Он доплыл до слона и ловко взобрался сначала ему на плечи, а потом на голову. Тут Бекайдар протянул ему руку. Старый геолог дружески ему улыбнулся, влез и обнял юношу за плечи. Они о чем-то оживленно заговорили. Нурке сидел на берегу и наблюдал за ними. "Вчера Бекайдар не пришел ко мне, - думал он. - Ну, положим, он мог не знать, что я приехал. В это я могу, пожалуй, поверить. Но такая холодная встреча... ни искренней радости, ни распростертых объятий!.. А может, мне только показалось, что холодная? Может, конечно, и показалось! Не решай поэтому сразу - присмотрись. Поговори, подумай, но если этот старик действительно работает против тебя, то зарой его в первой же его глубокой скважине. Тогда Еламан прав во всем, и ты зря с ним спорил".
...Через час поднялось солнце, нагрелся песок, потеплела вода.
- А ну, девушки, - искать место для купанья, - скомандовала Дамели. - Так, чтоб и песочек был мягкий, и дно ровное, без камней, и спуск удобный. Пошли, девушки!
И девушки убежали.
А старики напились чаю с топленым молоком - костер был разложен тут же на месте - и стали разматывать удочки да спиннинги. Жариков уж раза два съездил на это озеро и знал место, где хороший клев.
- А вы не с нами, Нурке? - спросил он Ажимова.
- Да нет, - ответил главный геолог, - не увлекаюсь я этим спортом, а вы идите, идите. Я здесь полежу, погреюсь, позагораю.
- Отец, - сказал Бекайдар подходя, - а я вам привез сюда верстку. Почтальон неделю тому назад привез. - Он раскрыл портфель и вынул оттуда кипу печатных листов.
"Вот самый раз и поговорить наедине", - подумал Даурен и сказал:
- Да и я, пожалуй, тоже останусь с Нурке. Хочу погреть старые косточки. А то поламывает их что-то.
И только он сказал это, как вокруг все зашумели.
- Это у вас-то старые косточки?! - возмутился Бекайдар. - Если б вы видели, товарищи, как наш Дауке плавает!
- Нет, нет, идемте, Даурен Ержанович, - серьезно сказал комсорг Ведерников. - Там, знаете какие форели водятся? С руку! Пойдемте!
- Инженер-ата, пойдемте, ну пойдемте, - вертелся под ногами у Даурена и молил его Мейрам.
- Да это уж что-то вы не того, Даурен, про косточки-то, а? - сомнительно протянул Никанор Григорьевич.
- Если вы не пойдете с нами, то и я останусь здесь, - сказал Бекайдар очень решительно.
Нурке повернулся к сыну и минуту смотрел на него, почти не скрывая злобы. "Еламан прав, - подумал он, - прав, прав, прав! Пора и прекратить это шаманство".
Даурен не знал, что и делать, но тут вдруг раздался спокойный голос всегда и все понимающего Жарикова.
- Товарищи, Даурен Ержанович в самом деле устал. Пойдемте. Пусть поговорят два старых друга на свободе. Они ведь так и не виделись без посторонних. А ты, Бекайдар, в самом деле, пожалуй, останься.
И рыбаки ушли, оставив двух стариков.
Нурке расстелил на песке одеяло, лег на живот и начал читать. Он читал уже минут с десять, когда раздался голос Даурена:
- А мне познакомиться с твоим трудом можно?
Нурке вздрогнул и поспешно ответил:
- Пожалуйста, пожалуйста. Вот первые страницы, - и протянул листки Бекайдару:
- Передай.
Даурен сразу же погрузился в чтение и потом поднял голову только затем, чтоб попросить новую порцию листков. Это было пятое, дополненное, издание труда профессора Ажимова "Геологическое прогнозирование. Опыт изучения Жаркынских хребтов". Во многом оно походило на четвертое, тоже посвященное другу и учителю Даурену Ержанову: те же таблицы и снимки, такое же количество страниц, но появилось в этом труде и кое-что совершенно новое - даже, пожалуй, прямо противоположное всем прежним изданиям. Автор отказывался от всех своих прежних выводов в части Саята. "Ну, понятно, - подумал Даурен, - медь-то ведь не обнаружена. Вот он и крутит".
- Ну, и что же, - сказал он, собирая листы и укладывая их в аккуратную стопку, - в таком виде эта книга, посвященная мне, значит, и должна увидеть свет?
Голос его звучал спокойно, но почти сурово - это была измена, а измену он никогда не простил бы себе, да и не прощал ее и другим, хотя бы более слабым, чем он сам.
- А что? - спросил Нурке невинно.
Даурен пожал плечами.
- Да не советовал бы так ее выпускать. Книга в этом виде теоретически беспомощна и перечеркивает весь труд твоей жизни.
- А все-таки какие ошибки вы нашли в ней? - повысил голос Ажимов.
- Ошибка одна, основная, - все остальное уже не в счет. Ты вот пишешь, что в Саяте меди нет, а ведь она есть, мы сами держали в руках куприты, так?
- Когда это было! - грустно улыбнулся Нурке. - Мы тогда так были молоды, энтузиазм из нас так и пер, мы все желаемое принимали за действительность. А сейчас ясно - меди нет!
- Да? Ты так думаешь? - усмехнулся Даурен. - А вот твой сын мне обещал привезти образцы древних медных шлаков, найденных в Саяте. Значит, здесь медь есть, есть! Еще две тысячи лет назад ее добывали древние промышленники! Наши с тобой предки, усуни, и вытапливали ее в глиняных печах. Неужели мы отстанем от них? Бекайдар рассказал мне об этой встрече. Его товарищ, молодой археолог...
- Да не археолог я, а геолог! - крикнул Ажимов, не сдержавшись. - И не молодой, а уже старый. А вы уж и до моего сына добрались! Уж и он заражен вашим бредом. Похвально, нечего сказать, похвально!
- Что ты сказал? "Моим бредом?" - спросил старик более изумленно, чем рассерженно. - Ну, друг мой!
Ажимов опустил голову и некоторое время просидел так.
- Хорошо, - сказал он наконец, - я вижу, что надо действительно поговорить начистоту. Бекайдар, слушай. Эту несчастную экспедицию в Саят, в сущности, организовали вы. Еще в довоенные годы вы подали свою заявку. Подали, понадеявшись на свою научную интуицию. Потому что, будем говорить прямо, фактов у вас в руках не было. Из-за вас пропали миллионы государственных средств. Из-за вас - Даурен Ержанович! А я поверил вам и потянулся за вами! Решил выполнить свой долг перед вашей светлой памятью. Вот и напортачил. Эх, и вспоминать-то стыдно! И вот теперь, когда все окончательно проваливается, и я не знаю, как мне придется выворачиваться. Мне, мне, а не вам, потому что вы рядовой геолог, а я руководитель! Ответ-то весь на мне. Вы плетете интриги, выдумываете эти сумасшедшие глубинные скважины, наконец натравливаете на меня моего же сына. Эх, разве для этого я старался увековечить вашу память? Нет здесь меди! Нет и нет! Так я говорю! А вы, как желаете...
И он встал, повернулся к сидящим спиной и стал разгневанно ходить по берегу.
Бекайдар с тревогой и удивлением смотрел на отца. Он не знал, кто прав в этом споре, но эта нервная вспышка отца его страшно расстроила.
"А что он так на него кричит, - подумал он. - Если Даурен Ержанович неправ, то и скажи это спокойно. Криком-то ничего не докажешь. А потом и верно: как же возможно писать то так, то эдак! Да и может ли ошибиться такой геолог, как Ержанов. А потом эти древние шлаки..."
Ажимова мучила другая мысль.
В общем-то, и Нурке тоже считал, что если медь до сих пор не найдена, то это результат какого-то промаха или ошибочности поискового метода. Как геолог он не мог этого не знать. Перед отъездом в командировку даже сам начал подумывать о глубоком бурении, но отказался от этой мысли, потому что она требовала новых расходов, новых работ и новых докладных записок. Одним словом, это требовало уже изрядных усилий, а к ним он не привык. Казахстан велик, недра его богаты, так что ему какой-то один проклятый Саят?! Свернуть здесь работы - и все! Что сомнительно, то не для нас! А Даурен, не спросившись его, начал работы на свой страх и риск. Сумел вовлечь других, и вот уж его сын тоже увлечен этими глубинными скважинами и тоже думает, что медь здесь есть и Даурен ее найдет. Ажимов не сумел, а Ержанов сумеет.
Он поглядел на Дауке.
- Каждый в конце концов выбирает свою дорогу, - сказал он уже спокойно. - Но беда вся в том, что в науке не одна дорога, а добрых сотня их, и вот из этой сотни надо выбрать свою.
- Так вот и найди свою, сотую, и иди по ней, - быстро ответил Дауке. - Но иди так, чтоб не упереться лицом в каменную стену, а ты, по-моему, не дорогу выбираешь и не взбираешься, а катишься по склону. Вот и все.
- Качусь, но сам, - упрямо ответил Нурке, - сам, сам! Поддержки другого мне не надо.
И они оба замолчали.
"Да вот и перешагни эту пропасть, - горько подумал Ержанов, пересыпая песок из руки в руку. - Да и стоит ли перешагивать - ведь теперь все ясно? Надо кончать! Жизнь коротка, и прожить ее в одиночку невозможно. Но если твой товарищ нарочито хитрит, злостно ошибается и не хочет ничего слушать, - тогда действительно лучше остаться одному. Я попросил его еще раз подумать над книгой, а вот чем он мне ответил. И ведь книга пройдет в таком виде, пройдет, пройдет! Найдутся подхалимы, полузнайки, просто негодяи, и в какой-нибудь рецензии книга будет названа "Новым словом в геологии Казахстана", и опять латунь пройдет за золото. Ведь эти люди постоянно забывают, что не все золото, что блестит. И вот появится скоро другая книга, такая же половинчатая, как эта, и опять ее встретят криками и аплодисментами: "Давайте, давайте! Наш великий! Наш единственный". И вот ошибка на ошибке с одной стороны, подлость на подлости с другой, и - пропал для науки умный человек. Эх, как это все-таки горько!"
Между тем, в голове Нурке возник совсем иной план.
Да, Еламан просто негодяй, но тут он прав. Во всем, во всем прав! Даурена Ержанова надо убрать, но убрать мягко, мотивированно, так, чтоб никто не мог придраться. Чтоб все было чище чистого и правильнее правильного. Надо собрать совещание и на нем решить все.
И вот на другой день в кабинете Жарикова состоялось это совещание. Открыл его Нурке.
- Итак, после моего отъезда экспедиция перешла на глубинное бурение, - сказал он. - Этот способ был предложен нашим уважаемым Дауреном Ержановичем и преподнесен как нечто новое в методе поиска. Ну, новый, конечно, он только здесь, в Саяте, а вообще-то ничего Даурен Ержанович не открыл... О такой разведке и мы тоже иногда подумывали, но в конце концов решили, что овчина не стоит выделки. Кому нужна руда с глубины полкилометра, когда в пятистах километрах, в Мысконуре, эта же медь лежит почти на поверхности? Да и вообще есть ли она? А если ее нет? Отпущенные нам деньги мы съели и теперь уж скоро не сможем не только бурить глубокие скважины, но и шурфить. Вот я и хочу спросить вас, товарищи, что же нам теперь делать? Без денег, без планов, без всякой уверенности - накануне зимы?
Жариков сидел неподвижно и внимательно слушал.
Только теперь он понял, чего хочет Нурке.
- Да, так что же вы все-таки предлагаете? - спросил Гогошвили.
- Вот! Это, конечно, главный вопрос. И вот мое практическое предложение. Отряды, бесплодность поисков которых стала уже очевидной, полевые работы прекращают, приступают к намеченной обработке материалов. Приготовиться к зиме. Вот все, что я могу предложить. Какое будет ваше слово, товарищ директор?
Жариков пожал плечами.
- Да принципиальных возражений у меня не имеется. Раз меди нет, так нет. Но какие отряды вы имеете в виду, конкретно?
- Ну, в первую очередь это касается Второго Саята, - сказал Ажимов. - Инженеру Васильеву объявляем благодарность в приказе. Он закончил поисковые работы на сезон раньше срока.
- Да, но в этом отряде, кажется, находится и Даурен Ержанов, - осторожно сказал Жариков и поглядел на старого геолога. Тот сидел молча.
Нурке улыбался все ласковее и ласковее.
- Ну, с моим учителем всего проще, - сказал он, - любой институт предложит ему кафедру. Он должен быть доктором гонорис, без защиты диссертации. Это мы сделаем. Тут я беру все на себя.
Гогошвили вскочил с места.
- Так значит, экспедиция остается без Даурена Ержановича?
- Товарищ Гогошвили, товарищ Гогошвили, - сказал укоризненно Нурке, - ну что вы такое говорите? Из-за вашего отряда вы хотите лишить нас одного из самых светлых умов в геологии? А? Как же так можно?
И мельком взглянул на Еламана. Тот улыбался. "Молодец Нурке, даже и не ожидал! Орел", - говорил этот его взгляд.
- Назначьте Даурена Ержановича в мой отряд! Вместо меня, - крикнул Гогошвили.
- Ну, опять двадцать пять! - развел руками Нурке. - Вы как будто не слышите, что я говорю. Даурен нужен...
- И я уступаю ему свое место... - вдруг крикнул Васильев.
- Слушайте, - нахмурился Ажимов, - надо во-первых, уметь себя вести на собрании, во-вторых, не перебивать старших и, в-третьих, не командовать. Все-таки, куда кого назначить - это мое дело, а не ваше. Если не желаете работать, подавайте заявление. Вот если за три дня отчет будет у меня на столе, можете считать себя свободным. И на этом я считаю вопрос о Даурене Ержановиче исчерпанным. На нашем собрании во всяком случае... Теперь вопрос второй...
С первых же слов Нурке Даурен опустил голову, он сидел и думал. И чем больше думал, тем ниже склонял голову. Ему было уже все ясно. Еще вчера было все ясно. Может быть, ясно даже раньше, чуть ли не с первого дня их встречи. Ажимов негодяй. А раньше, в годы молодости, замечал ли он тогда за Нурке какие-нибудь, ну, мягко говоря, странности? Да, были, были, конечно, но он их пропускал мимо глаз и ушей, думал - ну, молодой, ну, глупый, ну, чувствует свою неполноценность, ну, мало ли что там еще! А впрочем, и к этому надо быть готовым! Измена друзей - это очень тяжело, но это еще не самое худшее. Да, да, как ни странно и ни страшно, есть вещи и пострашнее. И первая из этих страшных вещей - это потеря веры в себя! - Да, верность себе это главное. А Нурке... - ну что ж, скверно, больно, но он выносил и кое-что куда более скверное и болезненное. А потом, может, еще и с Нурке не все потеряно. Может, еще можно попытаться бороться за него. С ним же самим придется вести эту борьбу, но если он человек сильный, то справится. Даурен поднял голову и стал слушать.
- Я считаю вопрос об Ержанове исчерпанным, на этом собрании во всяком случае, - сказал Ажимов. Что же это значит, он ожидает его к себе? С просьбой? С преклоненной головой? Раскаявшегося? Ну, этого ты не дождешься, милый. А остаться в экспедиции необходимо. Любым путем.
- Теперь другой вопрос, - продолжал Нурке. - Что делать со вторым отрядом, тут положение несколько иное...
- Постойте, постойте, - поднял руку Жариков. - Хотя вы считаете вопрос о Даурене Ержановиче законченным, - я, как начальник экспедиции с этим согласиться никак не могу. Кажется, и собрание считает так. Как, товарищи? - обратился он к сидящим.
- Да, да, так, так, конечно, - раздались голоса.
- И с увольнением двоих геологов я тоже никак согласиться не могу. Но это особая статья, и мы ее решим сами. А вот с Дауке... - Жариков и не заметил, как он перешел на ты. - Ну, Дауке, скажи свое веское слово, что ты молчишь, как форель, - согласен ты с нами работать, или тебе правда необходимо отдохнуть, хотя профессорская кафедра дело тоже не простое. Говори прямо, что предпочитаешь?
- Я, Афанасий Семенович, не профессор, - ответил Даурен. - Это уж товарищ Ажимов из любви ко мне так меня повысил. Я самый обыкновенный полевой геолог. И готов я работать на любых должностях - хоть топографом, хоть коллектором - куда уж поставите. Вот и все.
- Вместе с нами, со мной! - крикнул Гогошвили. Слова Ажимова об увольнении как будто совсем не дошли до его сознания. - Вы в моем отряде будете!
- Ну, товарищ Ажимов, - называя в первый раз руководителя научной части по фамилии, заключил Жариков, - ваше слово.
Нурке развел руками.
- Была бы честь предложена, - сказал он, - я предложил своему учителю столицу и пост профессора, он отказался, а здесь все принимается как-то не так. Как-то странно все здесь вы принимаете! Все будет, конечно, так, как хочет Даурен Ержанович, только, конечно, ни о каких коллекторах и топографах говорить не приходится. Но раз руководящих постов нет - значит...
- Значит, Даурен Ержанович остается геологом в отряде Гогошвили, - подытожил Афанасий Семенович. - Горько, конечно, но!.. Ладно, товарищи! - Он встал. - И на этом собрание я считаю законченным. Расходимся!
9
Слух о том, что отец Бекайдара сделал все, чтоб выжить ее отца из Саята, и только потому согласился оставить его рядовым геологом, что не рискнул пойти против большинства, - эта весть дошла до Дамели дня через три. И все-таки она не все еще понимала, вернее, не все допонимала. Разве не своими глазами она видела встречу двух старых людей? Их слезы, объятия, поцелуи? И разве она не подумала тогда в первый раз, что в словах дяди Хасена, вероятно, не все правильно, что, возможно, его личная неприязнь все перевесила и исказила? Конечно, думала. Поэтому и ее отношение к Бекайдару изменилось. Кроме того, она понимала, что осрамила своего нареченного перед доброй сотней людей. И все они смотрели, перешептывались, возмущались, высказывали разные предположения. И, верно, одно было обиднее другого. Что такое сотворил этот отвергнутый и ошельмованный публично жених, думали и говорили люди. Украл, убил, подделал, ограбил, связался с другой, заболел какой-нибудь страшной позорной болезнью? И сознавая, что она виновата, Дамели первая подошла к парню и заговорила с ним.
И вдруг такая страшная, ни на что не похожая весть! "Кто-то из двух, безусловно, виноват, - думала она, но кто! Отец!.. Об этом не может быть и речи! Тогда Нурке? Он создал ту глубокую пропасть, которая пролегла между мной и его сыном? Ну, предположим, что Бекайдар ни в чем не виноват - сын за отца, действительно, не в ответе, но как я стану дочерью Нурке Ажимова? Как разговаривать-то с ним я буду? Хорошо, Бекайдар уйдет от него! Из-за меня уйдет! Но не возненавидит ли он меня после этого? Не станет ли упрекать меня за то, что я разлучила сына с отцом?! Разве я знаю, какие отношения у Нурке с сыном? Только то и знаю, что отец боготворит сына, а сын любит и уважает отца. Как же я во имя своего личного счастья смогу разлучить двух самых близких людей на свете? Моя печаль - только моя печаль, мне ее в себе и таить и носить.
Счастье, счастье - сколько говорит это слово, но никто не знает точно, что оно значит. А ведь оно, по-видимому, как весы, - на одной чаше его лежат истина и доброта, на другой - ложь и зло. И чтоб человек был счастлив, надо, чтоб первая чаша стояла выше второй. Вот и все. А у Дамели было не так. И поэтому она лежала ночью с открытыми глазами и думала, думала.