Он отдал Гурьяну заявление, пожал руку, и тот, все еще находясь в сомнении, вытащил из-за пояса кепку, надел ее и молча пошел из кабинета.
10
Пастухов, выйдя из правления колхоза "Большие Поляны", был не просто рассержен, он был взбешен поведением Уфимцева. Он еще мог перетерпеть колкости этого мальчишки-агронома, мог перенести недружелюбное к нему отношение Уфимцева, но отказ от дополнительного задания по хлебосдаче, в то время как район трясет лихорадка с планом, он снести не мог.
Он объехал всю лесную часть района и нигде не встречал такого сопротивления, как в "Больших Полянах". Правда, председатели неохотно принимали дополнительные задания, жаловались на нужду, на нехватку зерна, но все же сдавались, когда он разъяснял им обстановку в районе.
А область требует план. На днях позвонили из сельскохозяйственного обкома: "Пастухов, покажи себя, покажи, каков ты руководитель районного звена. Мы тебя раньше знали как волевого, исполнительного человека, на которого можно было положиться. Что случилось? Почему отстаете с хлебосдачей?"
А вот то и случилось, что миндальничаем много, в демократию играем. Взять того же председателя райсовета Торопова. Кажется, функции райсовета ограниченны, нет - лезет в каждую дыру, вмешивается, настраивает всех против указаний начальника управления.
Да и Акимов недалеко от Торопова ушел. Мягкотелость, никогда не приносила пользы делу, она лишь размагничивала людей. Жесткость, требовательность и исполнительность - вот образец руководителя. Не рассуждать: правильно - не правильно, а действовать, исполнять.
Лично он, будучи первым секретарем райкома партии, не миндальничал. И здесь, пусть на другом посту, он будет делать то же...
Машина шла по Репьевке. В его планах раньше значилось: заехать к Петрякову, нажать на этого скользкого мужичка - что-нибудь и выжал бы в выполнение плана хлебосдачи. Но злость на Уфимцева сидела так глубоко, что он не остановился в Репьевке, проехал мимо. "Я покажу этому бабнику, как игнорировать указания начальника управления".
За Репьевкой его "Волга" обогнала машину, груженную картошкой. Вскоре они догнали вторую машину с картошкой. "Интересно, куда это везут?.. И откуда?"
Когда "Волга" около поворота на Теплогорск догнала третью машину с картошкой, он приказал своему шоферу:
- Задержи.
Тот, обогнав грузовик, поставил "Волгу" поперек дороги. Пастухов вылез, пошел навстречу приближающейся машине. Когда она остановилась, он спросил водителя:
- Откуда везешь картошку, товарищ?
- Из Шалашей.
- У кого там купил? Разрешение есть?
- Не покупал я, не моя картошка. Наш плодоовощторг у колхоза купил.
- У колхоза? - удивился Пастухов. - А ну, покажи накладную.
Водитель показал ему накладную и свой путевой лист.
И когда машина с картошкой ушла, покачав бортами на повороте в Теплогорск, Пастухов еще постоял, провожая ее взглядом. "Что делается? Что делается у нас в районе?!" - только и мог подумать он, заспешив к "Волге".
11
Уфимцев нисколько не сомневался, что именно Векшин спровоцировал шалашовских колхозниц. До сих пор он еще надеялся, что сама жизнь заставит Векшина одуматься, понять ошибочность своих поступков. Но теперь, когда на карту ставилась судьба колхоза, он не мог больше мириться с поведением своего заместителя.
Отпустив агронома и бригадиров, он, постучав в стенку, вызвал к себе Стенникову.
Анна Ивановна вошла, остановилась возле дверей; по ее нетерпению чувствовалось, что оторвалась она от срочной работы.
- Садитесь, Анна Ивановна. Есть разговор.
Стенникова поспешно подошла к столу, села на краешек стула.
- Только покороче, Георгий Арсентьевич, - попросила она. - Готовлюсь в банк, хочется успеть до закрытия.
- Разговор пойдет о Векшине... Коммунисте Векшине, - начал Уфимцев в каком-то чуждом ему официальном тоне и сам удивился: зачем он так говорит с Анной Ивановной, но ничего уже поделать с собой не мог - так возмутил его поступок Векшина. - Вам не кажется, что давно следовало поговорить об этом человеке? И не только вот так, с глазу на глаз, а на партийном собрании?
- Он что-нибудь натворил? - спросила Стенникова. - Может, противозаконная сделка?
- При чем тут сделка? - рассердился Уфимцев. - Сделки - дело хозяйственное, тут я сам разберусь. Речь идет о партийном лице коммуниста, о его поведении.
- Нельзя ли пояснее, Георгий Арсентьевич.
- А вы забыли, как он вел себя на собрании колхозников, как агитировал их не сдавать хлеб государству?
- Помню, конечно, - ответила она. - Но и вы, наверное, не забыли, что против вашего предложения выступал не один Векшин... Знаю, вы скажете, Векшин - коммунист, заместитель председателя колхоза, к нему должны быть другие требования. Я с этим согласна, но... Говорила я с ним, хотя наперед знала: разговор будет бесполезным, Векшина не переубедить, он живет старыми понятиями и никак не может понять своих заблуждений.
- А мне кажется, он не заблуждается, а сознательно ведет дело к тому, чтобы развалить колхоз. По-моему, Векшин - враг нашего колхоза, враг, с которым следует поступить так же, как с его тестем Самоваровым в тридцатом году.
- Ну, это вы хватили чересчур!.. Извините, Георгий Арсентьевич, не мне вас учить, но нельзя же во враги колхозов записывать всех, кто почему-либо не согласен с руководителем.
Уфимцев помрачнел: Анна Ивановна в какой-то мере права, он действительно сгустил краски, но, помня о Векшине, о его поступках, не мог с ней согласиться.
- Значит, вы считаете, что действия Векшина не подлежат ни осуждению, ни наказанию?
Стенникова чиркнула спичкой, зажгла сигаретку.
- Почему не подлежат? Колхозники поддержали наше предложение, а не Векшина, разве это не является коллективным осуждением его? И даже наказанием... Векшин - человек отсталый, малограмотный, видимо, нам не следует дальше рекомендовать его на руководящую работу.
- А письмо в Москву? Сбор под ним подписей среди колхозников? Это как назвать: отсталостью Векшина, его малограмотностью или этому есть другое название?
- Слышала о письме, - ответила Стенникова. - Вы его читали?
- Нет, разумеется.
- И я не читала. Что же прежде времени о письме говорить? Вот когда окажется, что Векшин наклеветал, тогда и обсуждать будем. А писать в высшие инстанции - право каждого гражданина.
Уфимцев всегда относился с уважением к Анне Ивановне, но тут она, по его мнению, была не права. Может, не знала всего, что он знал о Векшине? Он встал, заходил по кабинету. Анна Ивановна с тревогой следила за ним.
Успокоившись, Уфимцев вновь сел, навалился грудью на стол.
- Должен вам сообщить, товарищ секретарь, что благодаря нашему попустительству Векшин пошел уже на прямую провокацию.
И он рассказал ей о событиях в Шалашах, не преминув упомянуть, что и в Больших Полянах ходят слухи, пущенные Векшиным, будто в колхозе нет больше хлеба на трудодни.
- То, что вы рассказали, это уже серьезно, - сказала Анна Ивановна, выслушав его. - Но прежде следует проверить... Если подтвердится, будем обсуждать.
Когда Стенникова ушла, Уфимцев еще посидел, думая о состоявшемся разговоре. Он не был им доволен, хотя не мог обвинить Анну Ивановну в непоследовательности или нелогичности суждений. Он считал, проверка поведения Векшина - излишняя трата времени. Подлость его поступков была ясна и без проверки.
Глава седьмая
1
Уже зарозовели высокие скворечницы и радиомачты от встававшего в степи солнца, когда Уфимцев выкатил свой мотоцикл, собравшись ехать в Шалаши. Утро выдалось прохладное, с обильной росой на крышах, на придорожной траве. Небо над селом сияло голубизной, а за Санарой еще синело, падало в черную пахоту.
Он мчался по ожившей улице, здоровался с колхозниками. Вначале обогнал мужиков, шедших на ток; они расступились перед его мотоциклом. Потом догнал женщин огородного звена, сидевших на трех подводах, объехал их стороной, чтобы не пугать лошадей. Дашка что-то крикнула ему, но он не расслышал. Встретилась грузовая машина с молочными бидонами, продавщица Нюрка Севастьянова в плюшевой жакетке, директор школы, высоко поднявший почерневшую соломенную шляпу в знак приветствия.
На выезде из села неожиданно увидел мать. Она шла от настежь распахнутых ворот поскотины, опираясь на длинный бадог, - видимо, отгоняла телят в поле. Он сразу узнал ее грузную фигуру. Была она в серой кофте и коричневой, подоткнутой, в поясе юбке, из-под которой выглядывала другая - синяя, с оборками; белый платок, завязанный узлом под подбородком, молодил ее одутловатое лицо.
Узнав мчащегося на мотоцикле сына, она стала, вытянула бадог, перегородив дорогу. Уфимцев не хотел этой встречи, но деваться было некуда. Притормозив, он остановился.
- Здравствуй, мама.
Он не мог не заметить, как сердито сузились ее глаза, как недовольно она посмотрела на него.
- Здравствуй, здравствуй, сынок... Что же это получается, Егор...
- Знаешь что, мама, - перебил ее Уфимцев. - Я догадываюсь, о чем ты хочешь сказать. И все, что ни скажешь, будет правильно, я наперед с этим согласен. Но мне сейчас некогда, люди ждут. Давай в другой раз.
Он добавил газу, повернув ручку. Мотоцикл взревел, задрожав, окутываясь дымом.
- Ну! - только и сказала, зло выдохнув, Евдокия Ивановна и постучала батогом о землю. - Погоди, доберусь я до тебя!
- На обратном пути! - крикнул Уфимцев, срываясь с места.
Он знал, о чем она будет говорить. Конечно, об Ане. Станет упрекать, стыдить, что опозорил род Уфимцевых, может, даже поплачет. Но к чему все это? Что толку от ее слез? Того, что случилось, слезами не поправишь...
Ехать было тяжело, мешали комья засохшей земли, оставленные плугами на дороге при переезде тракторов с одного поля на другое. Уфимцев петлял между ними, притормаживал, трясясь в седле.
Неожиданно мотоцикл заглох. Он сошел с него, вывел на чистое от комьев место, покачал, чтобы взболтать смесь в баке, стал заводить. Но сколько ни бил ногой, мотор, всхлипывая, смачно сосал смесь, но не давал вспышки.
Он посмотрел вдоль дороги в ту и другую сторону, дорога была пустынна. Ничего не оставалось, как бросить здесь эту трещотку и вернуться в село, - он отъехал не больше трех километров.
Невдалеке от овражка находился ток. Он повел туда мотоцикл.
Там, где еще не так давно стучали веялки, гудели машины, перекликались человеческие голоса, теперь царило запустенье. Под желтой крышей возились воробьи, обосновавшиеся тут на зиму. Уфимцев послушал их трескотню, отрешенно вздохнул, огорчаясь своей неудаче, прислонил мотоцикл к столбу, снял защитные очки, сунул их в карман и пошел быстрыми шагами в село.
2
В конторе его встретила озабоченная Лиля:
- Анна Ивановна из Колташей звонила. На два часа бюро парткома назначено, вызывают вас и Векшина.
Уфимцев никак не ожидал, что Пастухов так скоро осуществит свою угрозу. "Быстро отреагировал", - подумал он. Взглянул на часы - уже половина двенадцатого. Чтобы успеть к началу бюро, следовало поторопиться.
- Где Векшин?
- Векшин уже уехал... Позвонил в Репьевку Васькову, попросил дождаться, чтобы вместе ехать. Васькова тоже вызывают.
"И Васькова?" - удивился Уфимцев. Против воли беспокойство овладело им. Значит, на бюро вытащат все его грехи, а не только отказ принять дополнительное задание по сдаче зерна. Ну что ж, тогда-то должно все это случиться.
- Вот о чем я вас попрошу. Подъедет Николай, скажите ему, чтобы отвез мотоцикл в мастерскую, сдал Сараскину. А сам пусть побыстрее заправляется и подъезжает к моей квартире. Я пойду переоденусь. - Он осмотрел критически себя, свой старенький пиджак, измазанные чем-то брюки и порыжевшие сапоги. - Неудобно являться в таком виде пред светлые очи начальства.
Придя в избу Лыткиных, Уфимцев тщательно побрился, потом умылся, надел свежую рубашку, костюм. Стоя перед зеркалом, ненадолго задумался, надо ли надевать галстук. Может, лучше без него? А может, вообще не стоило одеваться? Поехать во всем рабочем. - замызганном, пропыленном, - пусть видят, что перед ними трудяга-председатель, которому нет времени следить за собой. Глядишь, и разжалобишь членов бюро, вызовешь у них сочувствие, может, и скинут что-нибудь из грехов на бедность. Но он знал, что не, сделает этого, выбрал галстук поярче в надел.
Скрип калитки оторвал- его от мыслей. Он подумал, что подъехал Николай, но почему-то не услышал шума машины. Взглянув в окно, обомлел: в калитку входили его дети Игорек и Маринка.
Он бросился опрометью из избы, по дороге опять - в который раз! - зашиб голову о притолоку, но даже не заметил, не почувствовал боли. Выскочив во двор, не скрывая охватившей его радости, кинулся к детям, схватил в охапку, поднял и понес, сам не зная куда, бессвязно бормоча: "Милые вы мои... милые... милые..."
- Папка, куда ты? - крикнула, напугавшись, Маринка и уронила портфель.
Он очнулся, опустил их, сел на крыльцо.
- Вас мама прислала? - В нем вспыхнула надежда, что Аня пошла на примирение и предварительно прислала детей.
- Нет, мы сами, - ответила Маринка. - Она не знает.
"Сами... сами... тайком от матери". Он смотрел на Маринку, раскачивающую портфель, и снова поражался, как она похожа на Аню.
- Расскажи, как учишься?
- На пятерки, - ответила она. - Нина Григорьевна сказала, что меня, как отличницу, скоро в пионеры принимать будут.
- Молодец? - сказал Уфимцев, радуясь успехам дочери.
- Я тоже на пятерки, - сказал Игорек, стоявший между ног отца. - Вот, смотри.
Он снял с себя ранец, раскрыл его и вытащил школьную тетрадку. Уфимцев полистал ее, посмотрел на буквы, выведенные сыном, и при виде этих по-детски неумело нацарапанных закорючек ему вдруг стало горько и обидно за свою так неудачно сложившуюся жизнь.
- Как мама? - спросил он, подавляя в себе непрошеную слабость.
- Ничего, - ответила Маринка.
- Не болеет?
- Нет.
- У ней живот болеет, - пробасил Игорек.
- Игорь! - строго прикрикнула Маринка.
Уфимцев рассмеялся, потрепал сына по волосам.
- Ничего. Поболеет да заживет.
К воротам, урча, подошла машина. Уфимцев озабочено встал, посмотрел с тоской на детей, сказал, дрогнув голосом:
- Ну вот... мне надо ехать... Приходите завтра, под вечерок, я вас буду ждать... А теперь идите.
Он стоял, глядел им вслед, потирая набитую на голове шишку. Мыслями он был еще с Игорьком и Маринкой. Чудилось, будто и он идет вместе с ними, разговаривает, расспрашивает о школе, об учителях, о маме, и они наперебой отвечают ему, тянут за руки к дому...
3
Сразу после обеденного перерыва стали сходиться члены бюро.
Первым пришел Торопов.
- Ты извини меня, Николай Петрович, - начал он, здороваясь. - Но зачем это внеочередное бюро? Разве нельзя на очередном рассмотреть персональное дело коммуниста? К чему такая спешка? Да я вообще с Уфимцевым следовало повременить, пусть бы закончил полевые работы.
Акимов торопливо писал. В кабинете было тепло, он сидел в одной рубашке, пиджак висел на спинке стула. Чисто выбритая, загоревшая до черноты голова Акимова отражала солнце, как самовар.
- По настоянию товарища Пастухова, - ответил он, не отрываясь от письма. Торопов уловил в его голосе иронию. - Приехал вчера из "Больших Полян"... Говорит, выявились дополнительные факты... в хозяйственной деятельности... А тут еще Степочкин.
- А что - Степочкин?
- С делом Уфимцева. Пристал, как банный лист к...
- Ты секретарь парткома, - сказал, Торопов. - Вот и держи бразды правления в своих руках.
- Сказать по совести, надоело с Пастуховым спорить. - Акимов закурил, с ожесточением потер ладонью по голому черепу. - Если бы только один этот вопрос... Не проходит и дня у меня без стычек с ним. Вообразил себя чуть ли не единоличным хозяином района... Да, что тебе рассказывать, ты сам это хорошо знаешь.
- Я говорил тебе, пора освобождаться от Пастухова.
- Не так все это просто, Михаил Иванович. Снять его мы сами не имеем права, вот в чем дела! К тому же и он ртом ворон не ловит, имеет поддержку в области... Кстати, и у нас кое-кто поддерживает Пастухова.
- Степочкин?
- Не один Степочкин... Если смотреть на его действия со стороны, не вникая в суть, может показаться, Пастухов - образец руководителя: никто не относится так требовательно к колхозам и совхозам, как он; никто так не обвиняет всех в попустительстве, в либерализме, как он; значит, он пуще всех болеет за дела в районе.
- Наподобие Борзова? Помнишь, у Овечкина в его "Районных буднях"?
- В чем-то похож. Вот сегодня на бюро будем обсуждать одно письмо - убедишься... А теперь взял себе в обязанность присылать мне "Правду", - хохотнул Акимов, - как будто я не выписываю газет и не читаю выступления руководителей. И не просто присылает, а в выступлениях многие фразы подчеркивает красным карандашом. Причем фразы так подобраны, что вот, мол, читай и убеждайся: Пастухов прав...
Торопов помолчал, побарабанил пальцами по ручке кресла.
- А не кажется тебе, что какая-то неопределенность в положении парткома все же существует: партком производственного управления. Все-таки когда существовали райкомы, такой неопределенности не было... И притом эти два обкома, два облисполкома... Прошлый раз вызываю к себе директора промкомбината, а он только улыбается: у нас, говорит, своя власть, свой партком, свой райисполком. Обслуживает наш район и живет у нас, а нам не подчиняется.
Акимов хотел ответить ему, но в кабинет вошел прокурор района, и он, хмыкнув, промолчал.
Вслед за прокурором в кабинет вошли Пастухов с Прониным, директором Малаховского совхоза, потом Игишев. Герой Социалистического Труда, председатель колхоза "Красное знамя". Все шумно здоровались друг с другом, переговаривались, рассаживались.
Последним появился Степочкин.
- Вызванные явились? - спросил его Акимов.
- Стенникова, Васьков, Векшин здесь, в приемной. Уфимцева еще нет.
- А Векшин и Васьков зачем?
- Для подтверждения... Вроде бы свидетели, - произнес Степочкин и весело улыбнулся.
- Не надо, здесь не суд. Ты же проверял, вот и доложишь.
Степочкин покраснел, но ничего не сказал, посидел недолго и вышел в приемную.
- А где же Уфимцев? - удивился Акимов, берясь за телефонную трубку. - Девушка, вызовите колхоз "Большие Поляны".
Члены бюро притушили голоса, чтобы не мешать секретарю парткома. В кабинете плавал серым облаком дым, поднимался к потолку.
- Колхоз? Кто говорит? Коновалова? Где председатель? Уехал? Давно? Хорошо, спасибо... Выехал, говорит, в двенадцать часов. Скоро должен быть, - сообщил он присутствующим. - Подождем немного.
- А что с Уфимцевым стряслось? - спросил Игишев.
- Моральное разложение... Чужая жена приглянулась, - ответил вошедший Степочкин.
- Бытовое дело? А я думал что-то серьезное... Стоило ли из-за одного вопроса бюро собирать, Николай Петрович?
Игишев пользовался большим авторитетом в районе. Был он невысок, коренаст, круглолиц, черен, как жук.