Однако привычка к скрупулезности в осмотре техники после полета заставила Трегидько осмотреть и реактивную трубу. Вот справа мелькнуло что-то темное. Сначала старшина подумал, что это тень от прожектора. Повернув прожектор под другим углом и набрав в легкие воздуха, он сунул голову поглубже в раскаленное сопло и увидел трещину.
- Прогар! - молнией мелькнуло в голове механика.
О своем предположении Трегидько тотчас доложил инженеру эскадрильи Карпову и технику звена Никонорову. Те тоже обследовали трубу.
- Видимо, факелит форсунка, - решил инженер и велел отбуксировать самолет на стоянку.
А на другой день самолет перевезли в технико-эксплуатационную часть и разобрали.
С внешней стороны обнаженной реактивной трубы отчетливо виднелись цвета побежалости. Значит, в этом месте во время работы двигателя труба нагревалась докрасна.
Что бы произошло, если бы Трегидько выпустил "спарку" в следующий полет с таким дефектом? Вырвавшись наружу через трещину, раскаленные газы прожгли бы тонкую обшивку фюзеляжа и могли добраться до бака с горючим. Тогда возник бы пожар-Майор Ващенко, придя в технико-эксплуатационную часть и увидев неисправность самолета, на котором он должен был лететь с очередным молодым летчиком, сразу понял, какую опасность предотвратил старшина. И радостно стало у него на душе оттого, что в авиации служат такие люди, как Трегидько.
ВО ГЛАВЕ НЕБЕСНОЙ КАНЦЕЛЯРИИ
Всякий раз, когда майор Бибиков нажимал кнопку светолокатора; сердце его наполнялось гордостью за технику, которая пришла на вооружение метеорологам. Он представил, как автоматически открылись крышки у передатчика и приемника, как вспыхнула эмульсия лампы, послав кверху невидимый простым глазом световой луч. Отраженный облачностью, импульс попал в приемник.
Бибиков взглянул на синюю метку на электронно-лучевой трубке. Теперь ему стала точно известна высота нижнего края облаков.
Синоптик зашел в аппаратную, где трудились операторы. Экран был чист, только по курсу триста градусов на расстоянии шестидесяти-восьмидесяти километров виднелись светлые пятна. Это говорило о том, что там проходила облачность с большой мощностью по вертикали.
- Как погодка? - спросил штурман наведения у Бибикова, склонившегося над картами погоды. - Ночные полеты состоятся?
Синоптик не спешил с ответом. На широком моложавом лице его было раздумье.
Данные, полученные от гражданских метеостанций и с запасных аэродромов, говорили о том, что погода ухудшится за счет перемещения волнового возмущения с северо-запада на юго-восток. Однако строить прогноз только на этих данных Бибиков не стал. Как и полагается в таких случаях, он попросил руководителя полетов сделать воздушную разведку в район ухудшения погоды.
В три часа дня в воздух поднялась "спар-ка", пилотируемая подполковником Соколовым. Она взяла курс на север.
- Облачность десять баллов. Высотой шестьсот метров, - передал по радио Соколов. - Видимость восемь-десять километров.
Наземные карты показывали, что на севере района обнаруживался сильный рост давления. Оттуда перемещался холодный фронт. Опираясь на эти данные и на сообщение руководителя полетов, можно было ожидать, что холодный фронт пройдет через район полетов и погода улучшится.
Но Бибиков и на этот раз не торопился с выводами.
- Пройдите на северо-запад и запад района, - попросил он по радио разведчика погоды.
И вот летчик передал новое сообщение.
На северо-западе на расстоянии восьмидесяти километров от точки погода ухудшилась. Нижний край облаков опустился до трехсот метров, верхний достиг восьми тысяч метров. Местами идет снег при видимости четыре-пять километров.
Сопоставив данные утренней разведки и теперешней, Бибиков пришел к твердому выводу: погода шла на ухудшение.
- До двадцати часюв облачность будет в десять баллов. Высота шестьсот-пятьсот метров. Дымка. Видимость шесть-восемь километров, - доложил он руководителю полетов на СКП. - После двадцати часов облачность понизится до трехсот метров. Снег при видимости четыре-пять километров.
- Ну что ж, сначала будем летать по повышенному минимуму, а с двадцати часов перейдем на минимум, - решил Соколов.
- Кроме того, предупреждаю, - продолжал синоптик, - работать можно ночью при условии периодической доразведки погоды.
- Хорошо, выделим на это дело одну "спарку". Что еще нужно сделать? - спросил командир. Он не только советовался с Бибиковым, он чутко ловил каждое его слово.
"Ветродуи" и "кудесники", производившие наблюдения на глазок, определявшие направление и силу ветра с помощью смоченного слюной пальца, давно вывелись в авиации. На их место пришли специалисты, вооруженные новыми знаниями законов природы, совершенными приборами и картами погоды. Синоптики не ограничиваются вручением руководителю полетов бланка с прогнозом погоды. Они присутствуют на старте с начала до конца полетов.
…Полеты начались ровно в назначенное время и проходили успешно. Бибиков видел, что сделанный им прогноз подтверждается. Однако он не успокоился на этом. Он ежечасно запрашивал данные о погоде с северо-запада района от метеостанций управления гидрометеослужбы, выходил на улицу, чтобы оценить обстановку над аэродромом, определить видимость, характеристику облачности, побеседовать с летчиками.
- Какая высота верхнего края облачности? - спросил он у только что вернувшегося с полетов старшего лейтенанта Веряскина.
- Над нами пять-семь тысяч. С прослойками. На северо-западе верхний край облачности повышается до восьми тысяч метров. Прослойки сливаются.
Ответ летчика был исчерпывающим. Не зря Бибиков настоял, чтобы все летчики систематически дежурили на метеостанции. Во время таких дежурств они учатся читать карты погоды, анализировать синоптическую обстановку, знакомятся с принципами работы техники метеослужбы и, главное, учатся, как надо производить доразведку погоды. Таким образом каждый летчик во время полетов является разведчиком погоды.
В 20.20 на СКП поступила телеграмма от гражданской метеостанции, находившейся в восьмидесяти километрах от аэродрома. Сообщалось, что над станцией пошел снег видимость ухудшилась до четырех километров, высота облачности триста метров.
Бибиков поднялся на второй этаж СКП, где находился руководитель полетов, доложил ему о полученных сведениях.
- Надо направить туда доразведчика, - предложил синоптик.
Раз надо, значит надо. Соколов взял микрофон и приказал майору Колотову, дежурившему на "спарке", вылететь на доразведку погоды.
Когда Колотов вернулся и доложил о своих наблюдениях, Бибиков снова склонился над картами погоды. Учитывая данные, поступившие с метеостанции, а также сообщение доразведчика, он пришел к выводу, что ухудшение погоды над аэродромом произойдет в двадцать один час.
О своих соображениях синоптик рассказал руководителю полетов и рекомендовал после двадцати одного выпускать в полет только тех летчиков, которые подготовлены для полетов при минимуме погоды.
Бибиков не ошибся. В двадцать один час облачность над аэродромом снизилась до трехсот метров. Пошел небольшой снег, хотя видимость равнялась четырем-пяти километрам.
Полеты продолжались.
Бибиков вел наблюдение за погодой, особенно за северо-западным районом. Снова по его рекомендации производилась воздушная доразведка.
Полеты окончились, когда была выполнена вся плановая таблица. В ту ночь летчики летали на перехват целей, по маршруту и в районе аэродрома по системе..
Когда авиационный флаг на СКП был спущен и майор Бибиков подал Соколову журнал, где руководитель полетов проставляет оценки прогнозам погоды на период полетов, подполковник, не задумываясь, написал: "Отлично".
ДОКТОР
День близится к концу. На стоянке вовсю гудят турбины. Это техники готовят машины к ночным полетам.
Летчики спешат на аэродром. Они хорошо отдохнули и теперь полны желания скорее приступить к выполнению упражнений. Но как бы они ни торопились, какие бы спешные дела ни ожидали их на стоянке, никто не минует кабинета врача.
Майор Бахтадзе, высокий, широколицый, с темными внимательными глазами, сидит за своим столом и просматривает журнал предполетных и послеполетных осмотров. Здесь на каждого летчика - своя страница, четко отмечены данные врачебной комиссии, их всегда можно сравнить с данными при осмотре.
Летчики прибывают то по одному, то небольшими группами, раздеваются в уютной приемной и тихо проходят в кабинет.
Врач внимательно осматривает их. Он знает сильные и слабые стороны здоровья каждого пациента, знает привычки летчиков, наклонности. Он знает то, что может не знать в полку никто другой.
Летчики всецело полагаются на майора, перед ним они, как на духу. Да иначе и нельзя - уж очень сложная техника доверена им, а чтобы управлять этой техникой, нужно быть абсолютно здоровым.
В кабинет вошел высокий худощавый блондин.
- Проходи, Леня, - врач приветливо улыбается. Он любит этого энергичного летчика, которому до всего есть дело, и про себя называет его борцом за справедливость.
- Наши все осмотрелись?
Леня Косицкий не только летчик, но еще и адъютант эскадрильи, а поэтому печется за других. Днем он позвонил Бахтадзе:
- У нас еще идут занятия. Как вы на это смотрите?
Бахтадзе взглянул на часы и немедленно отправился к командиру.
- В эскадрилье, которая летает ночью, имеются предпосылки к нарушению предполетного режима.
Командир вместе с доктором поехал в учебный корпус, чтобы лично разобраться, почему летчиков до сих пор не отпустили отдыхать.
- Все, все осмотрелись, Леня, - улыбнулся врач. - Как отдыхал? Ребенок не мешает? А то приходи в комнату отдыха.
- Жена на это время гулять с ним уходит… Выспался хорошо.
Еще днем врач выписал из плановой таблицы в журнал упражнения, которые должны были выполнять летчики, и теперь ему было видно, соответствует ли состояние здоровья характеру и условиям полета.
Косицкий был здоров, и врач разрешил ему готовиться к полету.
- Здоров, здоров, здоров! - чаще всего к такому выводу приходил Бахтадзе, осматривая летчиков.
А ведь когда-то, мечтая о профессии врача, он думал, что будет исцелять недуги людей, возвращать их к плодотворной жизни. В этом он видел назначение врача.
Упорно и настойчиво шел Бахтадзе к намеченной цели. Сначала окончил фельдшерскую школу, потом медицинский институт. Но жизнь внесла существенную поправку в дело, которому решил посвятить себя Бахтадзе. Его призвали в армию, и здесь он стал иметь дело с летчиками - самыми здоровыми людьми. Другой бы на месте Бахтадзе, может быть, даже обрадовался: ни забот, ни хлопот, ходи руки в брюки.
Но не таков Бахтадзе. Он начал кропотливо изучать психологию летного труда. Детально ознакомившись с условиями работы летчиков, он пришел к выводу, что авиационный врач обязан не только охранять здоровье своих пациентов, но и заботиться о повышении их работоспособности.
Бахтадзе не захотел встречаться со своими подопечными только время от времени. Что узнаешь о человеке во время плановых осмотров? Готовясь к осмотрам, летчики держат себя "под колпаком", а иные из них потом наверстывают упущенное…
Проходя по аэродрому, врач думал: "Техники осматривают самолеты перед каждым полетом. А ведь организм человека посложнее любого механизма. То, что вчера не вызывало подозрений, сегодня уже нельзя считать нормальным".
Эти рассуждения привели Бахтадзе в кабинет командира полка.
- Работа у летчиков такова, что не только их недомогание может привести к оплошности в воздухе. Мы должны знать личные особенности летчиков и исходя из этого вырабатывать подход к каждому из них. Было бы, например, целесообразно тщательно осматривать летчиков перед каждым полетом…
Командир встал из-за стола, протянул врачу руку. Он давно мечтал о том, когда врач будет не только лечить летный состав, но и помогать командованию советами и делами в процессе обучения.
- Правильно мыслите. Сегодня же отдам соответствующий приказ.
И теперь летчики, идя на полеты, не могли миновать кабинета врача. Не всем, конечно, поначалу нравились новые порядки.
- Времени перед полетами и так в обрез, - ворчали некоторые, - а тут еще задерживайся у врача… Мало ему того, что торчит с нами на аэродроме?..
Бахтадзе и сам задумался, как бы сократить время на предполетный осмотр, не в ущерб качеству конечно.
Больше всего уходило времени на замер кровяного давления. Пока завернешь манжетку, пока накачаешь в нее воздух, теряются драгоценные минуты. Стоящие в очереди давно уже измерили температуру и теперь ждут: у каждого на аэродроме перед полетами обязательно возникают неотложные дела.
- Доктор, поскорее! - торопят летчики. Бахтадзе нервничал. Так продолжалось до тех пор, пока ему не пришла мысль модернизировать аппарат для измерения кровяного давления. Вместо длинной тесьмы, которую нужно несколько раз обматывать вокруг руки, доктор приспособил крючки с зацепками, а вместо резинового баллончика поставил под столом небольшой металлический баллон со сжатым воздухом и от него подвел шланг к манжетке. Теперь на замер давления уходят считанные секунды.
Но и на этом не успокоился доктор. Прибор для измерения кровяного давления казался ему громоздким.
"Нельзя ли сделать небольшой датчик и прикладывать его к лучевой артерии у запястья? - думал Бахтадзе. - И чтобы тотчас же на шкале фиксировалось минимальное и максимальное давление?"
Своими мыслями он поделился с инженером по спецоборудованию старшим лейтенантом Лейкиным.
- Попробуем сделать, - подумав, сказал лейтенант. - Но предупреждаю: это будет не просто и потребует времени.
- Подождем.
Может быть, Бахтадзе и Лейкин придумают такой прибор. И тогда авиационная медицина получит прекрасный подарок. А пока доктору Бахтадзе приходится пользоваться модернизированным прибором.
Вот он снял манжетку с руки старшего лейтенанта Низяева. Попросил его открыть рот, внимательно осмотрел носоглотку. Нахмурился.
- Как себя чувствуешь, Толя?
- Чудесно, доктор!
Бахтадзе усмехнулся. Днем, проходя мимо домов офицерского состава, он встретил жену Низяева, спросил у нее:
- Отдыхает супруг?
- Отдыхает. Не нравится мне, доктор, его самочувствие, кажется, он простудился. Но хочет летать. И если узнает, что я вам сказала об этом, будет скандал.
- Постараемся, чтобы не узнал, - сказал Бахтадзе и, заговорщицки подмигнув молодой женщине, пошел дальше, подумав о том, что не зря читал женам летчиков лекцию о предполетном режиме.
- Значит, чудесно? - Бахтадзе внимательно посмотрел в глаза летчику. - Это хорошо. Только к полетам я сегодня тебя не допускаю.
- Почему, доктор? - пытается возразить Низяев, но тут же сдается. Он знает: не спорь, не доказывай врачу, что ты здоров. Он не пойдет на сделку со своей совестью.
Вот в кабинет вошел подвижной рыжеватый капитан. Недавно его постигло большое горе: скоропостижно умерла жена. Вернувшись с похорон, летчик захандрил, от былой энергии не осталось и следа.
Начальство решило: от полетов Морозова временно отстранить. И стал капитан выполнять всякую штабную работу, ходить на дежурство.
Бахтадзе знал Морозова несколько лет. Когда Сергей был еще холостым, они часто и долго беседовали на разные темы. Но о чем бы ни заходила речь, Морозов всегда переводил разговор на полеты. Небо он любил, как жизнь. А тут вдруг отняли у парня любимое дело, заставили заниматься чем придется.
Доктор знал характер капитана, знал, к чему это может привести. И, не раздумывая, он пошел к командиру эскадрильи Новикову, побеседовал с ним, посоветовал допустить Морозова к полетам.
Напряженные занятия и разнообразные полеты помогли капитану справиться с горем.
…Осмотр окончен. Вот уже и "спарка" вернулась с разведки погоды. Дежурный передал по селектору, чтобы летчики приготовились к построению для дачи предполетных указаний.
Майор Бахтадзе надел куртку, пошел на выход. Он всегда присутствует на построении. А потом вместе с руководителем полетов переживает каждый неверный шаг летчиков в воздухе, радуется их успехам. А вернутся они на землю - Бахтадзе внимательно наблюдает за их поведением и реакцией, чтобы познать, как влияет на того или иного полет, можно ли выпускать его повторно.
Летчики привыкли к наблюдениям врача.
- От нашего доктора никуда не скроешься - ни на земле, ни в воздухе, - говорят они полушутя, полусерьезно.
ПРЕДПОЛЕТНЫЙ РЕЖИМ
Капитан Могильный заказал в городском ателье пальто. Может быть, об этом не стоило бы и говорить. Каждый летчик имеет право шить себе одежду. Но дело тут не в одежде: Могильный поехал в город в то время, когда другие летчики его эскадрильи отдыхали перед ночными полетами. Так как фамилия Могильного стояла в плановой таблице полетов, ему тоже следовало отдыхать.
Об отъезде капитана из части стало известно командованию полка. Могильного отстранили от полетов.
Казалось бы, можно поставить точку. Но секретарь партийной организации полка старший техник-лейтенант Подпорин решил узнать, что заставило летчика первого класса коммуниста Могильного нарушить предполетный режим. Неужели нельзя было выбрать другое время для поездки в город?
Могильного вызвали в парткабинет. Высокий, плотный, уверенный в себе, он сел против Подпорина.
- Расскажи, что и как, - попросил секретарь.
- Что тут рассказывать? Мне запланирован один полет, да и тот на "спарке", с инструктором. Здоровьем меня, сами знаете, бог не обидел. Вот я и посчитал, что не обязательно отдыхать. Что со мной могло случиться?
Не понравилось Подпорину, как говорил Могильный. Может быть, с ним и действительно ничего не случилось бы: летчик он сильный, летает в любых метеорологических условиях. Но переоценивать свои возможности никогда не следует, тем более, что случаются и у Могильного промахи. Взять прошлый раз: расчет на посадку сделал небрежно.
Нет, видно, не прочувствовал свою вину капитан.
- Придется тебе, капитан, отчитываться перед партийным комитетом, - сказал секретарь.
- В чем? Почему?
- Потому, что оказался нарушителем дисциплины. А сейчас подготовь объяснительную записку.
Подпорин знал: Могильный - гордый парень. Может быть, гордость не позволяет ему сказать то, что нужно? Пусть напишет объяснение…
На листе бумаги капитан написал мелким небрежным почерком: "20 января 1961 года, накануне ночных полетов, я убыл в город в пошивочную мастерскую военторга, чем нарушил режим предполетного отдыха".
Он подумал минуту и, видимо решив, что такое признание сделает его в глазах товарищей неправым, раскаявшимся, приписал: "Считаю, что для одного запланированного полета на "спарке" отдых можно несколько сократить".
Подпорин прочитал написанное, слегка поморщился. Не такую записку он хотел получить от капитана Могильного.
- Что же, продолжим разговор завтра.
…На заседании партийного комитета речь шла о состоянии партийного руководства в части.
Потом из коридора позвали Могильного, попросили его рассказать о своем проступке.
Он рассказал.
Заместитель командира полка по политической части майор Никифоров спросил, нахмурив черные брови: