Давлетова пугала металлическая вежливость начальника, она подчеркивала должностное расстояние, разделявшее их. И в то же время была для него образцом общения с подчиненными. Не отдавая себе в том отчета, он невольно стремился взять такой же тон с окружающими. Так уж видно ведется, что человек обязательно хочет быть похожим на кого-то, чаще всего на того, кто стоят над ним, и так же бессознательно копирует не только хорошее, но и дурное.
К разговору с Мытюриным Давлетов всегда готовился загодя, зная, что тот любит конкретные и лаконичные доклады. И теперь назвал без запинки общую, в целом благополучную цифру и отдельно - по каждому землеройному комплексу.
- Что с Коротеевым, товарищ Давлетов? - спросил Мытюрин. - Почему вот уже второй месяц он еле-еле сводит концы с концами?
- Техника износилась, - замирая, ответил Давлетов.
- Еще не подошли сроки, чтоб износиться.
- Он не жалел технику, потому ходил в маяках. Выжимал из нее сверх всяких возможностей.
- А вы куда смотрели?
И опять, замирая, но с той же веселящей злостью, что и в разговоре с Дрыхлиным, Давлетов ответил и сам удивился своему спокойному голосу:
- Туда же, куда и вы. В план.
На том конце провода установилось молчание, что совсем было не в правилах Мытюрина. Затем оно прервалось протяженным и металлическим.
- В пла-ан?
- Так точно.
- А завтра вы не собираетесь выполнять план?
- Собираемся.
- А что думаете делать с техникой Коротеева?
- Дал им команду прекратить работы на трое суток и заняться ремонтом.
- А о запчастях подумали?
- Посоветовал им то же, что и вы мне: "Проявляйте инициативу и используйте местные резервы".
- Какая муха вас сегодня укусила, товарищ Давлетов?
На какое-то мгновение тот смешался, но пересилил себя и даже позволил пошутить, на что никогда бы не решился прежде.
- Бамовская.
- Ну-ну, Халиул Давлетович. План за вас никто выполнять не будет. Сколько за последние три дня отсыпал Синицын?
- Он передислоцируется.
- Он уже передислоцировался. По вашему же донесению.
- Мы сворачиваем работы в сторону Юмурчена.
- Я не шучу, товарищ Давлетов.
- Я тоже не шучу.
- Как понять ваши слова?
- Мы нашли прямую и можем выйти на Эльгу кратчайшим путем.
- Что за прямая, Давлетов? Откуда она взялась?
- На карте распадок не просматривается. Но старший лейтенант Савин прошел по нему. Распадок подходит по всем параметрам.
- Сомнительно это все и скоропалительно, И вообще, я вас не узнаю, Халиул Давлетович.
Опять на том конце провода возникла пауза, и у Давлетова появилось такое же ощущение, как много лет назад, когда он строил свой злополучный мост и шел утром на объект с желанием удивить, сказать о себе вслух, громко, чтобы все почувствовали, что он что-то стоит и что-то значит. И сразу в нем что-то тоненько заныло, рождая неуверенность и плохое предчувствие. Телефонное молчание начало давить на него. И он не выдержал, произнес:
- Прошу вашей санкции на мое решение.
- Никакой санкции не будет. Вы - руководитель, вы и решайте. И отвечаете вы. Гипротранс поставили в известность?
- Никак нет.
- Вдвойне легкомысленно поступили.
- Я только что собирался звонить...
- Не надо никуда звонить. Здесь находится автор проекта. Уже собирается улетать. Я сообщу ему. И имейте в виду, полугодовой план за вами. С вас его никто не снимет, - не прощаясь, положил трубку.
Давлетов, наверное, впервые почувствовал, что в кабинете жарко. Он никогда не открывал форточки, и его стараниями теплотрассу утеплили сверх всякой меры. В других бамовских поселках было известно, что здесь самые теплые дома. И все, кто жил в них, тоже это знали и с гордостью говорили об этом. Только никто не связывал зимнее тепло с фамилией Давлетова, думали, так оно и положено, думали, повезло. Просто Давлетов намерзся за свою долгую службу. Бывало, что всей семьей укладывались на ночь на одну кровать, в шубах, в шапках и валенках, укрываясь двумя ватными одеялами. Это когда теплотрассу сдавали с браком, и она выходила из строя, не выдержав сибирских холодов. И для себя он решил когда-то, что тепло на северных стройках - это все. Скрепя сердце и с полным сознанием своей правоты подписал акт на списание пришедшего в негодность утеплителя, хотя он пошел на двойную обкладку теплотрассы.
Давлетов распахнул форточку и встал перед нею, вдыхая морозный воздух. Почувствовал себя разбитым и уставшим. Присесть бы, отдохнуть бы - некогда и некуда. Будто свернул на незнакомую тропу, чтобы сократить путь. А она оказалась на плывуне - зыбкой и ненадежной. Ходят по ней, конечно. Но ведь бывает, что и проваливаются.
Он не понял, как отнесся Мытюрин к его решению. Раньше всегда было проще: дают команды - выполняет. И сам того же требовал от подчиненных. Только с Савиным не получалось. Чуть ли не с первого дня учуял он внутреннее сопротивление в нем, скрытое несогласие с тем, что говорил Давлетов, хотя и не выраженное поначалу внешне. И чувствовал, что это - до поры до времени, что выскажется Савин наособицу, как поднакопит убежденности. Так и случилось, когда он впервые выехал на трассу к Коротееву.
Все в жизни завязано, затянуто в один узел. Может, и Коротеев был прав в чем-то. Кому-то надо было на первых порах показать потолок, осветить его, как маяком, чтобы потянулись на этот свет другие... Думая так, Давлетов оправдывал себя, потому что знал: по большому счету не прав. А к Савину притерпелся. Даже стал ждать от него чего-то непривычного, смирившись с этим, потому как решил, что у него светлая голова. И вот сам сейчас разговаривал с Мытюриным так же, как и Савин с ним, с Давлетовым. Вроде бы тоже превратился в такого же мальчишку без оглядки, лишенного каких-либо житейских соображений. Разговаривал, переламывая себя, вопреки себе и с загадом наперед.
И Коротеев, и Синицын сегодня бездельничали. В этом сказалась половинчатость решения Давлетова. Только в ходе разговора с Мытюриным он понял, как надо было поступить: Синицыну начинать отсыпку немедленно, а Коротееву выходить на Эльгу и не мешкая разворачивать работы, чтобы идти навстречу Синицыну.
Давлетов снял телефонную трубку, связывающую его с радиостанцией. Услышал:
- У аппарата прапорщик Волк.
Давлетов представил цыганистого чернокучерявого Волка, расторопного и нахального, умеющего не только петь и играть на гитаре, но и сутками работать. Представил и сказал:
- Я иду к вам. На связь Коротеева и Синицына. Срочно!
- Будет сделано! - весело ответил прапорщик, и Давлетов точно знал, что с тем и другим связь будет обязательно, в противном случае Волк стал бы КраснойШапочкой.
Как и было заказано, первым в эфире появился Коротеев.
Давлетов сухо и четко объяснил ему:
- Заканчивайте ремонт. Бригаду, которую выбросили в сторону Юмурчена, снимите. Перебазируйте на Эльгу. Квадрат сорок девять. Пункт - зимовье охотника.
- Товарищ подполковник! - пророкотал Коротеев. - Я шел...
- Выполняйте, товарищ Коротеев!
- Есть!
Синицын в ответ на распоряжение начать отсыпку земляного полотна в сторону Эльги сказал:
- Я уже начал готовить подъездные пути к карьеру.
- Очень хорошо, товарищ Синицын. Геодезисты вернулись?
- Вернулся один Богатырев.
- Что случилось?
- Полный порядок. Его командир прислал, чтобы доложить об этом. Ставят пикеты.
- Хорошо.
- Получили "добро", товарищ подполковник?
Давлетов уловил в голосе Синицына неофициальную нотку, непривычную в их разговорах. Это приятно пощекотало его, и он сам почувствовал расположение к Синицыну, про которого уже давно решил, что он мужик - себе на уме. И вроде бы приблизился к нему, разгадав в нем единомышленника. Ответил приязненно, без обычной сухости:
- А разве вам, товарищ Синицын, мало моего "добро"?
- Вполне достаточно, Халиул Давлетович.
И по отчеству, как помнил подполковник, тот назвал его впервые. И словно снял этим часть тяжелой ноши с его души.
- С богом! Так говорили в старину, - несвойственно для себя закончил разговор Давлетов. И услышал тоже несвойственное Синицыну "спасибо". И снова - "Халиул Давлетович".
Некоторое время он постоял у открытой форточки. Сквозь припорошенное стекло был виден деревянный короб теплотрассы, дощатый забор, воздвигнутый по его приказу, чтобы военный городок имел надлежащий вид; кусочек здания, в котором помещались библиотека и книжный магазин. А за всем этим темнела Соболиная сопка; багульниковые и шиповниковые заросли на ее склонах, узорные и недвижимые, дышали покоем и вечностью. Давлетов вдруг поразился сам себе: как это он хотел свести такую красоту? Разве можно убрать по своему хотению то, что природа предназначила человеку? Можно-то можно. Все можно. А потом кто-то с честными глазами спросит: зачем? Райхан тогда тоже спросила: "Зачем?" Сказала: "Ты с ума сошел!"
Он отошел от окна, сел в кресло, оглядел аккуратно прибранный, без единой соринки стол, уставленную аппаратами телефонную тумбу. "Позови ко мне Савина, телефон!"
В кабинете было тихо и тепло. Пустые стулья выстроились у стены в ряд, как солдаты. За стеклянными дверцами шкафа алели обложками три Диплома, знак признания заслуг коллектива на разных этапах шестилетнего строительства. Во всю стену висела схема трассы. Пунктирной линией на ней был обозначен участок, который предстояло пройти в этом году. Она обрывалась на берегу Юмурчена злосчастной рваной подковой, там, где сейчас находились все мысли Давлетова. "Хочу поговорить с Савиным, телефон!"
Но видеть Савина Давлетов не желал. Незваным гостем забрался тот в его душу, а незваный гость...
"Совсем заговорился, товарищ Давлетов!" - укорил себя подполковник и тихо засмеялся.
3
Давлетов не ждал в этот день гостей. Они нагрянули неожиданно вертолетом, который он принял поначалу за почтовый. Дежурный успел только сообщить, что прибыло начальство. Давлетов тут же распорядился подослать к вертолетной площадке машину, но тот сказал, что они уже направились к штабу не по дороге, а напрямую - по тропе, и он бежит их встречать.
Давлетов тоже вышел навстречу. Завидев гостей, привычно подал команду "Смирно", но шагавший впереди Мытюрин махнул рукой: "Вольно, вольно". Взглянул на Давлетова с высоты своего роста и папахи, коротко бросил:
- Знакомьтесь!
Да, то был его бывший начальник Прокопчук, только постаревший, полысевший и отпустивший аккуратную, пожалуй даже элегантную, бородку, которую совсем не портила седина. Но осталось в нем и прежнее. Все так же поводил тонким прямым носом, словно пытался уловить исчезающий запах. И в движениях остался стремительным.
Давлетов представился, но Прокопчук даже не назвал себя и не всмотрелся в него, видно, забыл начисто, так что даже память не шевельнулась. И только спросил равнодушным голосом:
- Значит, это ты - возмутитель спокойствия?
Третьим из гостей был Дрыхлин. Участливо и с видимым расположением он потряс Давлетову руку, по-свойски кивнул: не дрейфь, мол, Давлет-паша, я тут.
- Обедаем у вас, - сказал Мытюрин. - Распорядитесь накормить вертолетчиков. Потом - на Эльгу.
Обедали в закутке, отгороженном для именитых гостей от общей столовой. Стол на шесть человек, сервант с посудой и холодильник, стоящий на плоском железном ящике-сейфе. На противоположной стене - дикий натюрморт, нарисованный самодеятельным художником: по воле своей фантазии он изобразил сугроб с разбросанными по нему цветами, а в середине - солдатский бачок, наполненный помидорами и огурцами. Сначала Давлетов приказал выбросить эту небывальщину, но замполит убедил его, что в картине - символ: пусть начальство глядит и думает, что не мешало бы к нашим сугробам почаще подбрасывать свежие овощи. Со временем Давлетов привык к небывальщине и перестал обращать на нее внимание.
Прокопчук же, увидев, вдруг восхитился:
- Бог ты мой! Красотища какая! Снег и помидоры! Ну и контрасты!
На всякий парадный случай Давлетов всегда держал в сейфе под холодильником бутылку коньяку. Не для пьянки, а по житейской хитрости, потому что иные начальники не прочь были принять для аппетита. А сытый и слегка захмелевший проверяющий всегда смотрит добрее. Но сегодня все в Давлетове противилось такому гостеприимству, потому он смолчал, не предложил, как сделал бы прежде.
Но Мытюрин сам спросил Прокопчука:
- Как - по маленькой?
- Не возражаю, - откликнулся тот.
Давлетов отчужденно вытащил бутылку, дав мысленно зарок не держать больше.
- Коньяк под селедочку! - воскликнул Прокопчук. - Пойдет! Как в том анекдоте, помнишь, Жора? - толкнул он Мытюрина.
- Лимонов не завозили, - сказал Давлетов.
- Зампоснаба подбери толкового. Все от зампоснаба зависит, дорогуша! Даже лимончики для пожарного случая... Ну, будем!
Давлетов сидел вместе с ними, но словно бы один. Хорошо бы уйти на время их трапезы, но было неудобно. И сидеть просто так - тоже неудобно.
- А ты чего? - спросил его Прокопчук, показывая на рюмку.
- При исполнении.
- Жора, скажи ему, чтобы выпил, А то неловко без хозяина, а?
- Думаю, можно, товарищ Давлетов, - отозвался Мытюрин.
- Если все пьют, а один - нет, это подозрительно, - сказал Прокопчук.
- Настучит! - веселым голосом поддержал его Дрыхлин.
Прокопчук взялся за борщ, не прекращая разговора. Давлетов понял, что все трое знакомы давно. С Мытюриным, наверное, служили когда-то вместе, с Дрыхлиным свели дела. Беседовали о совсем посторонних вещах, о рыбалке на Амгуни и о золотой ушице из хариуса. Потом Дрыхлин стал рассказывать про какую-то Анютку, которая зашла в баню к голым мужикам, сказала: "Срам прикройте!" - и как ни в чем не бывало поставила на лавку горшок с квасом.
- Анютка-то еще ничего? - спросил Прокопчук.
- В том-то и дело. Икона! И не больше тридцати.
- И ты, Лева, конечно, растерялся?
- Растерялся, - развел тот руками и расплылся, утонув в щеках.
- Так я тебе и поверил! Знаю тебя, выкреста... Ну, ну, все мы братья. Давлетов вон - татарин, я - хохол с цыганской кровью, Жора - помесь гурана с каланчой.
Слушал Давлетов и мучился: чего же они ни слова о главном? Потому вопрос Прокопчука и застал его врасплох.
- Значит, говоришь, напортачили мои ребята? А твой старший лейтенант пришел и все узрел?
- Так точно, - только и ответил Давлетов.
Прокопчук захохотал, Дрыхлин кашлянул смехом, Мытюрин скупо улыбнулся.
- А что он представляет из себя, этот твой кадр?
На какой-то миг Давлетов уловил злых бесенят в глазах Прокопчука, а может, показалось? Может, сработала давняя связь?
- Из двухгодичников. Остался в кадрах.
- Исчерпывающая, однако, характеристика, Давлетов. Ладно, познакомимся с ясновидцем.
И опять пошел треп о совсем неинтересных Давлетову вещах, о каком-то мужике по прозвищу Гундосый, который называет себя королем Баджала и который знает каждую тропинку в своем маленьком горном королевстве. Браконьер, каких свет не видывал, и людина мрачной храбрости. Сколько раз инспекторы хотели подловить его на браконьерстве, а он только скалился и говорил непонятное: "Духовито!" Все могут короли!..
Отобедав, гости задымили, даже некурящий Дрыхлин за компанию. Давлетов терпеливо и неприязненно ждал конца застолья. Наконец все вышли и направились в сторону вертолетной площадки. Давлетов спохватился и попросил разрешения забежать за полевой сумкой.
- А мы без тебя обойдемся, Давлетов, - объяснил ему Прокопчук. - Ты руководи тут.
- Я бы хотел...
- Оставайтесь! - сказал Мытюрин. - Кого нам взять на месте в провожатые?
- Может быть, Савина отправить с вами?
- Я же сказал, возьмем на месте! - раздраженно повторил Мытюрин. - Кого?
- Капитана Синицына или капитана Сверябу.
- Можете быть свободны.
Вертолет улетел, поселив в душе Давлетова беспокойство. И что бы он ни делал в этот день, мысленно находился в голове трассы. Перебирал в уме возможный ход событий и все недоумевал, почему его оставили здесь. Дважды ему попадался на глаза Савин, но он не заговаривал с ним, не отвечал на вопрошающий взгляд, только хмурил брови и вздыхал. Услышав под вечер рокот вертолета, торопливо забрался в уазик, подъехал и стал, ожидая посадки, в конце дощатого тротуара. Вертолет сел, но двигатели летчик не заглушил. Раскрылась дверца, скользнул вниз трап, и первым на землю сошел Сверяба. И последним. Трап снова втянулся вовнутрь, дверца захлопнулась, и вертолет взял курс на райцентр.
Видя, как Сверяба могуче и тяжело ступает по мосткам, Давлетов сжался, словно опять услышал двадцатипятилетней давности голос Прокопчука: "П-шел отсюда..." Ждал Сверябу, как неотвратимость. Тот подошел и молча встал рядом. Так и молчали, пока Давлетов не спросил:
- Что там?
- Плохо, язви их в бочку!
- Подробнее!
- Мытюрин отменил ваше распоряжение, велел двигаться на Юмурчен, а Синицыну - поворачивать фронт работ навстречу Коротееву.
- А чем объяснил?
- Ничем. Только этот тонконосый с бородкой велел передать, что Савин не учел сложностей рельефа и что он рад был познакомиться с таким веселым собеседником, как вы.
- В чем он увидел сложность рельефа?
- Хрен его знает. Вроде говорил что-то про подземные пустоты. Какие там, к черту, пустоты? Первый день, что ли, замужем!
- Что Коротеев?
- Утром выходит на Юмурчен.
- Синицын?
Сверяба мягко усмехнулся:
- Синицын свое дело знает. Ответил: "Есть!", а сам и не думает сворачиваться. Все, говорит, ерунда. Завтра, сказал, начнет сыпать основной путь.
- Значит, не выполнил указания старшего начальника?
- Сами-то вы, Халиул Давлетович, как на это смотрите?
Давлетов не ответил, глядел на взгорок, прорезанный автодорогой. В той стороне садилось солнце. День заканчивался.
- По моему мнению, - сказал Сверяба, - этот хмырь из Гипротранса просто привязался к старому БАМу. Вроде бы по проложенному следу пошел, чтобы не искать заново. Но не совсем по проложенному. Та трасса идет с километр северней. Ее и не разглядишь сразу. Все заросло. Даже там, где еще заметно, что отсыпали. Мы садились там. Остатки бараков сохранились. Кладбище. Одна мраморная плита есть. На ней выбито "Юля"... Вот, подобрал там.
Из брезентовой сумки, с которой Сверяба никогда в поездках не расставался, он достал проржавевшее и странно знакомое железное изделие. Давлетов никак не мог сразу сообразить, что это такое. Недоумевающе разглядывал, крутил в руках.
- Кандалы это, - сказал Сверяба.
- А ведь носил же кто-то, язви их в бочку! - И непонятно было, кому Сверяба адресует свое "язви": тому ли, кто носил, или тому, кто заставлял носить.