"Ведь вот всего два месяца, как этот старик появился среди нас, а ведь уже без него дня прожить невозможно. Конечно, все началось с того случая на охоте, но именно только началось, а какой он человек - простой, умный, благожелательный - люди узнали после и вот идут они к нему, идут. Кто с нуждой, кто за советом, кто просто так посидеть, чайку попить. А уходят от него все удовлетворенные, у него великое искусство разговаривать - говорит он просто, ясно, ничего не навязывая и никогда не подчеркивая своего я. А вот Нурке не такой. У него все не просто, он не говорит, а изрекает, не советует, а приказывает, и его все боятся. Уважают, конечно, но боятся. И даже родной сын чувствует себя с ним неловко. Я несколько раз замечал это".
- Ну что у вас, товарищи, с рудой? - обратился он к начальникам отрядов. - Есть она?
- Плохо, Афанасий Семенович, - ответил Гогошвили, - идет, идет руда с севера на юг и вдруг исчезает. Вот уж подлинно сквозь землю проваливается. Шестнадцать шурфов заложили - и ничего!
- А в северном направлении медь есть? - спросил Васильев. - Нет, тут что-то не так. Не может она, дойдя как раз до этой отметки, вдруг испариться. Что-то мы тут недопонимаем.
- Так что же вы предлагаете? - спросил Даурен.
- По-моему, далее отметки идти не следует, - сказал Гогошвили.
Жариков взял со стола геологическую карту и стал ее рассматривать.
- Это пометки Нурке Ажимовича, - сказал он. - И карта эта сводная. Смотрите: руда повсюду исчезает вот около этой линии! То есть, очевидно, здесь рудная зона выклинивается вот куда. Так по крайней мере думает Нурке. Он считает, что продолжать работу южнее этой отметки бесцельно, это только трата денег и труда.
Ержанов наклонился над картой.
- Денег мы и так истратили порядком, но порядком их еще и осталось. По плану мы должны были заложить тут еще пятьсот кубометров шурфов, но Нурке Ажимович склоняется к тому, чтоб перевести все работы на восточную часть Саята. Он, кажется, и вам говорил что-то подобное.
- Говорить он говорил, - ответил Жариков. - Но тогда было рано что-то говорить, работы-то только что начинались.
- Я вот что предлагаю, - сказал вдруг Даурен: - рыть не шурфы, а мелкие или глубокие скважины. Они и покажут, есть ли здесь медь или нет ее.
- Такие работы у нас в проекте не предусмотрены, - сказал Жариков.
- Но средства-то все равно остаются неосвоенными, - сказал Даурен. - Давайте их нам, Афанасий Семенович, и мы вам принесем медь.
- Да на тарелочке с голубой каемочкой, - улыбнулся Жариков. - Так, кажется, говорил Остап Бендер. - Ладно, запрошу Алма-Ату. Что уж там скажут. Ну, а теперь, товарищи, давайте пройдемся. В такой вечер грешно сидеть в комнате. Пошли, пошли на улицу, а то тут так накурено...
Ответ из Алма-Аты пришел дня через три. Даурену Ержанову были разрешены дополнительные поиски на юге Саята в районе озера Балташы и прокладка новых скважин глубинного типа.
Старый геолог поспешно выехал на новое место работы.
8
Встречать Нурке выехал Еламан. Уже на аэродроме, неся вещи начальника к машине, он понял, что Ажимов чем-то расстроен. Идет, опустив голову, и думает о чем-то своем. Машина мчалась по степи, мимо сероватых сопок.
Тишина, безлюдье, желтая выгоревшая трава. Еламан ведет машину молча, не сбавляя хода. И только раз он резко затормозил. Они проезжали мимо одной из скважин, пробуренных в осуществление плана Даурена.
- Вот тебе и первый подарочек, - сказал Еламан. - Гениальная идея твоего учителя. Как только ты уехал, мы все твои мелкие скважины, шурфы, канавы, забросили, и теперь только по Даурену и работают. Вот сейчас еще встретятся. Полюбуйся.
Но Нурке на скважины не стал смотреть. Он только еще ниже опустил голову.
"Он, конечно, все уже слышал и знает, - подумал Еламан, - рассказали в Алма-Ате. Тоже дурак хороший! Пустил козла в огород! Нашел себе заместителя! Заместитель тебя и меня слопает: найдет медь - и конец тебе! Ты два года искал - не нашел, а он пришел, поглядел и сразу понял, как и что! Вот и все".
И другая мысль вдруг пришла в голову.
"А вдруг они помирятся?! Вот тот случай на охоте их и помирит. Ведь как-никак Даурен спас ему жизнь. Ну, тогда уж мне конец! Объединятся и слопают. А где я найду еще такое место, как Саят, - тихое, укромное, прибыльное. А он что все молчит и сидит как истукан? Как будто и не слышит меня!"
- Ау, или вы язык проглотили! - крикнул Еламан.
Нурке вздрогнул и посмотрел на Еламана так, как будто только что проснулся. Он был далеко отсюда. Очень, очень далеко был он сейчас: в 1930 году на стройке Турксиба. Именно тогда он, большеротый, большеголовый мальчишка в дырявой куртке, залатанных брюках и сыромятных сапогах появился на полотне железной дороги. У него в ту пору не было ни отца, ни матери, ни родственников - ничего, кроме страстного желания учиться. Он гонял тачки, копал землю и уставал так, что к вечеру, придя в барак, падал от усталости на нары и сразу же засыпал. А утром снова поднимался по первому удару рельсы и шел на полотно. Он работал полторы смены - считался ударником, и была у него одна мечта: стать десятником. Вероятно, так бы и случилось, если бы не одно обстоятельство, вернее, одна встреча. Пронесся слух, что недалеко отсюда, в степи, появился прораб и он набирает рабочих. Зачем он это делает, слухи ходили разные (будут искать золото, бурить на нефть, закладывать угольные копи). В общем, ясно было одно - там можно хорошо заработать. Что ж, попытка не пытка! И под воскресенье Нурке отправился в степь. Он до сих пор помнит, как впервые увидел этого прораба. Перед ним стоял широкогрудый плотный человек, с волнистыми волосами и внимательным, добрым взглядом. На нем была студенческая куртка. Он только что окончил московский геологоразведочный институт и получил назначение. Звали его Даурен Ержанов. В тот же день Нурке стал членом его геологического отряда, еще через неделю переселился в палатку прораба. Проработали лето. Копали, бурили, закладывали шурфы, - работали весело и споро. За это время Нурке научился довольно бойко читать по-русски, и после окончания работ молодой инженер увез его в город и там устроил на рабфак. Парень оказался не только способным, но и на редкость усидчивым. Рабфак окончил не за четыре года, а за три, затем последовал геологоразведочный институт (Нурке кончил его в 1938 году), а за институтом - практика и три года совместной работы. И вот обоих - уже довольно известного ученого (к тому времени у Ержанова появился ряд работ) и вчерашнего студента - одолевает одна и та же страсть: вывести на свет те несметные богатства, что таятся в степных недрах. Оба геолога верили, что сопки не пусты: они хранят залежи свинца, цинка, меди, вольфрама, серебра. Все это в десятках миллионов тонн. Даурен Ержанов даже знал, где приблизительно следует искать эти клады. "Жаркынские хребты, - говорил он, - вот что надо разведывать. Может быть, ни одно месторождение Союза не заключает в себе таких богатств, как это. И не буду я жив, если не доберусь до него".
Война помешала этим смелым планам. Даурен ушел на фронт, оставил все свои бумаги Нурке Ажимову. И Ажимов через год подал за двумя подписями докладную об огромном рудном богатстве Жаркынских хребтов. Дело было летом, и Нурке недели через две уехал вместе со студентами в Восточный Казахстан на производственную практику. Вернулся он уже осенью и в первый же день приезда получил телеграмму: "Прошу незамедлительно зайти в управление. Еламан Курманов".
Курманов! Это имя было Ажимову достаточно хорошо известно. Про Курманова говорили, как про наиболее вероятного кандидата в министры. Встретил Курманов молодого геолога в своем кабинете стоя. Стол, из-за которого он поднялся, был огромный, тяжелый, весь заставленный бронзовыми безделушками; на отдельном столике помещались два телефона. Тяжелые, массивные кресла, тяжелый складчатый бархат на дверях и окнах - все это давило и прижимало к полу. Но больше всего давил и прижимал к полу сам ладный хозяин кабинета - мускулистый человек средних лет, с тяжелым взглядом серых холодных глаз. Он был одет в глухую военную форму и армейские сапоги.
Почти с целую минуту продолжалось молчание. И гость и хозяин стояли друг против друга. Первым не выдержал Ажимов. Он протянул руку и забормотал какое-то приветствие... Еламан продолжал молчать, и рука Нурке так и повисла в воздухе. И вдруг лицо Еламана озарилось улыбкой: ласковой, насмешливой или просто ехидной. Нурке тогда так и не понял, какой именно.
- А, товарищ Ажимов! Здравствуйте, здравствуйте, товарищ Ажимов, - произнес Еламан и опустился в кресло. - Прошу присаживаться. Вот сюда, за этот столик, садитесь.
Еще с полминуты продолжалось это молчание. И опять Ажимов не выдержал первым:
- Вы меня позвали... - начал он.
В серых глазах Еламана что-то зажглось и сразу же погасло.
- Позвал, позвал, - произнес он, не двигаясь. - Вот хотел бы с вами поговорить!
Он выдвинул ящик стола и вытащил оттуда докладную.
- Получил, прочел и остался очень доволен. Поздравляю вас. Открытие Жаркынского месторождения - фактор величайшей ценности, особенно в наше время.
"И из-за того, чтоб поздравить, ты меня и мучил, идиот", - чуть не вырвалось у Ажимова, но сейчас же он опомнился и еще ниже опустил голову.
- Да, я тоже так думаю, - сказал он, - материал Ержанов собрал исчерпывающий. Правда, он нуждается еще в проверке практической, но...
- Стойте, стойте, при чем же тут Ержанов? - нахмурился Еламан. - Нет, вы что-то тут... Жаркынское месторождение открыли вы! Только вы! Вот! - он положил руку на папку с докладной.
Ажимов пробормотал:
- Да, но до этого товарищ Ержанов написал несколько работ, в которых доказывал...
Еламан поморщился.
- Я не хочу слушать ни про работы Ержанова, ни про его доказательства, - отрезал он. - Его больше не существует. Ни для меня, ни для нас. Он изменник.
- То есть как? - совсем обомлел Нурке.
- А вот так, как слышите: добровольно сдался в плен, бросил оружие - и все.
- Это невозможно, это совершенно, совершенно невозможно, - пробормотал Ажимов. - Даурен совсем не такой человек.
- Нам известно, что он за человек! - проговорил Еламан. - И если не хотите больших неприятностей, запомните: Даурена нет и никогда его не было. Открытие принадлежит вам. И все труды соответственно тоже ваши. Вы обязаны нам гарантировать, что имя изменника не будет упомянуто в ваших работах. Я прошу вас просмотреть их с этой именно точки зрения. Мы ведь оба не желаем себе неприятностей. Так ведь?
...Вот все это и вспоминал Нурке, когда машина пролетала по степи.
- Ау, ты что - язык проглотил? - воскликнул Еламан.
Нурке вздрогнул, поднял голову и опять увидел перед собой то же самое ненавистное сухое лицо, что и десять лет назад. "Нет, что, что, а Еламан не переменился", - понял он.
- Хорошо, - сказал Еламан, поняв, что молчания Нурке ему не переждать. - Но ты понимаешь, зачем бурят эти канавы? Это подкоп под тебя. Даурену во что бы то ни стало надо показать, что руда есть. А твои скептические прогнозы... Хорошо, если они просто идут от невежества, - а ведь можно повернуть и на политическую ошибку и на вредительство.
Нурке обернулся и посмотрел на Еламана.
- Слушай, что ты каркаешь? Что в конце концов случилось? Но конкретно, конкретно.
Еламан коротко развел руками.
- Пока ничего слишком плохого, но все в будущем.
- Перестань меня интриговать! - прикрикнул Нурке. - Я не женщина, если что знаешь - говори прямо, а не то молчи. В чем ты подозреваешь старика?
Еламан повернулся к Ажимову всем корпусом.
- В разложении коллектива. В том, что он его постоянно настраивает против тебя - руководителя всех работ, Все это делается, конечно, очень осторожно и не в лоб. На честную схватку ты его не вызовешь, тут он знает: ты положишь его сразу.
- Кого же? Кого же он переманивает на свою сторону, геологов, что ли? Васильева, Гогошвили, Ведерникова? Кого!
- Мало, мало назвал, прибавь еще хотя бы Жарикова и Ажимова-младшего. Тут Ержанов ничего не жалеет: кого берет лаской, кого эрудицией, кого панибратством. Что ж? На дудочку и кобра вылезает из норы! Хороший старик Даурен - уважительный, мягкий, совсем не то, что Нурке! Вот поэтому люди к нему и тянутся, ласковому-то! А он ждет момента. Улучит его, и так тебя бахнет в спину, что ты и жив уже не останешься.
- Да как он это сделает, как? - закричал Нурке. - Бесчестный ты человек! Тебе бы только кого-нибудь в чем-нибудь подозревать! Что ж, меня народ не первый месяц знает.
Еламан покачал головой.
- А кричишь ты здорово! На всю степь! Знаешь римскую поговорку: "Юпитер, ты сердишься - значит ты не прав". Не сердись, Юпитер! Я тут ни при чем! А еще вспомни уже нашу, а не римскую пословицу: "Ярость - нож, палка - ум, - чем больше стругать, тем тоньше становится". Присмотрись к Ержанову, ко всем его делам присмотрись. А потом так дай ему по шее, чтоб он больше не встал. В скважине и похороним!
Нурке вздохнул. Машина летела теперь во весь опор. Только ветер свистел в ушах.
- Вот что, - заговорил наконец Нурке, не глядя на Еламана, - что-то подобное я уже однажды от тебя слышал и поддался, а вот теперь хожу перед Дауреном согнувшись и боюсь, что он мне в глаза ненароком поглядит. Довольно, напился я из твоей навозной лужи, больше не хочу, спасибо. И если не желаешь со мной терять отношения, - ни слова плохого о Даурене! Я и тебя и его хорошо знаю! Вот так. Исполняй!
Еламан всего ожидал, только не такого ответа. Он лихорадочно нажал на стартер. Машина понеслась. Попадись под колеса кочка или большой камень, и они рухнули бы.
"Ну так и черт с тобой! - думал он, - и иди к дьяволу. Я с тобой не так еще поговорю!"
А Нурке ничего не замечал. Он сидел, смотрел по сторонам и улыбался. Он был доволен собой: чувствовал, что наконец-то ответил негодяю как следует.
После полудня они уже были в Саяте.
...Несмотря на то, что Даурен, Жариков и Бекайдар были в соседнем отряде и за ними послали машину, Ажимов сразу же после приезда решил, не ожидая их, созвать производственное совещание. Собственно, даже не совещание он созвал, а просто попросил рассказать, что же у них делается и как ведутся поиски. Оказалось, что шурфы и мелкие скважины заменили более глубокими скважинами по совету Даурена Ержановича. Даурен каждый день выезжает на место работ и, кажется, доволен.
И пошло, и посыпалось. "Это мнение самого Даурена", - "Даурен сказал..." - "Даурена просили". - "Он провел беседу". - "Дауке предполагает". - "В этом надо, безусловно, согласиться с Дауреном". В общем Даурен, Даурена, о Даурене. Сначала Нурке все это принимал с улыбкой, а потом взорвался. Видно, не совсем даром предупреждал его Еламан: в коллективе что-то безусловно происходит, и в центре этого "что-то" стоит Ержанов.
Нурке скомкал конец совещания, наскоро сказал несколько заключительных слов и вышел на улицу.
И тут к нему подошли Даурен и Жариков. Но Нурке был уже опять прежним, он тепло поздоровался со своим учителем, горячо расцеловал его, а на вопрос о том, что было на собрании, ответил со слабой улыбкой:
- Завтра, завтра, друзья. Все деловые разговоры на завтра. Сегодня и так голова идет кругом.
...А назавтра они поехали на озеро Балташы. Выехали рано утром на четырех экспедиционных машинах. Уже почти за полверсты почувствовалось прохладное дыхание озера; прохлада шла от воды - холодной и прозрачной до самого дна, прохладен был луг, поросший высокой, очень зеленой травой, прохладна была роса на листьях. Озеро казалось безбрежным; голубые волны на горизонте сливались с небом. В прозрачной воде отчетливо был виден песок на дне, а глубина даже у берегов достигала трех-четырех метров. Озеро заросло камышами - это степной, очень высокий камыш (его здесь называют куга), и он высотой до двух метров. Через заросли виднелась огромная черная глыба. "Слон" прозвали его геологи, и, действительно, глыба походила на слона, опустившегося на колени. Голова слона возвышается над водой метров на пять, и с нее было хорошо прыгать в поток. Волны все время налетают на этот камень, поэтому вокруг него постоянно висят перламутровые радужки.
Старики - Даурен, Нурке и Жариков - отделились от молодежи и с полотенцами через плечо пошли к каменному слону. Особенно, кажется, радовался предстоящему купанию Даурен. Он даже что-то напевал под нос, ворот его рубахи был распахнут, в одной руке он нес нераспечатанный кусок мыла, на другой висело махровое полотенце; лицо ясное, чистое, глаза сияют так, что он очень похож на свой портрет в кабинете Ажимова. Когда он начал снимать рубаху, Ажимов удивленно спросил:
- Дауке, так вы вправду собираетесь купаться? Я думал, что только такой сумасшедший, как мой сын, может ухнуть в эту ледяную купель.
- Ну, меня этой купелью, как ты говоришь, не запугаешь, - засмеялся Даурен. - Я ведь сибирские реки переплывал; в Колыме купался! Ты смотри, смотри, как он плывет, - Даурен показал на Бекайдара, который уже вылез, из воды, отряхнулся и полез на голову слона. - Молодец! От такого купания и нервы стальные.
- Ну, положим, нервы-то у них ничего не стоят,- сказал Ажимов неодобрительно. - Хоть с купаньем, хоть без купанья. Чуть что - так и истерика. Да из-за чего истерика то? Из-за какой-нибудь такой мелочи, что об ней и говорить стыдно.
- А возможно, причина и не совсем мелкая? - спросил Даурен. - Так ведь тоже бывает.
- Какая причина может быть у девушки осрамить парня, да еще на свадьбе? - сердито спросил Ажимов. - Глупые еще, не умеют ценить отношения, не дорожат ими! Им бы пережить то, что нам пришлось! И больно за них, дураков, и ничего не сделаешь! - он искоса посмотрел на Даурена, но тот молчал и смотрел на слона. - Слушайте, Дауке, скажу без уверток, - сын у меня один. Больше у меня ничего нет и не было. Поговорите с Дамели, она вас послушает. Вы понимаете, о чем я вас прошу.
Даурен нахмурился. Он не знал того, что разговор о нем, начатый в машине два дня тому назад, продолжился потом на квартире у Нурке. На этот раз Еламан, как показалось Ажимову, высказал наконец мудрую мысль. Он сказал: какую политику ведет старый геолог и как он относится на самом деле к Ажимову, выяснить очень просто. Если старик действительно хочет жить в мире со своим бывшим учеником, он сумеет уговорить Дамели принести извинение, и тогда все устроится очень просто, если же он этого не сделает, то, значит, затаил за пазухой камень.
- Да это, пожалуй, логично, - согласился Ажимов.
Всего этого (как и дорожного разговора) Даурен, разумеется, знать не мог, но то, что сейчас Ажимов взвалил всю ответственность на плечи Дамели, а свою вину как будто совсем не увидел, ему очень не понравилось.
- Дети наши сами уже взрослые и сами во всем разберутся, - сказал он. - А я в советчики им не гожусь. - И он с размаху прыгнул в воду.
- Вот это называется вода! - крикнул он через секунду, выныривая и отфыркиваясь. - Вот это благодать! Сразу двадцать лет прочь с плеч.