- Важна не профессия, а то, как ты свой долг выполняешь, - возразил Кесарев. - Один разоружает мину с улыбкой, а у другого нервы напряжены до предела. Вот как у меня.
- Может, от страха?
- Нет, - Кесарев качнул головой. - Страх я давно задушил в себе. Просто от напряжения. Какая мина попадется, иная измотает тебя до седьмого пота. Я когда еще плавал мичманом, был у меня друг Максим. Однажды тральщик в оживленном промысловом районе вытралил мину. Она была странной конструкции. Адмирал вызвал меня и говорит, мол, Кесарев бери с собой еще мичмана, и на катер. Мину надо разоружить. Ну, ясное дело, просьба адмирала - для меня приказ. Долго мы колдовали над "рогатой смертью". Наконец обнаружили, где у нее часовой механизм, где запал и тому подобное. Все шло хорошо. И вдруг беда. Максим задел проводок, нечаянно оборвал его, и часовой механизм заработал. Минута до взрыва! Пока я вынул запал, Максим поседел. Что это, страх? Не знаю, может быть. Но Максим не струсил, он был рядом со мной, только и сказал: "Сергей, запал..." Он мог бросить меня наедине с миной, но он не бросил. Это и есть долг.
Рулевой промолчал.
Когда катер обогнул мыс, Кесарев вдруг подумал о Наташе. Чего-то она беспокойная. Раньше никогда не спрашивала о Вере, а тут разговорилась. Почему так, может, догадывается? И все же ему было приятно от ее слов, сказанных на прощание: "Береги себя..." Наташа не знала, какая ему предстоит работа, но она сердцем чувствовала - дело у него опасное. "Сережа, ты помни, что минер ошибается только один раз, - не однажды говорила она. - Ты, пожалуйста, будь осторожен. Когда ты в море, у меня стынет душа. Холодно мне, будто льдинка туда упала..."
Береги себя... Чудная. Как ты побережешь себя, если каждая мина - загадка, а ее надо укротить? Да, любая мина загадка. Чуть что не так - и взрыв. Кесарев не забыл, как немецкая "эска" дохнула ему огнем в лицо, как потом месяц лежал в госпитале, неотступно думая о том, что, быть может, ему уже не придется плавать на корабле. Но все обошлось благополучно, если не считать того, что под ребром остался осколок. Однако Кесарева это не смущало, он нередко шутил: "Я ему не мешаю, и он меня не царапает. Живем дружно".
Катер выскочил из-за гряды камней и взял курс к порту.
- Еще час ходу, и мы будем на месте, - сказал рулевой. - А вы что, один будете с миной колдовать?
- Один, - отозвался Кесарев. - Мину надо увидеть, пощупать, а уж потом решать, как с ней быть. А как это буксир ее подцепил?
- Баржу с водой доставил, ну и бросил у причала якорь. Дело было утром. А в полдень стали выбирать якорь, а на нем - мина. Вон видите на горизонте чернеет судно? Это и есть буксир...
Кесарев и сам уже заметил судно и невольно подумал о мине - как она там? Утро выдалось серое, мглистое, ветра, правда, не было, и это его обрадовало. Когда подходили к причалу, рулевой по радио вызвал из порта дежурного, тот сразу отозвался:
- Где там у вас специалист? - гремело в телефонной трубке. - Прошу его на связь.
Рулевой что-то буркнул ему в ответ, потом передал Кесареву трубку.
- Вас просят, - сказал он и затормозил ход. Катер вмиг застыл на воде.
Кесарев попросил дежурного, чтобы его тут же доставили на буксир - надо осмотреть мину, а уж потом решать, как с ней быть.
- Я прошу убрать все суда, которые стоят у причала, - говорил в микрофон Кесарев. Дежурный, однако, возразил ему, ссылаясь на то, что одни суда сгружают улов рыбы, другие готовятся в рейс, третьи получают продукты и топливо, неразбериха начнется в порту. Но Кесарев был неумолим. - Нет, товарищ дежурный, я требую это сделать. Мина - оружие весьма капризное, и никто не может дать гарантии безопасности. Я постараюсь как можно скорее обезвредить "рогатую смерть". Да, да, я это обещаю. Что-что? Я вас не понял. Ах, вот оно что - вы предлагаете, чтобы буксир с миной ушел подальше в море? - На лице Кесарева застыла ироническая улыбка. - Так, да? Пока ничего определенного сказать не могу, я еще мину не видел. Вы что, намерены спорить со мной? Я вам не рекомендую. Ах, вы были на войне и тоже смотрели смерти в глаза. Что ж, я преклоняюсь перед вами. Правда, смерти в глаза я не смотрел. Я бы заглянул ей не только в глаза, но и в лицо, но я не видел ее. У меня лишь под ребром осколок сидит. Это меня уже после войны укусила одна непочтенная мина. Я, кажется, неделикатно обошелся с ней...
Кесарев вернул рулевому трубку, а сам сошел с мостика на палубу, где курил штурман.
- Ну как, договорились?
- Да, катер подойдет к буксиру.
Уже совсем рассвело. Бухта заиграла солнечными бликами, словно умылась росой. Небо понемногу прояснилось, тучи ушли куда-то на запад; проснулись чайки, они с криком летали над стоявшими в порту судами в поисках добычи.
Катер причалил к борту буксира, с него подали трап, и Кесарев легко поднялся на палубу. Здесь его встретил капитан, крепко пожал ему руку и в шутку заметил:
- Я тут с этой красавицей всю ночь рядом проспал.
- О, у вас еще сон был, - улыбнулся Кесарев. - Я вам завидую... Ну, где ваша красавица?
- Вон она, на якоре, - капитан буксира кивнул в сторону полубака.
Якорь рыбаки успели поднять на два-три метра над водой, теперь он висел на железной цепи неподвижно. На обе его лапы намотался стальной трос-минреп, а на нем - мина, она наполовину была в воде. Вдруг к буксиру подлетела белогрудая чайка и уселась на зловещий шар. Она вытянула тонкую длинную шею и закричала, словно говоря: "А я не боюсь, а я не боюсь..."
Кесарев махнул фуражкой, и чайка взмыла вверх.
- Ну, что за мина? - спросил капитан буксира.
Кесареву не стоило большого труда определить, что мина типа "С", неконтактная, немецкая.
- Значит, опасная?
Кесарев сказал, что эти мины особой конструкции. Чтобы никто не смог их разоружить, немцы придумывали для таких мин всякие "сюрпризы". В первые месяцы войны "эски" доставляли военным морякам немало хлопот. Не один минер погиб, пока узнали тайну ловушек.
- Буду разоружать, - твердо сказал Кесарев.
- Где, здесь, в порту? - удивился капитан буксира.
- Да, - Кесарев взглянул на капитана. - У таких мин, прежде чем их буксировать, надо вынуть запал...
На шлюпке Кесарев подошел к мине. Осторожно взялся левой рукой за якорь-цепь, а правой дотронулся до железного шара. Корпус холодный как лед.
"Да, не ошибся - самая настоящая малогабаритная "эска", - подумал он. - Где-то тут установлен запал ловушки. Вынуть бы его, а там, глядишь, можно будет мину отбуксировать. Но сначала надо отвинтить гайки, чтобы снять крышку и отключить схему ликвидатора..."
Шлюпкой управлял мичман с военного тральщика, стоявшего на рейде, он был опытным рулевым, понимал малейший жест Кесарева, гребцы то опускали в воду весла, то снова поднимали их вверх.
"Надо отдать три гайки, только три, и тогда я доберусь до запала", - думал Кесарев.
Он не знал, сколько прошло времени с тех пор, как подошли на шлюпке; время для него остановилось, и он ничего не видел вокруг, он видел лишь перед собой черный шар. Сверху он местами заржавел, видимо, заржавели и гайки, потому что не слушались разводного ключа. Наконец-то Кесарев ощутил усталость. Открыть бы крышку, а уж тогда... "А что если полить на гайки машинным маслом? - подумал Кесарев. - И чего это я сразу не догадался!"
Одно слово - "масло", и вот уже мичман протянул ему жестяную банку, и Кесарев, взяв ее, стал смачивать винты. Налил густо... Теперь несколько минут подождать. А потом снова взяться за ключ.
"А у Наташи все же есть чутье, - подумал вдруг Кесарев. - Я ей и словом не обмолвился, куда ухожу и зачем. А она сказала на прощанье - "береги себя". Эх, Наташа... Может, мне и больно, что нескладная у нас какая-то жизнь. А по-другому я не могу. Я хочу быть только с тобой, в море часто мои мысли о доме, о тебе, о сыне. А вернусь с моря, сойду на берег, и ноги несут к Вере. Что-то мешает мне, какая-то вражда к тебе появилась. А какая - и сам понять не могу. Но ты не думай, что я перед Верой на коленях стою, - мысленно говорил он жене. - Из меня веревки она не скрутит. Может, она еще немного покрутит мне мозги, а уж тогда ей никак меня не прижать своим каблуком. Вот клянусь, Наташа. Ты потерпи самую малость, и я совсем прозрею, вернусь к тебе навсегда..."
Далеко на причале Кесарев видел людей, наблюдавших за шлюпкой; были там военные моряки, с рассветом оцепившие порт, были рыбаки. Оттого, что все они ждали, когда наконец будет ликвидирована опасность, на душе у Кесарева потеплело. Ему и самому не терпелось скорее сделать то, ради чего он шел на катере за десятки миль.
"Жаль, что нет здесь Веры, она бы воочию убедилась, как я рискую", - неожиданно подумал Кесарев. В нем еще больше окрепла мысль увидеть ее. И если бы не эта злополучная мина, он еще вчера мог бы съездить к ней. Обнять бы ее сейчас да так и застыть на час, на день... Как она говорила в прошлый раз? "Твое минное дело меня не интересует, не для того я на свет родилась, чтобы переживать за кого-то. Я хочу жить так, чтобы ни в чем себе не отказывать". Он тогда сказал ей, что так могут рассуждать лишь эгоисты. Она даже не покраснела. "Я эгоистка? А может, Сережа, твоя Наташа эгоистка? Не я, а она заманила тебя в свои сети. Так опутала, что и жизни тебе нет".
Тихо в бухте, только слышно, как кричат чайки да время от времени где-то на другой стороне залива прогудит рыболовецкое судно. Тишина какая-то зловещая, обманчивая, в такие минуты Кесарев даже слышал биение собственного сердца; боязни у него не было, руки хотя неторопливо, но уверенно делали свое дело.
Скрипнула крышка - это с места наконец сдвинулась заржавевшая гайка. У Кесарева от напряжения даже молоточки в голове застучали. Он отвинтил гайку, положил ее себе в карман и принялся за вторую. И вот что странно - она легко подалась, несколько поворотов ключа - и крышка еще больше отошла. Кесарев заглянул в щель - два тонких проводка, красный и черный, тянулись к запалу. Запал медный, блестящий. Он холодит глаза. Только бы не задеть тонкие проводки... Кесарев подумал о том, что надо отключить схему ликвидатора. Внутри там есть один хитрый контакт, если вдруг какой-либо проводок порвется, то сейчас же, в одно мгновение заработает часовой механизм, пройдет несколько секунд, контакт замкнется, сработает запал и - взрыв. Кесарев дотронулся до красного проводка. Тонкий как паутина. Только бы не оборвать. Кесарев чувствует, как деревенеют пальцы. Да, прав Скляров - человек живет не умом, а сердцем. Нет, Кесарев с этим не согласен. Человек живет прежде умом, он должен соображать, что к чему, а уж потом делать какой-либо шаг; а сердце... Оно самый чувствительный аппарат; глухо стучит в груди, будто тяжесть на нем какая. И в ногах тяжесть, и дышать как-то тяжело. Не страх ли тебя сковал, Кесарев? Нет, только не страх. Напряжение какое-то давит на сердце. Ворочается оно как мельничный жернов.
"Чего ты скис? - сказал он себе. - Ты же не трус, Сергей. Ну? Докажи, что ты щелкаешь мины как орехи. Только не спеши, думай. Только не спеши. Человек живет умом..." Он нагнулся к мине, засунул руку в отверстие, пытаясь вынуть запал.
"Все, кажется, я готов..." - только и подумал Кесарев. И тут одна мысль обожгла его сознание - порвать черный проводок. Это по нему бежит ток к запалу. Да, да - он... Кесарев просунул руку и изо всех сил потянул провод. Наконец он лопнул.
- Все, теперь дело в шляпе, - выдохнул Кесарев. Но едва он приложился ухом к мине, как услышал стук "тик-так, тик-так". Часовой механизм работал. Кесарев догадался - в камере мины установлено два ликвидатора. Значит, там и два запала, и чтобы вынуть их, надо снять крышку аппаратной камеры. Скорее, скорее! Кесарев изо всех сил нажал на разводной ключ, и гайка сдвинулась с места. Скорее! Скорее!
Он мигом снял крышку, бросил ее и тут же увидел переплетение проводков. Все Их резать нельзя, где-то тут два проводка от часового механизма. Ага, вот они, у самого запала... Он зубами перекусил их, и часовой механизм перестал работать. Кесарев легко вынул один запал, потом другой и, держа их на ладони, сказал:
- Вот они, голубчики...
Пальцы дрожали, и ему стало не по себе. Он осторожно завернул запалы в платок и положил в карман. Кивнул мичману:
- Давайте, гребите к буксиру...
Вскоре мину отбуксировали подальше от порта, на другую сторону залива, и подорвали. Эхо взрыва молнией пронеслось над бухтой, вспугнуло чаек и затерялось где-то в скалах. Кесарев легко вздохнул:
- Еще одно эхо войны... - И, глядя на капитана буксира, спросил: - Ну что, все? Тогда разрешите мне отбыть на корабль на вашем катере...
Уже смеркалось, когда катер ткнулся носом в песчаную отмель. Кесарев спрыгнул на землю, крикнул рулевому "спасибо!" и зашагал вдоль берега.
Странное, однако, чувство овладело им: там, в бухте Заозерной, он думал о Вере, говорил себе, что при возвращении на корабль непременно зайдет к ней; а то, что дома ждет Наташа, его ничуть не волновало. А укротив мину, он вдруг с необыкновенной теплотой подумал о жене, он понял, что это, видно все оттого, что она ждет его, волнуется. Не зря же как-то в пылу откровения она призналась, что, когда он в море, дома она сама не своя: то выглянет в окно, откуда до самого горизонта просматривается дымящее море, то станет звонить по телефону жене старпома Лиле Ивановне, говорить о том, что их сын Игорь хорошо решил домашнее задание, написал сочинение без ошибок, а потом спросит: "А как там Роберт Баянович, что-то давно он не был в школе?" А жена скажет: "Так ведь в море он, как и ваш Сергей". И только после этого Наташа успокоится. А на другой день она снова начинает волноваться...
"Наташе я не скажу, как укрощал мину", - решил Кесарев.
Он вышел на городскую улицу, там, на пригорке, Верин дом. В окнах горит свет, значит, она дома...
И все же Кесарев после колебаний решил зайти к ней. "Только на час, а потом домой".
Стучал в дверь, а у самого в груди трепетало сердце. А когда увидел Веру на пороге, шагнул к ней, схватил обеими руками и крепко прижал к себе. Губы прошептали:
- Веруся, моя дорогая, я так к тебе торопился...
Она не отстранилась, тихо сказала:
- Вот мученик мой, ну, ладно, заходи в комнату...
Она помогла ему снять мокрую шинель, спросила:
- Ты откуда?
- С того света, Вера... - Он тут же прилег на диван и, глядя на нее, продолжал: - Скляров говорил как-то, что человек не умом живет, а сердцем. А я не согласен: ум делает человека сильным, дает ему все, что надо. А сердце... Нет, сердце порой обманчиво, ох как обманчиво.
- Не выдумывай, - усмехнулась Вера. Она встала, выключила в прихожей свет, а в спальне включила ночник. - Сердце, оно никогда не обманет человека.
- А вот и неправда, - возразил Кесарев. - Еще час назад я в мыслях жалел Наташу, даже решил не заходить сегодня к тебе. А вышло по-другому. Увидел в окнах свет, и сердце затрепетало, как рыбешка в сети. Ноги сами понесли к дому. - Он помолчал. - Сегодня я был наедине со смертью. Веришь, а?
Она присела к нему, наклонилась к его лицу и поцеловала.
- Я, кажется, тоже не могу без тебя. А про смерть ты, пожалуйста, не придумывай. Скажи, что спешишь, но приехал ко мне. Я и так тебя пожалею.
"Не поверила, - взгрустнул он. - А Наташа не такая..."
Сергей проснулся на рассвете. На душе было пусто и зябко. Из кармана кителя, висевшего на спинке стула, он достал папиросы и закурил. Тихо, чтобы не разбудить Веру, подошел к окну. На дворе стоял мглистый туман, сквозь его серую пелену тускло просматривалось море - какое-то серое, как застывший свинец. "Погода тихая, значит, уйдем в море", - подумал он и стал одеваться. Ему не хотелось будить Веру. Надо тихо уйти, чтобы она не слышала.
Сергей отошел от окна, загасил папиросу.
"А все же я подлый... - подумал он. - Наташа небось думает, что я на корабле. А вдруг?.. Нет, она не станет наводить справки".
Кесарев надел китель.
Проснулась Вера. Кажется, она давно не спала.
- Сережа, милый... Ты что, уходишь?
Он присел к ней на диван, и глядя в ее черные, как сажа, глаза, сказал:
- Там меня ждут, - Сергей нагнулся к ней и поцеловал в мягкие губы.
- Я люблю тебя, Сережа, - сказала она серьезно, без улыбки. - Теперь ты понял свою ошибку?
- Нет, объясни, пожалуйста.
Она встала, набросила на себя коричневый халат, и теперь ее светло-розовое лицо с тонкими дужками черных бровей стало одухотворенным. Каштановые волосы упали на плечи. Высокая, стройная, она была красива, словно сошла с картины художника.
- Ты сам потерял меня, и то что сейчас рядом со мной - моя милость. Да, да, Сережа, жизнь штука коварная! - И она погрозила ему пальцем.
- Ты знаешь, я не ищу в жизни проторенной дороги, - возразил он ей. - Я сам делаю свою тропинку в жизни. Ты извини, но я сам делаю. - Кесарев чему-то усмехнулся. - Странная ты, Вера. Вчера, когда мы сидели в ресторане, ты ко мне не была внимательна, а все поглядывала на соседний стол. Там сидел капитан первого ранга, и ты не спускала с него глаз. Он что, твой знакомый?
Она кокетливо отбросила со лба волосы.
- А ты наблюдательный...
- Кто он? - вновь спросил Кесарев.
Вера сказала, что видела его впервые и что он не дурен собой. Чем-то похож на ее мужа.
- Давай вернемся на пять лет назад... - Она взяла папиросу, зажгла спичку. - Помнишь, как все случилось? Меня пригласил на танец Борис Алмазов. А ты? Ты стал ревновать... Ты ведь ушел тогда, а он проводил меня. Ты наутро уехал и даже не простился со мной. Что мне оставалось делать?
Кесарев усмехнулся.
- И ты поспешила выйти замуж...
Она тяжко вздохнула.
- Это была моя ошибка. Я просто увлеклась Борисом. Лгать тебе не стану - я не любила его. Я просто увлеклась.
- Да, не любила?
- Не веришь? - Она хохотнула. - Детей-то у нас нет? А вот ты поторопился... Что, любишь Наташу?
- Кажется, люблю...
Она громко засмеялась:
- Любишь, да? А чего тогда со мной?
- И тебя люблю...
Она заглянула ему в лицо.
- Тогда не торопись на корабль... Сколько на часах?
- Пять...
Она прижалась к нему, дохнула в лицо.
- Поцелуй меня...
Сергей встал, сказал жестко:
- Я ухожу. К подъему флага надо быть на корабле. Я еще ни разу не опаздывал. Быть на корабле вовремя - это святость. - Он тронул ее за плечо. - Послушай, а твой отец ни о чем не догадывается?
- Куда уж ему? Он без ума от своего судна. Как же - капитан! А вот мой Алмазов только штурман.
- Ты сказала - мой?
Она устало зевнула.
- Так, по привычке. - И решительно добавила: - Я не люблю его. Он мягкий характером, безвольный какой-то, тихоня, что ли, а я таких терпеть не могу. Вот ты - да. Решительный, волевой. Я уверена, что, если бы тебя застал Алмазов, он бы стал извиняться...
- Ты выдумщица...
- Он обманул мои надежды, я разочаровалась в нем, хотя мой отец души в нем не чает. Знаешь, как он сказал о Борисе? "Алмазову можно доверить судно". В его понятии судно это прежде люди, экипаж, а не сама железная посудина... Чаю согреть?
- Не надо, - Сергей, не торопясь, застегивал на кителе пуговицы.
- Завтра тебя ждать?