- Ждать я не буду! Я сам должен быть там!
- Боишься уступить эту честь? - усмехнулась Лия - Лемех Лемперт тоже хочет быть там первым…
Конечно, лучше бы она этого не говорила. Он шагнул к ней и с дрожью в голосе проговорил:
- Вот именно, поэтому я и должен быть там первым! Чтоб такие, как Лемперт, не испоганили землю, которую дали нам… честным людям…
- В таком случае, - ответила Лия, отвернувшись, - запомни: если уедешь, сына у меня больше нет! Можешь и не писать мне ни с дороги, ни с места… Кончено! И отец, знай это, думает так же…
Лия искоса взглянула на сына и поняла: все равно он уедет.
- А во-вторых, - добавила она, - знай: если ты уедешь, я этого не переживу…
4
Прошло несколько месяцев, и от Семена не было никаких известий. Отец заметно осунулся. В бороде засеребрилась проседь.
- Ехать надо, и кончено! - советовали биндюжники, присматриваясь к своему товарищу. - Тут, без сына, тебе, видать, с собой не сладить…
Все чаще и смелей заговаривал Азриэль с женой:
- Надо ехать! - твердил он. - Кончено! Ничем не поможешь.
Лия молчала. Проходили дни и недели, а от сына по-прежнему не было вестей.
- Нет у меня сына! - твердила Лия. - Если он мог взять и уехать, я его знать не желаю…
Спустя полгода, уже зимой, пришло первое письмо.
Он помнит, писал Семен, что родители отреклись от него и просили его не писать. Тем не менее он считает своим долгом сообщить, что давно прибыл на место, живет и работает. Жизнь не легкая. Но он ни о чем не жалеет.
Наоборот, все оказалось гораздо интереснее, чем он предполагал. Работы очень много как раз по его строительной специальности. А это - главное. Особенно дорого ему то, что место новое, что все приходится начинать с самого начала и что он - один из первых зачинателей.
Вот и все, что было в этом письме. Отец говорил, что надо немедленно ответить, но Лия не разрешила.
- Мое слово твердо! - говорила она.
Ее все еще не покидала тайная надежда, что своим упорством ей удастся сломить упорство сына и он вернется.
Но тут на нее свалилось горе. Однажды в морозный день биндюжники привели коня и сани старого Черновецкого. Почуяв недоброе, Лия, как была, без шали, выбежала из дому. В санях, накрытый рогожей, лежал ее муж.
- Вез железо, - рассказывал один из возчиков. - Весь день был какой-то сам не свой. Дорога под гору… У коня подкова отлетела. Конь поскользнулся, сани накренились, и огромный ящик железа - прямо на него…
- Даже охнуть не успел! - добавил второй и опустил голову.
На следующий день Азриэля похоронили.
* * *
Лия не выдержала. К тому же она жестоко простудилась- врачи установили двустороннее воспаление легких. Приехала, вызванная телеграммой, из Шполы старшая сестра Лии, которую она не видела уже много лет, - рыхлая старушка с выцветшими, постоянно слезящимимся глазами.
Ежедневно приходили врачи. Однажды они сказали сестре Лии:
- Принимая во внимание возраст больной - за пятьдесят, а также все, что она пережила за последнее время, надо быть готовым ко всему…
Как раз в эти дни собрался наконец в путь Лемех Лемперт. Он отделался от первой жены, обещав высылать ей деньги, вторую жену оставил дома. Он, видимо, прослышал, что лето на Востоке дождливое, а зима не такая уж суровая, и решил, что лучше всего ехать зимою.
Он будто бы собирался поселиться в одном из вновь организуемых колхозов и даже подал заявление.
Соседи слышали, как он говорил жене:
- Проезд в один конец уже обеспечен… Что я на этом деле теряю? Пронюхаю… Понравится - ладно… А нет, так я уж как-нибудь вернусь. Из своего кармана докладывать не придется…
Перед отъездом Лемех зашел к Лие - может быть, она передаст привет сыну. Никем не замеченный, вошел он и остановился на пороге. В душной комнате остро пахло лекарствами. Два врача, один постарше, второй - совсем молодой, сидели у кровати. Лия лежала в забытье. Сестра ее стояла у изголовья понурившись. Врачи бесшумно поднялись, переглянулись, отозвали сестру Лии в сторону.
- Будьте готовы ко всему… - донеслось до Лемперта…
"Видать, не придется привета передавать…" - Лемех так же незаметно, как появился, вышел из комнаты.
В ту же ночь он уехал.
5
- Знают они много, твои врачи! - говорила Лия Черновецкая сестре, когда кризис благополучно миновал. - Выдумали тоже, умирать… Нет, мы, Черновецкие, не из жидкого теста. Нас не сломишь!
Прошла неделя-другая, и Лия встала на ноги. Исхудавшая за время болезни, она казалась выше. В иссиня-черных волосах замелькало серебро. Сейчас она чувствовала себя совсем одинокой. Сестра уехала к своим детям и внукам.
Потянулись унылые, безрадостные дни.
Время от времени в городе устраивали доклады и лекции, посвященные вопросам переселения в Биробиджан. На одну такую лекцию однажды заглянула и Лия. Может быть, думала она, удастся узнать что-нибудь о сыне.
На крайней скамье, у самого выхода, уселась она с таким видом, будто готова была в любую минуту покинуть этот большой, переполненный зал. Рядом с нею видела коротко остриженная женщина с добрыми серыми глазами на полном лице. Они познакомились. Это и была Поля Берман. Оказалось, что Поля Берман жила на той же Дворцовой улице, что и Лия, только в противоположном конце.
Невысокая Поля то и дело приподнималась со скамьи, чтобы лучше разглядеть оратора - немолодого человека в очках.
- Из Москвы приехал, - с важностью шепнула Поля.
Голос у лектора был хоть и глуховатый, но достаточно громкий, и каждое слово его отчетливо слышали в притихшем зале. Время от времени то в одном, то в другом конце раздавался чей-нибудь шепот:
- Вы слышали, там уже кое-что отстроили?
- Это уже - район!
- Ну, дело верное!
Лектор рассказывал, что Биробиджану оказывают большую помощь трудящиеся Москвы, Ленинграда, Харькова, Минска и других городов. Правительство ассигнует значительные суммы на освоение природных богатств, на развитие промышленности и сельского хозяйства.
- Для этого, - говорил он, - там имеются все необходимые условия. - И, обернувшись к карте, он стал подробно рассказывать о Дальнем Востоке, о Биробиджане.
- Слыхали? - говорила Поля Лие, когда они поздно вечером возвращались домой. - Это, оказывается, богатые места. Я и не знала. В Крыму, говорят, почва каменистая и воды нет, а там всего вдоволь и земля нетронутая. Слыхали, какие там горы, реки, леса!
Лия, еще слабая после болезни, шла медленно, кутаясь в темную шаль, и молчала. Поля недоуменно поглядывала на нее. Сама она была чрезвычайно взволнована всем услышанным.
- А что вы скажете о рыбе, - восторженно говорила Поля. - Слыхали, там ею кишат реки. А тут завалящий карась - редкость…
- Даже если не все, что он говорил, - правда, - наконец глухо промолвила Лия, - все же это интересно.
Поля не поняла, говорит она серьезно или издевается. Она все не могла успокоиться.
- А что вы скажете про эти сокровища в горах - и золото, и уголь, и…
- Золото и уголь? - переспросила Лия. - Они, скорее, не в горах, а глубоко в земле…
- Неважно где, - нетерпеливо перебила Поля. - Главное - что они есть! Я всего не запомнила, о чем он там еще говорил - известь и…
- Что и говорить, - золотые горы! - сказала Лия, и на этот раз Поля явственно почувствовала насмешку в ее голосе.
- Вы что же, не верите? - удивленно спросила она и прибавила с досадой: - Зачем же, в таком случае, ходить, слушать?
- Разве это кому-нибудь запрещено?
- Нет, конечно, - со злостью ответила Поля. - Глупости говорить тоже никому не запрещено…
Лия остановилась и смерила ее взглядом.
- Не знаю, кто из нас говорит глупости…
Женщины поругались бы не на шутку, но, оказалось, что они уже стояли у двора Лии. Та сухо кивнула и вошла в дом.
Оставшись одна, Лия стала вспоминать все, что услышала о тех местах, куда уехал ее сын. Она ничего о них не знала. А Сема, подумала она, знал больше, раз туда поехал. Но почему же, ломала она голову, почему нет ни звука от него? Он не ответил даже на то письмо, в котором она сообщала о смерти отца. Правда, кроме этого, она тогда ничего не написала…
Лия стала жадно ловить каждую новую весточку о тех местах, куда уехал ее сын.
Спустя некоторое время в городе появилось несколько человек, приехавших оттуда. Лия кинулась к ним.
Однажды, возвращаясь от одного из них, она заметила на противоположной стороне узкой улицы Полю и окликнула ее.
- Что же, - спросила она, отходя с Полей за угол, чтобы не мешать прохожим, - вы все еще верите в золотые горы, обещанные вам? Вот послушайте, что говорят люди, побывавшие там.
- Кто-нибудь вернулся? - удивленно и испуганно спросила Поля.
- От одного такого человека я и иду.
- Кто он?
- Это неважно. Вы его не знаете.
- Но что он рассказывает?
Лия доверительно коснулась Полиной шали.
- Во-первых, это еще совершенно необжитые места. Глушь. Можно проехать сотни верст, и ни одного селения…
- А то, что рассказывают о горах, о реках, о рыбе? - недоумевала Поля.
- Все это, говорит он, может быть, и правда, но там ни пройти, ни проехать… Туда, говорит, привезли новехонькие машины, и как застряли они в грязи, так и не вытащили их оттуда…
- Что же там, топи такие?
- Не приведи бог…
- Не пойму, как там люди живут? - удивлялась, не веря, Поля.
- А лес, - торопилась рассказать Лия, - лес там вовсе не похож на наши леса, и зовут его не так, как у нас. Там это - тайга. И тянется она без конца без края на тысячи верст…
- Стало быть, правда, что рассказывают и о лесе, тамошнем богатстве, - перебила Поля.
- Да-а… Особенно богата тайга эта комарьем… От комаров нет спасенья.
- Но солнце, - не успокаивалась Поля, - правда ли, что солнце там греет одинаково и зимой и летом?
- Солнце? Солнце, говорит он, действительно могло бы греть круглый год. Да беда в том, что лето дождливое, а зимой дуют ветры, и такие морозы, каких у нас, на Украине, никогда не бывает - до пятидесяти градусов…
- До пятидесяти градусов!
- Вот вам и зима, и лето, и золотые горы… - закончила Лия, выразительно глянув на Полю.
Поля пожала плечами. Собралась уже уходить, но вдруг остановилась:
- Не правда ли, вы тогда не поверили тому, что рассказывал докладчик в очках, из Москвы?
- Я вам сразу же сказала…
- Ну вот… А я вашему знакомому не верю, совсем не верю… Передайте ему, пожалуйста, от моего имени, что он врет…
- Помилуйте, человек только что оттуда!
- Вот именно, потому что оттуда… А чего же вы хотели, - чтобы он хвалил те места? Ведь он же удрал!
- А почему он в самом деле удрал? От добра не бегут.
- Не каждый, - сказала Поля, - знает, где оно - добро…
Они помолчали. Видя, что Лия остается при своем мнении, Поля добавила примирительно:
- Возможно, что слова о золотых горах преувеличены. Но те, что рассказывают о сплошных топях, тоже выдумывают! Не так страшен черт, как его малюют… Знаете, что я вам скажу: надо побывать там самим, тогда незачем будет слушать всякие россказни…
Дома Лия долго не могла найти себе места. Работа валилась из рук. Она не знала, что и думать.
После долгих раздумий и колебаний Лия отправила сыну письмо. Это было длинное, подробное письмо, в котором она рассказывала сыну о болезни, от которой до сих пор не может оправиться, о своем одиночестве, и в последний раз просила его вернуться домой…
"Не может быть, - думала она, - чтобы теперь он не вернулся…"
6
Прошел месяц-другой. Ответа на письмо не было. Между тем вернулся Лемех Лемперт. В тот же день Лия отправилась к нему. Потом она долго не могла забыть, как ошеломил Лемперта ее приход. Он стал пятиться к стене, закрывая руками лицо, словно не верил своим глазам.
- Что случилось? - спросила Лия жену Лемеха. - Что с ним?
- "Шма Исроэл!" - повторял Лемех. - Это вы Лия?
- А кто же еще? - ответила она. - Что с вами? Или я так изменилась? Не узнаете?
- Значит… стало быть, вы… Живы, стало быть? - все еще дрожа, пролепетал Лемех, осторожно шагнув ей навстречу.
Лия вспыхнула.
- А вам кто-нибудь разве говорил, что я…
- Ну, как же… Люди рассказывали… Приезжали и рассказывали…
- Кто приезжал? Кто рассказывал? - наступала Лия.
- Мало ли кто… Там, в Биробиджане…
- В Биробиджане?!
- Ну конечно! Сам слыхал… Чуть ли не полгода тому назад, вскоре после того, как я туда приехал…
- Но кто? Кто рассказывал?
- Не помню! Мало ли туда едет народу…
Когда оба пришли в себя, Лия, замирая от страха, спросила о сыне. Ей очень не хотелось говорить об этом с Лемехом, но что делать, - он был единственным, кто мог ей что-нибудь рассказать.
Да, отвечал Лемех, он видел его, сразу же по приезде. Как он выглядит? Вырос за это время чуть ли не на голову, плечи раздались вширь - настоящий гвардеец! Уважают его в Биробиджане, даже сказать невозможно, как! Назначили начальником какого-то строительства. Шагает в резиновых сапогах по болотам, всем и каждому показывает: вот тут будет театр, тут школа, а там - горсовет… Ни о чем другом, кроме строительства, думать не хочет и радуется так, как будто все это он уже сам построил…
- Почему же он не отвечает на мои письма? - нетерпеливо перебила Лия. - Я писала о смерти отца, потом еще писала…
- Почему не отвечает? - удивился Лемех. - Но как же он мог вам отвечать…
- Неужели он все еще думает, что я не хочу получать от него писем? Ведь я писала…
- Нет… Я имею в виду другое.
- Что?
- Он знает…
- Что он знает?
- Что вы…
Страшная мысль мелькнула в голове Лии.
- Что вы такое говорите, Лемех? - крикнула она.
- Ну конечно! - с облегчением вздохнул Лемех, увидев, что она поняла.
- Как, как он узнал?
- Говорю же вам… Он сам мне рассказывал… Откуда же мне было знать? - сказал Лемех, а глаза его беспокойно бегали, избегая взгляда Лии.
Лия тяжело опустилась на стул, долго молчала, наконец она тихо проговорила:
- Ну, и как же он отнесся к этому?
- Да как же он мог отнестись? "Нет у меня, - сказал он, - стало быть, больше ни отца, ни матери…"
- А о возвращении вы говорили с ним?
- Ну, а как же!
- И что же?
- Об этом он и слышать не хочет! Куда, говорит, возвращаться? К кому? Да если бы и было к кому, сказал он, отсюда я не уеду. Так и сказал.
- Что же, там действительно так хорошо?
- Если "трудно" - это хорошо, то там неплохо…
- Значит, он не уедет, раз там трудно? Да?
- Этого я вам сказать не могу! - признался Лемех.
Лия поднялась и направилась к двери. Но на пороге она остановилась.
- Да. Скажите, пожалуйста, а сейчас, перед отъездом, вы его видели?
- Видеть не видел, но слышал…
- Что?
- Слышал я… Вы только не пугайтесь, не принимайте близко к сердцу… Возможно, что все это пустяки.
- Что случилось? Не тяните!
- Когда начались бои на границе, у железной дороги, то есть у КВЖД, - читали, наверное, в газетах, - сын ваш стал упрашивать, чтобы его послали туда…
- Куда?
- В армию. В самый огонь. Его с работы отпускать не хотели. А он твердил свое: я приехал сюда строить, я не желаю чтобы мне мешали. Огонь надо гасить вовремя, говорит…
- И что же?
- Ему говорили: ты делай свое дело, а гасить огонь есть кому и без тебя. Но он и слушать не хотел: он сам должен быть там.
- Да! - вздохнула Лия. - Конечно, везде он должен быть первым…
- Словом, он добился своего. Его послали.
- Послали?
- Да. Что с ним дальше было, не знаю. Пока что, говорят, он еще не вернулся…
- Значит, может быть, - тихо проговорила Лия, - что… Об этом там не говорили?
- Кто знает?
- Не может быть! Не верю я! - Лия вдруг поднялась во весь рост, стукнула тростью об пол, закричала: - Я его разыщу!
В комнату вбежала перепуганная жена Лемеха.
- Вы лжете, Лемех! - кричала Лия. - Сема… Мой Сема жив!
Распахнув двери, Лия в разметавшемся темном платке выбежала во двор - как будто вылетела большая черная птица.
7
Через несколько дней, в конце августа 1930 года спустя два с лишним года после отъезда Семена, Лия уехала в Биробиджан.
Две недели в дороге она пролежала на жесткой полке в общем вагоне, и ей все время казалось, что сейчас с нею случится обморок. От непривычки к езде, от беспрестанного стука колес, частой смены пассажиров - мужчин, женщин, военных и штатских, то и дело входивших в вагон и выходивших на каких-то не известных ей станциях, - у нее кружилась голова. Бывали минуты, когда она думала, что не выдержит, не доедет. Больше всего она боялась, что умрет не так, как умирали все ее близкие, умрет на колесах, по пути в неведомые края, среди гор, рек и мрачных, как преисподняя, туннелей…
Одно только было хорошо: никто из пассажиров не обращал на нее внимания и не приставал с расспросами. Она почти ничего не ела - не хотелось, лежала, неотступно думая о своем, и тихо стонала от непрекращающейся головной боли.
Примерно на пятые сутки в вагон вошел пожилой военный с миловидной молодой женщиной и девочкой с золотистыми косичками и васильковыми глазами. Они заняли освободившееся место напротив Лии. Девочка, освоившись, уже на следующий день стала тормошить Лию:
- Бабушка, а бабушка, почему ты с полки не слезаешь? Ведь ты заболеешь, если будешь все время лежать…
Девочка часами простаивала у окна, восхищаясь всем, что видела, и то и дело звала отца, мать и Лию:
- Смотрите, смотрите! Чего вы не смотрите? Какие горы высокие! Ой, как страшно!
- А вон березки… Сколько их, мама! Одни березки- и внизу, и на горе…
- Сейчас большой город будет*! Папа, смотри, какие высокие трубы…
Отец и мать нехотя вставали, смотрели в окно и тут же снова садились: читали или играли в домино с соседями по вагону. Лия не трогалась с места.
Родители девочки были славные люди. У них нашлись для Лии порошки от головной боли. Особого облегчения порошки не принесли, но она была им благодарна за внимание.
Узнав, что Лия едет в Биробиджан, отец девочки, Иван Григорьевич, - так к нему почему-то обращалась жена, - произнес с большим уважением, относившимся то ли к Биробиджану, то ли к Лие, ехавшей туда.
- Знаю. Знаю, как же…
- Как, и вам известно о Биробиджане? - удивилась Лия.
- Что же тут удивительного? - не понял военный. - Об этом пишут в газетах.
- Недавно уехал туда один наш знакомый из Ленинграда, - вмешалась в разговор его жена.
- Строитель, - добавил Иван Григорьевич. - Его послали туда.
- И мой сын уехал. Тоже строитель. Его не посылали, он сам уехал, - сказала Лия.
- Давно? - спросила жена военного.
- Вот уже два года.
Иван Григорьевич, прищурившись, глядел на Лию.
- А вы, наверное, противились, не отпускали?