- Кажется, и на этот раз "иностранец" ушел ни с чем, - сказал Скляров замполиту. - И все-таки не дает мне покоя загадочный текст: "Луна взойдет в полночь".
- Наверняка это шифр...
"Бодрый" теперь шел курсом к Черным скалам. Стояло холодное мглистое утро. Вершины скал окутал белый редкий туман; издали казалось, будто на них набросили марлевые косынки. Однако к ночи подул ветер, полил дождь. Крупные струи глухо дробились о железную палубу и надстройки. Склярову подумалось, что корабль войдет в бухту лишь на рассвете. Невольно пришли неотвязные думы о жене и сыне. Как они там?.. Он зябко поежился. Мысли его перескочили на другое: "Луна взойдет в полночь". Что за сигнал и кому он предназначался? Кругом все черно - и небо, и вода. Пытливо прощупывали темноту острые сферы локаторов, до предела напряжены "уши" корабля - его акустические системы. И люди, и корабль - тетива лука, натянутая до предела. До Черных скал осталось пятьдесят миль. Через час "Бодрый" будет в районе, где ночь простояло судно. Приход "иностранца" к Черным скалам, случай с вертолетом, контакт с подводной лодкой - это не могло не насторожить. И Склярову казалось, что на этом все не кончилось, что надо ждать "сюрприза". К тому же по поступившим сведениям от самолета-разведчика стало известно, что судно, хотя и ушло от наших берегов, но в сорока милях от Черных скал бросило якорь. В тот район обычно наши корабли не ходили.
Склярову пришел на память один случай в бытность его лейтенантом; он тогда служил на корабле, которым командовал Серебряков. Корабль пятые сутки находился в море. На рассвете вахтенный сигнальщик обнаружил плавающий предмет. А через несколько секунд он доложил: "Прямо по курсу - бутылка!"
- Вот вам и сюрприз, Василий Максимович, - весело сказал тогда старпом Серебрякову. - И в этой бутылке непременно есть завещание какого-то морского скитальца...
- Бутылка - не плавающая мина, можно курс и не менять, - возразил Серебряков.
Лейтенант Скляров, стоявший тогда вахтенным офицером, заметил, что бутылка, перемещаясь на воде, почему-то не меняла своего положения. Он доложил об этом командиру.
- А ведь верно, - согласился Серебряков. - Право руля!..
Корабль прошел метрах в двадцати от бутылки. Теперь и командиру она показалась подозрительной. Застопорили ход и спустили шлюпку. Старшим командир назначил Склярова, предупредив его быть осторожным. К бутылке подошли так близко, что Скляров перегнулся через транцевую доску и протянул руку. Он дотронулся до горлышка бутылки и мигом оторвал руку, будто его ужалили.
- Там мина, товарищ командир, - доложил Скляров, поднявшись на палубу.
Капитан 2 ранга удивленно вскинул глаза:
- Что?
- Мина, - повторил Скляров. - На свинцовый рог надета бутылка. Дно у нее обрезано. Маскировка! В сорок четвертом тут, на Севере, был один поучительный эпизод. Наш сторожевой корабль в море заметил корзину. С виду самая обыкновенная. Но под той корзинкой лодка прятала свой перископ. Ну, и всадила в корабль торпеду... - Он сделал паузу. - Будем взрывать?..
Над морем взметнулся белый столб воды. В ту послевоенную ночь иностранное судно тоже бродило у наших берегов...
Дождь перестал лить, но Скляров не сходил с мостика. Вскоре из рубки гидроакустиков донесся голос вахтенного: слышит шум малой интенсивности. Характер действия источника периодический. Это примерно в десяти кабельтовых от корабля по правому борту.
- Глубина?
- Метров двадцать пять. Предмет не двигается. "Вот он, сюрприз!" - вздохнул Скляров.
Корабль застопорил ход, и командир приказал включить системы наблюдения. Мощные лучи прорезали черную толщу воды. В наблюдательном отсеке вспыхнул телевизионный экран. Несколько мгновений он светился ровно, потом на нем появились контуры предмета необычной формы, напоминающие сплюснутый шар, казалось, две большие ракушки были сложены вместе. От него в глубину опускалась гибкая линия.
- Вижу неизвестный предмет, - доложил оператор. - Похоже, что стоит на якоре.
Скляров включил на мостике дублирующее телевизионное устройство и пристально вгляделся в экран. Что-то таинственно-загадочное было заключено в сплюснутом шаре; с виду казалось, что это якорная мина, но Склярова смутила глубина, на которой выставлен предмет, и поэтому он был уверен, что обнаружено какое-то особое устройство.
- Ну и ну, - только и молвил он.
Старпом тоже склонился над экраном. Обычно Комаров быстро высказывал свою точку зрения по какому-либо вопросу, а тут долго молчал. Наконец сказал:
- Похоже, что "рогатая смерть" на якоре.
На корабле включили одну из систем и обнаружили, что предмет дает незначительное тепловое и радиоактивное излучение. Скляров приказал вахтенному офицеру держать корабль на месте.
Поступил доклад из поста наблюдения:
- Температура предмета выше температуры воды!
Значит, там есть источник питания. Скляров вошел в рубку штурмана и, склонившись к столу, на клочке бумаги стал писать донесение в штаб флота. Он сообщил координаты обнаруженного странного предмета, указал наличие источника шума периодического действия.
"Прошу срочного решения. Командир "Бодрого".
"Вот так всегда в море, - подумал Скляров. - Не знаешь, что там на глубине. Как слепой на дороге, так и я... Легко бить противника, если видишь его, и легко оказаться битым, если ты его не видишь. Он где-то притаился на глубине, не дышит и выжидает. Прозеваешь лодку - и она всадит торпеду в железное брюхо корабля. Конечно, сейчас не страшно - нет войны. Но именно сейчас надо научиться "засекать" субмарину: в бою учиться поздно. Как это сказал Серебряков? Первый же серьезный промах многому научит офицера, но учиться на ошибках - непозволительная роскошь для военного моряка... Да, прав комбриг - командир, как и минер, ошибается раз в жизни..."
Вскоре с берега пришел ответ:
"Выставить буй. Продолжайте следовать прежним курсом".
* * *
Корабль все дальше уходил от того места, где на тонком стальном тросе повис загадочный предмет. Буй качался в лучах прожектора, все уменьшаясь. Послышался далекий гул вертолетов, и было видно, как три "стрекозы" зависли там, где час назад "Бодрый" замедлял свой ход.
- А ну-ка, дайте сюда карту. - Скляров разложил ее на столе. - Вот Черные скалы, вот место обнаружения лодки и вот место предмета.
- Не больше сорока миль, - подсказал штурман.
- Так оно и есть. - Скляров весело ему подмигнул. - Кажется, теперь мне ясно... Помните: "Луна взойдет в полночь"? Наш вертолет появился над судном в тот момент, когда оно вызвало на связь лодку. И лазер они применили не случайно.
Вернулись в бухту поздно вечером. Скляров удивился, когда в лучах прожектора заискрилась черная "Волга".
На пирс подали сходню. Комбриг торопливо поднялся на корабль. Скляров начал было рапортовать ему, но тот резко махнул рукой:-
- Потом. А сейчас - в штаб флота. Прошу со мной, в машину. - И, довольно усмехнувшись, добавил: - А луна в полночь все же взошла...
10
С утра капитана 1 ранга Серебрякова вызвал к себе начальник штаба флота адмирал Журавлев. Комбриг прибыл вовремя, но у Журавлева уже кто-то был, и адъютант, худощавый, с черными глазами мичман, вежливо сказал: "Подождите, пожалуйста, две-три минуты". Серебряков теперь гадал - зачем он вдруг понадобился начштаба? Неужели снова пойдет разговор о "Бодром"?
"Ну и заварил кашу, - с неприязнью он подумал о Склярове. Он стоял у окна, глядел на корабли, стоявшие у причала. Ближе других у пирса колыхался "Бодрый". У его борта стояла баржа с топливом. И все-таки как ни сердит был Серебряков, он с теплотой подумал о Склярове. "Он прав, случай с минами это всего лишь эпизод. А если взять все в целом, то Скляров вывел "Бодрый" в передовые корабли. У него есть свой стиль морехода; любит риск, хотя поначалу набил себе шишек. Правда, порой вспыльчив, и тут Леденев прав: надо иногда Склярова сдерживать. А как быть, если все же конструктор Савчук приедет сюда? Кого рекомендовать ему, Склярова или Ромашова? Да, есть над чем подумать. Впрочем, я уверен, что Савчук пожелает "Бодрый", такие по натуре люди, как Скляров, ему по душе..."
Скрипнула дверь, и от начштаба вышли двое гражданских. Не успел Серебряков загасить папиросу, как услышал:
- Прошу вас, Василий Максимович.
Адмирал Журавлев пошел ему навстречу, поздоровался за руку.
- У меня для вас новость. Вот прочтите...
Серебряков быстро прочел текст и вернул листок адмиралу.
- Давно пора это сделать, - улыбнулся он.
- Да, главком согласился с нами, - сказал адмирал Серебрякову. - На флоте есть немало героев, чьи имена могли бы носить корабли. Вот и отец Петра Грачева погиб как герой...
- Спасибо вам за хлопоты, Юрий Капитонович. Еще в прошлом году Серебряков просил Журавлева возбудить ходатайство перед Военным советом Военно-Морского Флота о присвоении имени Грачева одному из кораблей бригады.
- Это дело нашей чести, - сказал тогда Серебряков и крупной ладонью потер подбородок.
- Да, мертвым слава не нужна, но живые должны знать, кому обязаны жизнью, - в раздумье добавил адмирал.
Позже Серебряков ходил на катере в соседнюю бухту к подводникам. Поделился своими мыслями с командиром соединения, и тот - тоже адмирал, как и Журавлев, - сказал, что моряки помнят о подвиге капитан-лейтенанта Грачева. Ежегодно в том месте, где погибла его подводная лодка, они опускают на волны венок живых цветов.
"А корабль именем Василия Грачева назвать все же следовало", - подумал тогда Серебряков, возвращаясь к себе в бухту.
- Я сейчас, знаешь, кого вспомнил? - продолжал Журавлев. - Ивана Степановича Исакова. Истекая кровью, боясь, что умрет, он написал Сталину и попросил назвать своим именем какой-нибудь корабль. Вот как слился он с морем!.. Я тогда был рядом с Исаковым. Рассказать, как это было?
...Под Туапсе шли ожесточенные бои. 4 октября 1942 года И. С. Исаков выехал с командующим Закавказским фронтом генералом армии И. В. Тюленевым в район Хадыженской. Неподалеку от Туапсе их автомашины атаковали "мессершмитты". Осколком бомбы Исакова ранило в левую ногу. В тяжелом состоянии его отправили в Сочи. Ногу пришлось ампутировать. Однако опасность для жизни не миновала. Из госпиталя Иван Степанович послал телеграмму Сталину и наркому Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецову. В тот же день Сталин позвонил Кузнецову:
- Вы получили телеграмму Исакова?
Нарком Военно-Морского Флота доложил, что получил и что к раненому командирован главный хирург флота И. И. Дженелидзе. Сталин распорядился немедленно написать Исакову ответ, при этом он объяснил, каково должно быть его содержание. Кузнецов так и сделал. Текст заготовленной телеграммы он прочел Сталину по телефону:
"Сочи, адмиралу Исакову. Не теряйте мужества, крепитесь. По мнению врачей, Вы можете выздороветь. Ваша жена вылетела к Вам. В случае трагического исхода лучший эсминец Черноморского флота будет назван "Адмирал Исаков". Желаем здоровья".
- От чьего имени посылаете телеграмму?
- От вашего, товарищ Сталин.
- Нет, - сказал он, - пошлем за двумя подписями: Сталин, Кузнецов.
Ивана Степановича удалось спасти...
- Адмирал всю жизнь посвятил морю, и ему не хотелось уходить из жизни, не оставив о себе память, - вновь заговорил Журавлев. - И дело тут вовсе не в личной славе - обычно, когда человек умирает, он думает не о себе, себя ему не жаль, потому что все умирают, только один живет дольше, а другой меньше; ему жаль оставлять то дело, ради которого он жил и боролся и за которое отдал всего себя без остатка. Но человек остается жить в продолжении этого дела.
- Когда вижу на борту ракетоносца имя Ивана Степановича Исакова, - после паузы сказал адмирал, - мне кажется, будто стоит он рядом и я слышу его голос...
- Тут психология, как говорится, - поддакнул Серебряков. - С кем в бою страдал, того не забудешь до конца жизни... - С грустью в голосе он добавил, что как бы ему ни пришлось тяжко на службе, никогда не оставит моря - оно научило его житейской мудрости.
Адмирал прошелся по кабинету, размышляя о чем-то своем. Неожиданно спросил:
- Как там Скляров?
- В дозор готовится...
- Я не о том, случай с минами пошел ему на пользу?
- Да, конечно. - Серебряков посмотрел адмиралу в глаза. - Вы его тогда здорово пожурили, мне даже жаль стало.
- Жалость расхолаживает людей, - сухо заметил Журавлев. - Хоть и сердит был я на Склярова, а он нравится мне. Есть в нем морская жилка. А?..
- Есть...
Адмирал прошелся по кабинету, поглядел в окно, сказал, что прогноз на июнь месяц обещает тихую, солнечную погоду; штормы не ожидаются.
- Слышите?
- А мне больше штормы по душе, Юрий Капитонович, - и Серебряков улыбнулся.
- Да?
- Штормы командиров учат маневру.
- Может быть, - задумчиво молвил адмирал. Он подошел к столу, сел и, глядя на Серебрякова, сказал: - Час назад мне главком звонил. Серьезное задание он поручил штабу флота. К вечеру с моря вернется комфлота, мы с ним все обговорим, а уж потом с вами потолкуем. Ждите моего звонка. Кстати, Склярову пока выход в море не планируйте.
- Что, комфлота наказал за срыв минной постановки?
- Нет. Другое тут... Потом...
Было уже за полночь, а Серебряков все не спал. Ночь была ветреной. С утра море, как дитя, нежилось на солнце, а сейчас было черным, как деготь.
Мысли потянулись в Ленинград, к дочери: как она там? Жена волнуется, а ей это вредно. Надя и так вдоволь хлебнула горя. И в землянке жила, и в горах, и под пулями была. Иринку родила в бомбоубежище...
Потом он подумал о Петре Грачеве.
"Парень хороший. Характером весь в отца, - размышлял Василий Максимович. - Скорее бы уже сыграли свадьбу. А то еще приглянется ему какая-нибудь северянка..."
На стене то и дело вспыхивали отблески маяка, расположенного на скале. Скрипнула кровать, и он увидел, как жена открыла глаза, потом поднялась на локте.
- Васек, ты что не спишь? - спросила она и тронула за плечо. - Ты знаешь, вчера Грачев приходил. Для храбрости, видно, немного выпил. Просил меня с Ирой переговорить...
- Вот как! - воскликнул Василий Максимович.
Она поняла, что ему надо рассказать все. Она так и сделала. Не скрыла и того, что посоветовала Ире пока воздержаться от свадьбы, а то если выйдет замуж, пойдут дети, куда уж там до учебы. Недавно Ира прислала ей письмо, в котором просила совета.
"Мама, Петя требует ответа, пойду ли за него замуж. Как мне быть, что ответить ему? Я, мама, уже взрослая, ты не думай, что я девчонка. Нет, мама, я уже взрослая. Я думаю, что пора мне замуж? Кажется, я ему не безразлична..."
- Петя очень любит Иру, но рано ей замуж, - сказала Надя.
Наступило тягостное молчание. Серебряков поглядел на жену, легко поднялся с кровати.
- Не нравится мне все это, Надюша. Зачем было Грачева отговаривать? Ведь он любит Иру, правда? Пусть сама решает.
- Она моя дочь, и я, как мать, обязана дать ей совет, - возразила жена.
Он промолчал.
Утром, когда жена еще спала, Серебряков, не завтракая, ушел на корабли. Капитан 2 ранга Скляров встретил его рапортом. За ночь ничего существенного не случилось, правда, "Бодрому" отменен выход в море.
- Чье распоряжение?
- Командующего. В пять утра мне позвонили. Я не стал беспокоить вас.
- Странно, - заметил комбриг. - Ну, что, пойдемте?..
Штаб флота находился неподалеку от берега. Они решили идти вдоль отмели до причала, где швартовались катера и буксиры, а потом подняться по узкой тропе. Красное солнце взглянуло из-за гряды скал, его лучи дробились на камнях. Вдоль берега тянулся редкий белый туман. В небе текли бело-дымчатые облака.
- Видать, к шторму красное солнце, - обронил Скляров.
Комбриг ценил Склярова. Когда Серебряков командовал "Бодрым", а Скляров был у него старшим помощником, Василий Максимович терпеливо учил своего преемника, учил строго, требовательно. Уже тогда он приметил, что старпом не был равнодушен к своей профессии, и Серебряков верил, что со временем из старшего помощника выйдет хороший командир.
После того как Скляров принял у него корабль, строгости к людям и к себе в нем прибавилось.
У моряка под ногами всегда зыбкая палуба, в море его подстерегают опасности, стоит лишь чуть ослабить внимание - мигом будешь наказан. Это комбриг давно испытал на себе.
"Море всегда мстит, его не узнаешь до конца, хотя всю жизнь будешь плавать", - нередко говорил комбриг.
Серебряков вдруг почувствовал, как тоскует по кораблю. С "Бодрым" у него многое связано. И хотя ушел на повышение, тоска по кораблю не оставила его.
- Василий Максимович, - вновь заговорил Скляров, когда они уже подходили к штабу, - попросите адмирала направить "Бодрый" на учения. Можете на меня положиться, ни одна подводная лодка не уйдет... А то иным командирам завидую...
Серебряков замедлил шаг. Его черные глаза кольнули Склярова, и тому стало не по себе. Комбриг не упрекал его, он сказал, что зависть бывает разная - черная и белая. Первая - плохой союзник, от нее добра не жди. А вот вторая - очень добрая, она подтягивает, зовет вперед, заставляет расти, совершенствоваться, видеть свои недостатки.
- Мне хочется, чтобы вы быстрее, глубже осваивались со своей должностью, лучше прежнего организовали бы учебный процесс на корабле, а вас потянуло на какое-то нездоровое соперничество. От командира многое зависит. Он всему голова. Ежели командира на лихие, поверхностные дела тянет, на показуху, его подчиненные тоже к внешним эффектам потянутся. Для чужих глаз, для инспекции все делают, а в голове ничего не остается, знаний никаких. Положиться на таких нельзя...
В словах комбрига Скляров улавливал не укор, а совет. Таких людей не сломят никакие невзгоды, никакое горе. Это словно дерево: сруби с него все ветки, а корень даст новые ростки, и со временем ветки закурчавятся зеленой листвой. В Серебрякове сидел этот самый корень...
- Я не собираюсь держать тебя на задворках, - вновь заговорил капитан 1 ранга. - По сути твоя командирская наука еще только начинается. Ты любишь то, что делаешь, и это меня радует. Только не ворчи на море, оно тоже плетет нашу судьбу.
Они поднялись на гору. Серебряков остановился, тяжело перевел дыхание. Вынул из кармана платок, вытер вспотевший лоб.
- Одышка...
"Постарел ты, Василий Максимович, - сочувственно подумал Скляров. - Все подвластно времени, лишь море вечно..."
Склярову грустно стало от этих неожиданно нахлынувших мыслей. Лицо у Серебрякова с сетками морщин у глаз, брови серые, будто соль осела на них. И волосы на голове седые. Но ходит он бодро, и это вызывает у офицеров добрую улыбку.
- Павел Сергеевич, а как сын? - неожиданно спросил комбриг.
- Растет. Крикливый, правда. И все по ночам. Зина вконец умаялась...
- Береги его, - серьезно сказал Серебряков.
"Наверное, своего вспомнил", - подумал Скляров.