Он все больше нравился девочке, она изнемогала - до того нравился, но отвечала:
- Нельзя, у нас это не одобряют.
…Сколько времени прошло?..
- Кто не одобряет? - спрашивал он капризно.
- И начальство, и девочки, - отвечала она.
- Зверское у вас начальство, - говорил мальчик. - И зверские девочки.
Она смотрела на него затуманенным взглядом, но повторяла:
- Нет, нельзя!
Вечерами на террасе отдыхающие вели свои степенные беседы уже без мальчика - он бродил вдоль моря, пускал блинчики и говорил:
- Зверское начальство! Зверские девочки!
А она сидела у себя в общежитии на кровати и примеряла клипсы.
- Таня, а Таня, - говорила она подруге, - не знаешь, какие клипсы сейчас в моде? Перламутровые в моде?
- На московской балерине я видела клипсы, - говорила Таня. Представляешь, две живые ромашки!
- Ну, ромашки - это слишком просто, - сказала девочка.
На другой день в столовой он заметил ее новые клипсы и радовался и был горд - она хотела ему нравиться!
- И ничего не зверское, - сказала она, улыбаясь, видя, что он заметил клипсы.
- Ну что плохого - посидим часок у моря? - спрашивал он. - Или в парке?.. Чего они, собственно, не одобряют, странные люди?
- Просто у нас не принято, - объяснила она. - Отдыхающие должны отдыхать.
- Ну, от чего мне отдыхать? - говорил он. - В такие ночи грех заваливаться спать! Честное слово, грех!
- Нет, нельзя! - говорила она.
Когда она была выходная, подавала за столом ее сменщица Таня, толстуха с короткими руками, и мальчик скучал, плохо ел, не находил себе места ни у моря, ни на теннисной площадке, где отдыхающие играли под наблюдением врача.
- Ну, в чем дело, молодой человек? - спросил его затейник. - Поехали на экскурсию! К Бахчисарайскому фонтану, а?
- Спасибо, - сказал мальчик. - Не хочется.
- Вы что, заболели? - спросил затейник.
- Нет, почему, я здоров, - сказал мальчик.
- Вид невеселый.
- Просто скучновато.
- Это у нас скучновато? - спросил затейник. - Ну что вы! Сплошное веселье. Дым коромыслом. Поехали, а? С ночевкой. Дружным коллективом. Переночуем на турбазе, завтра вернемся.
- Завтра? - переспросил мальчик. - Нет, спасибо, я не поеду!
- По-моему, все образовалось, - тихо сказала женщина в китайском халате, но затейник не расслышал ее слов и сказал:
- Одиночество вредно для здоровья, как установила медицина. Кто сказал, товарищи, "единица ноль, единица вздор"?
- Маяковский! - сказали отдыхающие.
- Правильно! - сказал затейник. - Маяковский и никто другой.
И шумной толпой отдыхающие пошли к автобусу, а впереди шел затейник.
И наконец она сказала:
- Хорошо.
Только что он очень пылко говорил, очень убедительно и вдруг осекся, потому что она сказала, прервав его:
- Хорошо.
Это было утром, и весь день он неистово играл в теннис, и неистово купался, и неистово извинялся направо и налево, потому что никого не замечал на пляже и на всех натыкался: и на игроков в карты, и на толстяка с градусником, и на чету с корзиной провизии, из которой кто-нибудь все время доставал продовольствие и жевал, - чуть не опрокинул он эту корзину, будь она проклята!
За обедом она повторила, не улыбнувшись, очень серьезно:
- Хорошо.
- После ужина? - спросил мальчик и перевел дух - словно бежал за кем-то и вот догнал, держит за рукав, и больше он не побежит.
- Да.
- Я вас буду ждать в той аллее, где скульптура лыжника, - сказал мальчик, и сказал тоже очень серьезно и внятно.
Он сел на скамейку, над которой протянулись две тонкие ветки, и ждал.
Но тут в аллею набежало множество отдыхающих во главе с затейником. Они начали играть в какую-то игру, гоняясь друг за другом и хохоча. Время от времени кто-нибудь кричал мальчику:
- Идите к нам! Чего вы там скучаете в одиночестве!
Ему пришлось встать и уйти с этого места, и он очень беспокоился, что пропустит девочку, - было довольно темно. Но она показалась вдали, и он быстро пошел ей навстречу.
Они шли по ночному парку, густому, как лес. Издали доносились голоса играющих, хохот и хлопанье в ладоши.
Они шли медленно и молча. Он не знал, что сказать.
- Как тихо, - сказал он.
- Да, - сказала она.
- Теплый какой вечер, правда? - спросил он.
- Да… - отозвалась она.
Решился, взял ее за руку.
Она не отняла.
Покрепче сжал ее руку, она ответила пожатием…
Повернулся к ней, посмотрел - она подняла глаза навстречу.
И когда он обнял ее за плечи, она прижалась к нему.
Обнявшись, скрылись они в глубине парка.
…Сколько времени прошло?..
Вот они на берегу моря, залитого лунным светом.
Стеной вздымается море, спокойное, чуть дышащее.
- Какая ты красивая! - говорит мальчик.
Даже когда он любовался ею, он не думал, что она такая красивая.
- Ничего не красивая, самая обыкновенная, - тихо говорит она.
- Нет, - говорит он и берет ее за руку.
- Да, - говорит она, но думают они уже о другом, только повторяют машинально несколько раз:
- Нет.
- Да.
На ней простенькое платье, босоножки, перламутровые клипсы в ушах, волосы подвязаны ленточкой. Или это лунный свет сделал ее такой красивой?
- Золушка, - говорит он медленно.
- Что? - спрашивает она.
- Нет, так, - говорит он.
- Ты такой особенный, - говорит она. - Ты, наверно, знаешь много такого, что я не знаю. Как я тебе понравилась, не пойму.
…Сколько прошло времени?..
Они сидели на камне у берега ночного моря, и волны докатывались почти до самых их ног.
- Ты мне сразу понравился, как только приехал, - сказала девочка.
- Да? - удивился он.
- Сразу, - повторила она, прижимаясь к нему.
И луна светила на них - почти полная, ослепительная, вырисовывающая черные тени на белом песке.
Комната мальчика. Кроме него здесь живут еще трое. Сейчас они крепко спят.
Мальчик тихо входит, он не крадется, он просто идет тихо, чтобы никого не разбудить.
…Девочка уже разделась. Усталая, бросилась она на постель у себя в общежитии.
Рядом спит ее сменщица, толстуха Таня, - комнатка у них на двоих. Таня спит крепко, ее не будит радио, которое у них никогда не выключается.
- Радиопередачи окончены, - говорит радио мощным голосом. - Спокойной ночи, товарищи.
- Спокойной ночи, - говорит девочка, закрывая глаза.
Они шли обнявшись по темной тропинке, по которой прежде мальчик гулял с другими отдыхающими.
Тогда в горах было людно и шумно. Сейчас пусто и тихо.
Луна зашла за облако, потемнели очертания гор.
Вдруг раздался лай. Девочка вскрикнула и крепче прижалась к мальчику. Подбежали собаки, обступили их.
- Не бойся, - сказал мальчик, но ему было не по себе.
- Надо стоять спокойно, - сказала девочка, - тогда они не тронут, я знаю.
Казалось, сейчас собаки бросятся, но они только лаяли бешено. Прижавшись друг к другу, мальчик и девочка ждали, чем это кончится.
Из темноты вышел человек и позвал собак.
- Ходят тут, - сказал человек недовольно, - дня им мало, бездельникам…
И мальчик и девочка прошли дальше мимо пасшихся коней, которые вздыхали и фыркали.
- До чего страшные, - сказала девочка. - Злющие.
- Ты знаешь, я тоже испугался, - признался мальчик.
- Ну конечно, - сказала девочка. - Ты же городской.
- У меня была собака, - сказал мальчик, - но она была такая смирная, маленькая. Китайская порода, видела таких?
- Китайская? - сказала девочка. - Даже не слышала.
- Они похожи на кошку. Мне ее подарили, когда я в школу пошел.
- Сколько ты всего видел! - вздохнула девочка.
Он стал ласкать ее, чтобы отвлечь от пережитого страха и отвлечься самому. Страх сблизил их, она отвечала на его ласки…
Ей не спалось, она сбросила простыню и села на постели.
И мальчик встал у себя в комнате, ему тоже не спится.
Стараясь не шуметь, налил в стакан воды из графина, пьет…
"Ты спишь?" - услышал он голос девочки.
"Ты думаешь обо мне?" - услышала она его голос.
"Ты мне сразу понравился, как только приехал", - сказал ее голос.
"Я дружил, конечно, с девочками, но такого у меня еще никогда не было", - сказал его голос.
Он стоял у окна и смотрел в черную ночь. Светлый огонек плыл мимо не то самолет в небе, не то пароход в море…
"Ты видишь?" - спросил он.
"Я думаю о тебе", - услышал он ее голос.
Все становилось необычным кругом во время их встреч.
Ручеек, который будто бы любил Антон Павлович Чехов, казался в самом деле водопадом, громадным и светящимся, низвергавшимся по скалам.
Белые руки их лежали в траве - мужская сверху, женская снизу.
Нет, не в траве - в тропическом лесу, среди громадных растений лежали руки гигантов - мужская сверху, женская снизу…
Небольшой камень был как утес фантастической формы.
Тот незаметный мир, что днем окружал их своими пустяками, по которому они ходили в повседневной своей жизни, принял их сейчас и приютил и, приняв, избавился от своей незаметности, дивно вырос - и вместе с ним выросли они.
- Посмотри, - шептала девочка.
И они смотрели, как рядом с ними ползет по земле жук - то ползло по земному шару небывалое чудище, ощупывая все на пути своими чудовищными усами. Проползло чудище мимо горы - плеча человеческого, - скрылось в чаще…
То ли ночь так действовала, то ли еще что - мир вокруг мальчика и девочки был сказочный и небывалый.
- Что это? - спросил мальчик.
Только что было темно - луна зашла за облако, и вдруг феерическим ярким светом до самого горизонта залилось море, и всплески волн стали как всплески ослепительного сияния.
Свет взлетел в небо и вольно носился там, и снова пал на море, и воспламенил его, и вдруг исчез, и вспыхнул опять, еще ослепительней.
- Что это? - повторил мальчик.
- Прожектора, - сказала девочка. - Пограничники.
Казалось, это их ищет свет.
- А до нас сюда они не достанут, - сказал мальчик.
Свет погас, и снова в темноте смутно вскипали и пропадали беловатые гребни волн.
- Искупаемся? - предложил мальчик.
Предложил будто небрежно. Но голос его дрогнул.
- Хорошо, - ответила она так же серьезно, как когда-то в столовой…
И он вынес ее из моря на руках - ему очень хотелось это сделать. И она быстро поцеловала его.
Неожиданно им становилось весело, необыкновенно весело: пошепчутся, пошепчутся - и рассмеются.
Скрыла их ночь, не видно их, только слышится их смех.
Рассмеются и испугаются своего смеха.
- Тише, с ума ты сошел, - шепчет девочка.
Где она шепчет?
Велик морской берег, еще больше море, а еще больше небо. Где они шепчутся?
- Ты меня любишь?
- А ты?
Где они шепчутся?
Может быть, за этими скалами, что похожи на обнявшихся людей?
Может быть, за этими деревьями?
Или здесь, в бухте, где поплескивает вода с каждым движением моря?
Или среди волн морских?
Или, может быть, в небе, где облака как горы, и идет у этих гор своя игра, непонятная здесь, внизу?
Велик мир, и повсюду слышится их шепот:
- Я тебя люблю…
- Я тебя тоже…
И смех, неудержимый смех, словно сказали они что-то необыкновенно смешное.
А луна теперь шла на ущерб, становилась все меньше, меньше…
За столом знакомые тонкие руки поставили перед ним тарелку.
Он не удержался, дотронулся до этой точеной, стройной руки. Девочка испуганно огляделась - не видел ли кто. Но все были заняты едой, и никто ничего не заметил.
- Не надо, - шепнула она.
А он улыбнулся счастливо и торжествующе, он чувствовал себя заговорщиком против всех этих стариков и старух, удачливым заговорщиком, а она была его сообщница в этом заговоре. Ему хотелось шалить, он вторично погладил ее руку, на этот раз решительнее. И так везло ему - опять никто ничего не заметил.
Тут раздался крик:
- Товарищи, кто еще не записался на билеты, прошу записываться!
Мальчик и девочка не обратили на этот крик внимания, занятые своим. Но крик повторился ближе:
- Товарищи, кто еще не позаботился об обратном пути, записывайтесь на билеты!
И тут они поняли, и лица у них стали несчастные и растерянные.
За стеклянной дверью столовой, в вестибюле, выстроилась очередь.
Стал в очередь и мальчик. С грустными глазами он стоял между своими знакомыми по пляжу - женщиной, носившей китайский халат, и толстяком, которого жена называла Костей.
- Все мгновенно в этом мире! - бодро сказал толстяк. - Так и жизнь пройдет, как прошли Азорские острова.
- Да, извольте спешить, если не хотите прозевать свое, - сказала женщина.
- Два в Москву, пожалуйста, - сказал гигант атлетического телосложения, доставая бумажник.
- А автобус будет? - спросил один из отдыхающих.
- Будет, будет, - сказал затейник, который работал в санатории еще и эвакуатором. - Следующий, товарищи, следующий!
- Я попрошу у вас обязательно нижнюю полочку, - сказал отдыхающий.
А сквозь стеклянную дверь, разнося котлеты и каши, на мальчика, стоящего в очереди, смотрела девочка, и дрожали ее руки, и путала она кому кашу, кому котлеты, и потихоньку смахивала слезинки.
Ночью у моря он спал, а она смотрела на волны и мечтала.
- Я тебя люблю на всю жизнь, - шептала она.
"На всю жизнь", - как эхо откликался его голос грохотом волн.
- Всегда будем вместе, - шептала она. И его голос повторял послушно:
"Всегда вместе".
Волна притронулась к его ногам, он проснулся, встал, потянулся с силой. Она посмотрела на него, хотела что-то сказать… но не решилась, не сказала.
- Пошли? - сказал он сонным голосом и привычно обнял ее за плечи.
Они пошли прочь от разгулявшегося моря, и волны смыли с песка следы их тел и следы их ног.
Зажав в ладонях фотографическую карточку, завернутую в бумагу, она сказала:
- Я хочу тебе что-то подарить. На память. Только сначала дай обещание. Даешь обещание?
- Какое обещание? - спросил он.
- Что ты на это посмотришь, только когда приедешь домой.
- Почему? - спросил он.
- Ну, обещай.
- Да почему?
- Ну, какой!.. Обещай.
- Ну ладно, обещаю, - сказал он снисходительно.
В конце концов ему не так уж было важно, что там в бумажке. Он притянул девочку к себе и поцеловал.
В вечер разлуки она была заплаканная, с распухшими веками.
В тот вечер она спросила, не удержалась:
- Ты приедешь?
Он ответил пылко:
- А как ты думаешь?
Но тут же присмирел и задумался.
Она поняла его задумчивость и отвернулась, сдерживая слезы. Он нежно приласкал ее и сказал:
- При первой возможности приеду. Ты ведь знаешь, что мне хочется приехать. Но не все же по курортам кататься, верно? Надо что-то думать… куда-то устраиваться. Может, и в армию призовут, вполне может быть.
Погодя, она спросила:
- Ты меня любишь?
- Глупышка, - сказал он. - Конечно, люблю, ты не видишь, что ли?
Они до рассвета сидели на укромной скамье, над которой протянулись две тонкие ветви орешины.
- Письма будешь писать? - спросила девочка.
- Ну конечно, буду, - ответил мальчик.
- До востребования пиши. Почта, до востребования.
- Хорошо…
Утром к конторе санатория был подан автобус.
Посадкой руководил затейник, человек опытный и привычный. Он помогал отъезжающим взбираться на высокую подножку и, прощаясь, говорил:
- Передавайте привет Донбассу, счастливого вам пути, успешной работы.
- Спасибо, - отвечал отъезжающий, взбираясь на подножку. - Счастливо оставаться.
- Счастливого пути, передавайте привет Ленинграду, - говорил затейник следующему. И следующий отвечал:
- Спасибо, передам обязательно.
И мальчик помогал старикам и женщинам и подавал им их чемоданы и сумки с персиками. Как самый молодой, он вошел после всех. Ему не хватило места, он осмотрелся и скромно уселся на своем чемодане.
Над его головой переговаривались отъезжающие.
- Груши вы напрасно здесь покупали, - сказала одна. - Груши дешевле после Запорожья.
- Понимаете, я здесь в первый раз, - оправдывалась другая. - Так, впопыхах накупила.
- Да, в таких вещах нужен опыт, - сказала женщина, ходившая в китайском халате. - Впопыхах такие вещи нельзя.
Шофер, дожевывая свой завтрак, полез в кабину автобуса. Затейник поднял руку и затянул песню. Отъезжающие нестройно подхватили. Дверца захлопнулась…
А девочка, разносившая в столовой котлеты и каши, сказала своей начальнице:
- Ой, мне в контору нужно сбегать, велели зайти!
- Вечно вам в рабочее время куда-то нужно, - заворчала диетсестра, но тут же разрешила: - Ну ладно уж, сбегай, если нужно, только быстренько.
Девочка побежала к конторе со всех ног.
Но автобус уже тронулся - издали она увидела, как открылись перед ним ворота парка и он покатил, выбросив сизое облачко.
И, не добежав, остановилась девочка, глядя автобусу вслед.
И медленно, медленно закрылись высокие решетчатые ворота.
Вагон был купированный.
Едва мальчик бросил чемодан на свою полку, к нему обратился мужчина:
- Молодой человек, вы со мной не поменяетесь, мы с женой оказались в разных купе.
Мальчик сказал:
- Пожалуйста, конечно.
И перешел в соседнее купе, но и там, едва он устроился, другой мужчина, тот гигант, что приходил на пляж с молодой красивой женщиной, сказал ему:
- Молодой человек, вы не перейдете, тут рядом совершенно такое же место, мы, понимаете, вдвоем, так хотелось бы вместе…
- Пожалуйста, - сказал мальчик и перешел, а его место заняла та самая молодая женщина.
Потом он смотрел в окно, как пробегают мимо заводские трубы, как пробегают бескрайние поля, бессчетные тропки и дорожки. От столба к столбу тянутся провода, разлиновавшие и пейзажи, и небо в облаках: кажется, вниз слетает вагон по проводам, потом взлетает вверх - появляется столб, пробегает за окном. И опять: вниз - вверх - столб, вниз - вверх - столб. Как на волнах, летит, качаясь, вагон, везет мальчика навстречу его мужской жизни.
Слева и справа от мальчика у окон стояли пары, и слышалась мальчику любовная песня, которую двадцать пять дней назад пел парень с гитарой.
А когда наступил вечер, то месяц повис за окнами и не стало видно ни полей, ни дорог, а только темень внизу да лунный свет в небе, разлинованном светлыми нитями проводов.
И звучала, звучала в стуке колес любовная песня. Мальчик слушал ее, стоя с папиросой у окна.