– Отсутствующих я отметил, Дарья Даниловна.
Она кивнула мне, подошла к доске, – и тоже никаких записей у нее в руках не было, как и у Лямина. Сказала негромко:
– Ну что ж… Для первого нашего знакомства давайте-ка рассмотрим такой случай. – Повернулась к доске, стала чертить. Твердый и четкий чертеж у нее получался. – Вот шар на наклонной плоскости. Коэффициенты трения, скольжения и качения, угол наклона плоскости – переменны, больше того – даны в общем виде. Да. Так вот… Найдите, при каких условиях шар будет находиться в покое, при каких – скользить, при каких катиться, при каких – скользить и катиться? – И села себе спокойненько за стол.
Я оглянулся на Березовского, он молчал. И вообще в аудитории была легкая растерянность: не привыкли мы еще решать задачи самостоятельно, в других курсах преподаватель первую задачу решал сам на доске.
Сначала составил уравнение для случая покоя шара. Дарья Даниловна, стоя над моим столом, вдруг сказала:
– Ну, а какая взаимосвязь коэффициентов трения при этом должна быть?
Сделал и это. Потом решил задачу и для случая чистого качения шара, и опять выразил взаимные значения коэффициентов трения. Связал их с углом наклона плоскости, поднял голову. Мы с Дарьей Даниловной встретились глазами. Я сказал:
– Да. Так вот…
Она не заметила, что я повторил любимое выражение Лямина, тотчас подошла к моему столу, взглянула в тетрадку:
– Ну что ж… – И посмотрела с любопытством на меня: – А – дальше?
– Можно и дальше.
– Так-так, – сказала она.
Составил уравнения для всех остальных случаев. Она снова подошла, долго рассматривала мои записи, мигнула, стала глядеть на меня.
– Егоров? – села рядом за мой стол. Я покраснел, кивнул ей.
– Так-так! – повторила она, уже улыбаясь, взяла мою ручку, стала опять очень разборчиво, четко рисовать в моей тетради. – Давайте-ка будем варьировать диаметром шара, а?
Я кивнул, успел подумать, что ей Лямин рассказал обо мне.
– Как вы думаете, – спросила она, – вот, например, лом. Он что, чаще катится по льду или – скользит?
– Скользит.
– Очень возможно, но это еще надо доказать! – И встала.
Не знаю, что бы я делал, если бы в нашей школе не было Глафиры Андреевны. Как узнать минимальное значение диаметра шара или лома, не пользуясь дифференциальным исчислением? А вот если составить уравнение движения, взять производную, приравнять ее нулю и выразить наименьшее значение диаметра, результат получается буквально мгновенно! Но делать этого было нельзя: мои товарищи по группе еще не знали этого исчисления, а оказываться в гениях – мне не хотелось. Поэтому я задумался: никак у меня не получалось решение, если пользоваться только элементарной алгеброй.
Я слышал уже, что другие делают новую задачу, Казя был вызван к доске. Потом Дарья Даниловна объясняла условия третьей задачи, а я на последней странице тетради вывел наименьшее значение диаметра шара в зависимости от угла наклона плоскости и всех других параметров, взял производную. Вздохнул, поглядел на Дарью Даниловну. И она посмотрела на меня довольно ехидно. Во мне мгновенно возникла здоровая спортивная злость, да и знал я уже, какое выражение получается в результате рассуждения. Это и помогло мне, пользуясь одной школьной алгеброй, найти наименьшее значение диаметра шара.
Дарья Даниловна снова подошла ко мне, стала смотреть мое решение. В аудитории опять была тишина, у меня даже уши горели. Посмотрела на меня, улыбнулась.
– А Кирилл Кириллович хвалился, что вы на собеседовании сделали подобную задачу, взяв производную.
Я открыл последнюю страницу тетради.
– Так! – сказала она, внимательно глядя на мой вывод.
– Да. Так вот… – сказал я, прислушиваясь к тишине в аудитории.
– Да. Так вот… – повторила она, и тут не заметив ляминских слов, и засмеялась: – Идите к доске.
Я стер тряпкой с доски заранее написанное, потом сделал решение с помощью алгебры.
– Ну, как?! – спросила Дарья Даниловна у группы, подошла, встала со мной рядом. – А Егоров еще и сюрпризик нам приготовил!
Кивнула, заложила руки за спину, покачалась значительно на носках.
Я написал на доске решение и с помощью производной. И с этого момента стал ждать занятий Дарьи Даниловны с тем же нетерпением, что и лекций Лямина.
По возрастному составу наша группа может быть разделена на три части. К первой относятся Мангусов, Капитонова, – у нее тоже трое детей, – бывший офицер Золтанов, еще двое-трое. Им около тридцати лет или даже побольше. Люди это серьезные, умные, с известным положением, но дипломов у них нет по тем или иным причинам.
Как-то в перерыв, уже после занятий Дарьи Даниловны, мы стояли в коридоре, курили. Вдруг Мангусов вздохнул:
– Хорошо тебе, Ванька, голова у тебя свежая, никакого перерыва после школы, а вот нам-то каково? – И снова вздохнул, глядя на Капитонову, Золтанова.
Капитонова – полная, высокая – иногда являлась в институт даже с хозяйственной сумкой, говорила, чуть извиняясь:
– Купила своим галчатам…
А Золтанова провожали до института, встречали после занятий жена с сыном вроде Светички, потому что Золтанов болен. Демобилизовался из армии, а гражданской специальности у него не оказалось.
– Пенсия хорошо, но работа – лучше! – обычно говорил он.
Вторая часть нашей группы самая многочисленная, ее составляют студенты двадцати двух – двадцати пяти лет. Вот вроде Кази Березовского, пришедшие в вуз после армии. Или двух подруг Любы Вялиной и Раи Шмякиной, которых назвали "инкубаторными", потому что они одевались совершенно одинаково, как одеваются обычно сестры-близнецы. И даже внешне были похожи – невысокие, худенькие, белобрысенькие; они отдаленно напоминали мне Лену. Частенько являются на лекции с туфлями для танцев, положенными в сумки вместе с конспектами. Тогда в группе говорят:
– Опять на танцы бегут после вуза.
– Нам-то надо свою судьбу устраивать? – спрашивают они.
– Зря в институте вечера теряете! – отвечает Казя.
А Мангусов или Капитонова добавляют, улыбаясь;
– Да и чужое место занимать не будете.
– Нет, подружка, ты посмотри на них, посмотри! – изумляется Люба, обнимая Раю за плечи.
– Какой должна быть современная невеста? – спрашивает Рая.
– С дипломом, машиной и дачей! – отвечает Люба, и обе они начинают хохотать.
Но учатся они хорошо, не списывают, вовремя сдают все задания.
К этой же части нашей группы относится и Мила Скворцова, болезненная и горбатая девушка. И молодожены Ельцовы, и серьезный Совков, и Карасев, и Гульцева.
Как-то в коридоре философ Казя сказал:
– Ну, нам-то, старикам, – он поглядел на Раю с Любой, – "поплавок" на лацкане надо иметь, чтобы увереннее держаться на поверхности жизни, а вам-то зачем?
– Да. Вот именно! – сказали Рая с Любой, и мне опять было не понять: шутят они или нет?
– Ну, вообще-то… – глухим басом начал тугодум Совков, – нельзя сводить жизнь к элементарному: еде – одежде – спанью. Вообще в животного превратишься!
– Очень правильно! – сказал я и вытаращил глаза.
Инна Солодовникова – она тоже окончила школу с медалью и вместе со мной составляет третью возрастную часть нашей группы – уважительно глядела на Совкова, строго прервала меня:
– Перестань паясничать, Иван!
И я опять вспомнил Лену, даже, воспитывающая интонация у Инны была та же.
– Дитя ты еще, Ванюшка, – улыбнулась Капитонова.
– Хорош ребеночек! – завистливо проговорил Мангусов.
– Да-а-а, у Заболотной тогда отличился! – усмехнулся Золтанов.
– Это он для удобства под дурачка работает, – сказал Казя.
_ – Пап-ра-шу не оскорблять товарища! – Рая с Валей одновременно придвинулись ко мне: – Иван, мы приглашаем тебя на танцы! Пойдешь?
– Он женат! – напомнил Казя.
– Он – не может! – пояснил Мангусов.
– Иван! – сказали Рая с Валей. – Мы здесь все свои: сколько раз изменял жене? Только честно!
Хорошо хоть звонок на занятия зазвенел.
Профессор Серегина, скромная и худенькая старушка – Мангусов говорил "дробненькая", – читала нам математический анализ и аналитическую геометрию. Ничего профессорского в Серегиной не было, хотя и не одно уже поколение студентов сдавало математику по ее учебнику. Встретил бы ее в магазине – решил, что ведет хозяйство, растит внуков. Одета просто, волосы старомодно уложены узлом на затылке, беленький воротничок выпущен на пиджак почти мужского покроя. Студенты сейчас вообще хорошо одеты, поэтому очень простецкой казалась Серегина на нашем фоне. А после лекций ее встречал шофер на "Волге".
– Живут же люди! – говорили Рая с Валей.
– Близок локоть!… – вздыхал Казя. И они опять начинали хохотать.
– Дети! – говорил я Капитоновой, кивая на них. Аналитическую геометрию Серегина читала нам параллельно с анализом. Очень занятно мне было, когда заданные в отвлеченной форме, в виде уравнений прямые и плоскости вдруг приобретали совершенно ощутимое значение: каждую из них можно было далее вычертить в тетради или на доске! Попробовал и самостоятельно проделать некоторые задачи – тоже получалось. А Мангусов – мы с ним обычно рядом сидим – вздохнул:
– Вот и мне так легче, когда увижу уравнение в виде плоскости или прямой, вообще фигуры. Прикладные мы с тобой люди, что ли?
Я посмотрел на него:
– Инженеры, а не ученые?
– Ну, наверно… Начерталка нам с тобой должна прийтись по душе.
И все-таки у меня неожиданно оказалось два хвоста: задания по начерталке и по физике. Вот как это получилось.
После практических занятий по физике отношение ко мне в группе слегка изменилось. Кое у кого, вроде Кази, открылись новые возможности, которые они и не замедлили использовать.
Казя сел рядом со мной по другую сторону от Мангусова. И мне, и другим было ясно, почему он пересел за мой стол.
– Иван, я буду заботиться о тебе! Если ты будешь делать еще и мои задания, твой технический кругозор значительно расширится, понимаешь?
– Как не понять! – сказал Мангусов.
– Вот так-то, Иванушка. – Казя взял у меня из-под носа тетрадку. – А ну-ка, проверим твой почерк.
– Совершенно несгибаемый человек! – сказал я Мангусову.
– Ничуть не удивлюсь, если именно Казя будет первым на Луне! – ответил он.
– А я вам оттуда "сделаю ручкой"! – пообещал Казя, уже списывая с моей тетради домашние задачи по аналитической геометрии.
И по физике, и по начерталке каждому из нас выдали отдельные задания. Срок сдачи и того и другого – первое ноября. Из всей нашей группы первым начал выполнять задания я, но только не свои.
Казя на лекции Малышева подсунул мне свое задание по начерталке. Я сначала машинально взял его, а потом уже и с интересом начал разбираться, чуть тут же не стал решать. Но Мангусов забрал от меня задание Кази, сказал ему:
– Ты ведь свой диплом хочешь иметь, не чужой? – И демонстративно спрятал задание Кази в свой большой и красивый портфель, еще добавил: – Тридцать второго Иван тебе сделает, у него на свои-то задания времени нет!
– Вот чудаки! Да я просто так показал Ивану.
– Лекция идет! – строго напомнил Мангусов.
А через день или два Казя, угостив меня предварительно сигаретой, чем тотчас напомнил мне Петю-Петушка, пригласил меня к подоконнику в коридоре, на клочке бумажки начертил окружность, сверху и снизу зажатую двумя плоскостями, спросил безразлично:
– Как тебе кажется, какое движение будет у шара – абсолютное и по отношению к плоскостям, – если плоскости движутся параллельно и в одну сторону?
– Абсолютное такое же, как и у плоскостей, а относительного не будет.
– Так я и думал, – кивнул он. – А если плоскости движутся с равными скоростями, но в разные стороны?
– Центр тяжести шара будет оставаться на месте, а линейные скорости на его поверхности… – и замолчал, проверяя себя на всякий случай, – да, будут равны линейным скоростям плоскостей.
– Так я и думал. А угловая скорость шара?
– Поделишь линейную скорость плоскости на радиус шара, угловую получишь в радианах.
И тут мне стало самому интересно: а как вообще может меняться угловая скорость шара при изменении линейных скоростей плоскостей? Да если еще варьировать его диаметром, величинами коэффициентов трения, качения и скольжения?
– Забавная задача, а?… – спросил Казя, свернул свой клочок бумажки, затолкал его в карман моего пиджака.
– Ты знаешь, – сказал я, – а ведь она кажется простой только на первой взгляд.
– Ну, а я про что говорю? – удовлетворенно закончил он, и мы пошли в аудиторию.
Я сидел, слушал Левашову, даже записывал, что она говорила, и все никак не мог перестать думать про этот шар, зажатый в двух плоскостях. Так и видел, как он то вращается, то скользит, то начинает двигаться в сторону, обратную той, в которую идет одна из плоскостей. Оказалось, что, меняя движение плоскостей, коэффициент трения и диаметр, можно заставить шар двигаться как угодно. Даже хотел, помнится, тут же на лекции достать Казин клочок бумажки, попробовать решать. Только присутствие Мангусова и сдержало меня.
По средам мы не занимаемся. После ужина Татьяна села за письменный стол, стала что-то писать. Я даже обрадовался этому, пристроился в кухне на столе, чуть не с наслаждением начал решать задачу Кази. Так мы с Татьяной просидели целый вечер, и очень удивились оба, когда сели пить чай: было уже двенадцать.
В четверг перед началом занятий я показал Казе решение его задачи: на четырех листах были разобраны в общем виде все возможные варианты движений шара. Казя стиснул мою руку, спрятал листки. А я-то еще думал, что мы с ним разберем мои выводы, даже поспорим!…
– Эх ты, Иванушка!… – сказали мне Рая с Валей, видевшие это.
– Вчера вечер сидел? – спросил Мангусов. Капитонова качала головой, а я вспомнил, как Веселов цитировал Даля: "Добряк, простак…"
– Ну обожди, милок!… Тебя еще жареный петух клюнет! – сказал Мангусов Казе.
– Жареный, может, и клюнет, но Ванюшка-то не годится для этой роли! Люди разные, но все они занимают свое место в биологической таблице. Как вы думаете, умный был человек Дарвин? То-то и оно, что умный! Значит, борьба за существование – продолжается! Пусть по виду она и совсем не похожа на борьбу. – И заключил торжественной цитатой неизвестно из кого: – "Овец стригли, стригут и – стричь будут!"
Я на всякий случай обнял Мангусова за плечи, а тут и звонок на лекцию зазвенел. Мангусов сказал Казе:
– Видишь, сколько нас здесь?! – У входа в аудиторию толпился чуть ли не весь наш поток, у Кази медленно и сильно стало вытягиваться лицо. – Дорого ты, Казимир, заплатил за свое домашнее задание по физике! Нашим мнением о себе ты заплатил, понял?!
– А нам ведь, возможно, после вуза вместе работать! – сказали Рая с Валей.
– Обманул парнишечку? – И глаза у Капитоновой сделались совсем черными, как у Венки они бывают иногда. – Испортил ему среду?!
– Подождите, товарищи! – сказал Казя и даже руки протянул, загораживая вход в аудиторию, стал внимательно глядеть мне в глаза. – Почему ты, Иван, сделал мое задание, испортил себе среду?
– Я же не знал, что это твое домашнее задание.
– Подождите, товарищи! Ну, а допустим, знал бы, сделал?
– Сделал бы, наверно…
– Подождите, товарищи! Почему?
– Ну… интересно мне было.
– Вот! А теперь – в чем моя вина, спрашивается? – И торжествующе стал глядеть на всех.
А я вдруг сказал:
– И совсем не испортил я себе среду, мне же интересно было!
– Вот! – повторил Казя.
– Но если бы я знал, что это – твое задание, не отдал бы тебе листки, – сказал я.
– Кстати: а где они, эти самые листки? – И Мангусов опять двинулся к Казе.
Но в это время доцент Малышев за нашими спинами по обыкновению доброжелательно спросил:
– Пойдемте, а?…
И мы быстро пошли в аудиторию. Сначала сидели молча, по одну сторону от меня – Мангусов, по другую – Казя. А я слушал Малышева, и мне было интересно, как всегда, слушать его, и записывал я старательно за ним, но вдруг понял, что продолжаю думать о задачах Казн. Один из случаев движения шара можно было вывести проще, чем сделал я. Но только покосился на строгое лицо Мангусова, вздохнул, ничего не стал говорить Казе. Тем более, что и первый метод решения был правильным, только слегка громоздким.
В конце лекции Мангусов придвинулся ко мне, шепнул:
– Если уж тебе, Иван, некуда силушку девать, так лучше Милке Скворцовой помоги: все-таки больной человек.
И я кивнул согласно в ответ. Он посмотрел на меня, улыбнулся.
В перерыв я подошел к Скворцовой.
– Ты задание по начерталке уже сделала?
– Нет еще, только начала…
– Знаешь мой адрес? – спросил я; она кивнула, стала слегка краснеть. – Приходи в субботу с утра, вместе будем делать.
– А жена? – И вдруг отчаянно покраснела.
– Ну, мы при ней целоваться не будем.
– Да я не про это!… – И отвернулась, нагнула голову.
Когда шли домой, я сказал Березовскому, что один из его случаев можно сделать попроще. Мы с ним остановились на улице под фонарем, я объяснил, он быстро понял, записал, снова пошли на остановку трамвая. Трамвая не было, мы просто курили и молчали, а потом Казя сказал негромко:
– Ты, Иван, прости меня.
– Забыли!
Но по-прежнему любопытно мне было: это Казя испугался из-за того, что все видели? Мангусов же сказал: "Дорого ты, Казимир, заплатил за свое домашнее задание!" Уже в трамвае я спросил:
– Ребят испугался?
Он глянул на меня, чуть улыбнулся:
– Меня испугать не просто, я в авиации служил. – Отвернулся, помолчал, договорил хрипловато: – Просто… ты хороший парень.
В субботу Милка пришла к нам, а с ней – Рая с Валей. "Инкубаторные" сказали весело с порога:
– Иванушка, а Татьянушки, конечно, нет дома?
Татьяна взяла меня сзади за руку, я ответил:
– Еле-еле удалось выпроводить из дому!
Жук весело крутился у них под ногами.
– Так-так! – сказала Татьяна, тоже выходя в прихожую.
Обманул, значит? – спросила Валя.
Зря, значит, через весь город тащились? – поддержала ее Рая.
– Плохо замаскировались! – сказала Татьяна, протягивая им руку.
– Вы уж нас извините, – сказала Татьяне Скворцова, – у нас все сроки прошли!
Мы вчетвером просидели всю субботу, даже обедали и ужинали у нас. Татьяна была в комнате родителей, писала что-то, иногда заходила к нам, говорила:
– Нет, вы подумайте, сразу троих пригласил: вот это муженек!
– Подвезло тебе, Таня, – отвечала Валя.
– Такие, Танюша, как Иван, не идут пятачок за пучок! – в тон ей говорила и Рая.
Милка улыбалась, а я удивился: когда это они на "ты" стали?
Задания по начерталке мы успели сделать вчерне, потом все пришлось вычерчивать на листе ватмана.
С заданием по физике мне повезло. Дарья Даниловна сказала: