Наташа, увлеченная встречей, даже забыла про вещи. Она гладила шероховатую руку матери и часто моргала, чтобы удержать слезы.
- Ну все, все, - сказала наконец Анастасия Харитоновна. - Давайте выходить.
Когда выбрались из вагона и, обогнув здание вокзала, оказались на широкой площади, Наташа остановилась, как завороженная. Знакомый городской шум, густые толпы людей, высокие дома с множеством поблескивающих от солнца окон ошеломили ее не меньше, чем голос диктора в вагоне. Забыв обо всем, она смотрела на родной город.
Вдали острыми шпилями уходило в синее небо красивое высотное здание. Под лучами солнца его парапеты и колонны казались мраморными.
Анастасия Харитоновна подошла к такси, усадила Володю и Людочку, уложила вещи, а Наташа не могла сдвинуться с места: все смотрела и смотрела. Потом, когда сели в машину, сказала:
- Не могу поверить, что я в Москве. Слышишь, мама?
Анастасия Харитоновна улыбнулась.
- Ой нет, не поймешь ты меня, - Наташа взяла ее за руку. - Ведь ты никуда отсюда не уезжала.
Поглядывая на дочь, Анастасия Харитоновна что-то говорила, но та ничего не слышала. Она жадно смотрела на пробегавшие мимо магазины, витрины с яркими театральными афишами и захлебывалась от восторга:
- Смотри, мама, "Лебединое озеро", "Иван Сусанин". Как приедет Сережа, везде, везде побываем..
Володя и Людочка тянули ее за платье:
- Где озеро, мамочка?
- Какие лебеди?
Она улыбалась в ответ и снова устремляла взгляд на бегущие мимо здания.
Такси повернуло на Петровку. А вот и дом, трехэтажный, с тяжелой старинной отделкой, глубокое узкое парадное. Все, как было раньше. Только железную ограду садика рядом с домом перекрасили из зеленой в черную. Пожалуй, так лучше, под цвет мостовой.
В квартире матери тоже все осталось почти по-прежнему. В передней стояла деревянная вешалка с тремя змеиными головами. Раньше, когда был жив отец Наташи, он питал особенное пристрастие к этой резьбе, часто протирал ее, смазывал каким-то маслом, иногда покрывал лаком. Наташа погладила змеиные головы и прошла дальше.
В столовой она увидела тяжелый круглый стол под пестрой бархатной скатертью, полумягкие стулья, шкаф, кожаный диван и дубовую этажерку с книгами.
Наташа остановилась возле этажерки. Здесь лежали ее учебники с портретами знаменитых ученых: Пирогова, Сеченова, Павлова. Сохранился даже школьный круглый пенал с набором коротеньких карандашей. Рассматривая все это, Наташа не слышала ни шума детей, ни вопросов матери. Она очнулась только тогда, когда Анастасия Харитоновна взяла ее за руку и повела в спальню.
- Это для вас, - объявила она, показав рукой в сторону двух детских кроваток. Их раньше не было. Наташа вздохнула от счастья и, притянув к себе мать, поцеловала.
Потом они сидели за столом и пили чай с клубничным вареньем и душистыми тульскими пряниками. И все время говорили. Хотелось сразу обо всем расспросить, все узнать, рассказать. Наташа смотрела на совершенно побелевшие волосы матери и удивленно качала головой:
- Как ты постарела.
- Постареешь, - жаловалась Анастасия Харитоновна. - Я два месяца работать не могла, когда ты уехала. Все подушки были в слезах. Шутка ли, единственную дочь отправить на край света. Рассудка лишиться можно.
- Ой, ну какая ты, мама! Я же говорила: не успеешь соскучиться, приеду. Говорила ведь?
- Говорила, говорила. - Мать и плакала, и смеялась, и готова была уступить во всем ради такой дорогой встречи.
В эту ночь Наташа не могла заснуть. Проходившие у Петровских ворот трамваи то и дело высекали из проводов голубоватые искры, а ей казалось, что над крышами разрывают небо грозовые молнии. Тут же возникло желание побегать, как в детстве, под дождем, пошлепать по лужам босыми ногами. "Как все-таки хорошо возвращаться в Москву после долгой разлуки с ней, - подумала Наташа. - Я, честное слово, счастливее других".
На следующий день, оставив детей матери, Наташа отправилась бродить по Москве. Ей хотелось поскорей увидеть родные места, походить по асфальтовым тротуарам, посидеть на решетчатых скамейках. Вначале она отправилась к Большому театру. Долго стояла перед фасадом, смотрела на чугунных коней, на высокие колонны. К этим колоннам она бегала еще девочкой и всегда ощупывала руками их прохладный камень. Сейчас ей тоже хотелось дотронуться до колонн, ощутить ласковое дыхание шероховатого камня.
От Большого театра Наташа пошла к Красной площади, полюбовалась Кремлевскими башнями с рубиновыми звездами, мраморными плитами Мавзолея, витыми куполами собора Василия Блаженного. Оттуда направилась по улице Горького, восстанавливая в памяти все, что было связано с этими до боли родными местами.
А через несколько дней после бурной радости неожиданно навалилась неприятность. Как-то утром, надев шляпку с вишенками, Наташа отправилась в милицию, чтобы прописаться. Полный пожилой мужчина полистал медленно ее паспорт и вернул с холодными словами:
- Не можем.
- Почему? - спросила Наташа удивленно.
- Нет оснований.
- Почему нет? Я же здесь выросла, потом выехала с мужем, а теперь вернулась.
- Зачем вернулись? - тоном следователя спросил полный мужчина.
Наташа ответила не задумываясь:
- Мужа переводят в Москву, вот и...
- Дайте документ, гражданочка.
Она приоткрыла сумочку, достала справку, в которой было написано: "Мельникова Наталья Мироновна является женой подполковника Мельникова Сергея Ивановича". Полный мужчина прочитал справку и, глядя куда-то в сторону, сказал с прежним равнодушием:
- Из этого документа не видно, что мужа вашего переводят или перевели в Москву.
- Но вы поймите, - доказывала Наташа волнуясь, - зачем же мне ехать с детьми в такую даль, если муж останется на Дальнем Востоке?
- Не знаю, гражданочка, вам виднее.
- Что же мне делать?
- Тоже не знаю.
Наташа вздохнула и вышла. По дороге домой она вспомнила про другую справку, полученную в больнице перед отъездом с полуострова Дальнего. В ней говорилось, что врач Мельникова уволена с работы в связи с переводам ее мужа на новое место службы. Вспомнила и почти побежала, обгоняя людей. Без передышки поднялась по лестнице на третий этаж, отыскала в чемодане свернутую вчетверо бумагу и заторопилась обратно.
Все тот же толстяк взял у нее новую справку, пробежал привычным взглядом по мелким строчкам и удивленно пожал плечами:
- Опять, гражданочка, не то.
- Я не знаю, чего вы хотите от меня? - полыхнула Наташа, готовая повысить голос.
- Мы ничего не хотим, - пояснил толстяк, не поднимая взгляда. - Это вы хотите прописаться, а я разъясняю, что представленные вами документы не дают юридического права...
- Так что же? - перебила его Наташа. - Прикажете уехать из Москвы?
- Как хотите.
Боясь расплакаться, она спрятала оправку в сумочку и вышла из помещения. Она долго стояла у двери, обдумывая, что делать, потом решила: "Надо успокоиться и поговорить с мамой".
Когда Анастасия Харитоновна пришла с работы, Наташа рассказала ей все подробно и как можно спокойнее.
- Ах, бюрократы! - возмутилась Анастасия Харитоновна. - Человек на краю света был. Медведям в зубы смотрел. Да перед ним все двери открывать надо, ковры под ноги стелить. А тут не прописывают на своей жилплощади.
- Не надо, мама, нервничать, - успокаивала ее Наташа.
- Как же не нервничать? Ты, можно сказать, подвиг совершила. Героиней стала. Пусть другие попробуют отважиться на такое.
- Ну, мама!
- Что тебе "мама"? Я знаю, из Москвы можно легко уехать, а чтобы вернуться сюда, нервы попортишь. Потому хорошие люди и сидят на месте.
- Хорошие, - поморщилась Наташа.
- А что же? - все больше горячилась Анастасия Харитоновна. - Ты хорошая? Вылетела как птица, а теперь кланяйся: пустите меня в свою квартиру.
На другой день в обеденный перерыв Анастасия Харитоновна зашла домой за дочерью и вместе они поспешили в отдел прописки. Наташа всю дорогу просила мать не волноваться, говорить поспокойнее.
- Ладно, ладно, я знаю, - отвечала Анастасия Харитоновна.
Придя в милицию, она не остановилась возле толстяка с серым холодным лицом, а сразу по узенькой деревянной лестнице поднялась на второй этаж и направилась к двери с дощечкой "Начальник паспортного стола". Какой-то мужчина в желтом кожаном пальто сердито проговорил:
- Здесь очередь, любезная. Подождите.
- Хорошо, хорошо, - негромко сказала Анастасия Харитоновна и отступила в сторону. Минут через пятнадцать она вошла в кабинет начальника: Наташа осталась в прихожей. Из-за двери донесся нервный голос матери: "Медведям в зубы... На краю света... Подвиг". Люди в приемной удивленно переглядывались. Наташа отвернулась к окну, говоря самой себе: "Ой, как нехорошо, как это стыдно".
Дверь приоткрылась, и мужской голос позвал:
- Наталья Мельникова, зайдите!
Стараясь ни на кого не глядеть, Наташа прошла в кабинет.
- Вот что, - сказал человек в черном костюме. - Напишите заявление, объясните подробно положение, в котором вы оказались, и принесите мне. А вам, - он повернулся к Анастасии Харитоновне, - волноваться не стоит и кричать тоже.
Из кабинета выходили молча. Лицо Анастасии Харитоновны было желтым и сморщенным. Плечи ссутулились. Наташа впервые заметила, что узкий костюм и черная шляпа с пышным светлым пером уже не подходят матери, не красят ее, как раньше, а, наоборот, сильнее подчеркивают неотразимо надвигающуюся старость. "Нет, это невозможно", - подумала вдруг Наташа, еле сдерживая подступившие к горлу слезы. Она подошла к матери, взяла ее под руку и уже не отпускала, пока не проводила до яркой длинной вывески "Фотография", где Анастасия Харитоновна двадцать шестой год работала бухгалтером.
Через два дня Наташу прописали. Начались поиски работы. Всюду в терапевтических отделениях больниц места были заняты. В здравотделе предложили ей работу в клинике в семидесяти пяти километрах от Москвы.
- Ладно, я подумаю, - согласилась Наташа.
Но Анастасия Харитоновна запротестовала категорически:
- Ты что это сообразила? Мало на собаках ездила?
- Так ведь здесь электрички ходят, - пыталась объяснить Наташа.
- И пусть на этих электричках другие катаются. А ты в центре должна работать. Заслужила. Требуй и все.
Однажды Анастасия Харитоновна, придя вечером с работы, достала из карманчика листок бумаги с адресом и подала Наташе.
- Держи-ка, дочка... Это профессор один, портрет жены заказывал у нас. Душевнейший человек. Поговорила я с ним о тебе, вот и адресок написал. Велел сегодня же прийти.
- Профессор Федотов? - удивилась Наташа, не веря своим глазам. - Это же замечательный хирург! Нет, мама, я не пойду. Мне неудобно.
- Почему неудобно?
- К такому человеку... и как-то неофициально. Не могу.
Анастасия Харитоновна вздохнула и покачала головой:
- Ой ты, господи, перепугалась, ровно школьница. А ты сходи, тогда и говорить будешь.
После долгих колебаний Наташа все-таки переборола себя и пошла по написанному на листке адресу. На улице Горького она отыскала нужный дом, поднялась на второй этаж и с трепетом нажала белую пуговку звонка. Дверь открылась мягко, без шума. Старичок в полутьме вежливо проговорил:
- Прошу, прошу.
- Мне профессор нужен, - сказала Наташа извиняющимся тоном.
- Очень хорошо, - весело отозвался старичок. - Извольте проходить сюда, раздевайтесь.
- Не беспокойтесь, пожалуйста, я ненадолго.
- Все равно раздевайтесь. Никаких разговоров. Ну, а теперь давайте знакомиться. Моя фамилия Федотов, а ваша, кажется, Мельникова? Чудесно! Присаживайтесь.
Наташа не могла сдвинуться с места. Она смотрела на старичка и не верила, что перед ней известный профессор. Он стоял низенький, худощавый. Лицо красноватое, в морщинах. На маленьком носу - два прозрачных стеклышка с золотым хомутиком. И о таком невзрачном на вид человеке по всей Москве говорили: "Бог хирургии", "Исцелитель", "Великан". Наташа удивилась: "Какой же он великан?" Придя в себя, сказала смущенно:
- Извините, что побеспокоила в такое время.
Профессор протянул вперед руки:
- Не следует, голуба, не следует. Я сам виноват. Понимаете, рассеянность. Хотел написать служебный адрес, а написал домашний. Мозговые, так сказать, завихрения. Теперь что делать? Будем пить чай.
- Нет, нет, - запротестовала Наташа. Профессор воинственно подбоченился.
- Помилуйте. Пришли и не подчиняетесь. Прошу вот сюда за стол. Да, вот сюда. Извольте не упрямиться.
Затем он повернулся в сторону кухни и крикнул:
- Аннушка, принимай гостей!
Появилась высокая пожилая женщина с электрическим самоварчиком. Она познакомилась с гостьей, усадила ее и тут же поставила на стол большую вазу с вишневым вареньем.
За чаем Федотов расспрашивал Наташу про Дальний Восток, про то, как обстоит там дело с медицинским обслуживанием населения. Она задумчиво покачала головой:
- Как вам сказать? Есть, конечно, трудности. Крутом ведь тайга, горы. Селения разбросаны. Иной раз до больного очень трудно добраться. На машине проехать невозможно. Для самолета не везде посадочные площадки есть. Самый надежный транспорт - собаки.
- Знаю, знаю, - кивал головой профессор, - собачки там хорошо выручают. Вам, извините, тоже приходилось путешествовать?
- Еще сколько! По целым суткам с нарт не сходила.
- И супруг ничего... не протестовал? - спросила долго молчавшая хозяйка.
- Было всякое, - смущенно ответила Наташа, помешивая ложкой в стакане. - Вначале протестовал. Но не могла же я бросить работу из-за трудностей.
- Вот именно, - серьезно сказал профессор и, подумав, опросил: - А в опасные ситуации попадать не случалось?
- Конечно, случалось. Однажды чуть с жизнью не простилась. К рыбакам я поехала. До места добралась без происшествий. А пока с больным занималась, вода лед сломала. Ветер подхватил нашу льдину - и в океан...
Хозяйка всплеснула руками:
- Страх-то какой!
- Страх страхам, а больного спасать надо, - деловито заметил Федотов и снова повернулся к Наташе: - Ну, ну?
- Гонит и гонит, - продолжала она. - Чем дальше, тем быстрее. Волны разыгрались такие, что вот-вот конец и льдине и нам.
- Закалка! - воскликнул профессор.
Жена вздохнула:
- Какая уж там закалка.
- Какая? - Федотов отодвинул стакан с чаем и хлопнул руками по коленям. - Самая настоящая. Без нее и врач не врач. Да, да! Есть у нас в больнице медики тепличного происхождения. Что они знают? Для них за три квартала к больному сходить - великая трудность. Врач должен быть мужественным, смелым, сильным. А где, позвольте, этому учиться? В институте? В московской больнице? Нет. Учиться этому надо там, на востоке, в Сибири. Да, да! Я бы всю молодежь после институтов направлял в отдаленные районы. Вы согласны? - Профессор посмотрел на гостью и вдруг спохватился: - Извините, голуба, я, кажется, увлекся. Ну, значит, льдину понесло в океан, а потом?
- Потом военные катера догнали нас.
- Правильно... Хорошо... А теперь вы, стало быть, оседаете в Москве? Надолго ли, позвольте узнать?
Наташа подумала:
- Кажется, совсем.
- Почему "кажется"?
- Не знаю, - растерянно вздохнула Наташа. Но тут же собралась с мыслями, спросила: - А вас это пугает?
- Что пугает? - не понял Федотов.
- Ну, это непостоянство, - объяснила Наташа. - Здесь везде так: признаешься, что жена военного, - сразу отказ. Не хотят связываться с кочевниками.
Федотов усмехнулся:
- Слово-то какое: "кочевники"! Ну, я, извольте узнать, тоже из кочевников. Более десяти лет провел на севере. Да, да, у самой Обской губы. Даже у медведя в лапах побывал. Вот глядите, пожалуйста. - Он отвернул воротник и показал крупный шрам от самого уха до ключицы. - Видите? Спасибо, охотники подоспели... Потом - фронт, ранение в спину. А положеньице! От медсанбата отрезаны. Ни медпункта, ни хирурга. Девочка-терапевт операцию делала. Представляете? Я командую, стиснув зубы, она делает. Два осколка вынула. Закончила, отдышалась и говорит: "Теперь дурой не буду, обязательно хирургию освою". Сейчас в Заполярье живет. На Рыбачьем. В прошлом году месяц у нас гостила. Консультировалась, лекции слушала. Оставлял еще, хотел, чтобы в больнице для практики поработала. Да разве дадут? Телеграмма за телеграммой: "Без вас не можем, приезжайте немедленно". А тут, видите ли, "кочевники"! Не хотят связываться! - Он возмущенно покачал головой и хлопнул руками по коленкам. - Ладно, поговорим в больнице. Не посчитайте за труд, голуба, прийти завтра.
- Пожалуйста, как вам угодно, - с признательностью ответила Наташа.
После чая профессор помог ей одеться и напомнил:
- Приходите, голуба, непременно.
Утром в половине десятого Наташа была уже в новой городской больнице. Молодая женщина подала ей белый халат и проводила в кабинет главврача. Федотов вышел из-за стола, поправил пенсне и предложил Наташе стул как старой знакомой.
- Так вот! - воскликнул он громко, будто перед большой аудиторией, и зачем-то пошел к столу. Когда вернулся, опять поправил пенсне и произнес уже тише: - Будем говорить, Наталья... Как вас по батюшке?
- Мироновна.
- Да, Наталья Мироновна. Значит, море, льдины, тайга... Ни главврача тебе, ни профессора. Одна во всех лицах, как бог. А знания, знания какие нужны! Ну что ж, засучивайте рукава, голуба. Нового в медицине много. Будем штурмовать, как говорят военные. И уж если придется опять в тайгу...
- Что вы? - удивилась Наташа. - У меня, понимаете, сын болен. Ему нельзя...
Федотов остановил ее движением руки.
- Я все, все знаю. Можете не объяснять.
Он вызвал заведующую терапевтическим отделением Дору Петровну, невысокую, полную, с красивым серьезным лицом женщину. Знакомя ее с Наташей, сказал:
- Вот вам новый терапевт. С края земли человек приехал. Жена офицера.
Заведующая окинула Наташу долгим изучающим взглядом, спросила с явным беспокойством:
- Вы же временно? Не успеете освоиться, опять улетите?
- Постараюсь не улететь, - оказала Наташа.
- Все вы так говорите.
- Стон, стоп, стоп! - Профессор вскинул голову и подошел к Доре Петровне. - Вы говорите, улетит. А куда, позвольте опросить? На Луну?.. На Марс?.. А уж если случится, и там нашим людям врач нужен. И не какой-нибудь, а умный, с опытом. Так-то вот!
Заведующая поджала губы, как бы говоря: "Ну что ж, могу принять, если будет приказ".