Как вихрь, возник вдруг встречный поезд: грохоча, замелькали его вагоны, понеслись молниеносные отсветы его окон, все было заглушено этим вторжением летящего грохота и блеска… Встречный промчался, опять стал слышен мирный перестук колес, но уже не звучала в нем песня.
- Пора идти спать, - сказал мальчик, туша папиросу.
И запер за собой дверь в купе.
В общежитии служащих санатория сидела в своей комнатке девочка и писала письмо.
Она писала тщательно, задумываясь над каждой фразой.
Закончила, вздохнула и приписала: "Жду ответа, как соловей лета".
Мальчик приехал домой.
Мать разбирала его чемодан, а отец говорил:
- Не зря мы тебя посылали на юг, не зря! Смотри, как загорел, посвежел, возмужал! Ей-богу, возмужал немножко! Смотри, мать, еще пара-другая лет - и будет у нас с тобой помощник! Того гляди женится!
- Самое время, - шутила мать, - усы уже выросли.
- Что-то мне не хочется еще становиться дедушкой, - шутил отец.
Мать посмотрела на мальчика с восхищением.
- Он еще больше стал похож на меня, - сказала она.
- Не возражаю, - сказал отец, - если он будет такой же красавец, как ты.
- Ну, ну, не порть малыша, - сказала мать.
- Я пойду к ребятам, - сказал мальчик некоторое время спустя.
- Сходи, они тебя очень ждут, - сказала мать.
Отец отошел с мальчиком в сторонку и сказал:
- Тебе, наверно, понадобятся деньги. Возьми трешку, малыш.
- Спасибо, - сказал мальчик.
Со своими товарищами он шел по большому городу, они были веселы и оживленно разговаривали.
…Мальчик был со своими товарищами на стадионе. Советская команда играла с иностранной, игра была острая. Мальчик сидел наэлектризованный, поглощенный зрелищем.
После матча громадная толпа текла со стадиона. В толпе двигался и мальчик. Выражение его лица было счастливое, задорное, потому что выиграла наша команда.
Он пришел домой и на столике в передней увидел письмо. Схватил его, быстро прошел к себе, стал читать. "Жду ответа, как соловей лета", прочел он, ему стало неловко. Он вспомнил, достал фотографию, завернутую в бумагу, развернул. На фотографии были две девичьи головки, старательно причесанные, две пары глаз смотрели в одну точку. Оба лица были невыразительны, ненатуральны. Одно из них принадлежало его девочке, но это было не то лицо, которое ему так нравилось. На обороте было написано:
Когда в жизни что случится,
Тогда вспомнишь ты меня
И вспомнишь, что в мире есть сердце.
Которое любит тебя.
Мальчик задумчиво положил фотографию в ящик стола.
Девочка зашла на почту, где было полно отдыхающих, и, стесняясь, спросила в окошечко:
- Надя, посмотри, мне есть?
Надя была та самая подруга, с которой девочка вместе фотографировалась. В жизни лицо у нее было не деревянное, а живое и смышленое.
Она взяла пачку писем на букву "О", перебрала и сказала:
- Пишет.
Девочка отошла.
Мальчик действительно писал письмо.
Но что он мог написать?
"Из нашего класса двое поступают в институт", - написал он и представил себе свой класс, и зачеркнул написанное. Что ей до его класса?
"Кто сидит на моем месте за столом?" - написал он и представил себе этот стол, и место за столом, и на этом месте кого-то безликого, и протянутые перед ним стройные руки девочки - нахмурился и зачеркнул.
С пером в руке он сидел и думал мучительно - что написать?..
И девочка писала.
"Напиши, - писала она, - понравилась тебе моя карточка или же нет".
Мальчик получил и это письмо, и снова он сидел и пытался ответить.
"Твоя карточка мне очень понравилась".
Но, написав это, положил перо и достал фотографию… Нет, не нравилась ему фотография, не видел он на ней той красавицы, что стояла на морском берегу, залитая светом луны.
И лица той красавицы он уже не мог вспомнить. Безликая стояла она перед ним, или же на месте настоящего ее лица виделось мальчику ненастоящее, напряженное - с фотографии.
И свет луны ему виделся не таким уж ярким, словно сквозь туман…
Он разорвал свое неоконченное письмо на мелкие кусочки и бросил в корзину.
- Я пройдусь, - сказал он матери и вышел из дому.
На улице он повстречал двух бывших своих одноклассниц.
- Как ты загорел! - сказала та, что когда-то говорила: "Тебя посылают в Крым, счастливый!"
- Поздравь, - сказала другая, - последний экзамен с плеч долой! Теперь уже скоро объявят, кто прошел по конкурсу, кто нет.
Два лица смотрели на мальчика - оживленные, сияющие.
- Поздравляю! - сказал мальчик.
И они ушли по улице, разговаривая о своих делах. Московская летняя улица - дома в лесах, зной, грохот, движение…
- А ребята что говорят? - спросил отец.
Они сидели за семейным ужином втроем, родители и их мальчик. Комната была чистая, с книжной полкой, с репродукцией Пикассо на стене.
- Одни завидуют, - ответил мальчик весело, - те, что хотели и не прошли. Другие рады, что их забраковали. А в общем-то все одобряют - что же тут возразишь, дело стоящее.
- Если б еще на прежних самолетах, - сказала мать, - а то десять тысяч метров и даже больше, представить себе только.
- Мама, десять тысяч метров - это пустяковая высота! - сказал мальчик.
- Ну да, пустяковая, много ты понимаешь, - сказала мать.
- Я вот о чем думаю, - сказал мальчик, - техника там все же трудная.
- Ничего, - сказал отец, - все в жизни трудно, справишься, малыш.
- Ну ясно справлюсь, - сказал мальчик, - только не сразу, конечно.
- Надя, посмотри, мне есть? - спросила девочка в окошечко.
На почте было пустовато, лето кончилось.
Надя терпеливо перебрала пачку писем на букву "О" и сказала:
- Пишет.
- Все пишет, - вздохнув, сказала девочка. - Пишет, никак дописать не может.
- Все они такие, - сказала Надя.
- Напишу еще раз все-таки, - сказала девочка. - Последний.
- Попробуй, - сказала Надя. - Только не стоят они того, уверяю тебя, не стоят.
Мальчик зашел в магазин подарков.
Переливались, играли бусы всех сортов и размеров; маршировали флаконы с духами; перевязанные лентами, лежали аккуратные, как пакеты с младенцами, подарочные наборы; шли табуны слонов; лежали поделки из кости, малахита, янтаря.
- Скажите, пожалуйста, - спросил мальчик у пожилой продавщицы, - сколько стоят вот эти клипсы?
- Цена написана, посмотрите сами, - ответила продавщица.
Мальчик посмотрел сам, отошел…
Был осенний вечер. Фонари расплывались в тумане.
Мальчик стоял с приятелем.
- Зайдем, выпьем пива? - предложил приятель.
Мальчик достал из кармана горсть монет, посмотрел на них и сказал с горечью:
- Зайдем, на пиво хватит…
Девочка шла к Наде.
Стоял ноябрь. В парке на голых акациях связками висели большие черные стручки. Ветер перебирал их, они шуршали и позванивали высохшими семечками.
Длинные мутные волны, завиваясь и пенясь, заливали берег до самой балюстрады. Тучи сползали по горам лохмотьями черного дыма.
Надя жила в маленьком домике на горе.
Девочка сидела на Надиной кровати и беззвучно плакала, утирая слезы уголком головного платка.
- Что теперь делать? - шептала она.
- Раньше думать надо было, - сказала Надя угрюмо.
- Все узнают, - шептала девочка. - Все будут говорить…
- Вовремя надо было спохватиться, - сказала Надя. - Теперь хоть плачь, хоть криком кричи на весь свет - ничего не поможет.
Еще она сказала:
- Надо же.
И еще:
- Так уж он тебе понравился?
- Понравился, - всхлипнула девочка.
- И неужели ты ему не напишешь? - спросила Надя. - Как же так?!
Но тут девочка поднялась и стала такая гордая, горько-замкнутая.
- А что это поможет? - сказала она. - Только стыда больше. Когда он ни словечка даже не написал, исчез и все… Ладно, пусть так: он - сам, я - сама…
Длинные мутные волны заливали берег до самой балюстрады. Тучи ползли по горам лохмотьями черного дыма.
Мглистый, промозглый спускался вечер.
Ударил утренний мороз, и враз свалились с орешины ее красивые крупные листья, все до единого, легли кругом на землю и на ту скамью. И выступил, точно выбежал, гипсовый лыжник, прыгающий с трамплина.
Перед стеклянной дверью в пустую столовую диетсестра в белом халате стояла среди персонала и ответственным голосом спрашивала:
- А ты когда пойдешь в отпуск?
- Я пойду, пожалуй, в декабре, - ответила толстуха Таня, соседка девочки по общежитию.
- Можно в декабре, а можно и в январе, так что выбирай, - сказала диетсестра.
- В декабре мне лучше, - сказала Таня.
- А мне надо в апреле, - сказала девочка.
- В апреле нельзя, - сказала диетсестра. - Можно в декабре и можно в январе.
- Мне в апреле надо, - сказала девочка. - У меня в деревне тетя, она мне все равно что мать.
- Она ее воспитала, когда родители умерли, - сказала Таня.
- При чем тут тетя, - сказала диетсестра. - Объясните толком.
- Тетя строит дом, - сказала девочка. - И просит приехать вот именно в апреле. Помочь. Она письмо прислала. - И девочка показала письмо.
Диетсестра взяла письмо, персонал тоже стал читать, заглядывая через плечо.
"Приезжай, помоги, без тебя как без рук", - было написано в письме.
Девочка стояла такая смирненькая и смотрела пристально на читающих.
"Жду ответа, как соловей лета", - дочитала диетсестра и сказала с досадой:
- Вот непременно им надо тогда, когда нельзя! - Но тут же смягчилась: - Ну ладно уж, иди в апреле в виде исключения, раз она тебя воспитала.
И девочка вздохнула с облегчением и сказала:
- Спасибо!
- Обошлось, - сказала она Наде. - Разрешили отпуск в апреле.
- А дальше-то как? - спросила Надя.
- Писем больше не потребуется, - сказала девочка. - За это спасибо, а больше не потребуется. Время подойдет, просто уеду отсюда.
- Вот отчаянная стала, кто б мог подумать! - сказала Надя. - Какая была тихая и какая стала отчаянная.
- Ты мне свой паспорт дашь, как поеду, - сказала девочка.
- Только бы тут не узнали до апреля, - сказала Надя.
- Не узнают, - сказала девочка.
Она сидела в своем общежитии: двухэтажный опрятный дом на краю парка, дальше за ним хозяйственные постройки - кладовые, прачечная, гараж.
Жила она по-прежнему в комнате с Таней. У Тани над энергичным, подковкой, с опущенными углами ртом росли суровые темные усики. Росту маленького была, а плечи могучие. Глядела Таня хмуро, зря болтать не любила, в свободное время вышивала на пяльцах.
Вот и сейчас сидела она напротив девочки и вышивала, а девочка говорила ей:
- Будем жить в своем домике. И рядом лес. И речка. И море. Такое теплое, как тут. И все будет у нас как нельзя наилучшее.
- Пустяки говоришь, - отвечала Таня недовольным баском. - Где ты видела, чтоб и море, и лес, и речка, скажи, пожалуйста? Еще и домик! Домик-то откуда возьмешь?
- А мы тот дом, что тетя строит, обменяем на эти места. И заживем с моим мужем тут, - поддразнивала девочка.
- Откуда это у тебя уже и муж появился? - удивлялась Таня, а девочка говорила:
- Не может же такого быть, чтоб мужа не было. Будет и муж в свою очередь…
Зимой по вечерам девушки в общежитии собирались вместе и пели песни под Таниным руководством, хорошо пели, красиво.
У толстушки Тани лицо становилось вдохновенным, она поднимала глаза к потолку и пела, словно молилась:
Подмоско-овные вечера…
Приходила к девушкам диетсестра в неизменном белом халате, говорила удовлетворенно:
- Вот какая у нас самодеятельность - на фестиваль послать не стыдно.
- А что, - говорила Таня, - вот если б у Кати пьяно получилось, какое требуется, то можно бы и на фестиваль.
И девочка пела с ними, но пела без удовольствия, и не интересно было ей, получится или не получится пиано у Кати. Поет веселое, а глаза безрадостные. Поет и вдруг смолкнет, задумавшись о своем.
Очнется и оглядится подозрительно: не заметил ли кто ее задумчивости.
Всех людей вокруг она подозревала, все ей казались соглядатаями, недоброжелателями.
- Ты чего, голова болит? - спросит Таня. Девочка вспыхнет, как спичка:
- Ничего у меня не болит! Почему это она заболит!
Диетсестра еще разок заглянула в комнату, чтобы послушать пение, девочка смотрит на нее с ненавистью.
- Так и ходит, так и смотрит! - ожесточенно рассказывает она потом почтарке Наде. - Так за каждым моим шагом и следит!
Хотя диетсестра на нее обращает внимания не больше, чем на других.
Пришел апрель. Тюльпаны цвели в горах и в парке, под окнами общежития. Окна уже открывали настежь.
Девочка собиралась в отпуск.
- Общественный чемодан у Кати, - сказала Таня. - Она последняя брала.
Катя принесла чемодан. Девочка укладывала в него свои вещи - лифчики, платьица, поставив чемодан на стол, повыше.
- На стул поставь, - сказала Таня. - Нехорошо чемодан на столе.
- Тебе нехорошо, а мне хорошо, - резко сказала девочка, и Таня удивилась - чего это она так?..
По аллее подъехало такси, из него вышли отдыхающие, их встречал затейник-эвакуатор.
- Добро пожаловать, - говорил он. - Откуда? Из Магнитогорска? Как там у вас в Магнитогорске?
- Здравствуйте, здравствуйте, старая знакомая! - обрадовался он женщине, которая в прошлом сезоне щеголяла на пляже в китайском халате. Опять, значит, к нам?
- Как видите, - сказала женщина. - Я очень люблю юг весной, весной он особенно романтичный.
Шофер такси стоял на аллее и смотрел, как выгружаются его пассажиры, когда появилась девочка с общественным чемоданом в руке.
Шофер посмотрел на девочку и спросил:
- В город?
- Да, - сказала девочка.
Он посмотрел на нее еще раз, внимательно, взял у нее чемодан, положил в багажник и сказал:
- Садись, поехали.
- Хорошо, - сказала девочка. - Только как же…
- Все понимаю и вижу, - сказал шофер. - Не беспокойся, так свезу, за улыбку.
- Законы нарушаешь? - спросил затейник. - Газеты не читаешь?
- Нарушаю, точно, - сказал шофер. - А газеты читаю.
Девочка попрощалась со всеми и с диетсестрой, которая тоже вышла на аллею.
- Смотри, возвращайся вовремя, - сказала диетсестра. - Сама знаешь, сколько теперь работы, теперь поедут!
И она неодобрительно посмотрела на приехавшую женщину, которая легко и беззаботно удалялась по аллее.
Машина тронулась.
Отцвели тюльпаны.
- Изволь радоваться, третью неделю без смены работаю, - сказала Таня.
Катя посмотрела на вторую постель в Таниной комнате и сказала:
- Что ж это она?
- Еще в субботу ждали, - сказала Таня сердито. - В субботу ей срок был.
- Может, заболела? - спросила Катя.
- Так напиши! - сказала Таня. - Разве ж так делают? Напиши, если ты заболела!
… - Ни дисциплины, ни совести нет у людей, - сказала диетсестра. - Под Первое мая и такое себе позволять. Телеграмму пошлем, давайте адрес.
- А у кого адрес? - спросила Таня. - У тебя есть адрес? - спросила она Катю.
- Нет, - ответила Катя. - Мне она не оставляла.
- И мне не оставляла, - сказала Таня.
- Как же так, - сказала диетсестра, - а в конторе сказала, что ее адрес у вас есть, там тоже не записали… Обманула, выходит?
- Ну почему обманула, - сказала Катя. - Хотела нам оставить, наверно, да забыла.
- Дом достраивают, - решила Таня, - не пускает ее тетка. Только так, больше ничего не может быть.
А девочка была в сотне километров от санатория в областном центре, в родильном доме.
Первомайские флаги развевались на улицах областного центра, день был ослепительно яркий, ликующий, когда раздался крик новорожденного и голос врача сказал:
- Мальчик.
И праздничная музыка, гремевшая за окном, замерла, стихла.
В белой палате, на белой постели лежала девочка, тихая после мучений.
- Мамаша, мамаша, сыночку кушать время! - сказал бедовый женский голос.
Санитарка, пожилая женщина, положила около девочки белый пакетик и смотрела на него.
- Вы подумайте! - сказала она. - Ишь, образованный! И кто его учил?
На лице у девочки робкая мелькнула улыбка. Боязливо, и виновато, и в то же время с невольной нежностью смотрела она на сына.
…Она окрепла и уже, кормя, сидела на постели и держала ребенка ловко, как опытная мать.
Санитарка говорила ей:
- Не горюй, пристроим парня. Такого отличного парня кто хочешь возьмет. Многим желательно иметь ребенка, да не у всех получается.
- А ей вот нежелательно было, да получилось, - сказала соседка.
- Вы, мамаша, на девочку не нападайте, - сказала санитарка. - В жизни, да у неопытных всякое может быть. Я здесь много чего повидала и постигла, что и не расскажешь.
- Разве я нападаю, - сказала соседка. - Ошибка молодости, разве я не понимаю.
- Сама ты ошибка, - прошептала девочка, рассматривая крохотное личико, прижатое к ее груди. Но громко ничего не сказала, не хотела ссориться.
Крохотный носик сопел, лобик морщился. С силой, странной в таком малюсеньком существе, втягивал ребенок молоко и громко глотал. Он должен был жить, должен был расти и вырасти большим, и, чтобы это осуществилось, он насыщался яростно, весь поглощенный своим занятием.
И девочка, его мать, смотрела на него, приоткрыв в изумлении бледные губки.
В комнатке за кухней сидел милиционер и рассказывал:
- Запросили мы, значит, сельсовет по месту прежнего ее жительства. Они, конечно, поставили в известность тетку. От тетки поступили сведения, что племянница к ней не приезжала. И что никакого, значит, дома тетка не строила и не строит, поскольку жила и живет в старой своей хате, хотя действительно крыша нуждается в ремонте, но колхоз обещает починить, и так далее тому подобные подробности о своем быте. Но, конечно, тетка впала в панику - опасается, что с племянницей мог произойти несчастный случай, и вообще жива ли.
Официантки и судомойки слушали волнуясь. Слушал и повар в белом колпаке.
- Необходимо разыскать во что бы то ни стало! - сказала диетсестра.
- Разыщем, - сказал милиционер. - Это непорядок, чтобы наш советский человек пропадал, и вообще без адреса.
Девочка брала с тумбочки свое копеечное зеркальце, смотрелась и дивилась на себя.
Прежде было ее лицо - ну, пустое, ничего не выражало серьезного. Вот так:
"Не принято с отдыхающими".
"А в кино?" - спросил голос мальчика.
"С отдыхающими тоже не принято", - сказало ее прежнее лицо…
А сейчас были в ее лице тишина, и раздумье, и достоинство, и озаренность, - она бы не могла назвать все это, но видела, что оно есть.
- Глупый ты мальчишка, - сказала она. - Ничего ты не понимаешь, хоть и окончил десятилетку. Спрятался, не пишешь… А еще мужчиной считаешь себя. Мальчишка, трусишка…