурки из пластилина и начатые работы на камне.
Заробев, Нюра сняла с полки одну из работ и нерешительно протянула ее Сергею. Группу можно было назвать "Секрет": девушка шептала подруге на ухо какую-то тайну. Бросались в глаза ошибки композиции, но главное скульптор уже нашел. Трогало очень хорошо выраженное в порывистом повороте фигуры, в выражении лица наивное и нетерпеливое, горячее желание скорее поделиться чем-то важным.
Одобренная интересом, Нюра протянула еще одну фигурку, почти законченную: лиса уносила в зубах петуха. Лиса бежала спокойная, а растрепанный петух отчаянно бился.
Сергей подошел ближе и молча рассматривал работу за работой. Нюра с тревогой следила за выражением его лица.
Погрешности, идущие от недостатка мастерства, а кое-где и от робости, недоверия художника к себе, обнаруживались легко. Все это было естественным и обычным для начинающего. Поражало в работах Нюры другое: живая передача зорко увиденной детали, смелость линий, положений фигур, - за этим виднелось большое будущее скульптора.
Сергей оглянулся, и опять удивила его ясность глаз девушки. Она стояла, опустив руки, и с волнением ждала приговора, сама не решаясь спрашивать.
Сергей сел на скамеечку, а на стол перед собой поставил работы, более других поразившие его, и несколько минут молча смотрел на них. "Вот с кем тут придется работать, - задумался он. - Такие фигурки и в художественном училище понравились бы".
- Давно вы этим увлеклись? - спросил Сергей.
- Даже не помню. Сначала все баловалась, просто мяла глину, а теперь отстать не могу.
- А где-нибудь учились?
- Нет... Старые мастера кое-что показывали.
- А на заводе что делаете?
- Разные фигурки нам присылают - вазочки, зверей. Свои образцы показывали Федору Васильевичу. Да он ничего в камнерезном деле не понимает, все наши образцы поставил в шкаф и запер.
- У вас большие способности, - сказал Сергей. - Надо развивать их.
- Правда? - таким счастливым голосом сказала Нюра, что Сергей невольно обернулся.
Девушка стояла, прижав ладони к разгоревшимся щекам. Сергей почувствовал себя взрослее Нюры не на пять-шесть лет, а значительно больше.
- Да, да, - подтвердил Сергей. - Но это только начало. Вам надо учиться еще очень многому. Поступайте в художественное училище.
- Брат в армии, - почему-то виновато ответила Нюра, - вернется через полтора года. Маму оставить нельзя, видели, какая она старенькая. А вот вернется брат, обязательно поеду учиться. Он мне так и пишет...
- Ах, так... Это правильно... Но работать с камнем продолжайте. И я постараюсь вам помочь...
- Вы говорите, продолжайте. - И в голосе девушки зазвучала горькая обида. - А на заводе и слушать не хотят. У нас камнерезный цех был, пятнадцать человек работало. И все своей охотой пошли. Мастера нам помогали. А теперь цех закрыли, а нас всех на плиты поставили.
- Какие плиты?
- Мраморные. Делаем плиты большие и маленькие: большие - для всяких электрических машин, электростанций, а маленькие - для квартирных щитков. Платят за них хорошо, вот Федор Васильевич и закрыл камнерезный цех. Сначала сказал, что только на три месяца, потерпеть уговаривал, а позавчера объявил,что камнерезного цеха больше не будет. Всех камнерезов в цех послал. Плиты шлифуем.
- Это же неправильно.
- Мы ему тоже так говорили. А разве нашего председателя Федора Васильевича переспоришь? "Вы, говорит, своих кошек и мышек успеете сделать. А нам нужно, говорит, о выгодных работах думать. Пусть в других артелях фигурки делают".
- Что же, убедить его нельзя?
- А он никого слушать не хочет. С ним дядя Кузьма разговаривал. Он и его не слушает.
- Дядя Кузьма? Кто такой?
- О, - девушка ласково улыбнулась, - самый старый у нас мастер. Теперь он на пенсии, зрение плохое, не работает. А как важный заказ придет, обязательно дядю Кузьму зовут. Камнерезный цех был - он о пенсии не думал, всем нам помогал. Федор Васильевич даже на него кричит.
- А вы и сдались? - поддразнил Сергей. - Страшнее вашего Федора Васильевича и зверя нет? Руки опустили?
- Я не опустила, - возразила пылко Нюра.
- Как же не опустили... Поставили вас на плиты, цех закрыли, а вы в слезы. Слышал я, как вы вчера ночью плакали. Заступиться за себя не могли?
- Напрасно вы так думаете. Мы, если хотите знать...
Сзади кто-то кашлянул. Сергей обернулся и увидел Варвару Михайловну. Она стояла в дверях, заслоняя свет, и лица ее не было видно. Наверно, она слышала часть разговора.
- Способная к камню у вас дочь, - сказал Сергей. - Но учиться ей надо.
- Учиться она пойдет, - ответила мать. - А вот ты сейчас ей да другим помоги. Поговори с нашим руководством, растолкуй им: неправильно они делают.
- Мне помогать не надо, - самолюбиво возразила Нюра.
- А ты помолчи, не мешай.
Сергей заметил на полке гроздь рябиновых ягод с желтыми листочками, похожую на ту, что лежала в комнате на письменном столе.
- Бросили? - опросил он.
- Эту? Эту бросила. Принесла домой веточку, и так захотелось сделать ее. Показала дяде Кузьме. Он говорит: "Начинай" - и сургучную яшму подарил. И никак не получалось. Сколько я их переделала!
С улицы девичий голос позвал:
- Нюра! Идешь?
- Ой, опаздываю, - встрепенулась Нюра. - Сейчас, Дуся! Вы сегодня на завод пойдете? - спросила она Сергея.
- Непременно.
- Посмотрите наши работы. Они все в шкафу у Федора Васильевича стоят.
Она кивнула головой и исчезла.
- Помогите доченьке, - доверительно попросила Варвара Михайловна. - Слезы у нее не сохнут. А нам с Федором Васильевичем говорить - что воду толочь, брызги летят, а толку никакого.
- Для этого и приехал, Варвара Михайловна. Прислали меня в камнерезный художником.
...Низкий кирпичный корпус завода стоял на краю поселка. Это был самый удивительный завод из тех, какие приходилось когда-либо видеть Сергею: без обязательных кирпичных труб и шапки дыма над ними, без подъездных путей. Зато к заводу тянулись электропровода, и во дворе стояла подстанция, огороженная забором с колючей проволокой, а на столбах висели устрашающие таблички с черепом и двумя скрещенными костями.
Федора Васильевича не было в конторе, и Сергей пошел на завод искать его.
В главном цехе слышались плеск воды и назойливое шипение, словно где-то из неисправной магистрали вырывался сжатый воздух. Тихо гудели электромоторы. Несколько параллельных металлических пластин, скрепленных вместе, двигались равномерно взад и вперед, перетирая мраморный блок и разрезая его на плиты одинаковой толщины.
В соседнем отделении на стенах и на полу лежала тонкая, как на мельницах пыль. Мужчины в запорошенных комбинезонах вращающимися электрическими наждачными кругами шлифовали мраморные плиты, а рядом с ними женщины заравнивали острые кромки плит. Среди молодых работниц Сергей увидел Нюру, в платочке, повязанном по самые глаза.
Прозвенел звонок на обеденный перерыв, и Сергея сразу окружили парни и девушки с припудренными мраморной пылью лицами. Нюра стояла позади и, улыбаясь, смотрела на него.
- Вы к нам инструктором? - спросила девушка с остреньким носиком и смешливыми глазами.
- К кому это к вам?
- В камнерезный цех.
- Тогда к вам.
- А мы плиты шлифуем, - весело затараторила она. - Тут есть и такие, что в ремесленном учились с камнем работать, а Федор Васильевич, видите, что придумал.
- Думаю, что это долго продолжаться не будет, - пообещал Сергей. - Сегодня поговорю с Федором Васильевичем, все выясню.
Сергей был убежден, что тут какое-то недоразумение. Разве послали бы его сюда работать, если бы знали, что цех закрыт? Он поговорит с этим нелюдимым председателем и убедит его вернуть всех камнерезов, а затем наладит работу в цехе художественной резьбы. Что это, в самом деле, за самоуправство!
- Федора Васильевича не очень-то уговоришь! - сказал один из парней.
- Уговорим.
Девушки и парни, окружавшие Сергея, были моложе его на два-три года, но они уже смотрели на него как на старшего и начальство. И это несколько смущало его.
- Пойдемте наш цех посмотрим, - предложила остроносая девушка, начавшая разговор.