…Домой в эту ночь он так и не пришел. Не появился он и на следующий день. А вечером, когда его мать и сестра, измученные неизвестностью и бесплодным ожиданием, сидели в комнате, в дверь с улицы негромко постучали. Нюрка первая бросилась к двери и широко ее распахнула.
На пороге стояла небольшого роста худенькая девушка в легкой кофточке, одетой на платье.
- Звонцов здесь живет? - увидев мокрое от слез лицо девочки, вошедшая немного смутилась. - Давайте познакомимся. Меня зовут Вера. Я из народной дружины.
* * *
Телефонный звонок из парткома помешал Ивану Николаевичу Курдюмову закончить установку нового токарного станка. Когда табельщица позвала его к телефону, он велел рабочим подождать и поспешил в дальний угол цеха, где за стеклянной перегородкой помещалась его конторка.
Звонил Шестаков, секретарь парткома.
- Ну, как? - у Шестакова после фронтового ранения, задевшего легкие, был глуховатый, с придыханием голос, и, чтобы лучше слышать, мастер плотно прижал к уху холодный эбонит трубки. - Поговорили?
- Поговорили… - в дверь конторки просунулась голова Катюши Ивановой, но Курдюмов сердито нахмурился, и голова исчезла.
- На чем порешили?
Иван Николаевич откашлялся.
- Да как тебе сказать… Так вроде, с ходу ничего не решить. Разобраться бы надо.
- Так. А что же вам мешает?
- Да ничего, - мастер был зол с самого утра, и звонок Шестакова только подлил масла в огонь. - Разобраться надо, вот что. Дело-то, сам знаешь… И потом, няньки здесь ему, что ли?
- Так… - Шестаков помолчал, и Иван Николаевич отчетливо услышал в трубке неровное секретарское дыхание. - Значит, столько лет парень был у нас на глазах, и все было в порядке. И ты его еще в комсомол агитировал…
- Ну, было.
- Было? Так. И вот этот самый парень, оказывается, вор. Что же, значит, ошибался Курдюмов? Ты с какого года в партии?
- С двадцать четвертого… - мастер еще не понимал, куда клонит Шестаков, и насторожился. - А ты это к чему?
- Да так. И коллектив тоже ошибся? Хотел принять вора в бригаду коммунистического труда… Так, что ли?
Дверь конторки снова скрипнула. На этот раз в ней показался Егоров. Он постоял на пороге и решительно опустился на табурет.
Иван Николаевич снова откашлялся. В горле что-то в самом деле запершило.
- Ну, что ты меня пытаешь? И так тошно!
- Я думаю… - Шестаков помедлил, видимо, подбирая слова. - Ну, а мне не тошно, как ты думаешь? Ты вот в него верил, а я, а завод - в тебя, в коллектив цеха. Что же, и мы тоже ошиблись?
Мастер не ответил. Он отвел руку с трубкой в сторону, потом машинально положил ее и поднялся. Не обращая внимания на привставшего с табуретки Егорова, толкнул дверь и вышел в цех.
Что же, все-таки, теперь делать с Петькой Звонцовым? Бывали в цехе случаи, когда кто-нибудь из ребят приходил на работу выпивши, иногда случались прогулы, но такое… И, главное, с кем?
Сегодня в обед, собравшись в цехе, чтобы обсудить поступок Звонцова, многие высказывались за то, чтобы взять Петра на поруки. Он тогда резко воспротивился против такого решения, считая его непродуманным и поспешным. Кто его знает, может, ошиблись в парне, проглядели, что он собой представляет.
Правда, в глубине души Курдюмов не хотел в это верить, но он никогда не принимал решения, не взвесив все "за" и "против". А тут дело серьезное: если коллектив поручится за Звонцова, он должен быть уверен, что его доверие не будет обмануто.
Из невеселого раздумья мастера вывел появившийся опять Егоров.
- Иван Николаевич, я хотел вам сказать, тут девушка пришла, насчет Звонцова. Говорит, ее Шестаков направил.
- Какая еще девушка? Вот дался им всем этот Звонцов! Наказание господне… Где она там?
- Здравствуйте, - девушка, оказывается, стояла рядом. - ^ из народной дружины. Моя фамилия Сизова.
- Здравствуйте… - мастер оглянулся на оставленный станок и махнул рукой. - Пойдемте, что ли. И ты, Василий, тоже.
В конторке не было третьего стула, и Егоров пристроился на стоявшем в углу ящике.
- Знакомьтесь. Это Егоров, комсорг наш, - Курдюмов вынул жестяную коробочку и стал свертывать самокрутку. - Что скажете?
- Я хотела бы узнать, что вы решили в отношении Звонцова? - Вера покосилась на самокрутку толщиной в добрый палец, которой мастер осторожно водил по высунутому языку. - Вы ведь должны были сегодня собраться? Я немного задержалась в прокуратуре.
- Вот как? - Иван Николаевич задержал руку с зажженной спичкой. - Ну и что?
- Там склонны выделить дело Звонцова в отдельное производство. Дело в том, что двое, которые были с ним, это опытные рецидивисты, оказывается, их давно разыскивают.
- Ну? - Егоров даже привстал, - А Петька?
- Что Петька? - Курдюмов, наконец, раскурил самокрутку и смахивал с колен тлеющие крошки. - Телок твой Петька, вот кто. Какой из него рецидивист?
- Вот-вот. И потом, он во всем признался. А один из шайки тогда скрылся, его разыскивают.
- Ну, а второй?
- Второй? - Вера вспомнила бандита в кожанке и невольно поежилась. - Второй, говорят, болен. Тогда в отделении, куда их привели, мы думали, что он прикидывается. Он даже сидеть не мог, все валился…
Егоров недоверчиво хмыкнул.
- Так сразу и заболел?
- Я ведь рассказывала в парткоме. Когда тот, второй, его фамилия Раздолин, выхватил нож, Звонцов ударом сбил его с ног.
- Раздолин? - Иван Николаевич задумался, - Как же, помню, был такой. Так вот оно что… Петька-то ведь у него учился поначалу.
- Так вот, Раздолин тогда упал и головой ударился о машину. Знаете, там такая штука спереди.
- Вот как… - самокрутка у мастера давно погасла, но он, казалось, забыл об этом. - Значит, Петра будут судить отдельно?
- Да. Конечно, если завод об этом попросит. Вот я и хотела узнать, что вы тут решили, - Вера положила руки на стол и посмотрела на мастера.
- Я сегодня была у товарища Шестакова, он говорит, что Звонцов наверняка попал в эту компанию случайно. И еще он сказал, что не верит, чтобы вы могли в нем ошибиться.
- А я что говорил? - Егоров неожиданно хлопнул ладонью по столу так, что железный колпачок на чернильнице подскочил и свалился. - Дело ясное. И нечего тут, дядя Ваня, перестраховкой заниматься. Наш парень Петька, рабочий, и тут не разговоры разговаривать, а выручать его надо.
- Ну, ты не шуми, - Иван Николаевич одел колпачок на чернильницу. - Ты что думаешь, мне он чужой совсем, что ли? Я за него, может, больше, чем вы, болею.
Он потянулся было за погасшей самокруткой, лежавшей в пепельнице, но потом махнул рукой и поднялся.
- Наш, рабочий, - мастер повторил слова Егорова. - Ты вот пошел бы воровать? Или она? Или, скажем, Шестаков?
- Ну, вы скажете тоже, - Вера возмущенно подняла плечи. - Тут ведь особенный случай, запутали его, припугнули. А потом, он ведь понял все, осознал.
- Осознал… А не подвернись тогда дружина? - Курдюмов сделал несколько шагов по конторке. - Вот, то-то же. Нет, отстегать его нужно, как следует. И пожалуй, прямо тут, на заводе. Ты как, Вася?
- Иван Николаевич, - Егоров глядел на мастера и улыбался. - Так ведь Катюша об этом и говорила. И другие тоже. А вы еще спорили…
- Спорил… - мастер отвернулся. - И нечего скалиться, молод еще. Ничего я не спорил. Ну, придет он в цех, я ему покажу!
Он искоса поглядел на Веру, и она увидела, что мастер как-то смущенно улыбается.
- Это ты к его матери приходила?
- я. А что?
- Да так. Шел я вчера мимо. Дай, думаю, загляну к старухе. Ну, она мне и рассказала. Это ты хорошо сделала, что зашла.
Вера покраснела.
- Надо же было узнать, что он собой представляет. Тут надо все продумать, ошибаться нам нельзя.
- Вот, и я так считаю. Да нет, пожалуй, ошибки Тут не будет. Парень-то неплохой. Вот, только взялись мы за него поздновато. Бирюком жил. А вышло - не мы, так другие нашлись.
- Ну, ничего, - Егоров приоткрыл дверь. За дверью, спрятав руки в карманы синего поношенного халата, стояла Катя. - Ты чего?
- А вы чего тут? - Иванова сдвинула тоненькие брови и поочередно оглядела всех троих. - Ребята шумят. Чего, говорят, упирается мастер?
- Да не упирается он вовсе, - Егоров тихонько похлопал ее по плечу. - Он просто на себя злится. Правда, дядя Вань? Петька-то ему вроде крестника…
По дороге домой Вера вспомнила утренний разговор в прокуратуре. Следователь, который вел дело Раздолина и Звонцова, долго доказывал ей, что материал на Звонцова никак не может быть выделен в отдельное производство.
- Вы поймите, - убеждал он нахмуренную Веру, нервно теребившую пуговицу на кофточке. - Ведь мы сами заинтересованы в ускорении расследования. Знаете, на заводах есть план, сроки. Так и у нас. А то, что вы хотите, это не лезет ни в какие ворота.
Вера терпеливо выслушивала следователя и снова начинала убеждать его в том, что самой ей казалось совершенно ясным и бесспорным. Она даже удивлялась, откуда у нее берется такая настойчивость. Еще два месяца назад она бы вежливо поблагодарила следователя за разъяснения и бочком вышла из его кабинета. А теперь она только удобнее усаживалась в кресло, стоявшее у следовательского стола, всем своим видом показывая, что не уйдет, не убедив следователя в своей правоте.
- Ну, скажите, - начинала она в который уже раз, - Звонцов признал, что участвовал в двух кражах, так?
- Так, - следователь терпеливо кивал головой, поглядывая на дверь.
- А те двое, могут они рассказать про него еще что-нибудь?
- Вряд ли, - следователь улыбнулся. - Это им самим невыгодно. Они и первый-то случай будут отрицать. Это ясно.
- Так, - теперь головой кивала Вера. - Значит, со Звонцовым все ясно. Больше того, что он рассказал сам, вы не узнаете. Да и узнавать-то нечего, парень - как на ладони. Зачем же оставлять его в тюрьме неизвестно на сколько времени?
- Ну, знаете… - следователь нахмурился. - Что же, по вашему, отпустить его на все четыре, да еще в ножки поклониться? Должен он отвечать за своп действия или нет?
- Должен, конечно, должен! Мы и хотим, чтобы его судили. Только чем скорее, тем лучше. Вы же сами видите, человек он неустойчивый. А в тюрьме известно, какое окружение.
Наконец, следователь не выдержал. Попросив Веру подождать в коридоре, он пошел переговорить с прокурором. Прокурор оказался сговорчивее.
- Что ж, если по Звонцову все ясно, можно кончать. Пожалуй, девушка права. Только пусть завод напишет ходатайство, они должны этого деятеля знать лучше нас с вами. И даже лучше отделить его от тех, двоих.
Там будет разговор особый.
* * *
Резко щелкнул замок, и дверь камеры распахнулась.
- Звонцова на выход! - дежурный посторонился, и, заложив за спину руки, Петр через узкий и длинный коридор вышел во двор тюрьмы.
После полумрака камеры солнце казалось особенно ярким и слепящим. День кончался. От невысоких тюремных корпусов ложились прямоугольные тени. У ворот стояла машина, и шофер, разговаривая с двумя милиционерами, неторопливо крошил копошащимся около голубям вынутый из кармана ломоть хлеба.
Петр с утра ждал этой минуты, представляя, как за ним закроются неширокие ворота тюрьмы, как машина остановится перед зданием суда, как, нагнув голову и не глядя по сторонам, он войдет в судебный зал… Всю эту ночь он так и не смог заснуть, ворочаясь с боку на бок на жестких нарах и прислушиваясь к дыханию спящих людей.
И вот, наконец, эта минута наступила.
Звонцов поставил ногу на подножку машины и оглянулся. Шофер уже сидел в кабине, милиционеры стояли рядом, ожидая, пока он поднимется. Неужели сегодня он снова сюда вернется?
Ворота открылись, и машина медленно выехала со двора. Покачиваясь на жестком сидении, Петр думал о предстоящем суде.
Нет, его не могут осудить, что бы там ни говорили в камере. Ведь он не вор! Пусть он тогда не заявил, куда следует, пусть на набережной его задержали с краденым. Разве он не остановился вовремя, разве не помог задержать Раздолина, разве не рассказал следователю обо всем? И на заводе его знают только с хорошей стороны. Хорошо бы мать догадалась пойти в цех, попросить, чтобы взяли на поруки… Адвокат говорил, что сейчас это принято.
Мягко затормозив, машина остановилась. Один из милиционеров открыл дверцу и вылез наружу. Другой кивком показал Звонцову на выход и приготовился следовать за ним. Разминая затекшие ноги, Петр поднялся, придерживаясь рукой за поручни, сошел на землю. Он не сразу сообразил, куда его привезли, и только, когда милиционер взял его за локоть, показывая, куда идти, он понял, что машина остановилась как раз напротив заводской проходной, рядом с клубом.
У дверей клуба стояла небольшая группа. Проходи мимо, Петр не удержался и поднял голову. Ему показалось, что он увидел побледневшее лицо Кати. Кто это с ней, в кепке? Ну да, это Павлушка, из термички. В цехе последнее время поговаривали, что она с ним дружит. Что ж, теперь ему все равно…
По лестнице он поднимался чуть не бегом, так что милиционеры едва за ним поспевали. Значит, суд будет в клубе… Неужели его так и проведут через весь зал? Хорошо бы хоть через служебный вход прямо на сцену. Так и есть. Он перевел дыхание, оказавшись в маленькой комнате за сценой, где обычно собиралась перед концертами заводская самодеятельность.
В комнате было несколько человек, окруживших невысокую полную женщину с черными, гладко зачесанными волосами. Из знакомых Петр увидел здесь лишь Шестакова, Егорова да девушку из дружины, лицо которой он успел запомнить. Он остановился посередине комнаты, не зная, поздороваться ему или лучше промолчать. Как чужие, висели руки. Он почувствовал, что у него нестерпимо загорелись уши, и еще ниже нагнул голову.
Полная женщина посмотрела на часы.
- Итак, все в сборе? - низкий звучный голос сразу заполнил небольшую комнату. - Тогда будем начинать.
Петр несколько раз был в клубе на киносеансах и на собраниях, которые проводились в нем по торжественным дням. Пожалуй, в клубе никогда еще не было так многолюдно. Вот, даже в проходах поставили стулья.
Он стоял на ярко освещенной сцене и не знал, в какую сторону ему лучше повернуться.
- Подсудимый, вы можете пока сесть. Нет, не так. Лицом к залу.
Петр сел, стараясь не смотреть в зал, где все лица сливались в его глазах, начавших слезиться от напряжения и яркого света юпитеров. В зале было тихо, и он отчетливо слышал каждое слово, произносимое судьей. Но смысл этих слов, казалось, не достигал его сознания. Он даже не заметил, что судья обратилась к нему, и обернулся к столу лишь тогда, когда стоявший рядом милиционер тронул его за плечо.
- Звонцов Петр Алексеевич, так? Тысяча девятьсот тридцать восьмого года рождения, русский, беспартийный, ранее не судимый?
Он согласно кивнул опущенной головой: "Что она спрашивает, ведь и так все известно. И ей, и всем находящимся в зале". - Петр ожидал, что на суде будет кто-нибудь с завода, ему заранее было тяжело думать, что это мог оказаться Курдюмов, Васька Егоров, может быть, даже Катя. Но он и не предполагал, что на его суд соберется весь завод.
"Что же теперь будет, после этого позора? Разве он сможет вернуться в цех, пройти по заводскому двору, зайти в столовую, в клуб? Вот, адвокат говорил, могут дать условно… Чем сидеть вот так, уж лучше назад, в тюрьму". - Он заставил себя прислушиваться к тому, что говорили за судейским столом. Теперь судья спрашивала прокурора и адвоката, согласны ли они слушать дело в отсутствие Раздолина и Порфирьева.
"Порфирьев?.. Ну, конечно, это же Николай. Значит, его фамилия Порфирьев… А где же та женщина?" - Звонцов поднял голову и сразу же увидел ее. Женщина сидела в первом ряду, рядом с девушкой из дружины, положив руки на колени. Петр вспомнил про двести рублей и тут же подумал о матери. Видно, она тоже здесь. Сидит где-нибудь в уголке и смотрит на сына, который купил ей подарок на ворованное…
Звонцов поежился, с трудом отвел глаза в сторону.
Милиционер опять тронул его за плечо, и Петр поднялся, напряженно, как глухой, глядя на двигающиеся губы судьи.
Да, он доверяет составу суда. Да, он не заявляет отвода, у него нет никаких ходатайств. Какие уж тут ходатайства!
Судья читала что-то очень знакомое. Обвинительное заключение… "Что ж, там все написано правильно. Так это, наверное, и выглядит со стороны. Ну, а что он при этом чувствовал, разве кому-нибудь интересно?"
Петр почти не слушал, что говорили свидетели. Он прислушался только, когда адвокат стал расспрашивать того самого дружинника, который задержал Раздолина.
- Скажите, свидетель, вы видели, что Раздолин был вооружен?
Свидетель, высокий плечистый парень со спортивным значком на костюме, внимательно посмотрел на спрашивающего.
- Да, у второго подсудимого был нож.
- И, несмотря на это, вы пытались его задержать?
Дружинник смущенно улыбнулся.
- Вообще-то, нам это не рекомендуется. В обязанности дружины не входит задерживать преступников. По правилам, мы должны были вызвать милицию,
- И все же..?
- Да ведь место-то какое! Пока добежишь до автомата, полчаса пройдет.
- Значит, вы были уверены, что сможете задержать двоих вооруженных людей? - адвокат подался вперед, с неподдельным интересом ожидая ответа. - А если бы Звонцов принял участие в борьбе не на вашей стороне?
- Ну что ж, - свидетель немного помедлил с ответом, - конечно, нам пришлось бы потяжелее.
- А результат?
- Результат был бы тот же… - свидетель вздохнул. - Я ведь хотел только обезоружить того, другого. Ну, а если бы их было двое, пришлось бы действовать иначе.
- Иначе? - адвокат посмотрел на судью и пожал плечами, - Вы смогли бы справиться и с двумя?
Дружинник немного подумал, потом решительно кивнул.
- А что же делать? Только этот подсудимый, Звонцов, мог и не знать, что я занимаюсь в секции тяжелой атлетики и неплохо знаю самбо.
Адвокат наклонил голову.
- Вопросов больше не имею.
Выступивший после допроса свидетелей прокурор, пожилой мужчина в очках, был немногословен. Он прошел к трибуне, с которой на торжественных собраниях выступали докладчики, отодвинул в сторону поставленный на ней стакан с водой, вынутым из кармана платком протер очки.
- Давая оценку участию подсудимого в двух тяжелых преступлениях, мы не должны пройти мимо фактов, характеризующих как его самого, так и лиц, вовлекших его в шайку. Главарь ее, Владимир Раздолин, несмотря на свою молодость, является опытным преступником, на совести которого не менее пятнадцати преступлений, в том числе два убийства. Второй участник, Порфирьев, который сейчас разыскивается, тоже довольно мрачная личность. Что же касается Звонцова, то здесь дело сложнее. Как мог этот простой рабочий парень, труженик, так легко, я бы сказал, бездумно, войти в преступное сообщество, что у него нашлось общего с теми двумя?
Прокурор повернулся к Звонцову, который сидел сгорбившись и исподлобья глядел на говорившего.