5
Лиля обмерла, когда увидела входившего в бухгалтерию Уфимцева.
- Что случилось? - испуганно, спросила она, сложив ладони у груди. - Неужели машина сломалась?
- Машина в порядке, - ответил Уфимцев и, бросив кепку на подоконник, опустился на стул.
- А я подумала - машина. Вас же по всему району разыскивают. Всего пять минут назад Степочкин звонил.
- Если, еще позвонит, говорите, что нету, не приехал... А зам такое задание.. Мобилизуйте кого, требуется и садитесь за списки выдачи зерна колхозникам на трудодни. Списки должны быть к вечеру готовы... Исходите из такого расчета: всем по полкило пшеницы на трудодень, а тем, у кого на каждого трудоспособного приходится по два иждивенца, - по килограмму. Ясно?
Он все это обдумал, когда возвращался домой. Перед глазами его стояли ребятишки Гурьяна Юшкова, и сам Гурьян, не поверивший ему, принесший заявление.
- Да не забудьте пенсионеров, бездетных стариков... И, кроме того, всем по килограмму овса.
Это он тоже обдумал. Овса хватит, останется и на фураж...
Всю ночь у амбаров горел свет, стоял многоголосый говор, слышались скрип телег, гудки автомашин - колхозники получали зерно на трудодни. Машины отвозили зерно в Шалаши, где Гурьян делил его по спискам, а большеполянцы для развозки по домам использовали конный транспорт, мобилизовав все наличие сбруи и телег.
Утро выдалось свежее, прозрачное. Лиловые тучи, оставшиеся с ночи, ушли на запад, как только взошло солнце. От амбаров через ток пролегли длинные тени, до Кривого увала. Увал зеленел отавой, и по нему, освещенные солнцем, медленно шли рыжие телята.
Солнце застало Уфимцева на ногах. Всю ночь он находился у амбаров, не уходил на квартиру, хотя и понимал, что тут ему делать нечего, - зерно выдадут и без него. Но он не мог уйти, не увидеть радости колхозников, получающих хлеб за свой труд. Год люди работали и год ждали этого дня. И день этот проходил всегда как праздник. Он не мог уйти, не ощутив и сам радостного чувства, что выполнил свое обещание, не обманул надежд колхозников.
И он бродил всю ночь по обширному току, завязывал с людьми разговор или помогал какой-нибудь вдовушке забросить мешок на телегу. Он видел, люди рады его присутствию, с охотой разговаривают с ним, и ему становилось легко, исчезал из памяти вчерашний день. И то, что он совершил еще один проступок - не явился на бюро парткома, - да и не только это, все его грехи перед районным начальством казались ему теперь далекими и нереальными, будто произошло это не с ним, а с кем-то другим.
Иногда он уходил в сторону от весов, садился на приступок амбара и наблюдал. Выдача шла по алфавиту, и где-то после полуночи отвешивали хлеб Коноваловым, Кобельковым. Без крику, без суеты получали свою долю Иван Петрович Коновалов и его сын. Зато Дашка Лыткина наделала шуму. Она первая пришла к амбарам, с вечера стояла у весов со связкой пустых мешков, мешала работать, кричала, что все тут мошенники, нарочно пропустили ее в списке. Дашку стыдили, отталкивали, но она, вылупив бесстыжие глаза, лезла к весам вне очереди. И кто бы видел, с каким победным видом, получив зерно, она влезла на телегу, как села поверх плотно набитых мешков. Платок у нее сбился на шею, волосы разлохматились, но она не замечала ничего, кроме мешков, лежавших под ней.
Когда дядя Павел получал хлеб, Уфимцев вышел, помог ему нагрузиться. И опять ушел, как только у весов появилась Груня. Одетая по-мужски - в брюки и отцовскую фуфайку, она была весела, шутила с бригадиром Кобельковым, с трактористом Сафоновым, помогавшим ей, и вела себя так, как будто ничего не произошло, не изменилось в ее жизни. И все поглядывала в его сторону, надеясь, что он выйдет на ее голос, а Уфимцев сидел, не понимая, зачем спрятался.
В ту ночь прошло много людей мимо его глаз. И тетя Соня со своим сыном трактористом Пелевиным; и братья Семечкины; и Юрка Сараскин с отцом; и Тетеркин со своей тощей женой, и многие, многие другие. Каждый по-своему относился к событию, но преобладало радостное настроение, и если были недовольные, то лишь те, кто мало выработал трудодней. Но им обижаться следовало на себя, никто их не жалел.
Вместе с солнцем у амбаров появился Максим с Физой. Физа улыбнулась, увидев Егора, громко поздоровалась с ним. Максим промолчал. Но лицо и у него теплилось, как свеча, он не мог устоять на месте, ходил, прихрамывая, среди народа, разговаривал,скалил зубы.
Когда пришло им время нагружаться и мужики, ждущие своей очереди, стали весело, наперебой, бросать на телегу мешки прямо под ноги Максима, Уфимцев не удержался, включился в эту веселую карусель. На пару с комбайнером Федотовым он так ловко и легко кидал мешки, что любопытные женщины не утерпели, сбежались посмотреть.
Работая, Уфимцев следил за Максимом, но тот на этот раз вел себя так, будто не видел брата. Лишь Физа, когда подводы были нагружены, крикнула ему:
- Спасибо, Егор... Чего к нам не заходишь? Заходи как-нибудь.
Вот кто был всегда на его стороне, при всех обстоятельствах, какие бы беды с ним не случались!
- Зайду, - ответил он и помахал ей ласково рукой.
День набирал силу, солнце уже подкатывалось к Кривому увалу, когда на току остановился "газик" и из него вышел Степочкин. Он прошагал к амбарам, негромко поздоровался с людьми и подошел к Уфимцеву.
- Я за тобой, - сказал он.
Уфимцев посмотрел на солнце, на рыжих телят, бредущих по увалу, перевел взгляд на весы, на маленькую группку колхозников, последними получающих свою долю зерна, и улыбнулся чему-то, известному лишь ему одному.
Глава восьмая
1
Секретарь парторганизации колхоза Стенникова узнала о заседании бюро парткома случайно.
Приехав в Колташи еще до открытия банка, она, чтоб не терять зря времени, пошла в партком, - надо было передать справку о политико-массовой работе на уборке.
Первым, кого она встретила, едва переступив порог парткома, был Степочкин, вышедший из приемной Акимова.
- Вот как ты кстати, - обрадовался он, торопливо сунув ей руку. - Пройдем ко мне.
Стенникова пошла за ним, не видя ничего особенного в приглашении: обычный разговор с секретарем низовой партийной организации. Единственно, чего она опасалась, зная характер заместителя секретаря парткома, - его наставлений, нравоучений: это могло задержать ее, а прийти в банк позже - значит, ждать очереди.
Но то, что она услышала, заставило ее позабыть, зачем она приехала в Колташи.
Степочкин, войдя в кабинет и усевшись за стол, сказал:
- Вот такое дело, товарищ Стенникова. На два часа назначено бюро парткома, будет рассматриваться персональное дело Уфимцева. Тебе поручается обеспечить явку на бюро Уфимцева и Векшина. И сама должна присутствовать при разборе дела своего коммуниста.
По мере того как Степочкин говорил, у Стенниковой ширились от изумления глаза, она стояла, оглушенная неожиданно свалившейся на нее новостью.
- Подождите, как же так? - еще не придя в себя, проговорила она. - Я к этому совершенно не готова... Надо было заранее предупредить.
- А чего тебе готовиться? - сбычился Степочкин, - Материалы по делу - в парткоме, что требуется - в них есть. Твое дело доложить, как на сегодняшний день обстоит с Уфимцевым, с его семейным положением.
Стенникова с горечью подумала: как все это некстати! Она действительно не готова к бюро. Про Уфимцева знала одно: он - жертва деревенских сплетен и излишней щепетильности своей жены, была убеждена, что их ссора временная, основанная на предубеждениях, что они не сегодня-завтра помирятся.
- Послушайте, Василий Васильевич, а почему сразу на бюро парткома? Полагается вначале в первичной организации обсудить.
- А вот ты и расскажешь на бюро, почему либеральничала, не удосужилась до сего времени обсудить аморальное поведение своего коммуниста. Помнишь, как ты мне сказала про заявление на Уфимцева, что это глупая сплетня? Вот за эту беспринципность ты и ответишь сегодня.
- Согласна отвечать, но не за то, в чем вы меня обвиняете. В деле Уфимцева - семейная драма, где не разбирательство нужно, а помощь.
- Разберемся, товарищ Стенникова, разберемся во всем, - успокоил ее Степочкин. - И с твоей беспечностью, и с Уфимцевым... Кстати, на бюро будут разбираться не одни любовные похождения вашего председателя. Там и другие грешки за ним значатся.
Стенникова поняла бесполезность дальнейшего разговора со Степочкиным, вышла от него, постояла в коридоре, подумала: не зайти ли к Акимову, поговорить о деле Уфимцева, может, снимут вопрос с сегодняшней повестки. Но Степочкин сказал ей, что еще какие-то дела Уфимцева подлежат разбору на бюро, и она не решилась идти к секретарю парткома.
После, вернувшись из банка и находясь в приемной секретаря парткома, дожидаясь вызова на бюро, она пришла к убеждению, что сегодняшнее разбирательство для Уфимцева может окончиться очень плохо. Это подтверждало и присутствие в приемкой Векшина с Васьковым.
Их не вызывали - не было Уфимцева.
Но вот в приемную вышел хмурый, чем-то недовольный Степочкин.
- Товарищ Векшин и Васьков могут ехать домой. Освобождаются от бюро, - сказал он. - А ты, Стенникова, жди, вызовем.
Анна Ивановна видела, как тяжело, неохотно поднялся со стула Векшин. Он был в явном замешательстве.
- Что значит - освобождаются? - обиженно спросил он. - Вы же сами, Василий Васильевич, говорили мне...
- Это не мое решение, - прервал его сердито Степочкин и посмотрел невольно на Стенникову. - Ваши заявления в деле, без вас разберемся. Поезжайте домой, к своим обязанностям.
Векшин недовольно отвернулся от Степочкина, поглядел на безмолвного, присмиревшего Васькова, надел шляпу и пошел из приемной. Васьков последовал за ним, скромно держа у груди свою белую фуражку. Степочкин проводил их взглядом и, повернувшись к Стенниковой, приказал:
- А ты сиди. Как подъедет Уфимцев - доложишься.
После ухода Векшина и Васькова Стенникова ощутила некоторое облегчение, даже маленькую радость, словно ей сделали подарок, которого она не ожидала. Но, поразмыслив, пришла к заключению, что радоваться еще рано: Степочкин говорил о каких-то заявлениях Васькова и Векшина, а что в них - она не знала. И тревога за судьбу Уфимцева вновь овладела ею.
Время шло, а Уфимцев не появлялся.
На стенных часах пробило пять раз, когда из кабинета вышел Пронин, директор Малаховского совхоза. Он торопливо прошагал через приемную, и вскоре Стенникова услышала шум отъезжавшей машины.
Немного погодя в приемной появился прокурор, следом за ним Пастухов; оба молча прошли в коридор, и Стенникова предположила, что на бюро объявлен перерыв. Но вышедший вскоре Степочкин сказал ей о другом:
- Вот из-за недисциплинированности твоего Уфимцева сорвано заседание бюро. Перенесено на завтра, на десять часов утра... Смотри, никуда не отлучайся. Утром, к полдесятому должна быть здесь.
Не мот он ей оказать, что только сейчас имел неприятный разговор с Акимовым. Злой, недовольный срывом бюро, к тому же вновь разгоревшимся спором с Пастуховым, он не удержался от упреков Степочкину, обвинив его в безответственности. "Ты же первый поддержал требование Пастухова созвать скоропалительное бюро, - говорит Акимов. - Причем сам вызвался обеспечить явку. Где же эта твоя обеспеченность? Кого не надо - пригласил, а Уфимцев где? Вдруг он и завтра не появится? Есть у тебя уверенность, что бюро и завтра не сорвется?" "Не сорвется", - заверил его Степочкин, тут же решив ехать и разыскать Уфимцева, доставить на бюро. "Ну смотри, - только и сказал на это Акимов. - Если подведешь, поблажек от членов бюро не жди".
2
Члены бюро парткома вновь собрались, как и было намечено, к десяти часам утра. Не явился только Пронин, уехавший вчера к себе в совхоз.
Виновник события, оторвавший от дел ответственных работников района, Егор Уфимцев сидел уже в приемной. Он в хорошем костюме, но и пиджак, и брюки, и черный галстук измяты, - видимо, ночная возня с мешками не пощадила его костюма, а переодеться не было времени: Степочкин торопил. Кто-то из женщин, бывших на току, почистил голичком пиджак председателя, повыбивал пыль - этим все и ограничилось. Уфимцев даже позавтракать не успел и сидел сейчас голодный, невыспавшийся и, кажется, безразличный ко всему, что тут происходило, словно все это - и приход членов бюро, и деловая беготня работников аппарата парткома - касалась не его, а кого-то другого.
Стенникова с тревогой наблюдала за Уфимцевым, видела его вялым, равнодушным и удивлялась: перед ней был другой Уфимцев, не тот, которого знала. Ей так хотелось взбодрить его, вызвать к жизни, заставить взглянуть со всей серьезностью на предстоящее обсуждение его дела, но подходящего момента не представлялось - в приемной все время находились люди.
Проходившие через приемную члены бюро настороженно посматривали на председателя колхоза, молча кивали Стенниковой и уходили. Лишь Торопов, председатель райисполкома, задержался. Увидев Уфимцева, он весело крикнул:
- А-а, появился, пропащая душа! Теперь держись, дадим тебе прикурить.
- А я некурящий, - попытался отшутиться Уфимцев, вставая и подавая ему руку.
- Ничего, мы научим. Для того и щука в море... Так ведь, Анна Ивановна?
Стенникова зарделась, как девушка, - велико было желание поговорить с Тороповым, пользуясь его очевидной благосклонностью к Уфимцеву.
- Михаил Иванович, есть другая пословица: не мудрено голову срубить, мудрено приставить. А и рубить - так было бы за что!
Торопов засмеялся, погрозил ей пальцем:
- Ох, и адвокат вы, я посмотрю? А все же о щуке вам забывать нельзя. И о карасях, которые дремлют.
- На Руси не все караси - есть и ерши, - опять пословицей ответила Стенникова.
- Вот и посмотрим, кто вы - ерши или караси, - сказал, посмеиваясь, Торопов, входя в кабинет секретаря парткома.
Вскоре вызвали и их.
Войдя, Уфимцев окинул взглядом членов бюро, сидевших за столом, предназначенном для заседаний, застыл на миг в нерешительности, поглядел выжидательно на Акимова.
- Садись, - Акимов кивнул головой на конец стола. - Забыл, куда садятся люди твоего положения?
- Не приходилось, - ответил, улыбаясь, Уфимцев. - Первый раз в жизни.
Он сел, покорно опустил руки на колени. Стенникова уселась за его спиной у стены. Акимов посмотрел на них, сдвинув брови, постучал карандашом по настольному стеклу, хотя никто не нарушал порядка, все молчали.
- Сначала расскажи, товарищ Уфимцев, почему не явился вчера на бюро? Может, вызова не получил?
Члены бюро уставились на Уфимцева, он неторопливо встал.
- Некогда ему было, - поспешил за Уфимцева ответить Степочкин, - зерно колхозникам раздавал.
- Какое зерно? - спросил Акимов.
- Разное. И пшеницу, и овес... Перепугался, что заставят сдавать зерно государству, вот и... Всю ночь по домам развозили, в амбарах подчистую замели. Говорят, сам у весов стоял, даже мешки таскал, торопился до утра управиться.
- А я что говорил? - возбужденно, рвущимся от нетерпения голосом произнес Пастухов, поднимаясь за столом. - Говорил, что Уфимцев - человек политически незрелый, что он в своей работе противопоставляет колхоз государству. Кое-кто из членов бюро оспаривал это, - и он покосился на Торопова, - но думаю, настоящий случай заставит их переменить свое мнение, отнестись по-партийному к антигосударственным поступкам коммуниста Уфимцева.
Пастухов сел, победно посмотрев на Акимова, похоже, ошарашенного новостью.
- Это правда, что ты хлеб раздавал? - спросил Акимов, еще сомневающийся в достоверности услышанного.
- Не раздавал, а выдал на трудодни заработанное колхозниками, - ответил Уфимцев.
- Значит, правда! - убедился Акимов. Он обвел глазами членов бюро - хмурого Торопова, замкнутого, непроницаемого прокурора, недоумевающего Игишева, веселого, косящего глазами Пастухова, улыбающегося Степочкина. И вновь постучал карандашом по стеклу. - Садись, Уфимцев... Вношу предложение: за нарушение партийной дисциплины - неявку на бюро парткома, за преждевременную выдачу зерна колхозникам до годового отчетного собрания председателю колхоза "Большие Поляны" Уфимцеву объявить строгай выговор. Какие будут мнения у членов бюро?
- Считаю, - опять поднялся Пастухов, - формулировка проступка Уфимцева, предложенная товарищем Акимовым, по существу неверна и потому вредна! Она смазывает существо вопроса, укрывает Уфимцева от заслуженного наказания. Его вина не в преждевременной выдаче зерна, а в разбазаривании его, чтобы уклониться от участия в выполнении районного плана хлебозаготовок. Я предлагаю исключить Уфимцева из партии и снять с должности председателя колхоза!
Акимов подвигал скулами, собираясь с мыслями, готовясь ответить Пастухову, но поднял руку Торопов.
- Конечно, - сказал Торопов, - неявка на бюро - недопустимое явление, и за это надо наказать Уфимцева. Но за раздачу зерна колхозникам следует объявить выговор начальнику производственного управления Пастухову, он своими неразумными действиями толкнул Уфимцева на это.
Степочкин было захохотал, замотал головой, но тут же умолк под взглядом Акимова. Пастухов понял Торопова - он не забыл вчерашней полемики на бюро.
- Выходит, это я у весов стоял, а не Уфимцев? - спросил он с иронией, глядя на Торопова исподлобья. - Хватит, я уже наслушался вчера твоих измышлений. Надо все же отдавать себе отчет в том, что говоришь.
Акимов считал, что после вчерашнего бюро Пастухов утихомирится, перестанет спорить, будет вести себя скромнее, но ожидания его не оправдались. Пастухов оставался прежним, как будто и не было вчерашнего осуждения его.
- Товарищи, давайте не спорить, - попросил Акимов. - Мало спорили вчера... Слово имеет товарищ Хафизов, - закончил он, увидев поднятую руку прокурора.
- Причина неявки Уфимцева на бюро, на мой взгляд, выяснена, - сказал прокурор, - Думается, теперь партийному бюро следует рассмотреть его персональное дело, и вопрос о наказании решить потом, по совокупности проступков.
- Вот что значит юрист! - рассмеялся Игишев.
- Докладывай, - приказал Акимов Степочкину.
Степочкин не заставил себя ждать. Раскрыв лежавшую перед ним папку, он, с видимым удовольствием, смакуя каждую фразу, стал читать письма, заявления, справки, которыми она была набита.
Только теперь перед Уфимцевым раскрылось во всей наготе подготовленное на него нападение, о котором предупреждал Акимов, приезжавший мирить их с Аней. Его не удивило заявление Васькова, человека, обиженного уходом жены, но письма Тетеркина и пространное заявление Векшина, где тот собрал все были и небылицы про председателя, поразил его своей несправедливостью. Кровь бросилась ему в лицо, он напрягся весь, с трудом удерживая себя от желания вскочить и закричать: "Неправда! Не так все было!"
Акимов заметил состояние Уфимцева, а может, ему тоже оказалось не по душе "художественное чтение" Степочкина.
- Хватит! - остановил он его. - Думаю, члены бюро уловили суть дела... Давайте послушаем Уфимцева.
Уфимцев стремительно встал, чуть не опрокинул взвизгнувший под ним стул. Не спуская глаз со злополучной папки Степочкина, сказал, задыхаясь от гнева:
- Все, что тут читал Степочкин, - клевета! И его справка - ложь от начала до конца!