- Так вот, я говорю, пришел другой пасечник, покрупнее, чем я, дай ему бог здоровья, собрал всех нас, дал нам много богатой земли и сказал: складывайте здесь все, что соберете. Поняли вы меня?
- Все это хорошо, - ответила Лия. - Но при чем тут мой сын? Ведь вы говорили, что знаете что-то о нем.
Мейлах Фукс прошел несколько шагов, остановился.
- Вот потому-то я и знаю… Если вы хотите когда-нибудь его увидеть, ни в коем случае не уезжайте отсюда! Запомните совет, который дал вам Мейлах Фукс…
- Вы думаете, что если он приедет…
- Сюда он обязательно приедет. Через год, через два, через десять, но приедет! Не говорил бы я этого, если бы не знал вашего сына!
- И вы действительно в этом уверены? - с дрожью в голосе спросила Лия, думая о дочери пасечника. - Кто же вам так твердо сказал?
- Кто? Очень просто…
Сейчас он назовет имя дочери, и тогда все будет ясно. Но старик указал на улей, возле которого кружили пчелы.
- Они мне сказали… - Затем добавил: - И капля его меда есть уже на этой земле. Он сюда вернется…
* * *
Приехав домой, Лия не решилась зайти к парторгу - к чему? Но через несколько дней Верхов сам зашел к ней на стройку.
- Ну как? - спросил он. - Были на пасеке?
Она рассказала о том, что ей говорил пасечник.
Выслушав ее, Верхов широко улыбнулся.
- Чудной старик, - сказал он. - Я полагал, что у него есть более точные сведения… Но ничего, - успокоил он ее, - это не плохо, что вы там побывали…
И он обещал Лие сделать все возможное, чтобы помочь ее горю.
11
Проходили годы, надежда увидеть сына все слабела. Никаких известий о том, что он жив, где он, не было…
Умер старый пчеловод Мейлах Фукс. Лия была на похоронах. Неподалеку от пасеки и дома, который он своими руками построил в глухой тайге, улегся навечно бывший кременчугский грузчик. Там же, на похоронах, Лия увидела его дочь. Она и в самом деле была удивительно хороша. Но поговорить с ней Лия не решилась.
Вскоре после этого девушка уехала куда-то в другой город учиться. И Лия больше ничего о ней не слышала.
Не раз за это время она и сама собиралась уехать. Ничего и никого она уже, видно, здесь не дождется, решила она. Но каждый раз в решающую минуту ее удерживала мысль: куда, собственно, она поедет? К кому? Зачем? Где ей будет лучше, чем здесь? Она ловила себя на том, что ей жаль покинуть этих людей, этот новый, на глазах растущий город…
Это был уже довольно большой город, с мощеными оживленными улицами, с высокими зданиями в центре, с фабриками и заводами на окраинах, с электрическим освещением… Город стал центром области.
Когда работать в столовой на стройке ей стало трудно, Лия, которая в свое время неплохо шила, поступила на только что выстроенную швейную фабрику. Спустя несколько лет, почувствовав, что она не может ежедневно ходить на фабрику, Лия стала брать работу на дом в одной из артелей и целыми днями просиживала в своей небольшой, но светлой комнате за старинной, "зингеровской" машиной. Она давно уже не жила у Василия Петровича - получила отдельную комнатку в новом доме, построенном недалеко от дома старого плотника, которого и теперь часто навещала.
В Биробиджан прибывали все новые и новые люди, и каждый из них вкладывал свою долю труда в общее дело.
Так шли годы.
И вот началась война. И тогда, хотя Лия была уже не так одинока в своем горе, боль, тоска по давно потерянному сыну разгорелась с новой силой… Теперь она завидовала матерям, получавшим издалека конверты, сложенные треугольником. Будь Семен жив - и он прислал бы ей… Думая о своей соседке Мандель, Лия, как и прежде, считала, что счастливее ее, Лии, даже те матери, которые получали извещения о гибели своих сыновей: "Те, по крайней мере, знают, что с их детьми, за что они отдали жизнь".
12
Война была далеко отсюда, но ее яростный грохот, зловещие отсветы ее огня долетали и в эти отдаленные от фронта края. Каждый, и старый и малый, считал своим долгом работать не так, как всегда. Родина была в опасности…
Не жалела своих сил и Лия Черновецкая. Кроме шитья, которое она брала из артели на дом, до поздней ночи, а иной раз и до утра вязала она теплые чулки и варежки, вышивала платки, подрубала воротнички, шила затейливые кисеты.
И в артели, и дома, и даже в соседних домах знали, что никто лучше старой Черновецкой не умеет подобрать, упаковать и обшить посылку бойцу на фронт. Ей самой нравилась эта работа.
- Уж вы не беспокойтесь! - говорила она своим сотрудникам по артели или соседям. - Все будет сделано. Такую посылочку соорудим, что ее хоть через крышу швыряй, - ничего ей не будет, дойдет в полном порядке! Я сама все сделаю. Вы, никак, работаете, а я дома сижу…
Несколько раз она и от себя посылала скромные подарки на фронт: мало ли там молодых воинов, у которых нет матерей.
Однажды соседки уговорили ее вложить в посылку письмецо. Лия согласилась не сразу.
- К чему это? - говорила она. - Каждому ясно, что подарок от доброго сердца. А кто посла л, - не все ли равно?
И все же как-то она решила написать несколько слов. Она, писала Лия, не знает, кто получит ее подарок. Но кто бы он ни был, да будет ему известно, что шлет ему эти вещи от всего сердца старая женщина с Дальнего Востока, у которой никого нет. (Был у нее когда-то единственный сын, да куда-то пропал.) Но она посылает свой подарок с тем же чувством, с каким она посылала бы его родному сыну.
Она благословляет его, как родная мать, и желает счастья. И подписалась: "Лия Черновецкая".
Ответа она не ждала.
- Во-первых, - говорила она, - когда бойцу отвечать, до того ли ему. Пока соберется отвечать, мало ли что с ним произойдет: там поминутно жизнью рискуешь… Ведь война!
Это было в начале зимы. А однажды летом кто-то постучал в двери. Лия тяжело поднялась и пошла открывать. На пороге стоял паренек с озорными зеленоватыми глазами. Он держал брезентовую сумку, набитую газетами и письмами.
- Это не ко мне! - сказала Лия и притворила дверь.
До войны она аккуратно, дважды в год, получала весточки от сестры из Шполы. С тех пор, как началась война, вот уже скоро три года, она ни от кого не получала писем.
Однако парень постучал вторично.
- Нет, к вам! - сказал он. - Лия Черновецкая - вы?
- Я…
Дрожащими руками она схватила очки, потом выхватила из рук паренька письмо. Почтальон уже ушел, а Лия, не в силах успокоиться, все стояла у стола и разглядывала маленький треугольный конверт. Вдруг она тяжело опустилась на стул и заплакала. Почему это- первый конверт за все годы?.. За что она так наказана? Она могла бы получить его и от сына…
Немного успокоившись, Лия поняла, что это, очевидно, ответ на ту посылку с письмом, которую она отправила зимой.
Но она не торопилась открывать письмо. Столько времени ждала, - можно еще немного подождать… Она смотрела на треугольный листок и думала: вот она распечатает, развернет письмо и прочтет: "Дорогая мама…" Неужели это невозможно? Разве не могло так случиться, что Семен все эти годы скитался где-то в далеких краях, а когда началась война, пошел, как и все, на фронт… В артиллерию или в кавалерию…
И вот… однажды в его часть прибыла среди тысяч других посылка от Лии Черновецкой, ее, конечно, дали ему. Что тут невозможного? И, конечно, он ответил… И все! И наступит конец ее мучениям.
Так она долго сидела, не в силах оборвать сказку, которую, как малое дитя, сама себе рассказывала…
Наконец она не выдержала, открыла письмо. И вдруг сердце оборвалось и куда-то покатилось… "Дорогая мама!" Лия приглушенно вскрикнула.
13
Лия очнулась и затуманенным взором обвела комнату. Она не знала, сколько времени длился обморок. У ног лежало шитье, которое она, падая со стула, потянула за собой, а в складках материи - письмо.
Взяв себя в руки, Лия прочла листок от начала до конца, и ей стало стыдно, что она так поддалась мечте о невозможном.
Писал боец. Подарок и письмо, которые ему достались, говорилось в письме, дали ему право назвать ее, незнакомую женщину с Дальнего Востока, матерью… Пусть же она и дальше разрешит ему так называть ее. У нее, писал он, был сын, которого она потеряла. А у него были отец и мать, две сестры, брат, племянники и племянницы. Жили они в селе на Смоленщине. Сейчас у него никого нет. Узнал он, что немцы расстреляли всю его семью за связь с партизанами, и сейчас он остался на свете совсем один. Ее письмо было первым, которое он получил за все время войны, а на фронте он с июня 1941 года… Он благодарит ее за это сердечное письмо и за подарок. Он хочет и в дальнейшем переписываться с ней. Если она захочет, пусть напишет ему.
Звали бойца Николаем Певцовым.
Неожиданное, точно с неба упавшее, письмо потрясло Лию, всколыхнуло застаревшую боль и в то же время согрело ее - в ее жизнь вошло что-то новое, большое.
Да, ответила она ему на следующий день, она считает его своим сыном, как и всех, кто сражается на фронте. А теперь он ей особенно дорог. Ей, конечно, доставило большую радость его теплое письмо. Пусть он пишет ей, и если ему что-нибудь нужно, она постарается ему помочь.
Жизнь Лии теперь стала полнее. Она больше не чувствовала себя одинокой, как раньше. Сейчас она, как и другие, ожидала писем, писала сама и рассказывала знакомым, что ей пишут и что она собирается ответить.
Певцов аккуратно отвечал на все ее письма.
Войну он начал рядовым, писал он, а сейчас получил звание лейтенанта. Он разведчик, и ему часто приходится бывать в тылу у врага.
Лия уже привыкла к тому, что веснушчатый почтальон часто стучался к ней в дверь. Теперь она нетерпеливо ждала писем и беспокоилась, когда их подолгу не было.
- Видно, опять "в гостях" у немцев! - говорила она Поле Берман или Василию Петровичу, показывая им письма. - Хоть бы обошлось все благополучно! - добавляла она, вздыхая.
В одном из писем Певцов прислал свою маленькую фотокарточку, вырезанную из фронтовой газеты. На груди у него красовались медали и два ордена. У него были большие темные глаза под высоко взлетевшими бровями. Лии уже казалось, что он чем-то напоминает ее сына… И чем больше она приглядывалась к этому лицу, тем больше верилось ей, что это так…
Наглядевшись вдосталь на фотографию, Лия побежала показывать ее Поле и Даниилу.
- Не правда ли, Поля, этот Николай Певцов очень напоминает моего Сему? Ведь вы его когда-то видели в Кировограде…
Поля посмотрела, пожала плечами:
- Скажу вам… во-первых, я уже не помню, как он выглядел, ваш сын… Ведь он был еще мальчиком… Да и видела я его всего раз-другой. А потом, почему вам кажется, что он похож? Мне помнится, у вашего сына совсем другое лицо… Как ты находишь, Даниил?
- Нет, возможно, он и в самом деле немного похож… - примирительно сказал тот, желая сделать приятное Черновецкой.
- Да что вы говорите, "возможно"… - горячо возразила Лия. - Вы просто уже его забыли. Вы посмотрите - глаза! И волосы. Уж если я говорю, стало быть, знаю!
По ночам Лие снились путаные сны. В них самым причудливым образом переплетались лейтенант Певцов и ее сын…
Утром она приходила к Поле, рассказывала, что ей снилось, и та толковала эти сны к добру…
14
Постепенно Певцов занял прочное место в сердце и в мыслях Черновецкой. Нередко она ловила себя на том, что неотступно о нем думает: как там у него на фронте, не ранен ли, не случилось ли чего-нибудь?… Когда он долго молчал, она беспокоилась, думала об этом и днем, и по ночам. Этот чужой парень сделался ей так близок, что даже наяву его образ начал сливаться с образом ее сына.
Между тем письма перестали приходить. Прошел месяц, второй, а писем не было. Не иначе, думала Лия, случилось несчастье.
Наконец письмо пришло. Оно было из госпиталя и написано неровным почерком. Певцов писал, что в последний раз, когда он ходил в разведку, его тяжело ранили. Он чуть не попал в плен, его спасли товарищи.
Теперь он уже почти здоров. Недели через две-три его выпишут из госпиталя и дадут непродолжительный отпуск. Провести его он может где угодно. Но ехать ему, как ей известно, некуда.
Лия всюду носилась с этим письмом, читала и перечитывала его, ходила с ним к Поле и к Василию Петровичу. Давно уже не была она так счастлива, как в день, когда получила эту весточку.
В госпиталь она отправила телеграмму, где просила Певцова приехать к ней.
- Куда же еще ему ехать? - говорила она соседям. - Ведь у него никого больше нет!
Прошло немного времени, и прибыл ответ: он едет к ней…
В тот же день Лия привела Полю к себе в комнату. Они долго совещались, требует ли комната ремонта. Поля считала, что и потолок и стены еще вполне чистые. Но Лия решила побелить заново и комнату и коридор.
- Да, да! И коридор тоже! - решила она. - Надо, чтобы все сверкало!..
15
С тех пор как Лия Черновецкая поселилась в Биробиджане, ей почти ни разу не приходило в голову достать из сундука свои праздничные платья, сшитые еще в Кировограде, при жизни мужа. Сейчас, готовясь встретить гостя, она выглядела очень торжественно в старомодном шелковом платье, пропахшем нафталином, в черной шали, из-под которой выбивались серебряные пряди волос. Даже лицо ее как будто преобразилось, ожили глаза, и морщин, казалось, стало меньше…
Лия в последний раз поправила шаль, окинула беспокойным взглядом стены, аккуратно задернула подшитые кружевом занавески на окнах, глядевших на улицу, провела рукой по свежевыглаженной, накрахмаленной скатерти на столе и, вполне удовлетворенная, вышла из комнаты.
Прежде чем отправиться на вокзал, она, еле сдерживая волнение, поднялась к Поле, которая по случаю воскресенья не работала и хотела идти вместе с ней.
Уже третий день Лия ходила на вокзал встречать гостя, но, как разъяснили ей соседи, было еще рано.
Волнение ее с минуты на минуту нарастало. Сегодня, по всем расчетам, даже если поезд опаздывает, он должен приехать. У Лии было предчувствие, что на вокзал она идет в этот раз не напрасно.
- Ты поможешь мне его узнать, - сказала она Поле. - Ведь я тоже совсем его не знаю…
День был по-весеннему ясный, солнечный. Рельсы отливали плавленным серебром. По ту сторону линии высились крыши станционных зданий и домов разросшегося железнодорожного поселка.
С каждой минутой сердце у Лии стучало сильней. Время тянулось медленно. Чтобы хоть немного успокоиться, она стала говорить о посторонних вещах.
- Поля, - сказала она, - куда девался тот сарайчик, который, помнишь, был здесь, когда мы приехали?
Лия обвела близорукими глазами высокие станционные здания.
- Где-то там, должно быть, - ответила Поля, - может быть, снесли его совсем. Помните, какая тут была грязь? А земля, как опара, под ногами качалась… А комары… А глушь какая!.. Помните, Лия?
- Ну конечно, помню!.. Если бы мне тогда сказали, что на этом самом месте построят такой вокзал и тут будет столько народа, - разве я поверила бы? Сколько лет прошло с тех пор?
- Да… скоро четырнадцать…
- Неужели четырнадцать? - удивилась Лия. - Хотя, правда… Действительно, четырнадцать! - подтвердила она и вздохнула. - Значит, скоро шестнадцать, как нет Семы? Боже мой…
- Поезд! - воскликнула Поля.
Мужчины, женщины, дети стояли на площадках и подножках вагонов неожиданно вынырнувшего откуда-то поезда, выглядывали из окон. Люди на перроне устремились к вагонам.
Лия и Поля, увлекаемые толпой, тоже бросились вперед, но тут же растерянно остановились: какой вагон им нужен?
- Погоди-ка, не он ли?
- Который? - испугалась Лия, устремляясь туда, куда указывала Поля. Согнувшись, из вагона выходил военный.
- Боже мой! Он, кажется, идет прямо к нам…
Военный широко шагал, с любопытством разглядывая встречных.
У Лии на мертвенно бледном лице горели только глаза, устремленные на военного, шедшего им навстречу.
Она даже не смогла ответить, когда военный подошел к ней и о чем-то спросил. Она не слышала, что он говорит. Сердце вдруг выросло и подкатилось к горлу.
- Что? Что он спросил? - затормошила она Полю, когда военный отошел. - Что ему нужно?
- Да, ничего! - с досадой ответила Поля.
- Все-таки, что он сказал?
- Спросил, далеко ли отсюда Бирофельд…
Теперь, будто для того чтобы наверстать упущенное время, обе женщины чуть ли не бегом побежали вдоль вагонов.
- Может быть, этот? - указала Поля на стройного лейтенанта. - Он, должно быть, с фронта.
- Почему ты думаешь? - спросила Лия.
- Видите, сколько у него медалей.
- Подождем! - Лия остановилась, пристально глядя на подходившего лейтенанта.
Но к нему вдруг подбежала девушка, взяла его под руку и, счастливо улыбаясь, прошла с ним мимо растерявшихся Лии и Поли.
Лия молчала. Она чувствовала, что последние силы покидают ее.
- Знаешь, что? - проговорила она едва слышно. - Давай встанем в сторонку. Нам будет виден весь поезд. Если он приехал, то, наверное, будет спрашивать…
Они встали поближе к выходу в город.
Шум на перроне понемногу стихал. Пассажиры вернулись в вагоны.
Лия и Поля все еще стояли на месте. Лия и не заметила, как ее шаль сползла на плечи, открыв растрепавшиеся седые волосы.
"И сегодня не приехал? Что же это значит?" - спрашивала она себя.
Из-за багажной камеры вышла пожилая женщина и длинной метлой стала подметать окурки и бумажки на перроне.
- Нет, Поля! - сказала Лия. - Теперь все кончено. - И, не услышав ответа, добавила: - Нет у меня сыновей.
16
Он был в новом коричневом кожаном пальто, туго перетянутом ремнем, в невысоких, ярко начищенных сапогах. Он стоял, сдвинув фуражку на затылок, широко расставив ноги, словно под ним была не городская площадь, а палуба корабля. Он стоял не двигаясь, внимательно к чему-то присматриваясь.
Поля сразу заметила его. Лия же никого не замечала, все время оглядывалась назад, на вокзал.
Затем навстречу попалась Рива Мандель и остановилась с ними поговорить.
- Не встретили? - спросила она, удивленно глядя на них водянистыми глазами.
- Как видите, - ответила Лия.
Она была рада, что теперь ей повстречалась именно Рива Мандель, которая потеряла сына и могла лучше других ее понять. Потому, когда Поля сказала, что отлучится на минутку, Лия только кивнула головой и, даже не оглядываясь, сразу стала выкладывать Риве все, что у нее наболело…
Военный в кожаном пальто все еще стоял спиной к вокзалу. Поля подошла так близко, что услышала разговор, который тот затеял с пробегавшим мимо мальчиком.
- Скажи-ка, - обратился он к мальчику, - давно ты живешь тут?
- Где? - с разбега остановился малыш, не понимая, о чем его спрашивают. - В Биробиджане? - удивленно переспросил он. - С самого рождения…
- Вот оно что! - весело рассмеялся военный. - А сколько же с того времени лет прошло?
- А вы угадайте!
- Лет девять!
- Вот и не угадали!
- Десять?
- Нет!
- Одиннадцать?
- Да! - с большой гордостью сказал мальчик и пустился уже бежать дальше.
- Погоди-ка! - крикнул военный. - Скажи-ка, а что это вон в том двухэтажном здании?