Прозаику Василию Ивановичу Еловских исполняется пятьдесят лет. Он прошел большой жизненный путь: был токарем, офицером, журналистом, партийным работником. Разнообразный опыт дал богатый материал для литературного творчества.
Его герои живут, главным образом, в Сибири. Автор показывает глубокие перемены, происшедшие в наших селах и городах, в психологии советского человека, рисует душевную щедрость, честность и прямоту тружеников.
Рассказы написаны в разное время, отражают события далекого прошлого и наших дней, направление этих событий - к свету, к радости.
Содержание:
ПЕРВЫЕ ДНИ 1
КАТАЛОВ И МУРАВЬЕВ 4
ЧЕТВЕРО В ДОРОГЕ 6
ЗА ОПЫТОМ 8
УПРЯМЕЦ 11
УЖИН 12
СВИСТ ВЕТРА 13
ОСИПОВ 15
НА СИБИРСКОМ ТРАКТЕ 18
ЗАМЕНА 19
ПОПУТЧИК 22
ЗАПИСКА ДЕКАБРИСТА 23
УДИВИТЕЛЬНЫЕ ПРЕВРАЩЕНИЯ 24
РЯДОВОЙ ВОРОБЬЕВ 26
МОСТИК 29
ТАЙНИКИ АРХИВНЫЕ 30
ПЕРВОЕ ПОРУЧЕНИЕ 32
ИЗ РАССКАЗОВ О ПРОШЛОМ 34
Примечания 37
На Сибирском тракте
ПЕРВЫЕ ДНИ
По берегам Тобола лишь изредка появлялись маленькие деревеньки. Весенняя вода разлилась, затопив луга местами на полкилометра. Из воды торчали голые растопыренные ветки тальника, они отбрасывали на воду длинные тени. Издали казалось, что кустарник надломился.
Не было никаких признаков тайги. А Сергею говорили, что в этих местах тайге конца-края нет.
Совсем недавно Сергей демобилизовался из армии. Обком партии направил его редактором районной газеты. И вот сейчас он вместе с женой и сыном плыл на север.
У Сергея было тяжело на душе. После шумных городов Притоболье казалось безлюдным и скучным, и веселый вальс, раздающийся из репродукторов, лишь усиливал невеселое настроение.
Пароход бесконечно долго разворачивался и причаливал к берегу, от которого начинались кривые улицы районного села. На капитанском мостике грубым голосом подавали команды. Где-то громко плакал ребенок.
Сергей жадно рассматривал все: темные деревянные дома, людей, встречающих пароход, машины, груженные мешками. Ухабистая дорога пересекала село, на огородах лежали кучи навоза.
- Смотри-ка, сам председатель райпотребсоюза здесь! - послышался сзади мужской голос. - Товарищу Устюжанинову мое почтение!
Возле низкого здания, похожего на склад, стоял мужчина в больших кирзовых сапогах, облепленных грязью, в фуражке, надвинутой на лоб. Засунув руки в карманы тужурки, он холодно посматривал на людей.
"Какой несимпатичный", - подумал Сергей.
Сергей нигде не видел так много грязи. Она покрывала всю улицу и была глубокой и липкой. Сапоги, облепленные грязью, казались страшно тяжелыми.
Впереди шла жена, за ней сын Саша, позади Сергей. Валя часто останавливалась и говорила:
- А как тут пройти? Знаешь, у меня в обоих ботах грязь.
Сергей обхватывал жену за талию и переносил через канавы и ямы. Сашу он брал в охапку. Мальчик сжимался в комок и говорил с жаром:
- Неси дальше, пап, неси.
Редакция газеты была в центре села, рядом с райкомом партии и Домом культуры, в длинном одноэтажном доме, возле которого на столбе хрипел репродуктор. Во дворе стоял стог сена. В хлеву мычала корова.
В широком и темном коридоре пахло чем-то неприятным. Жена с сыном остались возле двери. А Сергей пошел, выставив вперед правую руку. Спросил:
- Есть кто?
На полу что-то шевелилось.
"Не собака ли?" - подумал Сергей и, остановившись, снова спросил:
- Кто здесь?
Он зажег спичку и увидел теленка, который стоял, наклонив голову и широко расставив ножки.
Слева открылась дверь, и показалась мрачная мужская физиономия.
- Вам кого?
"Вот это редакция!" - усмехнулся Сергей и сказал басом, посолиднее:
- Я новый редактор. В общем… к вам работать приехал.
Мрачная физиономия повернулась и крикнула:
- Стаська, поди, новый редактор приехал!
В коридор выбежал высокий кудрявый парень и открыл в темноте другую дверь.
- Проходите сюда. Тут редакция. Это комната бухгалтера и секретаря редакции. А здесь вот кабинет редактора. Ставьте сюда чемоданы.
В комнатах висели электрические лампочки, а на столах стояли керосиновые лампы.
- Я печатник. Важенин моя фамилия. Вам ведь редактора Алексеенко надо? Старого или бывшего, не знаю, как теперь называть его. Он в наборном.
Важенин говорил торопливо, взгляд был нахальный и боязливый. "Работничек он, конечно, неважный, - решил Сергей. - В армии такие сачковать любят".
Типография размещалась по другую сторону коридора. В наборном цехе сидел за столом, заваленным бумагами, небритый мужчина лет сорока пяти в потертом кителе без подворотничка. Рядом с ним стоял костыль.
- Фронтовик? - кивнул на костыль Сергей, радуясь тому, что первый разговор может быть скрашен воспоминаниями о фронте.
- Да нет, - ответил Алексеенко с некоторым неудовольствием. - Это еще в молодости. О вашем назначении, товарищ Матвеев, я узнал еще позавчера. Первый секретарь райкома партии сообщил. Он думал, что я упаду в обморок от такой новости. Но я понимаю… Я же понимаю, что всех газетчиков в войну забирали, а теперь вот помаленьку демобилизуют. Ну, а здесь, в тылу, работников подбирали всяких.
- Вы кем работали до редакции?
- На радиоузле.
- Чего же ушли?
- Предложили. Подумал и согласился. Зарплата больше, да и паек особый давали. Раньше-то я рабкором числился.
- Давно в газете?..
- Да около семи лет.
- Ну, вы уже старый газетный волк.
- Не больно-то… Эта профессия, лешак ее дери, какая-то особенная. Кому легко дается, а вот у меня, говорят, неважно получается. Огонька такого нет. А секретарь редакции Муромцева, та только с прошлого года у нас работает. Сегодня у ней ребенок болеет. - Алексеенко вздохнул и продолжал уже громче, официальнее: - В райкоме нет ни одного секретаря, все в колхозах. Так что докладывать некому. Принимайте дела.
Сергей с интересом осматривал типографию. Она сильно напоминала ему фронтовую, - во время войны он работал в редакции дивизионной газеты. Там была такая же разбитая печатная машина "американка" и такие же старые покосившиеся реалы. За порядком здесь, видно, не следят: на подоконниках и на полу валяется шрифт, стекла окон грязные, дверь затворяется неплотно.
- А это вот Нина, Нина Чернышева, наша старшая наборщица. - Алексеенко указал на худенькую остроносую девушку, которая, прислонившись к реалу, смотрела, улыбаясь, на нового редактора. - Она у нас навроде директора типографии. Лицо грозное в местном учреждении.
- Шрифт с подоконников и пола надо убрать, - сказал Сергей негромким ровным голосом. Ему не хотелось с первого дня изображать из себя строгого руководителя. - И грязи здесь многовато.
- Куда денешься от нее, - вздохнула Чернышева. - Типография.
- В типографии тоже должно быть чисто. Окна у вас, наверное, года три не мыли. А пол моют?
- Да так… Раза два в месяц, а иногда и раза три.
- Надо раз в неделю.
- Уборщица откажется, - вставил Алексеенко. - Она и сейчас готова уйти.
- Найдем другую.
- Трудненько будет найти. Зарплата мала, а работенки дай бог.
Отворяя дверь в коридор, Сергей услышал недружелюбный голос Чернышевой:
- Новая метла всегда старается чисто мести.
- Чей теленок? - спросил Сергей с порога.
- Вашего покорного слуги. - Алексеенко смущенно засмеялся. - Корову держу. Без этого в деревне нельзя. Она здесь стоит, во дворе редакции, в хлеву. Тесно там. Лечь корова еще может, а хвост ей протянуть, прямо скажу, некуда.
- Расширить надо хлев.
- Да, конечно. Только не мог же я за счет редакции. Корова-то моя все-таки. А расширять хлев во дворе редакции за свои деньги вроде бы нелепо.
- Телка надо убрать. Немедленно! Редакция все-таки, а не скотный двор. Вы меня простите за откровенность.
- Ничего, ничего. Завтра утречком уведу. У себя на кухне пока подержу. Скоро лето.
- А почему здесь так темно? Почему нет лампочек?
- Лампочка-то висит, да гаснет часто, а если торит, то неровно. Говорят, на станции что-то сломалось. Новую электростанцию у нас строят. Да только когда она будет.
- Окно прорубить.
- Руки не доходили. С весны до зимы приходится в колхозе работать уполномоченным. И газету выпускать. Зимой легче. Но опять же не будешь зимой стену прорубать.
- Так тоже не годится.
- Вы молодой, энергии у вас больше. Сделаете.
В голосе Алексеенко Сергей почувствовал скрытую насмешку и бросил коротко и жестко:
- Сделаем!
Когда они вошли в редакцию, Алексеенко сморщился и почесал затылок.
- С января здесь не занимался. Печь, лешак ее дери, испортилась. Весь дым, вместо того чтобы наружу идти, в комнату выходил. Печку мы на днях переложили. И сегодня утречком подтапливали немного. Вроде бы все в порядке. Вам с семьей, видимо, в кабинете редактора пока придется пожить. А потом квартиру где-нибудь дадут.
- Секретарь райкома партии сказал заведующему сектором печати обкома, что у редакции есть пятистенный дом и я могу там поселиться.
- Видите ли, - замялся Алексеенко, - в пятистенном доме вы едва ли захотите жить. Он на краю села, возле реки стоит. Самое страшное, конечно, не в том, что на краю села, а в том, что он, лешак его дери, покосился.
- Как это?..
- А от наводнений. Каждую весну в воде. У входной двери пол выше, чем у окон. Вроде горки. Кататься можно. Отремонтировать бы надо, да денег не дают. Обещают только.
- В нем не живут?
- Нет. Окна и двери заколочены.
- Могут же все растащить.
- Там и тащить-то нечего. Одни стены, хлев да ворота. А кроме того, у нас здесь нету воров. Редко когда что-нибудь украдут. А в деревнях так и вовсе таких случаев не бывает. Можете оставить чемодан или пальто на улице, и никто не возьмет.
- В самом деле?
- Да. Нравы здесь строгие. До городов далеко, железной дороги близко нету, а значит, и народа пришлого тоже. Все свои. Может быть, вам поселиться в квартире при редакции? Вот здесь, за стеной. В ней печатник живет с женой и стариками. Их где-нибудь в другом месте устроить. В квартире этой до войны редакторы жили. Важениных я поселил сюда временно. Пойдем посмотрим.
Редакторская квартира была из двух небольших комнат. Возле печи в курятнике возились куры. Пахло кислыми щами.
На столе лежали яйца, хлеб, стояла кринка молока. "Сытный ужин, - подумал Сергей. - А яиц я не ел, наверное, лет шесть".
Дома были все жильцы - Станислав, его жена, старик и старуха. Старик с первой же минуты не понравился Сергею. У него было злое и в то же время обиженное выражение лица. Медленно, до тошноты медленно завертывая самосад в клочок газеты, старик сказал, не глядя на Сергея:
- Я знаю, на что вы метите. Мы освободим эту квартиру, ежели нам дадут другую, равноценную. А в худшую мы не пойдем. Нету такого закона, чтобы в худшую переходить.
- Из-за квартиры и работаю, - заговорил Станислав. - А так чего ж бы я… "Американка", она тяжелая, покрути-ка ногой. На своем-то пару. Растяжение жил вот получил.
Слушая печатника, Сергей заметил клопа. Клоп полз от кровати к потолку.
- М-да!
- Чего? - спросил Станислав.
- Ничего. Живите на здоровье. До свидания!
На ночлег Сергей с женой и сыном устроились в кабинете редактора. Зажгли керосиновую лампу. Уборщица затопила печь. Печь сначала задымила, потом дым исчез и стала тепло.
- Смотри, как здесь уютно! - воскликнул Сергей. - Нет, в самом деле. Окна красивые, большие. И лампа такая яркая. Я никогда не видел, чтобы керосиновая лампа горела так ярко.
Валя ответила раздраженно:
- Только и хорошего… Может быть, пора ужинать?
- Пожалуй…
- Тебе, наверное, хочется поесть чего-нибудь вкусного?
- Давай без этого… самого, без ехидства.
- Ну, если без ехидства, то я тебе должна сообщить, что кроме болтушки у меня ничего нет.
- Что это еще за болтушка?
- У нас осталась только одна мука и немного хлеба. Сейчас закипит вода в кастрюле, насыплю туда муки и посолю…
- В типографии дивизионной газеты наборщик один работал, уралец. Так он рассказывал, что у них в старину лакомым блюдом была завариха. Это что-то такое… вроде теста, поджаренного на сковороде.
- Выдумываешь ты все.
- Истинный бог и святая богородица. Давай быстрее свою тюрю. Саша, ты спишь? Саша? Заснул.
После ужина Валя легла на диван рядом с сыном. Сергей постелил на полу возле печи шинель, но ложиться не стал. Ему хотелось внимательно просмотреть районную газету "Колхозное знамя", редактором которой он стал. В ней было много материалов ТАСС, статей, перепечатанных из центральных и областных газет, и совсем не было очерков, фельетонов, информации - только корреспонденции. "С ленцой ребята", - усмехнулся Сергей.
Газетные полосы выглядели серенькими, однообразными. Важенин, видимо, не жалел краски, и вместо многих букв получались темные пятна.
Такой плохой газеты Сергею еще никогда не приходилось видеть. "Это лучше, моя работа будет заметнее, - подумал он и тут же обругал себя: - Дурак, чему радуюсь".
Он потушил лампу. За окном стояли темные дома. Светились окна райкома партии. На втором этаже райкома ходили люди. "Да, ведь начался сев, - подумал Сергей. - Работенки хватает. А все же как мрачно ночью в этом селе".
Где-то у реки тоскливо подвывала собака.
Сергей родился в рабочем поселке и жил в городах и военных городках. Жизнь деревни не знал. Его пугала мысль, что теперь придется писать о севе, уборке урожая, зяби, парах, - во всем этом он разбирался плохо. Кое-какие знания у него, правда, есть: отец и мать держали корову и свинью, ухаживать за этими животинами приходилось в детстве и Сергею; на огороде сажали картошку, сеяли огурцы, горох, морковь. Он улыбнулся. Нет, надо будет по-настоящему заняться изучением сельского хозяйства.
- Ты чего это там рассматриваешь? - спросила жена. - Стоишь как привидение. Я даже испугалась.
2
В наружную дверь кто-то громко стучал. Сергей посмотрел на часы. Три минуты седьмого. Наскоро одевшись, он торопливо прошел по коридору. На крыльце стоял парень в солдатской шинели.
- Я из леспромхоза. Мы тут заказ давали. Бланки и формы. Получить надо.
- Приходите в девять. Сейчас типография закрыта.
- Откройте и выдайте.
- У меня нет ключей. А работники типографии придут только к девяти часам.
- Мне нельзя ждать. Я на попутной.
- Ничего не могу сделать.
- Бюрократы! Порядочки завели.
- Это вы порядок забыли, товарищ бывший военнослужащий.
Сергей вернулся рассерженный. Подумал: "Ну вот и начался рабочий день".
Жена уже встала. Она смотрела в окно.
Село пробудилось. Дымили трубы. Женщины шли к реке с ведрами. Мычали коровы.
- Сережа, тебе знаком этот мужчина?
Мимо редакции гнал корову председатель райпотребсоюза Устюжанинов. Он был в галошах на босу ногу. В руках палочка.
- Видишь, какой домовитый, а тебе вчера не понравился.
- Легко одет, как бы не простудился, - угрюмо отозвался Сергей. - Холодновато утрами-то.
- Он ведь не тюрю кушал.
В восемь часов Сергей включил радиоприемник, по которому редакционные работники принимали материалы ТАСС. Послышался бой кремлевских курантов, и диктор торжественным голосом начал рассказывать, как работают бывшие фронтовики на Уралмашзаводе.
Да, ведь через два дня праздник Победы. Надо срочно готовить газету. Пока то да сё…
Сергей любил работать быстро. Сейчас он радовался, что начнет писать о том, что знакомо. Корреспонденции о севе организует Алексеенко. Две-три заметки напишет секретарь Муромцева. Но ведь они не могут работать все трое. Кого-то надо уволить - или Алексеенко, или Муромцеву. Кроме того, прием дел еще не закончен. С квартирой ничего не решено. Нельзя же спать в редакции.
"С чего же начать?" - подумал он и сказал жене:
- Я в райком.
Секретарь райкома партии, молодой долговязый мужчина, с радостью встретил Сергея:
- Садитесь. Как доехали? Где спали? Так.
Пальцы его все время двигались - постукивали о стекло на столе, вертели карандаш. Говорил он быстро. И все чему-то улыбался. "Торопится, как репортер в напряженный день", - подумал Сергей.
- Я в декабре закончил парткурсы. Тоже новый человек в районе. Привыкаю помаленьку.
"А характер у него, по всему видно, мягкий", - снова подумал Сергей.
- Работы у нас, как говорится, непочатый край. Колхозы маленькие и экономически слабые. Многие из них не выполняют план хлебопоставок и на трудодни выдают очень мало. С животноводством тоже плохи дела. Кормов на эту зиму заготовили вдвое меньше плана. Перед весной пришлось скот болотными кочками кормить. Ходили на болото и в снегу подрезали. А кочка, она кочка и есть. Падеж большой, конечно, получился. М-да!
Дисциплина в колхозах слабая. Есть люди, и немало их, которые только личным хозяйством занимаются, а от общественных работ морду воротят. Надо или не надо к таким применять меры воздействия, как ты думаешь? Конечно, надо. А руководители районные равнодушно ко всему этому относятся. Сами тоже коровками да свиньями обзавелись.
С кадров надо начинать перестройку. Ни с чего другого, а с кадров. На руководящих постах в районе много слабых работников. То калека какой-нибудь, выдвинутый в годы войны, когда каждый мужичонка был на вес золота. То старец с палкой, а то вообще человек ни рыба ни мясо. Посмотри хотя бы на уполминзага: зарос, как медведь, ходит в дырявом полушубке, ругается матерно. А ведь получает прилично, корову, две свиньи, кур имеет. Не только полушубок новый, доху боярскую мог бы купить. Выговор на бюро ему дали недавно за плохую работу. Двое председателей колхозов совсем спились. Что же это такое? А? Распущенность, и только распущенность!
Надо поднять воспитательную работу. И критику по-настоящему развернуть. Уразумел, о чем я говорю? Вот о том и пиши.
Секретарь райкома поднял телефонную трубку.