И по дурной привычке написал красной шариковой ручкой под заключительным абзацем статьи, что у попа была собака, что поп ее любил, но собака съела кусок мяса, и поп…
- Почему вы здесь курите, молодой человек? - вернул меня в жизнь уверенный девичий голосок. А я и не заметил, что курю. Когда мешанина полусумасшедших мыслей опускается из черепа в сердце, закуриваешь сомнамбулически.
Передо мной стояли два дружинника и дружинница. Каждый из них был в три раза моложе меня.
- Я не молодой человек - раз. И почему здесь нельзя курить - два, если вокруг кубический километр воздушного пространства?
- Немедленно пройдите в туалет! - сказала девушка.
- Молодые люди, зачем мы тратим деньги на строительство таких громадных аэропортов? - зарычал я. - Чтобы люди здесь чувствовали себя свободно! Вам это понятно?
- Образованный! - поощрительно и зловеще произнес паренек в расклешенных брюках.
- Образованный, а на книжке пишет! - с глубоким осуждением высказалась девушка-дружинница.
- Господи! - взмолился я. - Вам-то какое дело, где я пишу?
- Образованные книжки не пачкают! - сказала девушка.
Я вполне созрел для небольшой истерики. И, вполне возможно, не улетел бы рейсом 3338, а изучал бы реалии жизни в участке, если бы…
- Интересно отметить, что этот субчик, который здесь дымит и портит книги, имеет кличку Сосуд Ведо, - раздался надо мной скрипучий голос.
Долгий Ящик, капитан-лейтенант запаса Желтинский! Свой брат, бывший офицер корабельной службы, заброшенный в большую науку на манер троянского коня, наша пятая колонна в среде физиков твердого тела! Вот и не верь в символические встречи и прочую мистику!
- Погаси сигарету, извинись перед товарищами и пошли регистрироваться! - приказал Желтинский.
Как хорошо лежала на его плечах меховая шуба, как ослепительно белел среди пушистого меха лед воротничка рубашки, какая солидность лишенного комплекса неполноценности ученого!
Дружинники начали стушевываться, как порфироносная вдова перед молодой царицей.
- Ты что? С ума сошел? - спросил я. - Что ты несешь? Чтобы я стал извиняться перед этими салагами?
- Молодые люди, не обращайте на моего друга внимания. Позвольте, я извинюсь за него. Член-корреспондент Академии наук приносит вам извинения!.. Сосуд, отдай сигарету! - Он взял у меня сигарету, и мы пошли регистрироваться. Причем Ящик сигарету никуда не бросил. Он докурил ее за меня - нагло, без всякого стеснения, на лобном месте, у стойки регистрации, в центре зала. И мегеры-регистраторши поздоровались с ним, как с приятно знакомым.
Оказывается, он часто летал на этой линии, потому что последние годы работал и в Новосибирске, и в Ленинграде. И теперь возвращался в Сибирь из-под Луги, где навещал "зимнюю школу" физиков.
Когда я, медленно успокаиваясь, в третий раз повторил в адрес дружинников стереотипное: "Черт! Что хотят, то и делают!" - Ящик не выдержал и прочитал мне короткую нотацию.
- Интересно отметить, - заскрипел он, ведя меня за пуговицу к перронному контролю, - что этот вопль: "Что хотят, то и делают!" - мы слышим и издаем постоянно. Действительно, нахамит нам кассирша, и мы испускаем этот вопль. А продавщица также воскликнет, если мы попросим книгу жалоб и напишем туда замечание. В простом этом вопле есть вечная жалоба на чужую свободу. Чужая свобода ужасно возмущает и раздражает нас. Вероятно, это потому, что из длинного исторического опыта мы вынесли бесспорное, абсолютное знание, что если где-нибудь увеличивается чья-то свобода, то это стесняет нашу. Но если чужая свобода и не влияет на нашу, ее наличие все равно действует на нас отвратительно. И мы с глубоким пафосом осуждения восклицаем: "Ну, посмотри на них! Что хотят, то и делают!" Но ведь идеал-то у всех один - именно и делать каждому то, что он хочет. И радоваться надо, что кому-то такое удается! Ты согласен?
Боже мой, какое удовольствие встретить живого ученого, когда совсем уже закопался в книгах! Какое счастье, что четверть века назад мы с ним вместе ловили колюшку тельняшкой в мелководье у форта Серая Лошадь! Ведь я-то знал, что под солидной внешностью и толстыми очками скрывается человек не комнатной биографии. И сами-то очки появились у Желтинского довольно романтическим образом. Еще на военном флоте, будучи штурманом, он подпалил глаза солнцем при помощи секстана. Он выводил какую-то квадратическую ошибку астрономических наблюдений. Сотни высот солнца в районе экватора - тут и Галилей бы испортил себе глаза. Вообще-то, глупый штрих биографии, но красивый. И еще: он мог бы согласиться на госпиталь где-нибудь на флагмане, но довел корабль до базы сам - опять глупо, но красиво.
"Дорогой товарищ! Ты, верно, уже седеешь. Но, прости старика, для меня ты навсегда останешься мальчишкой. Пишу тебе и твоим товарищам, покинувшим в силу разных причин наш славный военно-морской флот, и по-стариковски боюсь ослезиться.
Для меня ты навсегда останешься подростком, как и все твои однокашники. Вы все для меня подростки, сироты или наполовину сироты, опаленные пожаром Великой Отечественной войны. Вы для меня славные сыны полков и кораблей, юнги и воспитанники детских домов, куда попадали по причине гибели отцов и матерей, или они сражались на фронтах, ваши родители. И вот партия и правительство проявило о вас заботу, создали Суворовские и Нахимовские училища, а для ребят старше пятнадцати лет было создано Ленинградское военно-морское подготовительное училище. Здание, которое отвели под это училище, было все разбито бомбами и снарядами, и там ничего, кроме искореженных взрывами железных коек, не было, и вы ютились вроде как под открытым небом. И вот тогда начальник училища капитан первого ранга, участник гражданской и Отечественной войн Николай Юльевич Авраамов, вечный ему покой, обратился ко мне, чтобы на время разместить ребят на моем корабле. Когда вас привели, то мы смотрели, как вы поднимаетесь по трапу, и немало удивлялись. Кто был в лохмотьях, кто в военной форме и даже с медалями и орденами, но вы были такие голодные, что кулаки наши сжимались от ненависти к врагу. И с тех пор я с особенным вниманием слежу за вашей судьбой. Из вас вышли Герои Советского Союза, покорители и магелланы морских глубин, адмиралы и ученые, и преподаватели, и даже писатели - такие известные, как, например, Валентин Пикуль. Но даже те, кто давно не носит морские погоны, по-прежнему в строю. И, как прежде, всех вас объединяет крепкая морская дружба. Нам стоило трудов разыскать вас и собрать ныне здесь.
Адмирал Макаров завещал: "ПОМНИ ВОЙНУ".
Т. Савенков, бывший командир учебного корабля "Комсомолец", капитан 1 ранга в отставке".
Это трогательное письмо было приложением к официальной повестке с приглашением явиться туда-то и тогда-то на некий симпозиум ДОСААФ.
Честно говоря, никуда бы я не явился, кабы не было приложенного письма от старого моряка в отставке. Увиливать от всякого рода подобных мероприятий мы замечательно научились именно в силу специфики нашего отрочества, то есть специфики наших военно-морских биографий.
Но… но на "Комсомольце" я первый раз пошел в загранплавание и, кроме того, еще умудрился неожиданно встретиться на нем с родным братом. У входа в Ирбенский пролив "Комсомолец", его командир Савенков, я, брат и другие курсанты попали в тяжелый шторм, изношенные паровые машины старика "Комсомольца" не тянули. (Корабль-старикан под названием "ОКЕАНЪ" участвовал еще в Цусиме.) И тогда я впервые увидел, как происходит потеря якоря, то есть рвется якорная цепь, если огромный корабль в отчаянии пытается зацепиться за скалистый грунт банки Михайлова при наличии мощного дрейфа и малых глубин.
Вот мне и не хватило духа уклониться (синонимы: сачкануть, взять бюллетень, заныкаться под койку и т. д.) от мероприятия.
Нас собрали в военно-морском училище в историческом зале, стены которого были увешаны трафаретными для всех училищ, знакомыми с детства картинами старинных морских баталий, прославивших в веках наш флот. Полотна эти имеют обычно огромные размеры: почти один к одному с натурой. Разорванные ядрами паруса, перебитые мачты, летящие с рей в кипящие волны вражеские матросы, развевающиеся победные флаги и вымпелы окружали нас, вводя в соответствующее настроение.
Пиджаки, куртки и свитеры выглядели на воинственном фоне кургузо.
Старшим в группе был назначен бывший командир дизельной лодки, а в то время лоцман в Выборге по фамилии Ямкин - сумеречный мужчина, тяжелый в плечах, голубоглазый и молчаливый. Он получил кличку Старик.
Ящиком прозвали холеного очкастого джентльмена с двумя значками высших учебных заведений на заграничном пиджаке. Джентльмен часто повторял: "Интересно отметить, товарищи, что мы угодим в до-о-олгий ящик". Это и был мой нынешний попутчик в Новосибирск.
Психом прозвали социального психолога, прошедшего путь от минера до заведующего лабораторией проблем стабильности производственного коллектива.
Я получил обидное прозвище Сосуд Ведо.
- Ну, подводные асы, - сказал здоровенный лысый тип, последним присоединяясь к группе, - если без китайских церемоний, то прошлое у меня тоже таинственное, а ныне я специалист по древнему Китаю. Ба! - продолжил он, вглядевшись в мою физиономию. - Здорово, Сосуд Ведо! Помнишь меня?
- Вы меня с кем-то путаете, - сказал я.
- Это я путаю?! - возмутился лысый тип. - Да знаешь ли ты, какая память должна быть у китаеведа?
- И знать не хочу, - сказал я, начиная припоминать несимпатичное.
- В Корсакове! На Сахалине! В пятьдесят третьем! Ты тральщик сдавал, а я у тебя в каюте ночевал! Не помнишь? - орал тип. - "Сосуд Ведо" у них пропал. Весь пароход вверх дном поставили, сосуд искали, сдаточный акт подписать не могли, идиоты!
И он выложил к удовольствию слушателей историю, которую я старательно забыл.
Итак, я сдавал тральщик. До меня во всех приемо-сдаточных актах значился "Сосуд Ведо". Мой приемщик оказался дотошным и потребовал представить сосуд для личного обозрения. Я знать не знал, что это за штука, но, как и все мои предшественники, по морской глупости не мог признаться в этом. Я предполагал, что это что-нибудь связанное с определением солености морской воды. И вот тип, которого я пригрел в своей каюте на далеком Сахалине, утверждал, будто первым догадался, что в слове "ведо" пропущено "р" и речь идет о ведре.
Конечно, я стал Сосудом. Типа прозвали Китайцем. Без клички остался только Петя Ниточкин. Мой друг никогда кадровым офицером не служил, но как капитан дальнего плавания, а в прошлом матрос-подводник и старшина рулевых на эскадренном миноносце, теоретически был годен и для досаафовской деятельности по разряду подводников.
Вот и все действующие лица. Вокруг этих лиц топталось по залу еще около сотни корешков, но они в прошлом принадлежали к иным видам и специальностям военно-морских сил. В едином потоке мы должны были прослушать только вводный курс.
- Товарищи офицеры! - прогремел молодой и румяный капитан второго ранга, обреченный руководить нами. И две сотни рук опустились в поисках швов, хотя мы несколько и удивились такому к нам обращению-команде. Ибо "Товарищи офицеры!" обозначает на человеческом языке обыкновенное "Смирно!".
В высоком и широком дверном проеме показался контр-адмирал. Он медленно поплыл между нами, как авианосец среди джонок в Малаккском проливе. Тяжелым взглядом адмирал обводил каждого из нас. Мы явно ему не понравились.
- Флотоводец наверху не зависит от неба, внизу не зависит от земли, посередине не зависит от человека, - прошептал Китаец. - Сунь-цзы, трактат о военном искусстве…
- Это Беркут, - шепнул мне Петя. - Это с ним меня шарахнуло гранатой…
Суровое лицо флотоводца озарилось ласковой и чуть насмешливой улыбкой, когда его взгляд наткнулся на моего друга.
- Петр Иванович! Рад! Очень рад! Как твоя корма?
- Зажила, давно и думать забыл, Федор Сидорович, - сказал Петя.
- Ну, здесь я тебе не Федор Сидорович.
- Простите, товарищ адмирал!
- А к непогоде задница не болит? - поинтересовался адмирал.
- Нет, а ваша пятка? - спросил Петя.
- Прихрамываю, как видишь. Говори телефон! Быстро! - приказал адмирал. - Позвоню на неделе, прошлое рюмкой смочим.
- Не могу дать телефон, товарищ адмирал! Новую квартиру на Гражданке купил!
- АТС еще нет?
- Так точно!
Адмирал Беркут вытащил визитную карточку, сунул Пете в карман тужурки.
- Звони завтра же! Что-нибудь придумаем.
- Есть!
Активисты ДОСААФа слушали этот диалог с некоторым удивлением и заинтригованностью.
Адмирал дал ход и с небольшим постоянным креном на левый борт (из-за хромоты) миновал узкость, то есть двери в коридор.
- Следуйте за мной! - бросил он хмуро. И мы тронулись за адмиралом бесформенной массой.
- Отставить! - рявкнул Беркут. - Построиться! Товарищ капитан второго ранга, командуйте, леший вас раздери! На кой черт вас назначили сюда?
Адмирал сразу дал нам понять, что мы пришли не в детский сад. И что уж если мы попали ему в руки, то его мало интересует наш общественный статус или общественные заслуги на гражданском поприще. Здесь мы для него офицеры запаса - и все.
Молодой румяный кавторанг построил нас в две шеренги. И, шагая попарно, именно как детсадовские детишки, переходящие улицу, мы проследовали в клубный зал по пустынным коридорам под темными ликами великих морских людей прошлого.
Адмирал стал на якорь посередине рейда, то есть клубной сцены. Мрамор и величие колонн, бесконечно высокий потолок старинного зала, густой свет люстр заменяли ему береговые мысы, небеса и светило.
- Товарищи офицеры, - начал адмирал. - Я приветствую и поздравляю вас с началом нашего симпозиума!
Какой-то подхалим в зале захлопал.
- Вы уже многие годы живете и работаете на гражданке и, как все советские люди, боретесь за мир, - продолжал Беркут. - За эти годы к нам и нашим супостатам пришли электроника, ракетное оружие, атомные движители и ядерные боеголовки. Сегодня вы познакомитесь с оружием, принятым на вооружение в сравнительно недавние времена. Затем будет лекция по сухопутному стрелковому оружию - обзорная. Затем вы посмотрите кинофильмы. Вопросы есть?
Это адмирал рыкнул так, что наши давно штатские языки оказались приваренными к гортаням намертво.
- Я почему так строго говорю? - спросил тишину или самого себя адмирал Беркут. И сам себе ответил через добрых тридцать секунд вопросительной паузы. - Потому что здесь специфический народ собрали. Здесь те, кому в сорок пятом шестнадцать исполнилось. Вы все на фронт рвались, да не успели. Все потом училища пооканчивали, а в мирные дни служить вам, стало быть, скучно показалось. И с флота отчалили. Однако кое-что повидать успели. Стало быть, о себе высокого мнения. Так вот, любые формы недисциплинированности будут наказываться беспощадно - путем отправки соответствующих сигналов по месту вашей работы и в парторганизации. Команду мне не подавать! Приступайте к занятиям!
Да, Беркут умел брать быка за рога совсем иным, нежели командир "Комсомольца", приемом. Старшины вытащили на сцену подставки-вешалки и рулоны схем. Румяный кавторанг поднялся на кафедру.
И мы туго, со скрипом начали вникать в законы ракетного самоотталкивания. Кавторанг сыпал в закрома наших черепов формулы, как горох в суп. Он их не разжевывал. Ему надо было заставить нас полностью осознать наше малознание, чтобы мы почувствовали себя первоклассниками и прониклись почтением к предмету.
Когда он добился своего, то есть увидел выражение сонной одури на абсолютном большинстве физиономий, то перешел на беллетристику: коснулся вопроса традиций.
- Товарищи, вы должны понять, что тот флот, который вы знали, и тот, который существует сейчас, качественно различны. Качественно! Обычно там, где традиции очень сильны, вырабатывается иммунитет к радикальным нововведениям. Даже если новое на флоте одерживало раньше всего ту или иную победу, оно, это новое, облекалось в традиционную оболочку и приобретало весьма неожиданные черты и свойства, которые во многом изменяли первоначальный облик нововведения, а то и просто выхолащивали его суть. Мы имеем дело с качественно новым видом оружия, требующим иного, нового военно-морского мышления… Вы понимаете, о чем я говорю?
- Разрешите вопрос? - скрипуче спросил Ящик.
- Пожалуйста.
- Капитан-лейтенант запаса Желтинский. Вторая слева схема изображает блок "Б" не той штуки, с которой вы нас знакомили, а несколько иной, - сказал Ящик, протирая очки.
Молодой кавторанг оглянулся на схемы.
- Простите. Лаборанты напутали, - сказал он и приказал старшинам заменить схему.
- Я попросил бы не заменять некоторое время, - скрипучим голосом сказал Ящик, надевая очки. - Мне кажется интересным отметить, что в блоке управления гироскопы расположены не традиционно и составляющая их прецессий являет собой радикальное нововведение, так как указывает не на истинный норд, а, интересно отметить, на плавучий ресторан "Чайка" или, в лучшем случае, на сухопутный ресторан "Садко".
Молодой кавторанг стал еще румяней и впился глазами в схему "Б".
- Капитан-лейтенант Желтинский, ты, случаем, не шеф-поваром в "Садко" работаешь? - вопросил из задних рядов явно давно уже сиплый бас.
- Интересно отметить, - проскрипел Ящик, - что автор схемы, перерисовывая ее с соответствующего пособия, уже забыл азы, то есть векторную алгебру.
Кавторанг погрузился в схему, отсчитывая и проигрывая в своем мозгу вариант за вариантом, чтобы найти ошибку, в которую его совал носом шпак в очках. И чем дольше ему не удавалось найти ошибку, тем веселее казалось ему близкое будущее, когда он поставит шпака на место.
И тогда Ящик повел игру кошки с мышкой. Мы ничего не понимали в том, что говорили два специалиста по существу вопроса, но отлично видели, как кот то прилапливает, то отпускает жертву, дает ей обнадежиться, маленько метнуться и опять когтистой и беспощадной лапой хватает за загривок.
Закончилось представление с честью для кавторанга, ибо он не стал выкручиваться и лгать и использовать власть или даже пытаться ее использовать.
- Товарищи офицеры! - обратился он к нам уже с несколько большим почтением. - В схеме есть ошибки, которые я пропустил. Я благодарен капитан-лейтенанту запаса Желтинскому за науку. Капитан-лейтенант знает гироскопические и инерционные схемы не хуже моего начальника кафедры.
- Лучше! - громко, но флегматично заявил Псих.
Зал принялся обсуждать спорный вопрос.
- Прекратить! - сказал кавторанг. - Не на базаре!
- У Желтинского прямо на лбу написано, что он эту адскую машину сам выдумал, - сказал Псих. - Ящик, прав я или нет?
- Это уже нас не касается! - сказал кавторанг, начиная слезать с кафедры. - Вопросов больше нет? Тогда…
- Есть! - сказал Китаец. - Разрешите?
- Да, - без большого воодушевления разрешил кавторанг.
Зал опять насторожил уши.
- Интересно отметить, товарищ преподаватель, - сказал Китаец, - что изучение ошибочного, а также использование удивительных приспособлений и необычных орудий, не говоря уже о гадании по черепашьим панцирям, в древнем Китае каралось смертной казнью через удушение. Я имею в виду то, что вы заставляете нас изучать ошибочно блок "Б" этого удивительного и необычного оружия.
- Хватит, - сказал Псих. - Каждый может запамятовать или запутаться. Человек работает - и уважайте его работу!