- Самое дорогое в нашем общении и был отец. Его широты и выдумок хватало на всех, но ты тоже хорошо помнишь, в сцене с флейтой он попросил меня быть за Гамлета, а тебя, Эрик, сразу за двух его товарищей, а не только за Розенкранца. Он быстро отвел твой протест, воскликнув: "Но они две стороны одной медали. Жизнь порой похлеще фальшивомонетчика чеканит такое!" И только я засомневался: "Как же вести эту сцену в футболке и сандалетах?" Он возразил: "А к чему нам тогда воображение? Не пасуй, Рей, стань меж окном и этим столиком, лицом к лицу со своими потенциальными палачишками, которые, на беду, были твоими, то есть Гамлета, однокашниками в Виттенберге. Я, - продолжал Евгений Георгиевич, тряхнув своей густой белой гривой, - веришь ли, каждый раз наново переживаю эту пронзительную ситуацию. Сталкиваясь с двуличием мнимых друзей, я невольно припоминал ее".
- Да, ты скуп на вопросы, но ничего не скажешь, непринужден на пространные ответы, - съязвил Слупский. - Припоминаю, у меня тоже память уникальная, говорят. И ну?
Андрей:
- Ах, ах! А ну, а ну музыку! Ну-ка, флейтисты.
Раз королю не интересна пьеса.
Нет для него в ней, значит, интереса.
А ну, а ну, музыку!
- Да, тут возвращался я - един в двух лицах. Что правда, то правда твоя, - съязвил Эрик.
Андрей деловито заметил:
- Мы при Евгении Георгиевиче начинали сцену чуть дальше:
- Вот флейта. Сыграйте что-нибудь.
Слупский с иронией и злобой:
- Принц, я не умею.
Андрей быстро:
- Пожалуйста.
- Уверяю вас, я не умею.
- Но я прошу вас.
- Но я не знаю, как за это взяться.
- Это так же просто, как лгать. Перебирайте отверстия пальцами, вдувайте ртом воздух, и из нее польется нежнейшая музыка. Видите, вот клапаны.
- Но я не знаю, как ими пользоваться. У меня ничего не выйдет, я не учился.
- Смотрите же, с какою грязью вы меня смешали. Вы собираетесь играть на мне. Вы приписываете себе знанье моих клапанов. Вы уверены, что выжмете из меня голос моей тайны. Вы воображаете, будто все мои ноты снизу доверху вам открыты. А эта маленькая вещица нарочно приспособлена для игры, у нее чудный тон, и тем не менее вы не можете заставить ее говорить. Что ж вы думаете, со мной это легче, чем с флейтой? Объявите меня каким угодно инструментом, вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя…
- Паяц, ты дорого приплатишь за поминальный звонок, ты занес надо мною сегодня неизвестное раньше письмо, как палку…
- Зачем же, Эрик, уж лучше скажи - как флейту, коль тебе заблагорассудилось видеть в моем последнем броске к тебе двусмысленность. Ты вне ее ничего и не можешь воспринимать. Когда-то все же выяснять отношения не считалось ни зазорным, ни посягательством на особость, что ли, на личность. Когда-то, верно, так и было, еще твой отец и мой и Ветлина могли обратить взгляд на себя самих и всерьез стребовать в первую очередь с себя же. Нынче, во всяком случае меж нами двумя, это оказалось немыслимой затеей. Но меня пригвоздила мысль: неужто прожитое вместе почти два десятка лет кряду, увы, за вычетом войны, неужто должно быть затоптано?! Но теперь никаких сомнений нет в том, что по другую сторону провода, в кабинете Евгения Георгиевича, находится личность, глубоко чуждая мне, полная густейшей недоброты. Да, я довел нашу старую сцену до конца только потому, что ты в этот час опасаешься какой-то подметной игры, спекуляции на письме отца. И это, зная меня, ты все же предполагаешь, и только потому ты вытерпел все. Прощай, Эрик, мне странновато. Эти парни, ты прав, Гильденстерн и Розенкранц, современные ребята, но я по наивности долго думал так: они, подобные им, - там, а мы, антиподы их, - тут. Однако, однако это весьма примитивное отношение к современности и Шекспиру, не правда ли?
- Паяц.
- Лучшая аттестация, мой бывший друг, лучшая… Я бы очень хотел быть настоящим паяцем, но у меня другая профессия.
13
Амо ворвался в кабинет Андрея, размахивая букетом полевых цветов, и, смеясь, предупредил:
- Уже наслышан о романе с древовидными маргаритками на острове Святой Елены и принес в знак протеста все сорняки, но зато родимые. Как хороши цветы, пахнущие травами.
Он бросил букет на кресло, вытащил из него два василька и спросил, обнимая Андрея:
- Признаетесь в измене или присягаете на верность? Загляните в глаза моих васильков. Отвечайте правду и только правду!
Наташа долго, не скрывая, что каждая мелочь в присутствии Андрея доставляет ей радость, поила друзей чаем с домашним печеньем. А потом Амо увлек друга снова в кабинет, нетерпеливый, заряженный десятками вопросов, как предупредил он Шерохова.
- Без вас я похитил несколько вечеров у Наташи. По ее карте мы двигались за вами, и иной раз я ставил ее в тупик самыми идиотскими вопросами. Она читала мне ваши реляции, письма доходили, порой проделав причудливый путь, ведь оказии случались вроде б невероятные. Вникал я, как мог, в ваши захватывающие надежды и видел таинственный смысл даже в том, как вы писали нам или ей на самых разных бумажках. Обратил внимание, в первом же письме из Нью-Йорка вы подчеркнули зеленым два слова: "Вышли в море". И для меня забрезжила надежда вас сопровождать. Мне понравились и пряди саргассовых водорослей, что плыли мимо и мимо вас. Когда ж простыли, вы так по-детски отписали об этом Наташе. Меня обрадовало, как на Колумбовых широтах вы дышали паром, сварив картошку, нашенскую притом, как я догадался, хотя и привезли ее триста лет назад в Россию из той самой Америки, возле которой вы могли очутиться, если бы прошел вариант вашей супротивницы Градовой. Вы довольны моей понятливостью?
Андрей смеялся, сидя у окна, и думал о том, как же повезло ему, что есть у него Амо. Сам Гибаров любил говорить:
"Детей приносит, как известно, аист, а я свалился к вам с потолка. Так в просторечии обозначается верх, я-то и упал к вам из-под купола цирка для того, чтобы мы вместе при всякой погоде разыгрывали свои шарады, не предаваясь разным там грустностям!"
Андрей вытащил из-под стола коробку.
- Чур, посмотрите дома, тут кроме человечков с разных концов земли, которые случайно встретились друг с другом в Лас-Пальмасе и попросились, чтобы я их захватил с собою для вас, есть еще кое-что забавное.
- Неужели карнавальные маски?
- Вы слишком догадливы. И лишаете меня эффекта внезапности, а еще сами говорили не раз, как он отлично срабатывает в цирке. Эх, вы!
- Но, Рей, я же сам недвусмысленно намекал, что любая самодеятельная маска мне интереснее искуснейшей подделки.
- Я был в гостях у славного канарца Хезуса. Дети мне и капитану устроили сюрприз, интермедию в карнавальном духе. И маленький испанец, увидев, как я прельстился его страшноватой, на взгляд европейца, масочкой, спросил, не хочу ли я получить ее на память.
Амо с нескрываемым интересом поглядел на коробку.
- Терпение, Амо, я не могу сразу перед вами открывать все секреты. А что касается славной маски, то я уже на судне, оставшись с нею один на один, не отваживался и заговорить с ней, но прибег к помощи гениального посредника: "Поразительное превращение, если бы только можно было подсмотреть его тайну".
У Амо сквозь смуглую кожу на скулах проступила краска.
- Так это ж Гамлет говорит перед встречей с черепом королевского шута Йорика.
- Амо, вы на лету раскрываете все мои тайны.
- Они постепенно стали у нас общими, ну, не все, но некоторые несомненно. К тому же пристрастия к моменту нашего с вами дружеского "сговора" уже совпадали. И мне ль не помнить наизусть ту сцену: "Бедняга Йорик! Я знал его, Горацио".
Амо поставил правую ногу на край второй полки книжного стеллажа, оперся локтем о колено и, стоя так, прихватил левой рукой деревянную, гладко обтесанную, как кегля, кокэси, японскую игрушку. Она как раз оказалась у него под боком в этот момент.
Андрей напряженно следил за его поведением, как странно смыкалось, казалось бы, несмыкаемое.
Он вчера пытался в последний раз достучаться до бывшего своего друга, выискать в нем хоть йоту человекодушия, обрушился на себя самого, взывая к прошлому, где видел, как в перевернутом бинокле, издалека, двух юношей, худо-плохо, но шедших, казалось бы, к общей цели. Оба они мечтали исследовать океан. И в этой мечте они оба растворялись чистосердечно. Так вот вчера он, Андрей, воззвал к Гамлету, чтобы начистоту с его помощью до конца объясниться с тем, кто все растерял, с чем вместе выходили в дорогу: верность, преданность, стремление взять на поруки истину, если она окажется под ударом.
После неудачной попытки он долго бродил один по петровскому заповеднику, пытаясь справиться с горечью, захлестнувшей его, и чувством вдруг обстигшего его одиночества.
Сегодня ворвался Амо и сам воззвал к Гамлету, чтобы утвердить свое единодушие с ним, Андреем, на лету улавливая состояние старшего друга и догадываясь, как вызволить его из тенет печали.
Меж тем после долгой паузы Амо заговорил. Без пафоса, естественно, но гораздо медленнее, чем обычно, раздумчивее звучала сама интонация, и в облике проступило что-то вовсе незнакомое Андрею, как бы укрупнились черты, резче выделялись на лице глаза и рот, сильнее показалась кисть руки, в которой Амо держал череп Йорика. Никакого значения не имело, что на самом деле сжимал он кокэси, вывезенную Андреем из Иокогамы.
Он вновь повторил:
- Бедняга Йорик! Я знал его, Горацио. Это был человек бесконечного остроумия, неистощимый на выдумки.
Амо не читал, он разговаривал с Йориком, но, пожалуй, не как Гамлет, как прямой наследник Йорика:
- Где теперь твои каламбуры, твои смешные выходки, твои куплеты?
Он завершил свой разговор с Йориком, поставил аккуратно кокэси на место, усмехнулся почти смущенно и произнес:
- У меня есть необходимость порой быть и драматическим актером. Но эта за… за пределами арены, за кулисами мимической сцены. Ну, а Гамлет потребность духа, такая же, как музыка или разговор с вами.
Он махнул рукой, лукаво подмигнул коробке с тайнами, привезенными Андреем, будто увидел воочью маску смерти, подаренную маленьким канарцем Андрею и теперь передаренную в свою очередь ему, Амо.
Он просительно взглянул на Шерохова.
- Может, позднее, когда вы устанете побольше, пойдем в заповедник, побродим? А пока я наверху, в запасной келье, с вашего разрешения посмотрю фотографии и еще что-либо из общедоступного фонда, так сказать. Чтобы потом не мучить вас простейшими вопросами. Но охота, сильная охота вас послушать.
Часа через два, уже подустав, Амо спустился вниз и приоткрыл дверь в кабинет Андрея.
Тот улыбнулся, кивнул и, размяв правую руку, затекшую от напряжения, - вставал он привычно в шесть утра и усиленно работал с небольшими перерывами часов до четырех, - поднялся навстречу Амо.
Предупредив Наташу, Андрей тронул за плечо Амо, пропустил его вперед. И они вышли из дому и зашагали в направлении заповедника.
- Но уговор, совсем немного добавлю к тому, что там, наверху, наворошили, рассматривая мои цивильные записки и фото. На днях опять соберемся вместе, придет кое-кто из моих спутников, посмотрим слайды, и тогда-то потолковее все и представить будет можно. Но я соскучился по вашим рассказам. Плавание под вашим флагом, Амо, по-своему, может быть, стоит не меньше, чем дальние рейсы.
Амо остановился, удивленный, и посмотрел на Шерохова.
- Я понимаю, вам охота придать мне куражу, но у меня нет возможности и в сотую долю оправдать такой аванс. Пощадите, - он шутливо поднял руки, - сдаюсь, И в наказание за вашу щедрость буду нем как рыба.
- На этот счет я спокоен, вы не сумеете пренебречь мною как слушателем…
Они вошли в заповедник, на одной из боковых дорожек вдруг Амо фамильярно обхватил тонкий ствол высокой березки и щекой коснулся ее коры.
- Я и то соскучился по заповеднику и его обитателям, а каково вам? Нет, я понимаю, во время заходов вы поглощены, верно, всем, что распахивается перед вами наново или вновь, но наверняка, признайтесь же, среди работы в океане навещает же вас видение этих ребят. - Амо погладил березку по коре, проведя ладонью сверху вниз, будто потрепал шею одушевленного существа, покорно-ласкового.
Андрей кивнул.
- Амо, вы красноречивее меня, я уж не говорю об этом, но и догадливее. Я даже разрешаю себе исчезать из своей каюты, прямо с верхней палубы снимаюсь и лечу в гости к одному-единственному дереву моего детства. - Он чуть растерянно улыбнулся. - Только не надо меня заставлять признаваться в подобных прегрешениях вслух. Я даже Наташе, а уж вы ее верный рыцарь, даже ей не признавался в подобных номерах.
- Я вам благодарен за возможность рыться в ваших записях, вы впускаете меня туда, где мне б не бывать, вы даете мне понятие о своем мастерстве, казалось бы, далеком от моих поисков, но я дорожу вашими, расширившими уже и мою вселенную во много крат, сделавшими ощутимей и самою землю.
Амо несколько раз каблуком, как копытцем, коснулся травянистой земли - они вышли на берег пруда.
- И, если не рассердитесь, признаюсь, мне интересно среди деловых записей найти одну-две ваших фразы о самочувствии: "Меня несколько раз будили ночью, шла драгировка нижней части склона. Позволил себе проспать завтрак. Помылся, постирал, выпил кофе и в десять тридцать отпер дверь, теперь пусть идут с делами. Но, как всегда, теперь никто не идет…"
Андрей остановился, обхватил себя за локти и стоял, рассматривая Амо, будто только повстречал его после долгой разлуки.
- Лишь сейчас и сообразил, что я в Москве, иду рядом с вами по заповеднику и диву даюсь, как из обыденного вы извлекаете суть какими-то своими отмычками.
- "Таинственное завсегда рождается из поденного", - говорила гадалка, мамина знакомая, дальняя соседка все по той же Марьиной роще. Еще я запомнил из ваших записей: "Черная пятница - раздавлен один донный сейсмограф".
- Кажется, тут я проявил сходство с вашей уважаемой гадалкой?
- Возможно, с тетей Груней, гадавшей всегда на короля треф. Ну, еще сюжет для меня - появление у вас на борту американочки Сэнди, повредившей мизинец и именно на палубе чужого судна встретившей своего заочного научного руководителя, соотечественника Роберта. Ну, а как для меня притягательно звучит "вышли из-под облачности"! А среди ваших записей по-детски аккуратно приклеены на страницах амбарной книги карточки офисов, маленькие планы островов, Лас-Пальмаса, острова Гран-Канария. И даже распластанная спичечная коробка.
- Так это тоже подарок маленького сына Хезуса.
- И дальше, промчавшись мимо множества завлекательных подробностей, и я узнаю огни острова Вознесения, черное небо и Южный крест.
- Но, друг мой, монтаж принадлежит вам, у меня ж занудливые подробности самых неравнозначных работ, с телеграфным кодом пейзажей, и тут винегрет из красот небесных, переданных языком бухгалтера, и пунктир наших исследований.
- Но более всего мне по сердцу ваш подход к Бонапартовым местам. Я ж, как стих, с лету запомнил:
"Идем по разрезу на Святую Елену, в девять десять - разлом и дальше плато, подобное исландскому, с разломами, выравненное осадками. Драгировка в зоне разлома, известняки".
- И вдруг у вас начинается фантастика, вы идете от подводной горы к другой, и как же они крещены, как? - Амо сделал волнообразное движение, рукой показывая, как видит он сквозь зигзаги волн те горы. - "Местоположение - гора Дениса Давыдова". И приписка другими чернилами, видимо, у вас сработала ассоциация: "Вспомнил, как мама провожала меня на войну: "Вдоль дороги лес густой с бабами-ягами, а в конце дороги той плаха с топорами…"
Амо продолжал, сам как бы завороженный произносимым:
- "Идем с сейсмопрофилографом на гору Бонапарта…" - чуть дальше с указанием часов и минут. "Выходим на гору. Сломали магнитометр".
По-моему, уважительная причина, магнитометр не мог выдержать такой встречи. И обрыв драги на горе Дениса Давыдова разве не острейший сюжет, а?
Андрей продолжал глядеть на Амо, как завороженный, в его устах все приобретало какой-то нереальный свет.
- "Расчеты при подходе к Кутузова горе". Нет-нет, знаю, что вы скажете, и потому не даю вам рта открыть. Я все уже сообразил, тут шли наши ученые и, открывая горы, крестили их историческими именами. Но что из этого возникло? Какие промеры? Потом пришли вы и начали искать правду о том, как неоднородно возникает океаническое дно. А после уж посмотрел на это клоун и увидел возможность сделать обаятельнейший мультфильм из одной только фразы, к примеру:
"Пришел ответ от Папанина, разрешен заход на Святую Елену".
И представьте, после этого вам снится сон, ученому, которому Папанин разрешил встретиться с Буонапарте. Да не одному встретиться, а всей экспедиции и всему экипажу. Маленький, кругленький, рожденный в Севастополе Папанин, у нас еще в школе выступал, тот самый, что на льдине сиживал, зимовал много лет, - и Наполеон. Во сне они могут поменяться - треуголкой на моржевый клык. Вот вам и "вдоль дороги лес густой с бабами-ягами…". А?
Андрей хохотал:
- Ну и компоновка!
- А вам не надоели псевдореалисты, которые не верят, что я могу по телефону прочесть любимой десять страниц кряду из "Прощай, оружие!" Хемингуэя, да еще наизусть. Какое ж детективное обстоятельство - высадили вас на берег Святой Елены на боте агента фирмы Соломон и К°, той самой фирмы предприимчивого Соломона, который, исхлопотав разрешение, ринулся за сосланным императором и был его поставщиком. Даже рассмотрел на вашем слайде его вывеску - Соломона на одной из трех улиц Джеймстауна… Сюжет! А? - Амо прочертил перед собою зигзаг и воскликнул: - Чего стоит лестница святого Якова и семьсот ступеней, по которой поднимается неутомимый герой!
А запись о документах Вест-Индской компании, вездесущей, акульей, предприимчивой, владевшей островом?
А лунный пейзаж на склоне вулкана, то есть острова? Больше ни словечка, но я вижу, Рей, вижу, как будто там прошлялся босиком по океану вслед за судном. Так ваши скучные, рабочие записи с вкраплениями отдельных живых фраз и есть босой ход по волнам. Вот что имели в виду сочинители древности о хождениях по водам.
И в заключение моего монтажа ваших записей вписываю, то есть повторяю, фразу Наполеона:
"Все высокое искусство заключается в умении сосредоточить в нужный момент и в нужном месте больше сил, чем есть в этот момент в этом месте у противника".
У вас, Рей, больше сил, чем у противника. Вы огнедышащая материя под защитным обликом северянина.
Он шел не отставая, не прибавляя шага, хотя у Андрея ноги были длиннее и шагал он крупно.
Уже обошли вокруг пруда, посидели на поваленном дереве.
Шерохов подробно рассказал Амо, как провел он вместе с капитаном время у шипшандлера Хезуса в Лас-Пальмасе и сожалел, что не оказалось с ними Гибарова.
- Я б дорого дал, чтобы вы посмотрели вместе с нами импровизации его детей - карнавал в миниатюре.
- Что ж, я на верном пути, сжимая свои поначалу большие композиции до размера миниатюр и подглядывая всюду, где представится случай, шутки и казусы, свойственные свычаям-обычаям дальних и ближних. Самонадеянно рассчитывал, вернувшись, вы кое-чем вооружите и меня. И не ошибся.