Из всех конструкторов, с которыми Рудину когда-либо довелось работать, Евгения Антоновича он ценил больше других. Как-то авиаторы производили торпедные атаки. Из пяти торпед, выпущенных самолетами, две при соприкосновении с целью не взорвались. На место прибыли представители завода, но причину, не смогли выявить. Обратились к Савчуку, предлагали доставить торпеды на завод, чтобы ему не ехать так далеко. Однако он сказал, что оружие надо смотреть там, где оно отказало, и поехал на Север. Ему удалось обнаружить конструктивный недостаток. Все легко устранили на месте.
Подготовка к испытаниям нового оружия подходила к концу, и Савчук все больше волновался. Он не забыл тех тревожных дней, когда его детище - самонаводящая торпеда показала свой "характер", и ему пришлось еще немало повозиться с ней. В нее он вложил часть своей души, и был рад не только тому, что ее приняли на вооружение, но и что выполнил свой долг перед погибшими товарищами, с которыми плавал на подводной лодке. Когда еще были живы ребята, он говорил им, что обязательно создаст такую мину, которая сама будет искать лодки врага, находить их и уничтожать.
Рудин загасил окурок в черной пепельнице, стоявшей на краю стола.
- Ну, а как мина?
Савчук весело подмигнул адмиралу, мол, нашел "зацепку", и теперь прибор не хандрит. Так что через месяц-два можно ехать на Черное море.
- Да? Сразу бы так. - Адмирал встал, прошелся по кабинету. - Но поедем мы не на Черное море, хотя я там давно не был.
- Что, другой маршрут? - насторожился Савчук.
Рудин хитровато прищурил глаза:
- На Север хочешь?
Север... Гулкий, вьюжный. Гранитные скалы с птичьими базарами и полярная тундра. Кипящее море и ледяная Арктика. Июньские снегопады и полярные ночи... Там, в Заполярье, Савчук делал свои первые моряцкие шаги. Все, чем он жил когда-то на Севере, накрепко осело в нем, и теперь, если заходил разговор о тех суровых краях, Савчук видел себя на кораблях, в море, на подводной лодке, в минно-торпедном отсеке. Все ему там до боли знакомо; и люди, и корабли, и море жили в нем, как живут в сердце матери дети, которым она отдает себя и свою жизнь без остатка. Савчук не знал, чем объяснить такую привязанность к Северу - ведь не только в Заполярье есть море и корабли, есть добрые люди; может быть, потому только, что на Севере он получил боевое крещение? Он не знал, как это назвать - привязанностью или любовью, но чувствовал всем своим существом: Север - это наиболее памятная веха его жизни, когда молодость и зрелость характера сливаются воедино, когда прожитые дни оставляют глубокий след в душе. Навсегда остались в сердце Савчука места, где воевал.
- Ну так как, Север? - вновь спросил Рудин, хотя не сомневался в том, что конструктор поедет туда; Савчук уже бывал там, все лето провел на "Бодром", а когда вернулся, то прямо заявил Рудину: "На Севере я встретился со своей юностью". Адмиралу были понятны его чувства: на "Бодром" Савчук встретился с сыном командира подводной лодки капитан-лейтенанта Василия Грачева - Петром Грачевым; и, конечно же, не обошлось без воспоминаний: Савчук служил под началом Грачева-старшего, и ему было о чем рассказать сыну героя; знал Савчук и адмирала Журавлева, а еще больше привязан он к его жене Юле, с которой его свела судьба, а потом и развела... Ну, а что касается "Бодрого", то лучшего ему корабля и не надо: Скляров, этот "тонкий психолог моря и корабля", как выразился Савчук в разговоре с адмиралом, сделал все, чтобы испытания самонаводящей торпеды прошли успешно. И сейчас он попросил, чтобы все работы проводились на "Бодром".
- Что, полюбился Скляров, да? - засмеялся Рудин. - Этот офицер и мне по душе. Кстати, на днях я еду на Северный флот, постараюсь побывать на "Бодром". Буду просить адмирала Журавлева выделить для проведения испытаний "Бодрый". Но я не уверен, что Скляров будет этому рад. Командир он боевой, жаждет торпедных атак, поединков, а у вас работа иная, и ее надо делать мужественным сердцем.
- Да, хочешь не хочешь, а рисковать придется, - согласился Савчук. - Мое дело - мина, а все остальное - ваша забота, Илья Павлович. На флоте вас знают, ценят...
Рудин протестующе поднял руку:
- Не надо, Евгений Антонович, всякие похвалы не в моем вкусе. Кто морской витязь, так это ваша светлость, - адмирал добродушно улыбнулся, блестя белыми зубами. - А насчет "Бодрого" я постараюсь все устроить. Раз уж ты, морской витязь, просишь, я переговорю со Скляровым. Не так давно, - продолжал Рудин, - я виделся с адмиралом Журавлевым. Хвалит "Бодрый". Значит, дела у Склярова идут хорошо.
"Витязь... - усмехнулся в душе Савчук. - Какой к чертям я витязь?! Ну, тонул в лодке, разоружал мины и торпеды... А кто не рисковал? Нет, я самый обыкновенный. Вот Маша - она у меня необыкновенная..."
Словно догадавшись о его мыслях, Рудин спросил:
- И Машу с собой возьмешь?
Савчук сказал, что она уже была на Севере. Морякам "Бодрого" подарила картину.
- Она все еще ведущим хирургом в клинике? - спросил адмирал.
- Там. Ей очень тяжело, - отозвался Савчук. - Много приходится оперировать. Собирается уходить на пенсию. Признаться, и я об этом подумываю.
Рудин наклонился к нему.
- Никуда ты отсюда не уйдешь. Не сможешь уйти. Связаны мы с морем накрепко. И моряки знают и любят тебя. Новая мина принесет тебе еще большее уважение и еще большую славу. Савчук рассердился:
- Илья Павлович, да вы что? О какой славе речь? Не ради славы мы трудимся.
- Верно, не ради славы. Но когда особенно хорошо трудишься и добиваешься чего-то выдающегося, она сама тебя находит.
- Да, конечно, - смутился Савчук. - Не о ней думаешь, а о деле. И на войне о ней мы не думали, когда рисковали, крови и самой жизни не щадили. Да, Илья Павлович, вы давно обещали рассказать мне о годах службы на Балтике. Про мины всякие. И воевать вам приходилось, не так ли?
- А что, разве я один воевал? - лицо адмирала стало серьезным, каким-то настороженно-неприступным, как перед боем. - Не привык я как-то о себе рассказывать. Но если ты просишь... - Он передохнул. - У меня, как, видно, у каждого, кто видел рядом костлявую, война вот тут сидит... - Адмирал ткнул пальцем себе в грудь. - Ты ведь знаешь, я минером тогда был. В сорок первом корабли вышли на траление в район острова Соммерс. На первом же галсе подсекли три мины, на втором - две, а три взорвались в тралах. Мы море утюжим, а с острова фашисты бьют из орудий. Кругом снаряды рвутся, осколки свистят, а мы тралим. Уклонялись от обстрела - и наскочили на мину. Катер ко дну пошел. Не знаю, как я жив остался. На всю жизнь соленой воды напился... - Рудин сделал паузу. - На Балтике, скажу тебе, немцы преподали нам хороший урок: в первый день войны их авиация на кронштадтских фарватерах, у выходов из баз и на основных сообщениях флота выставила новые мины - магнитные. Иные командиры растерялись, а кое-кто плюнул на эти мины, мол, нас не возьмешь. Поплатились и те, и другие: в ночь на двадцать третье июня в устье Финского залива подорвался крейсер "Максим Горький", а эсминец "Гневный" затонул.
- И не мудрено! - воскликнул Савчук. - Балтику фашисты засорили изрядно: выбросили более двадцати пяти тысяч мин лишь за год. И что делали, стервецы? Ставили мины на мелководье, в акваториях портов. А тралов против магнитных мин у нас не было. В июле сорок первого вызвали меня в штаб флота, дали краткое описание баржи, оборудованной для траления магнитных донных мин на Черноморском флоте, и сказали: "Изучи - и внедри у нас". Это уже потом изготовлен был безобмоточный трал...
- Ну и что, катера оборудовали?
- Катера? - Рудин усмехнулся. - Где их взять было столько! Металлические баржи рельсами наполняли, всяким железом, а буксировали деревянными тральщиками. На моих глазах один такой тральщик подорвался... - Адмирал ненадолго умолк в раздумье. - А знаешь, Женя, мы умудрились применять против мин и "морские охотники". На полном ходу они создавали шумы, и мины взрывались. Труднее пришлось с минами, у которых был комбинированный взрыватель. Вытраливали их электромагнитной баржой. Катер-охотник сопровождал ее и создавал акустическое поле.
- А мы на Севере нередко уничтожали мины глубинными бомбами, сбрасывая их с кораблей, - сказал Савчук. - Тоже досталось...
Адмирал замолчал. Быть может, вспомнил он тот огненный рейс, когда пришлось ему участвовать в перебазировании флота из Таллина в Кронштадт. Между островами Керн и Вайндло немцы выставили около двух тысяч мин, а следовало провести здесь около двухсот кораблей и судов. Днем 28 августа корабли снялись с якорей. Флагманским в конвое шел штабной корабль минной обороны флота "Ленинград-совет".
- А знаешь, кто был его командиром? - Рудин сел на диван. - Амелько, нынешний адмирал. А я был рядом. Помню его слова: "У нас, матросы, один курс - Кронштадт. Мин у нас на пути предостаточно. Но мы проведем корабли. Должны провести!" Так вот, слушай дальше. Идут, значит, корабли за флагманом. И вдруг взрыв. В трале соседнего тральщика рванула мина. Но самое страшное было впереди, когда под вечер, миновав остров Керн, корабли вошли в плотное минное заграждение. Что тут было!.. Тяжко даже вспоминать. Несколько тральщиков подорвалось и затонуло. Многих моряков так и не удалось спасти. А тут с мыса Юминда бьют по нам фашистские орудия. Крики, стоны, мольбы о помощи. Только что сделаешь? А когда совсем стемнело, еще хуже нам пришлось. Тралы подсекали мины, а расстреливать мы их не могли - не видно было.
- И корабли рядом...
- В том-то и дело. Пришлось застопорить ход и стоять до утра. А на рассвете мы не могли сразу сняться с якоря: всюду у бортов мины. Матросы их шестами отталкивали... Добрались до острова Вайндло, а тут налетели самолеты и давай нас бомбить. В тральщик угодила бомба, меня задел осколок... - Рудин сделал паузу. - На этом переходе мы потеряли немало кораблей, но спасли основные силы флота. Блокировать минным оружием наш флот фашистам так и не удалось. Не удалось это им сделать и на Черноморском флоте. На минах подорвались лишь буксир, плавучий кран и эсминец.
- Я помню, - продолжал адмирал, - как вскоре на флот прибыла группа ученых из Ленинграда во главе с Курчатовым. Вместе с флотскими минерами они разгадали секрет устройства новых немецких мин, нашли способы их траления. Но это далось дорогой ценой, люди жертвовали жизнью - у каждой мины было хитрое защитное устройство. - Рудин немного помолчал. - И все же немцы обогнали нас в минном деле и сумели сохранить секрет.
- Не знаешь, как случилось? - удивленно сказал Савчук. - Мы собирались бить врага на его территории, то есть только наступать. Это определялось и нашей военной доктриной.
- Неубедительный довод, - возразил Рудин. - Мины нужны и наступающему. Немцы ими немало урона нам причинили. Дело не в доктрине.
- Конечно, главная причина не в ней, - вздохнул Савчук. - Просто у нас еще не было больших возможностей, чтобы создать все необходимые средства борьбы на море. А что касается доктрины, я за решительные действия в войне, за наступление, но в сочетании с сильной обороной! Но кое-кто об этом тогда забыл...
- Кто же, Сталин?
Савчук насмешливо скосил глаза.
- В свое время было модно во всех грехах обвинять Сталина. И ты к этому клонишь? Нет, и без Сталина у нас было кому отвечать за разработку военной доктрины. Но главное ведь не это, главное, что мы победили. Помнишь, праздничный приказ Верховного Главнокомандующего по случаю Дня Военно-Морского Флота в сорок пятом? В нем были такие слова: "Военно-Морской Флот выполнил до конца свой долг перед Родиной". Я. как моряк, этим горжусь!
Савчук закурил. Он подумал о том, что самая дальняя дорога начинается с первого шага. И в ученом мире нечто подобное; самое сложное и грозное оружие начинается с малого. И когда они заговорили о минном оружии, Савчук не мог не вспомнить, что самую уникальную конструкцию подводной лодки придумал русский генерал Шильдер.
- Генерал, да еще инженерных войск, - заметил Рудин.
Савчук сказал, что на этой лодке интересно срабатывала мина. Она висела на гарпуне, в носу лодки. По замыслу конструктора, гарпун вонзался в борт вражеского судна, лодка давала задний ход, разматывая за собой тонкий электропровод. И когда она уже находилась на безопасном расстоянии, нажималась кнопка, и ток от гальванической батареи взрывал мину. Примитивно, конечно, но для того времени мина считалась совершенством.
Рудин ничего не ответил, он подошел к карте, висевшей на стене, и устремил взгляд на Арктику.
- Ты не читал книгу Джорджа Стала, бывшего командира американской подводной лодки "Морской Дракон"? - неожиданно спросил адмирал.
- Как же, читал. Это ведь он совершил поход подо льдами Канадского архипелага к Северному полюсу.
- Да, да, верно. - Рудин кивнул на карту. - Видишь Арктику? Так вот, по словам Джорджа Стила, подводные лодки могут вести огонь баллистическими ракетами из Арктики прямо в сердце Северной Америки или Евразии. Главное - Арктика как стартовая позиция очень удобная, подводные лодки укрыты ледовой шапкой полюса. А раз так, то, мол, Арктика становится потенциальным океанским театром боевых действий. Чуешь, куда он клонит? И не случайно, что в последние годы натовские подводные лодки все чаще заходят в самые отдаленные точки Мирового океана. Джордж Стил призывает лучше изучить Арктику, на случай боевых действий. Я читал его книгу, - продолжал Рудин, - и вспомнил, как в феврале тридцать восьмого года подводная лодка "Красногвардеец", под командованием старшего лейтенанта Виктора Котельникова, шла на выручку папанинцам. Мы держали связь с лагерем полярников и были в курсе событий. Шли в надводном положении. Был сильный шторм. На одном из участков пути появились огромные массивы льда. Вот тогда-то "Красногвардеец" совершил первое подледное плавание под арктическими льдами на глубине пятидесяти метров. Так что Арктика нам не в новинку. Да, - спохватился адмирал, - я тебе хотел что-то показать...
Он достал из портфеля пожелтевшую фотокарточку. На ней Рудин был заснят вместе с каким-то капитаном 3 ранга.
- Кто это? - спросил Савчук.
- Мой крестник по Балтике Саша Маринеско...
Савчук немало слышал об этом командире знаменитой подводной лодки С-13. Это он, Маринеско, в условиях жестокого шторма на Балтике в конце января 1945 года смело торпедировал фашистский лайнер "Вильгельм Густлов", на борту которого было около шести тысяч гитлеровцев, половина из них составляла цвет немецкого подводного флота. Лайнер вышел из Данцига в сильном охранении кораблей. Но советский командир лодки Маринеско сумел перехитрить врага. Гибель "Вильгельма Густлова" потрясла Гитлера. В ярости он приказал расстрелять командира конвоя, а в Германии был объявлен трехдневный траур. Вскоре после этого, 9 февраля, Маринеско потопил транспорт "Генерал Штойбен"; вместе с судном ушли в пучину три тысячи шестьсот гитлеровских солдат и офицеров. За один только поход экипаж лодки уничтожил восемь тысяч гитлеровцев!
- Недавно я прочитал книгу "Гибель "Вильгельма Густлова", которая издана в ФРГ, - продолжал Рудин. - Написал ее Гейнц Шен, бывший гитлеровский офицер, который был на лайнере и чудом спасся. Так вот, он пишет, что, мол, если считать этот случай катастрофой то это, несомненно, была самая большая катастрофа в истории мореплавания, по сравнению с которой даже гибель "Титаника", столкнувшегося в тринадцатом году с айсбергом, - ничто. Гейнц Шен прав, ведь на "Титанике" погибли лишь тысяча пятьсот семнадцать человек.
- Ты его хорошо знал? - спросил Савчук. - Сашу?
- Очень даже. - Рудин спрятал фотокарточку в портфель. - Это мне вчера ребята прислали. Если все будет хорошо, то осенью съезжу на Балтику. Есть у меня задумка написать о лодке книгу.
Оба замолчали.
- Однако ты тоже не спешишь домой, - заметил Савчук, посмотрев на часы. - Уже скоро двенадцать.
- Не спешу, да и что делать дома одному? Жена защитила докторскую, сейчас на Кубе. Уехала на три месяца.
Рудин сказал, что пока на заводе изготовят опытный образец мины, пройдет с месяц, если не больше, и, конечно же, Савчук тоже может отдохнуть.
- Поезжай в Сочи. Погода там сейчас отличная.
Рудин подошел к окну. Далеко в ночной темноте на Ленинских горах светились огни.
В кабинет вошел дежурный и доложил, что адмирала вызывает к телефону главком. Рудин взял фуражку и вышел.
Савчук остался один, устало поглядел на прибор. А что, если опять закапризничает? Ну что ж, так, видно, бывает и у других конструкторов. Не сразу был построен и космический корабль. "А все же сделаю как надо. И мина будет!" Савчук стукнул ладонью по столу, да так, что услышали в другой комнате, и сразу же к нему вошел дежурный.
- Вызывали? - спросил он.
Савчук нашелся:
- Где Рудин?
- Адмирал уехал.
Савчук встал.
- Пора и мне.
Он оделся и вышел. Машина стояла у подъезда. Савчук велел ехать на дачу. Ему было неловко от мысли, что, наверное, Маша не дождалась его и уже спит. Утром она обязательно спросит, почему задержался и почему не позвонил ей. Позвонить бы мог - позабыл. Но Маша должна его понять. Сама ведь говорила, что легче операцию сделать, чем изобрести прибор.
Вскоре "Волга" свернула с шоссе и въехала в лес. У дачи Савчук вылез из машины, поблагодарил шофера и, застегивая пальто, торопливо пошел по узкой тропинке к крылечку. В окне он увидел свет. "Наверное, уснула, а свет выключить забыла", - подумал Савчук.
Открыв дверь, на цыпочках вошел в комнату. Неожиданно раздался голос жены:
- Я все слышу, можешь не прыгать...
- А я полагал, что спишь, - отозвался он и вошел в кабинет.
На полу стоял мольберт, и Маша медленно и осторожно наносила на холст краски. Она уже почти заканчивала картину. С холста на Савчука смотрел капитан-лейтенант Василий Грачев. Он стоял на мостике подводной лодки. Вдали за его спиной неуемно пенилось море. Солнце висело над скалой, и его оранжевые лучи освещали все вокруг - и море, и бухту, и корабли, и даже лицо командира лодки. Лицо было цвета бронзы, волевое, энергичное. Таким оно запомнилось Савчуку навсегда. И сейчас он будто наяву видел Грачева, слышал его звонкий голос... В тот роковой день, когда лодка затонула, Грачев был особенно веселым - торпедировали фашистский транспорт! Лодка погрузилась, чтобы уйти от кораблей охранения. Но они преследовали ее. Глубинные бомбы рвались все ближе и ближе. Но Грачев перехитрил врага. Лодка находилась в районе сильного течения. Командир приказал боцману нырять на большую глубину. А потом инженер-механик выпустил немного масла. Течением его отнесло в сторону, и немцы, обнаружив на поверхности масляные пятна, прекратили преследование. В тот день наша разведка перехватила радиодонесение командира конвоя об "уничтожении" советской подводной лодки.
- Ты о чем задумался? - спросила его жена.
- О Васе Грачеве... Столько лет прошло, а все не могу свыкнуться с мыслью, что его нет.
Маша отошла в сторонку.
- Похож? - спросила она.
- Как живой. Ох и обрадуется Любовь Федоровна подарку.
- Ты когда едешь в Сочи? - спросила Маша.
Он сказал, что завтра получит путевку в санаторий, а дня через два можно брать билет.
- На самолет?