- Откуда вы знаете? - изумленно взглянула на него Черновецкая.
- Ведь так? - улыбнулся военный. - Старики всегда с трудом отрываются от насиженных мест. А молодежь стремится к новому. И правильно. Биробиджан - новое, большое дело!
Лия слушала и все больше изумлялась. Иван Григорьевич, русский человек, говорил об этом совсем как ее сын.
Девочка, стоявшая у окна, вдруг с таким восторгом захлопала в ладоши, что родители быстро встали и даже Лия рискнула подняться с места и глянула в запыленное стекло.
- Байкал! - радостно воскликнула девочка. - Смотрите, вот он, Байкал!..
В распахнувшейся раме расступившихся голубоватых гор с едва заметными на фоне неба белоснежными вершинами Лия увидела зеленоватую, ослепительно сверкавшую на солнце водную гладь… Казалось, поезд мчится прямо по воде… У Лии закружилась голова. Она упала.
Пассажиры, стоявшие у окон, бросились к Лие. Девочка забыла о Байкале и в страхе опустилась перед ней на колени.
- Бабушка! Что с тобой?
Пассажиры с трудом привели Лию в чувство.
Теперь она уже совсем не вставала с места. Даже девочка боялась ее тревожить и старалась как можно тише выражать свой восторг, чтобы с бабушкой опять чего-нибудь не случилось. Впрочем, спустя двое суток, девочка и ее родители вышли на одной из маленьких станций. Прощаясь, Иван Григорьевич сказал:
- Я буду недалеко от ваших мест. При случае с удовольствием наведаюсь.
Теперь, когда она осталась одна, тяжелые мысли стали еще тяжелее. Вспоминался покинутый родной город, домишко, доставшийся ей от родителей, кладбище, на котором остался Азриэль… Думала она и о своей сестре из Шполы. До болезни Лия не виделась с нею шестнадцать лет. А ведь от Шполы до Кировограда меньше суток езды. Сейчас Лия едет уже которые сутки, а конца все не видать. Конечно, сестру свою она никогда больше не увидит… А увидит она своего сына? Найдет ли она его?
* * *
- Это оно и есть? - спросила Черновецкая, выходя из вагона и с трудом ступая отвыкшими от ходьбы ногами. - Это и есть Биробиджан?
Она обращалась к Берманам. Они стояли одни на платформе, на которой не было даже станционного здания. Куда-то вдаль убегали рельсы.
Поля и Даниил ехали с тем же поездом. Но в Москве они не смогли попасть в один вагон и только время от времени заходили проведать Лию.
- Стало быть, это и есть Биробиджан? - удивленно повторила Лия, когда поезд, хрипловато прогудев, уехал, оставив их одних с узлами на станции.
- Очевидно… - проговорил Даниил, озираясь по сторонам, и вдруг хлопнул себя по мясистому носу.
- Что с вами? - удивилась Лия.
- Не знаю… Укусила какая-то чертовщина! Муха, что ли…
- Это, должно быть… - начала Поля, но, не договорив, схватилась обеими руками за лицо.
- Ага, - догадалась Лия, - это, наверно, и есть биробиджанский "гнус"! Стало быть, и в самом деле приехали!..
Занятые первой встречей с местными комарами, они и не заметили, что кто-то обращается к ним.
- Вы переселенцы? - спрашивал какой-то небольшого роста человек на кривых ногах, в резиновых сапогах, чуть ли не до верху забрызганных грязью.
- А если переселенцы, так что? - раздраженно отозвалась Поля. Человек почему-то не внушал ей доверия.
- Да-да, переселенцы! - сказал Даниил, смущенный неожиданной резкостью жены, надеясь на то, что этот человек отведет их куда-нибудь, где можно будет укрыться от этих комаров.
- Чего же вы молчите? Так бы и сказали! Пойдемте, я отведу вас на переселенческий пункт.
- Это что еще такое? - насторожилась Лия.
- Это вроде гостиницы для переселенцев. Идемте!
При этом он деловито оглядел ноги новоприбывших.
На Поле были поношенные туфли на низких каблуках, на Данииле - легкие ботинки. Человек сокрушенно покачал головой и обратился к Лие:
- У вас, бабушка, такое длинное платье - не вижу, что у вас на ногах.
- А какая разница? - обиделась Лия.
- Большая разница! - ответил тот. - Если у вас сапожки вроде моих, это еще куда ни шло. Но если вы, извините, ходите в таких же гамашах, как они, то нам с вами будет нелегко… Ну, да ладно, придется, видать, двинуться дальним путем.
- А какой это дальний путь? - спросила Берман.
- Путь такой, что шагать немного дольше, но зато вы не оставите своих ботиночек в грязи.
- Неужели такая грязь?
- Грязь грязи рознь! Вот поживете, сами увидите, что без таких сапог, как у меня, здесь не обойтись. Пошли! Идите за мной.
- Боже мой! - вскрикнула Лия, как только, вслед за провожатым, сошла с песчаной насыпи.
- Что такое? - испугались Поля и Даниил.
- Боюсь идти дальше! - Лия повернула обратно.
- Почему? Господь с вами! - удивилась Поля.
- Боюсь! - кричала Лия. - Земля качается, как опара… Живьем проглотит…
- Не бойтесь! - успокоил провожатый. - Из этой опары когда-нибудь хороший хлеб будет. Не обращайте внимания! Шагайте… Привыкнете… Вы только за мной, след в след, идите. Куда я, туда и вы…
День был на исходе. Моросил долгий мелкий дождик, и вдали едва различались контуры домов. Многие были в лесах и казались издали, сквозь частую сетку дождя, остовами каких-то фантастических судов.
Даниил шел за провожатым, ему вслед ступала Поля, чутко прислушиваясь к тяжелым шагам шедшей за ней Лии. Но вдруг шагов не стало слышно.
- Лия! - тревожно крикнула Поля.
Та не отвечала. Поля обернулась и увидела, что Лия стоит, опираясь на свою палку, и смотрит в сторону раскинувшегося вдали поселка.
- Погодите! - крикнула Поля ушедшим вперед мужчинам. - Лия, помочь вам? Не можете пройти?
Но та стояла как вкопанная и, казалось, ничего не слышала. Поля подошла к ней.
- Что с вами? Чего вы стоите?
- Ничего, ничего! - ответила Лия и вдруг расплакалась. - Скажите, Поля, разыщу я здесь своего сына?
- Господь с вами! Ведь мы же только что приехали! Погодите!..
- Кто знает? - сказала Лия, вытирая слезы. - Но все-таки хорошо, что я уже здесь. Вы понимаете, Поля? Вот я стою, смотрю и не могу оторваться. Наверно, и Сема тогда стоял на этом месте… А там, видите, строят дома. Может быть, он строил их и лазил там? Мне кажется, я вижу его и на той горе… - Лия указала на дальнюю сопку. - Наверное, он был там не раз. Не может быть, чтобы высилась гора и чтоб он на нее не взобрался. Ведь я его знаю…
И, опираясь на палку, Лия пошла следом за Полей по зыбкой земле.
8
Медленно тянулись унылые дождливые дни, первые дни на новом, необжитом месте. Даниил и Поля сразу же пошли работать на строительство: он - столяром, она - на подсобную работу.
В столовой на той же стройке стала работать и Лия и вскоре прославилась как искусная повариха, умеющая "из ничего" состряпать замечательные блюда.
Квартиру, только что оштукатуренную, еще сырую комнату, им предоставили на троих. Все они, сказали им при этом, из одного города, вместе ехали сюда, пусть некоторое время и поживут вместе. Может, придется еще кого-нибудь поселить к ним на время, не беда… В тесноте, да не в обиде. Это ненадолго.
- А мне, по правде сказать, было бы только где голову приклонить, - ответила Поля.
- Лучшего нам пока и не надо! - подтвердил добродушный Даниил.
Лия вообще молчала: ее это беспокоило меньше всего.
Недостроенный дом стоял на окраине поселка, в котором уже отчетливо намечались контуры будущего города. Неподалеку от дома высились две сопки. Одна из них была довольно высокая.
На работу уходили очень рано, возвращались поздно вечером усталые, и ночь проходила незаметно.
По соседству стоял большой барак. В нем жили строители. Были тут и евреи, недавно приехавшие из Белоруссии и Украины, и русские, и украинцы. Большинство было без семей, а некоторые жили уже с женами и детьми.
Вечером, после работы, соседи готовили ужин во дворе и подолгу сидели у огня. Разговаривали о своих делах, а пламя выхватывало из темноты то одно, то другое лицо, то несколько лиц сразу…
Тогда Лия и узнала, что многие работавшие на стройке знают ее сына. Все они хорошо говорили о нем. Особенно дорог стал для Лии один человек, старый плотник, мастер на все руки, Василий Петрович Дубов, один из лучших работников на стройке. Василий Петрович был местным старожилом. Он давно, еще с русско-японской войны, поселился здесь, имел свой небольшой, почерневший от времени, но крепко сбитый домик, всегда чистый и опрятный. Две его старшие дочери вышли замуж и имели свои дома. Один сын работал в паровозном депо в Облучье, другой - в Благовещенске. Остались с Василием Петровичем только жена - Домна Селивановна, высокая, очень полная женщина, вечно хлопотавшая по хозяйству, и две младшие дочери-подростки, которые ей помогали.
В доме Василия Петровича было просторно. Одна светелка, в которой прочно держался запах засушенных цветов, вовсе пустовала, и ее-то однажды Василий Петрович предложил Лие, пока она не получит отдельную комнату.
- Не дело это, - говорил Василий Петрович, часто заглядывавший в небольшую, еще сырую комнату, где Лия жила вместе с Даниилом и Полей. - Тут и не отдохнешь после работы. Как же так старому человеку? Пустует у меня светелка, окажи милость, переселяйся пока…
Лия поблагодарила, но отказалась. Нехорошо, казалось ей, оставлять Даниила с Полей, да и не хотелось стеснять людей.
Однажды, придя с работы, Лия не на шутку испугалась, не найдя в комнате своих вещей. Но Поля тут же ее успокоила.
- Без вас приходил Василий Петрович. Он и забрал ваши вещи к себе.
- А вы где были? - рассердилась Лия.
- Я тоже считаю, - спокойно ответила Поля, - что вам на первых порах там будет лучше…
Лия переехала к Василию Петровичу. По вечерам, после работы, когда вся семья сидела за чаем, Василий Петрович рассказывал Лии о ее сыне:
- Полюбился он тут нам, - говорил старик, попивая чай. - Светлая голова и руки золотые. Все умел делать, за что ни возьмется, все, бывало, кипит под руками.
Это подтверждала и Домна Селивановна и даже девочки-подростки, которые тоже знали Сему.
Лия приходила к Даниилу и Поле и пересказывала им все, что слышала.
- Не знаю, - говорила она, - быть может, мне это говорят, потому что я мать.
- Что вы! - перебила Поля. - И я, и Даниил тоже расспрашиваем всех о вашем сыне. И нам то же самое говорят, ведь так, Даниил?
- Ну и что, что же дальше, - вопрошала Лия и подносила платок к глазам. - Велико мое горе!..
Все рассказы о Семене обрывались на том моменте, когда начались бои в районе Китайско-Восточной железной дороги и он уехал туда.
Черновецкой сообщили, что в Сталинском совхозе работает тракторист Вольф Гиршман. Первое время Семен тоже работал в этом совхозе и крепко подружился там с Гиршманом.
- Может быть, он знает что-нибудь о вашем сыне? - подсказал ей как-то Василий Петрович.
Лия написала Гиршману. Спустя некоторое время, когда тот был в городе, она встретилась с ним пригласила к себе.
Это был высокий смуглый парень, выглядевший несколько старше своих двадцати лет и чем-то напоминавший Лие Семена, хотя тот был чуть повыше и пошире в плечах.
- Подружились мы с ним еще в пути, - рассказывал Гиршман, позвякивая ложкой в стакане с чаем.
Кстати, он, Гиршман, уехал из местечка в Винницкой области тоже против воли родителей. Он помнит, как тяжело переживал Семен разрыв с отцом и матерью, в особенности то, что мать даже не ответила на его письмо.
- Он очень мучился из-за этого, - сказал Гиршман. - Он часто говорил со мной об этом.
- А сейчас вы от него ничего не имеете? - спросила Лия.
- Сейчас? Когда Семен из совхоза переехал в Биробиджан, мы на первых порах переписывались. Потом он сообщил, что уходит в армию. И с тех пор я ничего о нем не знаю.
9
Работы было много, и Лия забывала о своем горе. Она встречалась с новыми людьми и чувствовала, что привыкает к ним, что-то ее связывает с ними как ни с кем до того. Раньше были люди, с которыми жила в одном городе, - соседи, знакомые. Но по-настоящему близкой была лишь семья - муж, сын.
Когда уехал сын, а потом умер муж, Лия осталась одна-одинешенька. Жизнь потеряла смысл. Оставалось одно - найти сына. Только за этим она приехала сюда. Но здесь появилось что-то новое: перед общим делом отступали понемногу личные горести и невзгоды.
Однажды за ужином, когда все пили из больших кружек густо настоенный на ягодах кисловатый пахучий напиток, к которому Лия с трудом привыкала, Василий Петрович сказал, утирая мокрые усы:
- Сходила бы ты, мать, к Верхову.
- Кто это?
- Парторг наш, разве не знаешь?
- А чем он поможет? - Лия безнадежно махнула рукой.
- Не говори, Андрей Петрович - человек хоть и молодой, но душевный… Поможет!
- Да знал ли он моего сына? И без меня у него дел много.
- Нет, мать, - решительно сказал Василий Петрович, отставив поднесенную к губам кружку. - Этого ты не говори. Коммунистам до всего дело есть.
Лия обещала обратиться к парторгу, не возлагая, впрочем, на это особых надежд.
Вечером следующего дня Василий Петрович спросил:
- Ну как, заходила к парторгу?
- Пошла я, а он занят. Людей, дел, вижу, много. Не до меня…
- Не принял?
- Может, и принял бы, не пошла я, Василий Петрович…
- Нет, мать, - недовольно проговорил старик. - Придется, наверное, мне самому тебя к нему проводить. Найдется у него время для твоего горя. Найдется!
- Да не знал он, Василий Петрович, сына. Чем поможет?
- А если сына не знал, тебя пусть узнает. А узнает, - поможет. Совет даст.
На следующий же день Василий Петрович привел Лию к парторгу.
- Вот, Андрей Петрович, - сказал он, - женщина наша, недавно приехала. Хорошо работает. Горе у нее большое, пособить надо.
- Та-ак, - внимательно взглянув на них, сказал парторг. - А ты, Василий Петрович, ей протекцию, что ли, оказываешь?.. Сама бы пришла…
- Не решается, - ответил Василий Петрович и ушел, оставив их одних.
Андрей Верхов был еще молод. На загорелом, сильно обветренном лице выцветшими казались густые белесые брови. Между ними, над переносицей, легла глубокая складка. Глаза были голубые, с веселыми искорками, внимательные, располагавшие к откровенному разговору.
Выслушав Лию, Верхов помолчал, потом спросил:
- Никто не знает, где он теперь?
- Кого ни спрашивала, никто.
- Да… - задумчиво проговорил парторг и вдруг вскинулся: - Вот что! Мейлаха Фукса знаете?
- Кого?
- Старика Мейлаха Фукса?
Мысль об этом человеке, очевидно, чем-то была приятна Верхову. Он поднялся. Медленно шагая по комнате и время от времени останавливаясь напротив Лии, откидывая непослушно спадавшие на лоб волосы, он рассказывал ей о Мейлахе Фуксе.
Это был старик лет семидесяти, удивительно крепкого, могучего сложения. Приехав несколько лет тому назад на станцию Тихонькая из Кременчуга, где он работал грузчиком, он с несколькими своими земляками отправился в тайгу искать, где посуше да повыше. Присмотрев подходящее место, переселенцы поставили там первый шалаш, а немного позднее - и первый дом.
Когда дом был готов только наполовину, он привез сюда свою жену, женщину тоже крепкую, хотя и невысокую, худощавую, не намного моложе его, и самую младшую, восемнадцатилетнюю дочку, очень красивую девушку, - все, что осталось от большой семьи: сыновей, дочерей, зятьев и внуков, разъехавшихся в разные концы страны.
Прошло немного времени, и люди, не знавшие раньше Мейлаха Фукса, не могли бы поверить, что этот старик и вся его семья не коренные местные жители, - так прочно осели они в тайге.
Неподалеку от дома Мейлаха колхоз поставил большую пасеку, первую в этих местах, и Фукс на старости лет стал пчеловодом.
- За всю свою жизнь, - говорит Мейлах Фукс, - я перетаскал на своих плечах немало добра для других. Пускай теперь, в старости, другие таскают добро для меня.
Мейлах говорит о пчелах. "Мои грузчики!", - так называет он их.
Мейлах Фукс и теперь возится со своими "грузчиками", а жена и дочь помогают ему. Дочь еще изредка приезжает в город за продуктами и для других дел, а Мейлах с женой почти не расстаются с полюбившейся им тайгой.
К этому человеку время от времени приезжал из Тихонькой Семен и проводил у него день-другой. Местные жители дали ему охотничье ружье, и Семен бродил с ним по тайге.
- Вот Фукс, наверное, знает что-нибудь о вашем сыне, - закончил Верхов.
- А может быть… может быть, его дочь? - с дрожью в голосе спросила Лия.
- Кто его знает? - неопределенно ответил Верхов, и смешливые искорки вспыхнули у него в глазах. - Может быть, и дочь…
Лия поднялась.
Верхов подробно объяснил ей, как найти Мейлаха Фукса.
10
В первый же выходной день Лия отправилась к Мейлаху Фуксу. Старики были дома, а дочь ушла на несколько дней в колхоз. Узнав, что Лия - мать Семена, старики очень обрадовались, усадили пить чай, угостили прозрачным душистым медом.
- Работа моих "грузчиков", - заметил Мейлах. - Семен не раз лакомился этим медом. Скучаем мы по нему, как по родному.
- Очень к нему привыкли! - добавила старушка. - Да и он к нам…
Лия всячески пыталась выяснить, не имеет ли это отношение к их дочери. Однако ни Мейл ах, ни жена намеков как будто не поняли, а спросить открыто Лия не решалась.
Одно было ясно: и здесь ничего неизвестно о сыне… С тех пор как Семен ушел в армию, он не давал о себе знать.
- Раз так, - Лия встала из-за стола, не допив чай, - я уже нигде и никогда ничего о нем не узнаю. Мне говорили, что у вас могут быть сведения о нем. Но уж если и вы не знаете… Извините, что отняла у вас время.
Старик преградил ей путь.
- Кто сказал, что я о нем знаю? - спросил он.
- Парторг, товарищ Верхов.
- Товарищ Верхов не говорит неправды. Я-то как раз и знаю…
Глаза у Лии вспыхнули надеждой. Старик кивком головы попросил ее следовать за ним. Они вышли из дома, и Мейлах Фукс привел ее на пасеку. Здесь, на огороженной поляне, стояли рядами окрашенные в желтоватый цвет ульи. Пахло тайгой и медом. Пасека была похожа на небольшую фабрику, где множество маленьких тружеников делали свое дело под наблюдением хозяина - великана.
Мейлах Фукс дал Лие сетку прикрыть лицо и стал водить ее по пасеке.
Лия следовала за Мейлахом, безучастно глядя по сторонам, нетерпеливо ждала…
- К чему вы все это мне показываете? - не выдержала она наконец.
- Отвечаю на ваш вопрос.
- Не понимаю! - удивилась Лия.
Старик подвел ее к одному из ульев.
- Вот видите? Смотрите. Где только они не летают, где не бывают мои "грузчики" за день! По всей тайге носятся, вон до тех далеких сопок… Ищут, берут мед с деревьев, с цветов, с трав… Но куда бы ни залетели, возвращаются они сюда…
- Да… Ну и что? - сказала Лия. - Какое же отношение это имеет к сыну? Пока что я ничего не понимаю!
- Сейчас объясню. И если вы его мать, вы поймете, - сказал старик. - Всю жизнь я был грузчиком в Кременчуге. Потом приехал сюда, в глушь, в тайгу, поставил пасеку, собрал пчел, без пользы летавших здесь, и сказал им: "Будьте, голубчики, моими "грузчиками", трудитесь! Складывайте здесь все, что соберете. И вам хорошо, и людям радость, не так ли?"
- Ну, и что же?… недоумевала Лия.