13
И случилось: пришла его дивная фея.
Она никогда являлась так рано, было всего только двенадцать часов.
На плечах ее было клетчатое осеннее пальтишко, рыжие густые волосы - в мелких бусинках дождя.
- Извините, - сказала она поспешно, задыхаясь еще от бега по лестнице. - Извините, Николай Николаевич, мне надо с вами поговорить.
Подбородок Николая Николаевича подпрыгнул, губы задрожали.
Помертвев, он присел на край стола.
Шаровая молния за стендом, радуга между книжными полками, синий дождь с потолка - ничто не могло уже удивить Николая Николаевича: фея знала его имя-отчество, но откуда? И, главное, зачем?
Щеки Николая Николаевича загорелись, сквозь стекла рабочих очков они казались круглыми, как райские яблочки. Лицо от восторга приобрело глуповатый и дерзкий вид.
- Да? Я весь внимание, - сказал он как бы с вызовом. - Что вам угодно?
- Не надо так, Николай Николаевич, - проговорила она печально, с видимым удовольствием выговаривая его имя. Одного воспоминания об этом хватило бы ему на всю оставшуюся жизнь. - Вы, конечно, должны меня презирать, я вас очень подвела.
- Почему же? - чужим, каким-то писклявым голосом сказал Николай Николаевич. - Презирать вас я никак не могу.
- Я пришла, чтобы сказать вам: не думайте обо мне плохо. Я не спала всю ночь.
Она отвернулась и шмыгнула носом.
- Простите меня, пожалуйста.
Из комнаты в комнату бесшумно прошла Анечка. Она вся скособочилась от тяжелой стопки книг, которую несла. Косой глаз ее совсем закатился.
- Я на вас не сержусь, - быстро сказал Николай Николаевич. - Тем более что…
Фея ждала. - …тем более что меня всё равно переводят на абонемент. Ведь вы не ходите в абонемент?
Фея молчала. Похоже, она ожидала чего-то другого.
- Значит, мы больше не увидимся, - подвел черту Николай Николаевич.
- Да? - сказала она наконец. - Жаль.
И ушла.
В глубокой задумчивости Николай Николаевич подошел к стеклянной двери, заглянул в зал. Там полно было школьников второй смены, забежавших перед уроками, чтобы что-нибудь друг у друга скатать. Была там престарелая пенсионерка, увлеченно сморкавшаяся над "Новым миром". Было трое-четверо диковатых студентов, засевших с утра: в двадцать два сорок пять их придется чуть ли не под руки выводить из зала, а они, упираясь, будут перелистывать на ходу учебники.
Привычная утренняя публика… Вечером пойдут другие: старшеклассники - готовиться к сочинению (часто целым классом, и это хуже всего, потому что в зале начинается содом - смешки, записочки, чуть ли не хоровые песни), студенты - рассеянно листать монографии… пять-шесть читателей знающих и следящих, с ними Николай Николаевич особенно любил работать.
Что в абонементе? Выдавать засаленные детективы, разрозненного Конан-Дойля, случайную фантастику… Второсортная жизнь.
14
Кот услышал, наверное, как звенели ключи, вышел навстречу из комнаты и сел столбиком на пороге.
- Явился, князюшко мой? - ласково сказал он, и Николай Николаевич удивился еще раз его сипловатому голосу. - Хотел я тут тебе порядок навести, да тряпки не нашел. Как же ты живешь без тряпки?
- Так вот и живу, - усмехнулся Николай Николаевич. - Я, брат Стёпа, и без многого другого живу.
- Что так рано сегодня? - спросил кот, пропустив мимо ушей последнее его замечание.
- Приболел, - угрюмо ответил Николай Николаевич, разуваясь у входа. - Отпросился.
- Ах ты, мать честная, - сокрушенно сказал кот. - Что за лихоманка к тебе привязалась? А я-то хотел тебе дельце одно поручить…
- Что за дельце?
Они оба, Николай Николаевич, а по пятам за ним кот, прошли на кухню.
- Так, реестрик один составить.
- Какой реестрик? - удивился Николай Николаевич.
- Да тут… - замялся кот. - На мне материальная часть висит. Я у них вроде завхоза.
- У кого "у них"? - Николай Николаевич сел на стул. - Что ты мелешь, Стёпа?
Кот обиделся.
- Ну, мелю не мелю - не твоего ума дело, - высокомерно ответил он. - Хотел тебя попросить, да закаялся.
- Брось, Степан Васильевич, - примирительно сказал Николай Николаевич. - Я вон рыбки тебе принес.
Покобенившись еще минут пять-шесть для порядка, кот пошел на примирение.
- Надо мне в своем хозяйстве порядок навести, переписать кое-какой инвентарь. Стар становлюсь, путаю много. Посулю кому - ан нету, выдано или утрачено. Ты человек образованный, помоги старику.
- Какое же у тебя, старика, имущество? - спросил Николай Николаевич.
- Конечно, не то, что раньше, утратил многое, но есть еще кое-что, уберег.
- Да где же твое имущество?
- А вот поедим, тогда. У тебя, я чай, от голода кишки спеклись.
- Тебе в угол на полу или за столом будешь есть?
- За столом, коли не брезгуешь.
15
Поужинали на кухне.
Кот ел аккуратно, не чавкая, только сопел да время от времени поправлял лапой сползавшие с тарелки куски.
Табурет был низковат, и Николай Николаевич принес и подложил ему подушку.
За столом вели неторопливую беседу.
- Ну, с работы тебя не выключили пока?
- На абонемент перебросили.
- Это что же, понижение али как?
- Да уж не повышение.
Кот негодовал:
- Что за дело: живыми людьми бросаться? Совсем баба счумилась. Жалобу надо писать.
- Не умею да и не люблю.
- Я те научу. В старое время горазд я был слезные письма писать. Веришь ли, - кот хехекнул, - одному мужику даже письма любовные сочинял: "Мурлышечка ты моя…" Умора!
16
Отужинав, гость и хозяин перешли в комнату.
- Ну, и где твой багаж? - спросил Николай Николаевич, озираясь.
- А вот, или не видишь?
У двери стоял в углу маленький, зеленый, окованный железом сундучок.
- Постой, постой, - озадачился Николай Николаевич. - Я ж тебя на ключ запирал. Как эта вещь сюда попала?
Кот вспрыгнул на сундук, самодовольно по нему прошелся.
- А это, брат ты мой Коля, дело тайное. Фики-мики.
- Что, что? - Николай Николаевич присел на корточки, пощупал руками сундучок.
- Фики-мики, говорю, - пояснил кот. - Чуждое для тебя дело.
Сундучок был небольшой, но крепкий, на гнутых кованых ножках и весь оплетен крест-накрест железными полосами. Зеленая краска на деревянных стенках пообтерлась уже, но в целом это была вещь.
Особенно хороши были узорные решеточки на боках возле круглых ручек.
Николай Николаевич потрогал висячий замок - он не поддавался, как влитой.
- Любуешься? - свесив голову с сундучка, спросил кот.
- Хорош, - восхищенно сказал Николай Николаевич. - А что там внутри?
- Лыка ручня, конопели пучня, кленово полено да соломы беремя, - загадочно проговорил Стёпа.
- Я серьезно.
- А коли серьезно, возьми меня под ташки и отнеси на диван. Притомился я, цельный день на ногах.
Николай Николаевич бережно взял кота под брюхо и перенес на подушку.
Кот прилег на бок, потянулся всеми лапами, скомандовал:
- Бери бумаги лист да садись к столу. Пиши: "Реестрик". Написал? Хорошо. Под номером первым у нас пойдет… - почесал лапой переносицу. - Отмыкай, что ли.
Николай Николаевич с опаской наклонился над замком, потянул на себя кольцо.
- Не замай! - сказал замок таким гулким басом, что Николай Николаевич, отпрянув, вопросительно поглядел на кота.
Кот кивнул поощрительно.
- Балуется. Не слушай ты его…
Николай Николаевич потянул еще раз - замок заверещал по-кроличьи:
- Не замай, кому говорю! А-я-яй!
Николай Николаевич с натугой повернул кольцо.
- Ну погоди у меня… - угрожающе сказал замок - и открылся.
Тяжелая крышка с тихим пением отскочила и встала почти вертикально.
Сундучок был полон доверху, его содержимое было накрыто грязноватой серой тряпицей.
- Ты не спутай ничего, - кот приподнял с подушки голову. Он глядел с подозрением и строго: настоящий завхоз. - Там у меня все по порядку складено. Что сверху лежит?
- Портянка, - неуверенно сказал Николай Николаевич и потянул тряпицу за край.
- Экой ты!.. - Кот заволновался, вскочил. - Нетути там никаких портянок. С самого верху чего лежит?
Николай Николаевич взял в руки нечто похожее на пучок сухой травы, показал коту.
- То-то… - проворчал кот и лег, успокоившись. - Пиши: номер первый - букетик-семицветик.
- Что же, я так и буду взад-назад от стола к столу бегать? - недовольно спросил Николай Николаевич.
- А ты стол поближе подтяни, так способнее.
- Не лучше ли наоборот? - Николай Николаевич взялся за боковые ручки сундука.
- Ну давай, коли подымешь… - усмехнулся кот.
Расставив ноги, Николай Николаевич крякнул - сундук ни с места.
- Гляди, пупок разошьется, - кот, довольный, завертел хвостом. - Иди-ко лучше к столу да пиши, что велено: номер первый - букетик, знамо дело, семицветик.
- И на что тебе этот букетик? - Записав, Николай Николаевич вертел сухую травку в руке. - Того гляди рассыплется.
Он ожидал чудес, а из сундука пахло затхлым бельем и еще чем-то солдатским. От букетика щекотало в носу.
- А ты подыши на него… - посоветовал кот.
Николай Николаевич дохнул - букетик зашевелился в руке, стебли сразу набухли влагой, повеяло болотной сыростью.
И вдруг на кончике одной травинки повисло что-то вроде ярко-красной светящейся капли. Рядом, шевелясь, загорелись еще два - синий и зеленый - огонька.
Николай Николаевич присмотрелся - это были три крохотных цветка. От каждого во все стороны шел тихий разноцветный треск.
- Да не бойся, не обожжешься, - сказал кот. - Сколько там цветочков осталось? Три? А ведь семь штук было. Так с боку и напиши в скобочках: три цветочка. Колер обозначь после двоеточия.
Сутулясь, Николай Николаевич старательно писал, потом спросил:
- Стёпа, а зачем они тебе?
- Спробуй - узнаешь, - усмехнулся Степан Васильевич. - Оторви венчик и съешь.
- Как это "съешь"?
- А так: разжуй и проглоти. Лучше синенький, он скуснее.
- И что будет?
- Худа не будет. Спробуй.
Николай Николаевич осторожно отщипнул ногтями синий цветок - на месте обрыва тотчас засветился новый, того же цвета бутончик.
Прикусил лепесток - на вкус кисловато, как заячья капуста.
Вдруг комнату тряхнуло, стол наклонился, стал пухнуть, расти, расплываться по краям, дергаться. Донесся голос кота:
- Спрыгни со стула-то, спрыгни.
Николай Николаевич раскинул шелестящие руки (широкими, пестрыми стали рукава) и с цокотом спрыгнул на паркетный пол.
Глянул вниз - ужас, ноги ссохлись, тонкими стали, желтыми, как обструганные палочки, и в чешуе. Пальцы когтистые растопырились в три стороны, об пол стучат.
Повернул головенку - направо, налево растопырены толстые крылья, грудь вперед выкатилась, желтые перышки заструились по ней к животу.
Круглый глаз скосил - огромаднейший кот лежит на диване, лапы под белой меховой грудью, склабится:
- Хе-хе…
- Хе-хе, - хотел передразнить его Николай Николаевич, а получилось: "Ко-ко-ко…" И забегал, забегал, суетясь, меж толстых ножек стула, зацокал сердито когтями, заплескал с шумом крыльями Николай Николаевич:
- Ко-ко-ко…
- Вот это финт! - сказал он, очнувшись и увидев себя сидящим на полу на корточках, руки назад.
- Испугался? - спросил с усмешечкой кот.
- Что ты! - с жаром сказал Николай Николаевич и поднялся. - Я второй съем, можно?
- Можно-то можно, да лучше не надо, - уклончиво ответил кот. - Зелененький съешь - рыбой станешь, это ванну сперва налить надо. Наплещем, надрязгаем, потом убирайся. Да и сырости я не люблю.
- Ну, а если красный?
- Жеребцом станешь, а места здесь мало. Мебель всю перекрушишь, пол провалится, чего доброго. Что соседи снизу будут говорить? За это и из белокаменной нас с тобой выселить могут… на сто первый километр.
Поразмыслив, хозяин вынужден был с гостем согласиться.
- А шапка-невидимка у тебя есть? - спросил он. - А скатерть-самобранка? А ковер-самолет?
- Ай, похерили, - сокрушенно сказал кот и, задрав заднюю ногу, почесал у себя за ухом. - Одну только скатерть вернули, да и то в таком виде, что стыдно глядеть.
- Покажи! - загорелся Николай Николаевич.
- А вот она сверху лежит.
Скатерть оказалась той самой застиранной серой тряпицей с бахромой по краям - Вот какая грубая, - расстроенно сказал кот. - А раньше была: в кучку сжал, в сумку склал - и пошел себе дале.
Николай Николаевич расстелил скатерть на письменном столе, прижмурясь, представил себе бутербродики с креветками, с лимоном и с цветочками из холодного масла…
Под скатертью зашевелилось, проступило круглое. Поднял - кислый запах щей, дешевая фаянсовая тарелка.
- Вот, полюбуйся, - фыркнул кот, перепрыгнув с дивана на стол, - щи укладны да сухари булатны. Испортили вещь…
17
В полночь, когда у хозяина воспалились глаза, а кот стал жмуриться и тереть лапой нос, инвентаризацию пришлось упростить. Николай Николаевич вынужден был отказаться от намерения ощупать и опробовать каждую вещь: просто доставал из сундучка и со слов своего постояльца регистрировал.
Скромный по размерам сундучок оказался очень вместительным.
Самой крупной вещью в нем был кувшинец о двенадцати рылец с живой и мертвой водой: высотою с полметра, похожий на окаменевшее морское диво. Два рыльца были отбиты, и ручка треснута, но зеленая сургучная печать сохранилась, а в этой печати, как сказал Степан Васильевич, и состоял весь секрет.
Мертвая вода отдавала сероводородом, и Николай Николаевич ее только понюхал, пить не стал. Живую воду - попробовал. Ну, что тут скажешь? Горилка - она горилка и есть.
- Так-так-так, - лежа на диване и водя головой от стола к сундучку и обратно, бормотал Стёпа. - Серебряное блюдо - в наличии, золотое яичко - придадено… Вынимай осторожненько. Не разбей гляди, беда будет. Большая беда. Землетрясение там или война… Сколько их переколотили, этих яиц, - ни разу добром не кончалось. Пялечко с иголочкой, кукла-советчица - это женские вещи, нам неинтересные. Платочек желтенький… забыл для чего. Право слово, забыл. Ты, брат, не тряси его, а то вытрясешь трех мужиков и будешь их всю жизнь кормить да поить. Топорик? Это не наш топорик, чужой приблудился, отставь-ка его в сторону. У нас топоров быть не бывало… Сабля - дело другое, только она не действует. Ржа изъела… Дальше дудочка, войско вызывать…
- Эта, что ли? - не поверил Николай Николаевич.
Он поднес деревянную свистульку к губам.
- Я те свистну! - рассердился кот. - Ишь, просужий какой! Войско ему понадобилось… Ложи в кучу, тебе говорят!
Стёпа долго еще брюзжал и успокоился лишь тогда, когда злополучная дудочка скрылась под грудой другого инвентаря.
- Погоди-ка, а это что такое? Вроде похоже… Нет, не то: это огненный палец, стены прожигать, нам без надобности… Графинчик-самоподавчик, сумочка-самотрясочка, ну-ка выверни ее наничку… Обозначим: неисправна. Ах, посыпалось? Пиши: сыплется, а что - неизвестно. Так, а это у нас флакончик с летучей водой… Не нюхай, вес потеряешь. Будешь под потолком летать, и со службы тебя уж точно выключат. Что еще?
- Зеркальце карманное прямоугольное одинарное, - сообщил Николай Николаевич. - С отбитым уголком.
- Это тебе не надо, - буркнул кот. - Совсем бесполезная вещь.
- Почем ты знаешь? - возразил Николай Николаевич, - Может, как раз это мне и надо.
- А я говорю, не надо, - сказал кот. - Занеси в реестрик и положи в кучку.
- Под каким названием?
- Там на обороте указано. Так и пиши.
На тыльной стороне зеркальца старинными буквами было написано: "Себя зерцало".
- Посмотреться можно? - спросил Николай Николаевич, внеся в реестрик соответствующую запись.
- Прямо как баба! - проворчал Степан Васильевич. - Ладно, смотрись.
Николай Николаевич с любопытством взглянул - и увидел собственное отражение.
Отражение, впрочем, было какое-то не такое, диковато искривленное. Вдобавок по нему бежали телевизионные помехи, похожие на витые электрические провода.
- Ну, налюбовался? - нетерпеливо спросил кот. - Я ж говорю: бесполезная вещь. Волосы в ушах выщипывать… Положи и действуй дальше.
- Да там нету больше ничего, - сказал Николай Николаевич. - Пусто.
- Как то есть "пусто"? - не поверил кот. - Быть того не может. Пошарь как следует.
- Пусто, я говорю.
- Вот народ, - проговорил Стёпа. - Ничего нельзя доверить. Неужели слямзили?
Он соскочил с дивана и, став на задние лапы, заглянул в сундук.
- Ну, как же пусто? Вон блестит. Ишь ты, дрянь, в уголок закатилась. Вынимай.
- Так это ж помада губная, - разочарованно сказал библиотекарь. - На что она нам?
- Прямо, помада, - возразил Степан Васильевич. - Ставь номерок и пиши: "Либесцауберштифт." - Это что, по-немецки? - удивился Николай Николаевич.
- Грамотный, однако, - насмешливо произнес кот. - Правильно, по-немецки. Это, брат ты мой, старинная, ганзейская вещь. Зарегистрировал? Теперь отвинти колпачок и пиши на левой ладони… Как ее зовут, твою кобылицу?
- Дина, - застенчиво ответил Николай Николаевич и зарделся. - Асланова Дина.
- Ишь ты, Дина, - повторил Степан Васильевич. - Татарка, что ли?
- Не знаю. Может, и татарка, какая мне разница?
- Разница есть, - возразил кот. - Татарки - они красивенькие. И стряпают хорошо, и животных сытно кормят. Пиши: "Асланова Дина." Николай Николаевич замялся.
- А что будет?
- Что будет - не знаю, не пробовал, - отвечал Степан Васильевич. - Делай как сказано.
Он забрался на диван и уютно свернулся калачиком.
Под колпачком оказалась восковая головка. От нее приятно пахло: чем-то церковным, то ли миром (которое через ижицу), то ли ладаном.
Робея, библиотекарь написал на ладони благословенное имя своей феи.
Буквы были почти бесцветные: померцали мелкими опаловыми искорками - и померкли. Ни следа не осталось, лишь на коже - легкий холодок.
- О-хо-хонюшки, - потянувшись всеми лапами, проговорил кот и сладко зевнул. - Вот и славно, дело сделано. Не зря вечерок провели. Теперь укладывай всё добро в сундучок - и баиньки. Утро вечера мудренее.
Николай Николаевич бережно уложил инвентарь на место, накрыл скатертью-самобранкой, захлопнул крышку ларца.
- Ах, ворюга! - диким голосом взвыл замок.
- Чего это он? - удивился кот - Ты всё положил, ничего не припрятал?
- Обижаешь, Стёпа, - ответил Николай Николаевич - и зарделся.
Он слегка покривил душой: темное зеркальце слабо пульсировало у него в кармане.
Что-то было в нем не так, в этом самом "зерцале", что-то беспокоило. "Разберемся на досуге, - рассудил Николай Николаевич, - и положим обратно." - Смотри, без баловства у меня, - проворчал кот. - Вещи казенные.