Хозяин достал из буфета графинчик с искристой жидкостью, банку шпрот, две рюмки.
- За наше общее дело, Гайдук!
- За ваше здоровье, хозяин!
Вторую половину дня Гайдук ходил по магазинам. Навещать знакомых не хотелось. Да, собственно, и не было у него приятелей. Разве что мясник Левицкий, к которому возил свиней. Когда-то пароконкой к нему подкатывал, пыль столбом стояла! А теперь и Левицкий прикидывается нищим, работает на какой-то кооперативной скотобойне...
Что же это творится на белом свете? Казалось, пришло время - только бы жить да бога благодарить: и земелька есть, и скотинка, и подворье добротное, работай себе, бери от земли, что бог дает, богатей, становись крепко на ноги. Так нет, колхозы выдумали! Можно ли с этим мириться?
И не удержался, проходя мимо закусочной. "Кажется, здесь теперь работает Стефа, "подружка" пана Злогого. Ну, ну, посмотрю, какими прелестями он тешится. Не та ли это Стефа, которая когда-то держала мясной магазин?"
Неторопливо переступил порог, огляделся по сторонам.
- Проходите, пожалуйста, проходите! - подбодрила его толстая женщина, вылезая из-за стойки. - Выпить и закусить?
Гайдук долго стоял у буфета, выбирал что-нибудь подешевле. Смотрел и только облизывал губы.
- Полстакана водки, полкило хлеба. Порежьте, но только толстыми ломтями... Душа болит, когда вижу, как в городе хлебом сорят.
- И больше ничего? - удивилась буфетчица. - Может, колбаски, ветчинки? Есть жареная рыба, очень вкусная, сыр - свеженький, осетрина заливная. Был бы аппетит. Выбирайте!
Гайдук недовольно повел глазами.
- У меня солонина домашняя, - соврал он. - А водки налейте.
- Подам. Садитесь!
- При мне наливайте, - буркнул Гайдук, не отрывая жадных глаз от полногрудой Стефы.
- Ну и посетитель! - возмутилась буфетчица. - Не доверяет мне налить сто граммов! Да вы знаете...
- Я вас очень хорошо знаю, - криво улыбнулся Гайдук, снова окидывая буфетчицу похотливым взглядом.
Стефа с грохотом поставила перед ним тарелку с хлебом, стакан с водкой и демонстративно отвернулась. Гайдук, забравшись в темный угол, одним махом выхлестал водку и раздумчиво пожевывал хлебец...
"Хорошо ему: командует - сделай то, выполни это... А попробуй, когда на каждом шагу опасность. Собственными руками придушил бы Крутяка. Да ведь сам пропаду ни за понюшку табаку..."
Вспомнил Слепого, Кушпитовых сыновей, сердито засопел:
"Похваляются, а сами только дули большевикам в карманах показывают. Один раз листовки взялись разбрасывать, вот и вся их работа".
- Тьфу!
- На пол плевать нельзя! - донеслось со стороны буфета. - Это вам, прошу пана, не хлев.
Гайдук повернул голову. Буфетчица содрогалась от смеха.
- Чего вы хохочете?
- Смотрю на ваше "сало". Где вы его покупали? Может, дома забыли или кто-то украл?
- Где-то затерялось, - понуро ответил Гайдук, сметая в тарелку крошки хлеба. - Вам хорошо - одному недовесишь, другому недольешь, и все в карман идет, а крестьянин на собственном горбу хлеб должен выращивать.
- Разве у вас земли нет? Почему же на собственном горбу хлеб сеять?
- Земля есть! - тяжело вздохнул Гайдук. - Только как ее удержать?
Толстое лицо буфетчицы обмякло. Она вышла из-за стойки, приблизилась к Гайдуку.
- Я вот думаю, думаю и никак не могу вспомнить, где мы раньше встречались...
Гайдук решил, что Стефа может ему пригодиться.
- Думаете, встречались?
- Точно не знаю, но мне так кажется, - внимательно присматриваясь к посетителю, ответила буфетчица.
- У мясника Левицкого. Разве забыли? Я частенько возил ему свиней, а он свежатину сбывал в вашу лавку, Стефания.
В мутных глазах женщины промелькнула грусть.
- Зачем напоминать?.. Когда-то хозяйкой была, а теперь... - и начала вытирать фартуком слезы. Второй ее подбородок мелко затрясся.
Гайдук встал, крякнул, подкрутил усы, недвусмысленно посмотрел на буфетчицу.
- Придет время, - снова магазин откроете, - сказал шепотом, слегка похлопывая Стефу по спине.
Дородная буфетчица внезапно прильнула к Гайдуку:
- Разве что-нибудь слышно? - тяжело дышала в лицо, и ее цепкие глазки словно ощупывали Гайдука невидимыми щупальцами.
Гайдук выругал себя за неосмотрительность и начал торопиться.
- Разве пошутить нельзя? - пронизывая женщину пристальным взглядом, ответил он. - Ну, мне пора на поезд. Будьте здоровы!
- Заходите, - вздохнула буфетчица, - а то не с кем и поговорить откровенно. Так редко теперь встретишь своего человека...
Гайдук вышел на улицу. Зыбкие очертания домов и деревьев уже сливались в смутные причудливые силуэты; на их фоне золотые купола собора, возвышавшегося на холме в центре города, казалось, полыхали особенно ярко, будто состязались с солнцем. Гайдук степенно шел по Центральной улице, время от времени поглядывая на витрины магазинов.
"Откуда столько товаров, полки ломятся? А говорили, что у Советов ничего нет... А ведь война совсем недавно кончилась..."
До отхода поезда оставалось почти два часа. Гайдук свернул налево, на узкую, тихую улочку.
"Какая силища у Гитлера была! Целые государства на колени падали. А красные все же фашистов разбили! Нет, что ни говорите, господа, а Россия - могучая держава. Пропали ваши, пан Злогий, богатства, ей-богу, пропали!"
Злорадная мысль на миг приятно возбудила его, но уже через минуту порядком озадачила:
"И мое добро пойдет прахом!.. Голытьбу одним пирогом не накормишь. Съест панский, к моему руки протянет".
Неприятные мысли не давали покоя, словно надоедливые комары. Много ли у него заклятых врагов? Кажется, хватает, черт бы их побрал! И самый страшный - Крутяк. Потом - Пилипчук, Лобанова. Встревает во все дела, ходит по хатам с книжками... Настырная библиотекарша! Давно уже нужно было избавиться от этой холеры. Откуда только она взялась на их голову? Или желторотый Никифор! Вишь, завклубом назначили! Набросить бы на шею удавку, привязать камень и - в пруд, пусть там раками заведует.
Ой, много врагов, очень много. А надежных людей осталась горсточка. Да и сколько из них вояк? Может, с десяток, а то и меньше. Да и те отсыпаются, а не действуют.
Неподалеку от вокзала Гайдука кто-то окликнул. Неспешно оглянулся и увидел, что к нему приближается высокий юноша в военном. "Неужели выследили?" Сердце стиснулось, непослушными стали руки, ноги.
- Не узнали, вуйко?
- Нет, теперь узнал. Владимир! Дай бог здоровья. А сначала подумал: какой-нибудь комиссар окликает... Куда это ты спешишь? Может, домой?
- Угадали! - весело ответил Пилипчук. - Едем с концертом в наш колхоз. А будет необходимость, мы и в молотьбе поможем малость.
Гайдук степенно пригладил усы.
- О, о! Помогать надо, надо! Я уже твоему отцу напоминал: говорю, у пана Злогого до святого Семена молотьбу заканчивали, а вы и до морозов затянете. А он злится, краснеет, твой отец. Но правда есть правда!
- Ничего, вуйко, все наладится. Вы тоже не в один год хозяином стали. Начнем комбайнами хлеб убирать, тогда легче будет. Дней десять - и жатве конец... Главное сейчас - чтобы дружно.
Гайдук искоса посматривал на студента, недовольно думал: "Такой же, как и отец. Весь род анафемский - одна коммуния. Куда нужно, куда и не нужно - всюду Пилипчуки свой нос суют. Вишь, студентов в село тянет, меня вуйком, будто дядю родного, называет... Твой вуйко крикуном был, пока его дефензива не прибрала к рукам".
Владимир повернулся к своему спутнику, уставился взглядом в хитрое лицо. Однако Гайдук сосал цигарку, подчеркнуто молчал.
Так, не сказав друг другу ни слова, дошли они до привокзальной площади. Там было суматошно, шумно. Поддаваясь общему настроению, ускорил шаги и Владимир.
Напротив главного входа в вокзал стояла группа юношей и девушек. Там то и дело вспыхивал смех. Иногда он был таким громким, что прохожие невольно останавливались.
- Внимание, граждане пассажиры, прибыл Владимир Пилипчук; посадка на пригородный поезд двести седьмой начинается! - нарочито громко прокричал кто-то из студентов, удачно копируя местного диктора.
- Обратите внимание на точность - опоздал всего лишь на три минуты, - добавил низенький юноша, указывая на стрелки вокзальных часов.
Гайдук понял, что ему лучше удалиться, а то, чего доброго, какой-нибудь болван объявит и о его приходе.
- Я пошел за билетом, - тихо промолвил он, обращаясь к Пилипчуку.
- Покупайте билет и приходите в наш вагон! - предложил Владимир.
Гайдук не ответил.
Пилипчук подошел к группе, пожал руки товарищам, приблизился к Линчуку.
- А мы вас действительно уже ждем: вы ведь наш сопровождающий.
Владимир смущенно взглянул на доцента, потом на товарищей: в самом деле, все уже были в сборе. Однако не это вызывало неловкость. Он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Этот взгляд словно бы требовал оглянуться. Владимир подчинился интуиции, и его глаза встретились с глазами Галинки Жупанской. Сердце сжалось от волнения. Чтобы не выдать себя, своего состояния, Владимир торопливо начал объяснять доценту:
- Земляка встретил - односельчанина. Почти от самого центра пешком с ним шли. Говорю, давайте, вуйко, на трамвай сядем - не захотел, дескать, времени хватит. А мне нужно было с ним поговорить. Знаете, в селе еще прислушиваются к голосу так называемых почтенных наших хозяев, дескать, как они, так и мы будем делать... Вот и пришел позже всех. Но ведь три минуты даже в армии не считаются опозданием.
Снял фуражку, тряхнул длинным, зачесанным назад чубом, по которому мелкими барашками вились золотистые кудри. Линчук, заметив, какими выразительными взглядами обмениваются Галинка и Пилипчук, сказал строго:
- Довольно разговоров, товарищи! Пошли лучше на перрон.
Галинка взяла под руку однокурсницу Нину Пирятинскую. Пышнотелая подруга склонила голову, словно хотела казаться чуть ниже, чем была на самом деле, поправила две тяжелые косы и, прижимая Галинкину руку к своей полной груди, о чем-то зашептала ей на ухо, то и дело оглядываясь назад.
- Прошу без секретов! - заметил низенький юноша в зеленой шляпе. - И разрешите вас, девчата, разъединить.
- Ты бы малость успокоился, Юра, - серьезно посоветовала Жупанская.
- То есть мне приказывают молчать... Но если для меня молчание смерти подобно! И все же я буду молчать. - Он так жалобно покачал головой, что вокруг засмеялись.
Николай Иванович шел впереди в тихой задумчивости. Услышав смех, оглянулся. Как жаль, что он не может так же запросто! В нескольких шагах от него идет Галинка, самая дорогая для него девушка. Она тоже шутливо разговаривает с ребятами, смеется... Сегодня у нее, кажется, особенно приподнятое настроение, ведь она первый раз едет в село.
"А у меня в душе кошки скребут. Спросить бы, отчего?"
На перроне, как и всегда перед отходом поезда, шум, суета. Одни лишь железнодорожники спокойно стоят у подножек вагонов, флегматично, даже с некоторым превосходством поглядывают на снующих пассажиров.
- Прошу, кто повеселее, в мой вагон! - приглашает старенький кондуктор, обращаясь к Николаю Ивановичу. - Если не ошибаюсь, студенты?
- Так точно, студенты! - снова выскочил вперед Юра. - И не первокурсники. Вот вам, прошу, двадцать три билета. А я бесплатно, - не удержался он от шутки.
- Это почему же? - в тон ему спросил проводник.
- Потому что я с мамой, - показал он на Нину. - Я же маленький.
Все засмеялись, ожидая, что скажет железнодорожник.
- У нас маленькие считаются до пяти лет.
- Видите ли, мил человек, если меня бог обидел ростом, то чистосердечные люди должны проявлять к обойденному богом великодушие.
- Ростом ты, хлопец, до гвардейца не дотянул, а вот умом, наверное, заметен.
- Точно угадали, дядя, я даже когда-нибудь отличником буду.
- Тогда прошу войти в мой вагон сразу же после руководителя и девушек!
Владимир Пилипчук вскочил на подножку последним. Он все время выглядывал Гайдука. Почему-то хотелось понаблюдать, как будет вести себя сельский богатей среди студентов. А может, ему просто-напросто хотелось похвалиться перед односельчанином своими друзьями-товарищами?
Но Гайдук так и не появился.
"Не захотел с нами ехать, мироед", - подумал Владимир, когда хриплый голос из репродуктора предупредил об отходе поезда.
Паровоз откликнулся неустоявшимся, как у молодого петуха, голосом, небольшой пригородный поезд вздрогнул, медленно покатился по новеньким рельсам вдогонку заходящему солнцу.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Прекрасным бывает в Прикарпатье сентябрь - солнечным и звонким. Над землей еще нет плотных, мохнатых туч, не сеется мелкий осенний дождик - днем припекает ласковое солнышко, а вечерами воздух наполняется хрустальной чистотой. В спокойном небе синеватыми огоньками отсвечивают звезды, и этот покой напоминает человеку о бесконечных далях, о неразгаданных тайнах.
Не торопясь одеваются леса в удивительно пестрые наряды, опьяняют неповторимыми хмельными ароматами, настоянными на грибах, поздних ягодах, опавших листьях. А вокруг стоят задумчивые горы, величественные и живописные, будто вышедшие из сказки великаны-гуцулы в своих праздничных кептарях.
Золотая осень, подобно красавице невесте, ходит от села к селу, напоминает молодым о поре свадеб, а пожилым - об их ушедшей молодости.
Председатель колхоза Михаил Тихонович Пилипчук не ходил, а колобком перекатывался по просторному общественному двору. Еще бы! Оскандалиться перед родным сыном, его товарищами по университету никак нельзя! Прошла уже половина сентября, а колхоз все еще молотит хлеб!
- Так как, сбоковцы? Не поддадимся? - то и дело обращался он к колхозникам. - Все-таки человек должен быть старше своей работы.
- Да уж как-нибудь управимся, - отвечали односельчане.
С неделю назад председатель колхоза получил от сына письмо, мол, в субботу приедем на помощь, дадим концерт и все такое прочее. Тогда Михаил Тихонович не очень поверил обещанию - пройдет, наверное, еще не одна суббота, но вчера Владимир позвонил в сельсовет, стало быть, гости из города с часу на час нагрянут.
- Ты уж, Ярослав, очень тебя прошу, поднажми: от тебя ныне многое зависит, - просил Пилипчук Ярослава Бондарчука - машиниста конной молотилки. - Ты у нас как танкист!
Статный Бондарчук виновато разводил руками.
- Я что, разве не стараюсь? Сами видите: работаю на совесть, а она останавливается, - неторопливо указывал машинист на старенькую конную молотилку. - У меня от стыда уши краснеют, как клешни у вареного рака. А разве я виноват? Машина ж старая, кират никуда не годный, ломается. На таких машинах мы у помещика не молотили. Давно бы пора ее заменить!
- Будет, Ярослав, замена, будет. Директор МТС сказал, что семь новеньких молотилок до конца года получат, а сейчас вся надежда на тебя!
В ответ Бондарчук только хмурился.
Перед обедом стало видно, что молотьбе сегодня конец.
- Вйо! Пошел! - подгоняли погонщики потных лошадей, хотя утомленные животные, кажется, тянули изо всех сил.
- Последний, товарищи! Последний! - закричал во всю глотку Пилипчук, вытирая измокший лоб.
- Последний сноп! - поблескивая белками глаз, подхватили женщины, стоявшие на подмостках молотилки.
Молотилка еще раз вздрогнула, а через минуту мелко затарахтела пустыми решетами.
Бондарчук разогнул спину, стряхнул с фуражки пыль, посмотрел с улыбкой на скирды пахучей соломы и спрыгнул с подмостка на землю. Но его тут же подхватили десятки рук.
- Качай, качай его, товарищи, вот так! - кричал Михаил Тихонович.
Озорно вскрикивали женщины, раскатисто смеялись мужчины, все выше и выше подбрасывая машиниста.
- Вот так его, товарищи, вот так!
- Хватит! Прекратите! - смущенно просил Бондарчук.
- Теперь хватит! - скомандовал Пилипчук. - А то еще что-нибудь вытряхнем из человека.
Кто-то принес в ведре воды, кто-то предложил Ярославу умыться.
- После! - отмахнулся машинист, неторопливо поднимаясь. - Сначала нужно молотилку почистить, а потом и сами будем прихорашиваться.
Михаил Тихонович поднял вверх обе руки.
- Верно, товарищи, Ярослав говорит. Бери, Паша, женщин, и давайте обметать молотилку. Ты, Юра, заканчивай с хлопцами веять, а вам, Петро, придется со старшими солому укладывать. И еще одно, товарищи...
Председатель заколебался - говорить или не говорить колхозникам о приезде гостей. Наконец решился:
- К нам, товарищи, обещает заглянуть Остап Богданович. Хочу, говорит, на студенческом концерте побывать. Так-то оно так, но чует мое сердце, что он не столько концерт хочет послушать, сколько нашими делами интересуется. Так давайте, товарищи, к его приезду наведем порядок на току, солому сложим и умоемся.
- Постараемся, - первым откликнулся черноусый дядька Петро. - Слышите, девчата? - обратился он к женщинам.
- Слышим! - ответила за всех веснушчатая молодка Паша. - Только бы мужики успели солому сложить, а мы свое сделаем. Главное, чтобы мужчины не отставали.
- Ну, хватит пустословить! Айда по местам! - прервал разговоры председатель. - Время - не конь, на месте не стоит...
Люди, казалось, ждали этих слов, с хорошим настроением расходились по местам. Пилипчук смотрел им вслед и испытывал чувство гордости. Давно ли они, каждый сам по себе, обрабатывали узенькие полоски земли плугами, жали хлеб серпами, молотили цепами. Старался крестьянин, очень старался, но из всех уголков его хатенки, что называется, выглядывала нищета...
Пилипчук расправил свои широкие плечи, быстрым шагом направился к скирде. Навстречу ему робко вышел Илько Подгорный. Илько имел семь моргов, то есть около четырех гектаров поля, коня и коровенку, считался в Сбокове хотя и не очень богатым, но крепким хозяином. Молчаливый, неторопливый, он пользовался уважением односельчан за свою рассудительность.
- Здравствуй, Михаил! - еще издалека поздоровался Подгорный, снимая новенькую фуражку.
- Мое почтение! - весело ответил Пилипчук, потому что в эту минуту чувствовал себя по-праздничному: и оттого, что почти все зерно было уже в амбаре и что можно будет выдать на трудодни до трех килограммов хлеба, и оттого, что до прибытия студентов управились с молотьбой. Теперь многие сбоковцы, из тех, что в артель не вступали, будут по-другому на колхозы смотреть. Интересно, зачем это Илько пожаловал? В новенькой фуражке и праздничных сапогах!..
- Ты ко мне?
- Да, Михаил, - коротко ответил Подгорный.
- По делу или просто навестить захотелось? - допытывался председатель, лукаво щурясь.
- Есть небольшое дельце.
Михаил Тихонович приблизился к Подгорному вплотную, заглянул в глаза:
- Знаешь, Илько, приходи в другой раз, ну хотя бы послезавтра утром, а нынче у нас такой горячий день и гостей из города ждем... Очень тебя прошу, извини!
Подгорный насупился. Потом кивнул на ворох пшеницы, скосил глаза на Михаила Тихоновича.