Но радиометрист уточнил свой доклад:
- Траулер, товарищ командир.
Это шла на промысел "Горбуша". Капитаном на ней Серов, бывший подводник, о котором Скляров не раз слышал в рыбном порту. Адмирал Журавлев, знавший Серова еще по военным годам, однажды сказал: "С осколком в груди плавает..." Глядя в темноту ночи, Скляров спросил Кесарева:
- Вы, кажется, тоже с ним знакомы?
В голосе командира не было иронии, и Кесарев тихо ответил:
- Да, знаю...
- А дочь его?
- Веру, да? - Кесарев перевел взгляд в сторону, чтобы Скляров не видел в эту минуту его глаза. - Я давно знаком с ней. Она очень милая...
Скляров как бы между прочим заметил, что лет пять назад он был у нее на свадьбе. Ему понравился муж Веры Борис Алмазов, добротный моряк и отменный штурман. Плавает под началом Серова.
- Я уверен, что из него выйдет отличный капитан, - Скляров взглянул на Кесарева. - Да, Вера добрая, она любит своего Бориса. Всегда встречает его на причале.
"Я-то лучше знаю, как она любит его", - усмехнулся в душе Кесарев.
На трапе послышались чьи-то тяжелые шаги, и вот уже Скляров увидел замполита. Леденев сказал, что у акустиков пока тихо. На вахте Олег Морозов, у которого, как говорили в бригаде, "нюх на лодки". Леденев видел, что Скляров не расположен расспрашивать, как там на других постах, и все же сказал:
- Люди не смыкают глаз.
- В этом районе сложная гидрология моря, - заметил командир. - Акустики у Котапова молодые, вот и боится, как бы маху не дали.
...Корабль медленно шел близ скалистого берега, зорко следя за морем и вслушиваясь в голоса глубин. Скляров все еще не мог успокоиться. Одно дело, когда ты выполняешь приказ, зная, что делать, и другое - когда тебе предложено действовать самостоятельно. Тут уж надейся только на себя, на свой экипаж, да так рассчитывай свои действия, чтобы не вкралась ошибка. Командир по-прежнему настороженно всматривался в кипящее море. Чернота все окутала вокруг. Скляров взял микрофон и запросил Морозова:
- Что слышно, мичман?
- Чисто, товарищ командир. Шумы от рыбы. Идет косяками.
Скляров выключил микрофон.
- Худо дело, комиссар, - сказал он Леденеву. - Все не так, как в прошлом походе. Ну, чего молчишь?
Леденев, который никогда не спешил с выводами, сдержанно заметил:
- О чем жалеешь, Павел Сергеевич? Ты поразмысли, все взвесь. В том походе, думаешь, выиграл ты бой? Нет, проиграл!
- Но ведь мы ее атаковали, а не она нас, - засмеялся Скляров.
- Я не о том. - Леденев откатил ворот реглана, потому что ветер дул ему в лицо и слезил глаза. - Командир лодки допустил тактический просчет. Он выбросил помехи в тот момент, когда "Бодрый" находился у мыса. А грунт там каменистый, тебе и акустику хорошо известный. Я не знаю, почему он не стал форсировать противолодочный рубеж, но тогда бы тебе пришлось круто...
Скляров возразил: нет, у командира лодки был другой замысел, потому-то он и изменил курс. "Бодрый" искал лодку на глубине у фарватера, а она ушла мористее. И Скляров атаковал первым. Победа его была не случайной, а вполне закономерной, и риск его тоже был обоснованным. Командир учел все - и навигационную обстановку, и возможности своего корабля, и даже психологию командира "вражеской" лодки.
- Ты понимаешь? - объяснял Скляров своему замполиту. - Ведь наш "противник" не решился вести с "Бодрым" поединок, а спрятался у скал. Тут мы его и накрыли. Кстати, помнишь, еще Фрунзе говорил: нападение действует на психологию противника тем, что уже одним этим обнаруживается воля более сильная. Подчас инициативный, хотя более слабый противник путает все расчеты врага, -расстраивает его планы и одерживает победу. Думаю, не станешь возражать?
Корабль развернулся и теперь шел вдоль острова. В этот момент радиометристы обнаружили самолет "противника".
- Наверняка нас ищет...
Скляров взглянул на экран дублирующей станции кругового обзора. На индикаторе медленно перемещалась светящаяся точка. Это был самолет "синих". Когда радиометрист выдал параметры цели, стало ясно, что ракетоносец шел на "Бодрый". До самолета еще далеко, но надо успеть первыми выпустить по нему ракету.
- Боевая тревога!..
На корабле все ожило. Люди устремились на свои посты, и каждый, как заранее отрегулированный механизм, работал четко и быстро. А ведь за эти напряженные дни они очень устали. А поди ты: прошли считанные секунды - и на мостик поступил доклад командира артиллерийской боевой части Денисенко о готовности к бою.
В данном случае воздушным "противником" был беспилотный самолет, управляемый по радио. Скляров неотрывно смотрел на индикатор. Сюда же прибыл Котапов и отсюда руководил вахтой. В самолет "синих" уверенно вцепились радиометристы.
"Видно, это лодка вызвала самолет", - неожиданно подумал Скляров.
Кормовые ракетные установки медленно вращались, послушно подчиняясь воле приборов. Все зависит от операторов центрального поста управления огнем. Сейчас там вычислительные машины произведут необходимые операции и передадут точные исходные данные на ракетные установки.
- Центральный автомат к стрельбе готов!
Скляров не спускал глаз с экрана. Кажется, уже пора открывать огонь, но умные приборы не торопятся. Скляров волнуется. Он расстегнул ворот реглана и взял радиомикрофон:
- Денисенко? Слушай приказ... Если вдруг ракета пройдет мимо цели, вторую посылать не смей. Так что мозгуй!..
- Есть! Поразим первой, товарищ командир!
Скляров и сам не допускал, чтобы у Денисенко случилась осечка: на всех учениях его ракеты точно поражали цели. Плавает он на "Бодром" пять лет. Пришел на корабль лейтенантом, вместе с Грачевым. Артиллерийскую боевую часть вывел в отличные, и в прошлом году министр досрочно присвоил ему звание капитан-лейтенанта.
- Пуск!..
На юте корабля вспыхнул яркий хвост огня, и ракета устремилась в темное небо.
Скляров нагнулся к индикатору. На нем две точки - цель и ракета. Ракета стремительно идет навстречу самолету. Расстояние между ними сокращается. Но что это? Ракетоносец резко отвернул вправо, потом еще, еще. Он пытается уйти от ракеты, но она преследует его. Два зеленых следа на экране станции столкнулись. Взрыв! На индикаторе появились новые светящиеся точки - это падают в море железные обломки.
Скляров похвалил ракетчиков.
"Надо доложить в штаб", - решил он.
Старший лейтенант Грачев быстро подготовил аппаратуру. Скляров, взяв радиотелефон, услышал в трубке чей-то ясный, без атмосферных помех, голос:
- Вас слушают!
- Я "Алмаз", прошу к микрофону "Первого".
"Первый" - это адмирал Журавлев, и Скляров ни на секунду не сомневался, что адмирал поспешит на связь. И когда услышал его голос, повеселел.
- Слушаю. Я - "Первый".
- Я - "Алмаз". Докладываю: только что уничтожили воздушный ракетоносец "синих". Поражен первой ракетой. Лодки пока не обнаружены. Прием.
- Падение обломков наблюдал, - отозвался адмирал. - Спасибо, передайте личному составу корабля мою благодарность. А вам объявляю выговор. Как поняли? Я - "Первый", прием.
Услышав это, Скляров растерялся. За что выговор? Нет, нет, адмирал что-то напутал или, быть может, пошутил? Стоящий рядом старпом слышал их разговор и теперь недоуменно смотрел то на командира, то на трубку радиотелефона, которую Скляров крепко зажал в руке. На панели вспыхнула красная лампочка, и снова в динамике послышался голос "Первого":
- "Алмаз", я - "Первый" Как поняли? Прием.
Скляров стоял неподвижно, лицо его покрылось бледными пятнами. Он не знал, что хочет от него адмирал, а выговор, который только что получил, все еще держал его в оцепенении. Наконец он поднес трубку ко рту и негромко запросил:
- Я - "Алмаз". Вас не понял. Прием.
"Первый" вновь повторил, что объявляет ему, Склярову, выговор.
- Вам ясно, за что? - слышалось из трубки радиотелефона. - Почему вышли на связь? Я вам не разрешал.
Скляров, с трудом сдерживая волнение, ответил:
- Я - "Алмаз". Вас понял. Больше для вас ничего не имею. Продолжаю поиск. Прием.
- Я - "Первый". Действуйте строго по плану.
Скляров тяжело вздохнул. И дернуло же его с этим самолетом! Еще подумал адмирал, что он решил похвастаться. Об этом он сказал замполиту, когда тот поднялся на ходовой мостик.
- Ну, скажи, разве мне слава нужна? - Скляров сел в кресло, прикрепленное к палубе. - Да, маху я дал... Ну, ладно, выговор так выговор. Но где искать лодки?.. Сколько их, где они притаились. А может, давно ушли в другой район? Ну, что скажешь, комиссар?
- Я повторяю твои же слова - дал маху, - Леденев устало провел ладонью по лицу. - Торопишься ты, Павел Сергеевич. Ну, сбил самолет, так что сразу звонить в колокола? Ты извини, но это... - Он на секунду умолк, взглянул на Склярова из-под серых, выцветших бровей. - Это бахвальство. Скляров нахмурился.
- Мне и самому все это неприятно... Но ведь не бахвалился я, просто поспешил доложить... Ты же сам знаешь, не бахвал я, гимны в свою честь не пою. Что, может, не так?
Леденев, однако, сказал о другом - о лодках "противника". Их надо упорно искать, а не терзать себя вопросами, где они и почему не дают о себе знать. Лодка в море что игла в стоге сена, не сразу отыщешь.
- Америку открыл! - усмехнулся Скляров.
Но Леденева, казалось, эти слова не удивили, и, как всегда не торопясь, раздумчиво он сказал:
- Я имею в виду терпение, Павел Сергеевич. Сколько раз говорил тебе - не торопись, а ты как тот бегун... Сам знаешь, когда человек торопится, он мало думает, не анализирует события, а прикидывает все в уме, да на глазок...
В таких случаях Скляров обычно не возражал, ибо замполит находил для него такие слова, против которых не попрешь. А тут не сдержался, сердито фыркнул:
- Я-то почему пригласил адмирала на связь? Думаешь, меня этот сбитый самолет воодушевил? Как бы не так! Хотелось узнать про эти самые подводные лодки, но вышла осечка. Ясное дело, глупость сделал, промашку дал, хотя меня этот выговор ничуть не обидел...
- И все же, Павел Сергеевич, в деле не торопись, нам, военным, положено думать... Ну, я пойду к акустикам.
Провожая взглядом коренастую фигуру Леденева, Скляров усмехнулся в душе:
"Тертый калач!.."
5
Евгений Антонович Савчук проснулся рано. Осторожно, чтобы не разбудить жену, на цыпочках прошел на кухню. За окном висели черные, тяжелые тучи. Лил густой дождь, и вода в лужах пузырилась. На березе, росшей у дома, нахохлившись, чирикали воробьи.
Он налил стакан кефиру, выпил. Из комнаты донеслись шаги, и на кухне появилась жена.
- Рано встала, Машенька, - сказал он. - Поспала бы еще. Ведь только шестой час.
- Нужно пораньше в клинику. Сложная операция... Кстати, когда ты едешь на Север?
- Скоро... Уже скоро...
Командировки у мужа были частыми, особенно в последние годы. Неделями он не бывает дома. А то вдруг улетит срочно, в ночь. Так и под Новый год было. Нарядили елку, она поехала за внуком, а вернулась - на столе записка:
"Машенька, я улетел. Далеко улетел. Там уже солнце..."
- А Юля Журавлева все там же, на Севере? - вдруг спросила жена.
Савчук засмеялся:
- Не ревнуешь ли? Эх, Машенька, как порой мы глупы. Да, да, глупы, как пингвины. Впрочем, нет, пингвины вовсе не глупые.
Она насмешливо спросила:
- Ревную? Не смеши меня... А на Север я бы тебя не пустила. Ведь это там был у тебя сердечный приступ? Боюсь за тебя...
Савчук знал, что если она пожалуется адмиралу, то его могут и не пустить. А оружие уже почти готово к испытаниям.
- Переутомился я тогда. - И, ласково тронув ее за плечо, сказал, что будет себя беречь. Ну, а Север его здоровью никогда не вредил. Ведь исходил он на подводной лодке в тех суровых краях тысячи миль. - Север - моя юность, ты это сама знаешь...
- С годами все мы осторожничаем...
...Савчук подошел к окну. Маша, раскрыв зонтик, спешила к троллейбусу. Он никогда не переставал восхищаться ее подвижности, энергичности. Все у нее получалось как-то быстро и ловко. Это он заметил еще там, в Мурманске, когда попал в госпиталь - ранило в правую ногу. Боялся, что могут ампутировать. И тогда - прощай, корабль, прощай, море. Помнит еще, Маша сказала ему: "Что, милок, приуныл?" Главный хирург долго и нудно осматривал его и все щупал ногу. Щупал и, глядя сквозь стекла очков, усмехался:
- Так, так, стало быть, отбегался. А что, парень, опять хочешь на корабль?
Страшная догадка словно током пронзила все его существо.
- А что?
- Ишь, любопытный какой. Раз уж сюда попал, молчи. Тут я, доктор Кашуба, хозяин. Не слышал о таком? Теперь будешь знать. Ну, как? - Он стал массировать ногу.
От сильной боли Савчук сцепил зубы, но когда доктор нажал пальцами повыше колена, он вскрикнул:
- Ой, больно!.. Что вы, доктор, у вас есть сердце?
- А вот и нет сердца, - улыбнулся хирург. - Плохи у тебя дела, морячок. Боюсь, ампутировать придется... М-да, может быть гангрена...
Стоявшая рядом Маша молчала, глядя то на Савчука, то на хирурга.
- Да-с, гангрена...
- Виктор Лазаревич, - сказала наконец Маша. - У нас ведь был такой случай, помните? Разрешите мне сделать операцию?
Главный хирург не устоял и в конце концов согласился. Савчук сердечно сказал ей:
- Спасибо вам. А уж если останусь без ноги, не терзайтесь - сам виноват...
Главный хирург прошелся по палате, о чем-то размышляя, потом вдруг спросил:
- Морячок, у тебя есть кто из близких?
Савчук задумался, брови нахмурил, и не хотелось ему говорить о своей невесте, да надо, может быть, она приедет сюда, и ему будет легче. Да, конечно же, с ней ему будет легче.
- Есть, доктор. Юля, невеста моя. Она тут неподалеку, в Полярном.
- Она сможет сюда приехать?
- Конечно! - глаза у Савчука загорелись. - Как только узнает, что я ранен, сразу же приедет. Я напишу ей. Написать?
- Да. И немедленно...
Дней через пять в госпиталь пришел ответ:
"Юля Журавлева выбыла неизвестно куда".
Савчуку до слез было обидно; уехала, даже не подождала, когда он вернется с моря. А ведь говорила ему, что любит...
Савчук до крови закусил губы, едва сдерживая слезы.
Главный хирург сделал операцию сам. Савчук лежал в отдельной палате, и Маша после дежурства часами просиживала у него. Иногда приносила что-нибудь вкусное:
- Ешь, набирайся сил, а то на лодку слабых не берут.
Однажды, когда на дворе металась пурга, она принесла ему букет хризантем.
- Генерал прилетел из Москвы, цветы преподнес. Пусть у тебя стоят.
На другой день она не пришла к нему. Не пришла и на третий день. Савчук не выдержал, спросил у сестры, где Маша. Та сказала, что уехала в Москву.
- Зачем?
- А ты спроси у начальника. Он ее посылал - ему и знать, зачем. С генералом улетела...
Что-то тревожно-щемящее шевельнулось у него в груди, и всю ночь Савчук не спал. Днем его смотрел главный хирург и сказал, что все идет хорошо. Повезло морячку, заживает нога.
- А ты, вижу, загрустил. На корабль тянет?
- Скажите, доктор, через неделю меня выпишут?
- Ишь, шустрый какой! Еще полежишь!..
По ночам Савчуку снилась Маша. Улыбающаяся и чуточку грустная.
"К чему все это? - сердился он в душе. - Не нужна она мне. И я не нужен ей. У нее есть кто-то, а я, дурень, пекусь..."
Как-то сестра повела его на процедуры в соседний корпус. Когда вернулся, увидел на столе картину. На ней было запечатлено море - тихое, робкое. У причала - подводная лодка. Солнечные лучи дробились на ее палубе.
- Машина работа, - сказала няня. - Она у нас художница.
У него гулко забилось сердце:
- Приехала? - И весело добавил: - А то хотели уже розыск объявлять.
- Не шути, морячок. Тошно ей, Маше. Она мать похоронила...
"Вот оно что, а я-то, костыль, что подумал..." И от злости на самого себя прикусил губу.
Утром она пришла к нему, опечаленная, грустная. Он взял ее руку и тихо сказал:
- Крепись, Маша.
Выписывался Савчук апрельским днем, пролежав в госпитале три месяца. Ему предоставили краткосрочный отпуск по болезни. Собрал он свои нехитрые пожитки, сложил в старый потертый чемодан. Решил съездить домой к матери, а там видно будет... И вдруг в палату вошла Маша. Сняла белую шапочку, и он увидел на ее висках седину. Ласково дотронулся рукой до ее волос.
- И у вас седина... - печально улыбнулась Маша. - Это в том походе, да?
- Откуда вы знаете? - удивился он.
- История вашей болезни у меня...
Она помолчала.
- Лодка что, погибла?
- И лодка, и люди. - Голос Савчука дрогнул.
Она поняла, что ему нелегко говорить, и не стала продолжать разговор, хотя очень хотела узнать, как ему удалось избежать смерти. Но Савчук заговорил сам. Он сказал, что лодка не могла всплыть и командир послал наверх его и боцмана, чтобы добрались к своим и сообщили о судьбе корабля...
- Я и не думал, что живой останусь... Будто воскрес, с того света вернулся...
Маша не сводила с него глаз. А Савчук рассказывал, как вышел наверх через торпедный аппарат, как попал на пустынный остров, питался ягодами, травой, как добирался к своим.
В тот день Маша пригласила его к себе в дом неподалеку от рыбного порта...
Сколько с тех пор времени прошло, а все ему помнится до мельчайших деталей...
...Савчук поглядел на часы. Скоро девять. Дождь перестал, небо заголубело, в окно заглянуло солнце, ярко-белое, умытое росой. Позавтракав, он взял портфель и вышел во двор. У подъезда его ждала машина. Усевшись рядом с водителем, Савчук коротко бросил:
- В штаб!
"Волга", урча, рванула с места и побежала по серому асфальту, еще не высохшему от дождя.
В кабинете он так увлекся чертежами, что и не слышал, как скрипнула дверь и к нему вошел контр-адмирал Рудин. Был он высок ростом, седоголов, с карими глазами, которые всегда добродушно светились.
- Что, все еще корпишь? - спросил он Савчука и присел рядом.
Савчук удивился приходу адмирала: время было позднее. Все сотрудники уже давно разошлись по домам. Савчук тоже собирался уйти пораньше (сразу после обеда Маша поехала на дачу, дописывать картину - она давно работала над ней, все яснее вырисовывался тот самый подводный корабль, на котором плавал отец Петра Грачева. Савчук решил отвезти эту картину матери героя).
- Был я у главкома. - Адмирал закурил. - Приказано форсировать работы, Евгений Антонович.
Савчук наморщил лоб.
- Понимаешь, расчеты показывают, что радиус действия мины можно значительно увеличить по сравнению с тактико-техническим заданием.