18
Ночью, когда рыжий постоялец заснул, Николай Николаевич поднялся, достал из кармана штанов припрятанное зеркальце, на цыпочках прошел в ванную и закрылся на задвижку.
Посмотрелся - вроде ничего особенного, обыкновенное отражение, только мутное.
Подышал на зеркальце, протер полотенцем, снова взглянул.
Отражение стало увеличиваться, потемнело, исчезло.
Затхлый сквознячок, сперва слабый, потом посильнее - да такой, что занавеска ванной начала паруситься.
Нет, не зеркальце держал Николай Николаевич в руках, а за косяк держался, как бы за дверной, и не черное стекло было перед его глазами, а косой провал то ли в погреб, то ли в наклонный, ведущий вниз коридор.
Наплыла комната, заполненная голубоватым водянистым светом, стены в книжных стеллажах до потолка.
За рабочим столом - сутулый худой человек. Быстро-быстро перебирает пальцами по пластмассовой клавиатуре, перед ним настенный экран, на котором растет, увеличивается серая колонка текста.
Недовольно обернулся.
- Кто еще там? Я ж предупредил: до утра не мешать.
Николай Николаевич сразу узнал себя, хотя седые виски и седая красивая прядь на лбу изменили лицо, да и сами черты были просветлены страданием.
Очки с толстыми линзами. Сквозь эти стекла глаза старика казались молодыми и очень большими.
- Ну, - нетерпеливо спросил старик, не вставая, - чему обязан?
Приморгался, узнал.
- А, мальчишка… И фотографии-то у меня не осталось… Не любил сниматься в детстве… С чем явился?
- Просто посмотреть, - сказал Николай Николаевич.
- Что ж, - развел руками старик, - смотри. Так и живу, несколько, я бы сказал, небрежно.
- Книги пишете? - спросил Николай Николаевич.
- Что ты… - желчно улыбнулся старик. - Как можно, чтоб книги… Я, брат, в том же профиле работаю. Статьи по библиотечному делу кропаю. Библиотеки-то пока еще не отмерли. Всё отмирает, Коленька, всё на свете, и библиотеки тоже отомрут. Скоро книги станут как иконы: для коллекции. Впрочем, в твое время это как раз уже начиналось. Ты, мой бедный брат, уже это застал. А сейчас, - старик махнул рукой, - чудовищные вещи творятся. Книга ценностью стала неимоверной. Столько ходит подделок, что волосы дыбом. Я, брат, во всей Восточной Европе чуть ли не самый авторитетный эксперт: как надо подлинность установить - сразу ко мне. Веришь ли: по запаху год издания определяю. Интуиция, говорят, талант! Дискеты компьютерные ненавижу, от них у меня волдыри на глазах. Разве электроника дышит, разве пальцами ее пощупаешь, ладонью погладишь? Я вон книгу раскрою, лицом в нее, как в водичку тепленькую, - и счастлив. Оно, конечно, прогрессивно, компактно, и техника сейчас превосходная… только от всего этого нежитью пахнет. От прогресса, милый мой, всегда нежитью пахнет. Суррогат этот прогресс твой, вот что! Заменитель!
Николай Николаевич хотел возразить на слова "твой прогресс", но не стал: мелочь.
- Заменитель чего-то подлинного! - распалясь, говорил старик. - Подлинного, Коленька! Понимаешь ли ты это слово?
- Рукописи подлиннее книг, - возразил Николай Николаевич. - Книга в свое время тоже была суррогатом.
- Э, не то ты говоришь! - рассердился старик. - Ничего ты, брат, не смыслишь в этом деле. Ладно, спрашивай давай, если есть ко мне вопросы.
- Я насчет открытого доступа… - застенчиво сказал Николай Николаевич - Одолели мы их наконец? Или всё еще сохраняются, так сказать, отдельные островки сопротивления?
- Что такое? - старик наморщил лоб, вспоминая. - Открытый доступ? Не помню, не помню… Что за ерунда?
- Как не помните? - растерялся Николай Николаевич. - Не может этого быть!
Тут его осенила догадка:
- А, понимаю: мы победили, вопрос окончательно закрыт, и нам теперь уже светят иные маяки. Я правильно понял?
- Постой, постой, - потирая лоб рукой, сказал старик. - Не суетись, дай сообразить. Открытый доступ… доступ открытый… а, собственно, к чему?
- К книгам, конечно.
- К книгам? - Старик поднял брови и захохотал.
У Николая Николаевича упало сердце.
А старик продолжал хохотать.
Наконец, отсмеявшись, он вытер слезы и заговорил с гневным юношеским напором:
- К книгам, говоришь? Открытый доступ к книгам? С ума сошел, мальчишка! Да бронированные двери надо сделать у книгохранилищ! Замуровать их наглухо! Фотоэлементы поставить - и никакого доступа ближе чем на десять шагов! Открытый доступ к духовным ценностям, что за бредовая идея! Разворовывают, растаскивают по домам, по частным коллекциям! И, главное, не из нужды: из чистого тщеславия! Нет, господа хорошие: компьютеры у вас есть - вот и сидите перед мониторами, выпучив глаза, а от книг - руки прочь, будьте любезны. Меня за это Скупым Рыцарем называют. Открытый доступ к книгам, это ж надо вообразить! Поверить не могу, что в молодости я был так глуп и наивен…
Это были страшные слова.
Но Николай Николаевич еще не верил.
- Вы хотите сказать, что вы больше не боретесь за открытый доступ? - упавшим голосом спросил он.
- Более того! - с вызовом ответствовал старик. - Я борюсь против этой безумной и вредоносной идеи!
- Значит, вы изменили… то есть, я изменил своим принципам? - допытывался Николай Николаевич. - И когда это с вами, то есть со мною случилось?
- Никаким принципам я не изменял! - возразил старик. - Сами принципы изменились.
- Да, но как же… как мне жить теперь? - жалобно спросил Николай Николаевич. - Я был счастливым человеком, я знал, зачем жить. Вы отнимаете у меня смысл жизни.
- Ложная проблема, - отвечал старик. - Была бы жизнь, а смысл найдется.
- Ну, нет, - всердцах проговорил Николай Николаевич. - И зачем только я надумал к вам заглянуть? Уж лучше бы я никогда вас не видел. Прощайте.
Он положил зеркало на стол отражением вниз, прижал ладонью, подержал, снова поднял, заглянул: старик по-прежнему глядел на него из глубины, склонив голову к плечу и редко мигая.
Николай Николаевич дунул в зеркало, потер рукавом - отражение не пропадало, только бледно улыбалось и кивало головой.
- Прощай, мой юный друг, прощай.
- Да как его выключить, черт побери? - в отчаянии вскричал Николай Николаевич.
Тут зеркальце выскользнуло из него рук, ударилось о кафельный пол - и разбилось вдребезги на мелкие осколки.
Долго еще библиотекарь сидел на краю ванной и понуро смотрел себе под ноги.
- Ну, нет, - повторял он. - Ну, уж нет. Принципы, видите ли, у него изменились. Мои не изменятся. Никогда. Слышите? Ни-ког-да.
Потом встрепенулся и на цыпочках прошел в комнату.
Степан Васильевич сладко спал, взмурлыкивая во сне и прикрывая лапой нос.
Значит, есть время убрать в ванной.
И непременно вынести осколки на улицу, в ближайшую же урну.
19
Проснулся Николай Николаевич от холода.
Было еще темно, но в коридоре горел свет.
Из-под двери дул ветер с сильным запахом лестничной площадки: мусоропровод, остывший табачный дым, ржавые трубы.
Степана Васильевича на постели не было. Сундука тоже не было и в помине. "Не иначе обчистили," - буднично подумал Николай Николаевич, поднялся, натянул джинсы, клетчатую рубаху, сунул ноги в шлепанцы и вышел в прихожую.
- Стёпа! - позвал он. - Стёпушка, Стёпа!
Кот был тут как тут: сидел возле закрытой кухонной двери лохматый, вроде чем-то сконфуженный. Свет на кухне тоже горел.
- Я, Стёпушка, тебе тут зеркальце разбил, - признался Николай Николаевич. - Ладно?
- А то я не знаю, - глядя в сторону, сказал рыжий кот. - Ладно, спишем, нам не впервой. Тут вон гости к тебе. Ждут, когда встанешь.
- Какие гости?
- Что за глупости спрашиваешь… - рассердился кот. - "Какие гости, какие гости…" - передразнил он. - Добрый хозяин таких вопросов не задает. Гости - и всё.
- Так ведь ночь на дворе!
- Дверь не надо оставлять нараспашку, - наставительно сказал Степан Васильевич. - Тогда и ходить по ночам не будут.
Николай Николаевич подошел к кухонной двери, приоткрыл, нерешительно заглянул.
На диванчике-уголке, задумчиво глядя в темное окно и опустив на колени руки, в расстегнутом пальто сидела его дивная фея.
Вид у нее был немного ошеломленный: так бывает, когда после толкотни и давки на остановке тебя вдруг впихивают в полупустой вагон.
Николай Николаевич обомлел.
Он ждал этого, но этого быть не могло.
- Как?! - Николай Николаевич оглянулся на кота, который, облизываясь, всё еще сидел в коридоре. - Кто это? Что это?
- Не узнаёшь? Молодка твоя Асланова Дина. Погладить меня изволила.
- А сундук?
- Что сундук?
- Где сундук, я спрашиваю?
- Чей сундук?
- Твой!
- То-то и оно, что мой, - буркнул кот. - Как пришел, так и ушел: ножками.
- А она?
- Что она?
- Кончай, Степан Васильевич! - взмолился Николай Николаевич. - Твои ведь штучки!
- Вот еще, - усмехнулся кот.
И по виду его было непонятно, врет он или просто обманывает.
- Убери сию минуту! - зашипел на него Николай Николаевич.
- Возьми да и выгони, коли не нравится, - резонно ответил кот. - Я при чем, если скус такой? Явление. Мне явления не положены. У меня такого права нет - живых людей вызывать. Может, искус, а может, предлог или, скажем, совпадение сути…
20
Рыжий кот изъяснялся непонятно, значительно и готов был говорить еще долго, но тут пол под ногами Николая Николаевича хрустнул.
Фея резко обернулась, вскочила. В лице ее не было ясности, утомленное ночное лицо.
- Простите, - торопливо заговорила она, - может быть, я назойлива… Но мне не к кому было идти. Понимаете? Не к кому! Разумеется, вас я совсем не знаю. Но это еще лучше показывает, в каком отчаянном положении я очутилась… Дело в том, что… Да не стойте же вы в дверях, наконец! - вспыхнула она. - Глупо, и соседи могут увидеть, а мне это ни к чему.
- У меня нет соседей, - тупо сказал Николай Николаевич, придерживая дверь рукой.
- Я знаю! - резко сказала она. - Это так, машинально. Привычка с ходу мотивировать. Я знаю, что вы живете один. Собственно, это и есть одна из причин, почему… Но давайте по порядку. Может быть, вы все-таки войдете?
- Ничего, я здесь постою, - сказал Николай Николаевич.
- Ради бога, - ледяным голосом проговорила она. - Я и сама могу подойти.
Но не сделала ни шагу, осталась стоять спиной к окну.
- Может быть, вы спросите, как я сюда попала?
- Нет, - печально сказал Николай Николаевич, - этого я ни за что не спрошу.
- А напрасно. Ничего странного здесь нет. Просто шла по улице и думала о вас.
- Среди ночи?
- Да, среди ночи, почему бы нет? Разве я не могу думать о вас в любое время суток?
- Хорошо, не будем больше об этом.
- Правильно, не будем. Вошла в ваш подъезд, поднялась на ваш этаж. Дверь вашей квартиры была плохо захлопнута… Вот и всё. Вы же очень рассеянный, Николай Николаевич. Вы не замечали, как я полгода ходила за вами по пятам.
- Вы? За мной? По пятам? Полгода? - Николай Николаевич прижал руку к сердцу.
- Да, целых полгода. Сначала мне было смешно, вы так странно размахиваете руками на ходу, горбитесь, разговариваете сами с собой, читаете вслух стихи. Разумеется, я ходила не одна. С девочками из класса. Построимся гуськом - и шагаем за вами следом. Все оборачиваются, смеются, а вы так ни разу и не заметили. Девчонки хохотали как сумасшедшие, бросали в вас ледышками, кривлялись. Это еще зимой началось. А потом мне надоели эти шутки. Если это можно назвать шутками. Детские глупости. Две недели назад мы стояли у ворот, я и наши девочки. Знаете, где я живу? Точнее, жила. Нет, конечно. Впрочем, это неважно. Короче, они опять начали глупить. Оборжали вас, так это у нас называется. Вы прошли мимо и даже не взглянули. Тогда я сказала девчонкам: "Вы дуры, а он человек. Он живет своей жизнью, а у вас своей жизни нет". Разругались все со мной и ушли, а я вас догнала. Вас легко догнать, вы медленно идете. Дошла за вами до самого дома, по лестнице поднялась, всё хотела заговорить, но вы так странно под ноги себе смотрели… Очень угрюмо. И я подумала: не сейчас. А потом этот дурацкий инцидент с Уайльдом. Если вы придали этому значение, то ошибаетесь… Прошли тургеневские времена. Многие даже бравируют этим. И я - предупреждаю вас - совсем не исключение. Но с этим парнем мне было всё равно. Что да, что нет. Он - функция, не больше. Производное от моей самостоятельности.
- Напрасно вы так о друзьях, - горько сказал Николай Николаевич.
- Он мне не друг! У меня нет друзей. Да и что такое друзья?
- Это тоже напрасно.
Фея опустила голову.
- Вы знаете, перед вами я просто теряюсь. Вы настолько другой… У вас обо всем есть собственное мнение. А он на все вопросы: "Чешуя!" - и только. Мне, если хотите знать, даже в познавательном смысле с ним совершенно неинтересно.
- Он вас обидел?
- Пусть бы только попробовал.
- Ну, дело ваше, - тихо сказал Николай Николаевич. - Зачем же вы все-таки пришли?
- Я насовсем пришла, - ответила она.
- Как?! - Николай Николаевич сделал шаг вперед, сильный ветер его подтолкнул, и, задребезжав, кухонная дверь захлопнулась за его спиной, как стеклянная обложка книги.
В коридоре вскрикнул Степан Васильевич: должно быть, дверью ему прищемило хвост.
А ты не подслушивай.
21
- Что вы сказали?! - вытянув шею, спросил Николай Николаевич.
- Я насовсем ушла, - с полуулыбкой, будто бы торжествуя, сказала фея и, сев на красный обитый кожимитом диванчик, отвернулась.
- Но как же… - Николай Николаевич потерянно оглянулся на дверь.
- Я ушла из дому, - твердо сказала она. - Я ушла из дому и пришла к вам. Что здесь непонятного? Мне некуда было идти, у меня нет друзей, я со всеми поссорилась, я никого не знаю. И гнать меня не вздумайте. Всё равно я не уйду. И ничего уже нельзя изменить. Да вы и не прогоните меня, я знаю. Не кошка же я, в конце концов.
- Но подождите… - пробормотал Николай Николаевич и сделал еще шаг вперед.
Сердце его, мелко топоча, убежало в дальний угол, а вместо него забилось другое - крупное, с таким редким биением, что было трудно дышать.
- Не надо ничего спрашивать, - молвила фея, глядя в ночное окно. - Я всё сама скажу. Я верю вам, я вам доверяю себя. Насовсем или нет - зависит только от вас. Это инстинкт, но я совершенно уверена: вы не можете сделать мне ничего плохого. Вы - человек. Так что же тут странного, если один человек доверяет себя другому?
С точки зрения Николая Николаевича в этом действительно не было ничего странного. Странно было то, что подобные вещи не случались на каждом шагу.
- Но почему именно я? - спросил он с глупой и неуместной улыбкой.
- Потому что вы мне очень нравитесь.
- Я?
- Вы.
- Но это невозможно.
- Бросьте кокетничать, - она повернулась к нему лицом, - вам это не идет.
- Послушайте, - стараясь унять дрожь, сказал Николай Николаевич. - Давайте рассуждать спокойно.
- Давайте, - согласилась она, - я давно этого ждала.
- Во-первых, вы меня не любите, - загибая пальцы, начал Николай Николаевич. - Не утверждайте, ради бога, что это не так, я не поверю: у вас просто не было времени.
- Допустим, - сказала она.
- Что допустим? - упавшим голосом спросил Николай Николаевич.
- Допустим, что я вас не люблю. Даже скорее всего. Ну и что же? Может быть, и полюблю, а может быть, и нет. Это требует проверки на практике. Если бы у меня был человек, которого я люблю, разве к вам бы я пришла? Конечно, к нему. Логично? Логично. Так что во-вторых?
- Во-вторых, моя внешность, - конфузясь и прикрывая рот, сказал Николай Николаевич.
- При чем тут ваша внешность?
- Как при чем? Вам стыдно будет выходить со мной на люди.
- Вы имеете в виду ваш возраст? Разницу лет? Постойте, - сказала фея, не дав ему перебить. - Во-первых, эта разница не так уж и велика. Десять лет - вполне допустимо по всем мировым стандартам, а десяти у нас с вами не наберется. Знаете, что меня в вас пленило?
- Что? - растерянно спросил Николай Николаевич.
- То, что вы на меня не обращали ни малейшего внимания. Конечно, я о себе не Бог весть какого высокого мнения, но иногда на меня все-таки смотрят. Вы - ни разу.
Николая Николаевич молчал.
Ложь не может так разительно отличаться от правды.
Значит, это была правда: так она видела.
- И я поняла, что вы большой, сложившийся человек, вы живете своей, независимой внутренней жизнью, и насколько эта жизнь значительна - я могу только догадываться. Вы курите? Нет? Жаль. Я представляла вас с трубкой. Я подарю вам трубку, хорошо? Но не будем отвлекаться. Итак, я ушла из дому. Мне там неплохо было, но я там больше не нужна. А вам, я знаю, нужна. Вы одинокий мягкий человек, вас может быстренько прибрать к рукам какая-нибудь дрянь. Скажу вам правду: я этого побоялась и потому ускорила ход событий.
Николай Николаевич был нем и недвижим.
- Меня будут искать, но недолго. Завтра или послезавтра мои получат письмо, я его уже отправила. Вы думаете, я шутить сюда пришла? Я буду вам настоящей женой. Кстати, мне давно уже восемнадцать, если вас это интересует. Так что с возрастом всё в порядке. Вы что-то сказали о внешности. Может быть, вы считаете себя некрасивым?
Николай Николаевич радостно кивнул.
- Пусть это больше вас не волнует. Да, вы некрасивы, но в вашем лице есть… как бы это поточнее выразить?.. в вашем лице есть что-то мужественное. Знаете, на кого вы похожи? На Жан-Поля Бельмондо. Смотрели "Человек из Рио"? Конечно, смотрели. Потом - высокий рост. Идти под руку с высоким худощавым мужчиной, похожим на Бельмондо? Да об этом любая девчонка мечтает. Вы думаете, они просто так за вами маршировали? Они внимание хотели на себя обратить. И не чье-нибудь, а ваше. Да перестаньте вы рукой закрываться!
- У меня зубы кривые, - с горечью сказал Николай Николаевич.
- Ну-ка, посмотрим, - она подошла, взяла его за подбородок, от прикосновения ее теплых пальцев он помертвел. "Живая", - подумал машинально.
- Откройте рот, не бойтесь, - ласково и проникновенно сказала фея. - Я не дантист.
Николай Николаевич оскалил зубы.
Она, щурясь, заглянула ему в рот.
- Великолепные зубы! - с восхищением сказала она. - Беленькие как снег. И знайте, что у вас не кривые, а хищные зубы.
Она взяла Николая Николаевича за руку и подтянула его к диванчику-уголку.
Николай Николаевич поддался ей, как ребенок.
Фея посадила его рядом с собой, так что левое его колено касалось ее правого, круглого, полуприкрытого краем застиранного темно-синего платья; ее единственного платья, как он теперь понимал.
- Итак, во-первых, возраст, - сказала она. - Это отпадает. Во-вторых, внешность. Тоже отпадает. Что в-третьих?
- В-третьих, - сказал он, успокоившись немного (она сидела рядом, держа его за руку, смотрела в лицо и ждала), - в-третьих, я сложный.