- Садитесь. Да, робеете. Я знаю, что вы умеете ссориться с начальством. А с Дерябиным не хотите ссориться. Не ровен час подумают, что сами метите в старшие прорабы, подсиживаете Дерябина. Потому его и не критикуете. Так? - Токмаков промолчал. - Мало ли что Дерябин из главка! Он ведет себя на стройке, как в былые времена сезонник. Этакий отходник, командированный из министерства… А если вы твердо убеждены, что поведете монтаж лучше Дерябина, что вы сильнее его, - вы обязаны его "подсиживать"! Не бойтесь этого слова. Пусть даже вас кто-нибудь назовет карьеристом. Честному человеку нечего бояться обывательской молвы. - Он продолжал совсем спокойно: - Между прочим, вы мою ошибку повторяете. Когда я принял стройку после армии, я тоже стеснялся ругать своего предшественника. А он того заслуживал. К черту деликатность, если нужно ломать старые порядки! Дерябин боится ответственности, как черт ладана. Вы взваливаете на себя чужую ответственность. А это не достоинство. Вы отвечайте только за то, за что вам отвечать положено, и не приучайте людей прятаться за вашу спину. Спина у вас широкая, вот и начнут за нее прятаться не только Дерябин, но и ваши подчиненные… - Терновой встал, прощаясь с Токмаковым - Ну, а насчет вашей просьбы еще подумайте. Окончательно решите, когда достроите домну.
14
Токмаков расстался с Терновым в смятении. Разговор оставил какой-то осадок. Он ждал суда - суда не было. Но и героем он себя не чувствовал. Подумаешь, "господствующая высота"!
Зря он не поговорил с Терновым о главном, что дало вчерашнее утро.
До вчерашнего утра спор с Дерябиным на оперативке практически не был разрешен. Теперь Токмаков убедился, что надо отступить от проекта, и предлагал Дерябину укрупнить подъемы. Ведь то, что на земле можно смонтировать за сутки, на высоте иногда приходится монтировать неделю.
Но Дерябин считал незыблемым все, что утвердил когда-то, сидя в министерстве, и что уже много раз опробовано.
И вот - не было бы счастья, да несчастье помогло. Оказывается, можно утяжелить подъемы! Это главное, что принесло вчерашнее утро. И об этом, а не только о героизме монтажников, надо было разговаривать с Терновым.
Токмаков подумал: может быть, именно потому он так легко подчинился Дерябину, что ему не терпелось дерзнуть. Впрочем, он же не знал, что ветер разыграется и достигнет силы урагана.
Конечно, он рисковал необдуманно, в этом Терновой прав.
Токмаков так и не понял: одобрил Терновой его намерение остаться в Каменогорске или он против? А почему бы Терновому быть против? Ведь вот Баграт - останется же он с Таней в Каменогорске надолго, может быть, навсегда. И никто не упрекнет его в том, что он ищет жизни полегче. Разве строить новые дома в Каменогорске - значит искать жизни полегче? Разве это так обязательно - быть вечным скитальцем? "Буду строить Каменогорск!" Токмакову захотелось скорее сообщить об этом решении Баграту и Тане, - принимайте земляка!
Токмаков вышел было из парткома, но тотчас же вернулся и спросил в приемной секретаршу:
- Можно от вас позвонить?
- У вас срочное дело?
- Личное!
- Личное дело тоже может быть срочным.
Решив позвонить Маше, Токмаков повеселел.
- Здравствуйте, Маша. Не узнаете?
Она ответила не сразу.
- Вот не ждала! - Все то же певучее уральское произношение.
- Удивляетесь? Извините, если оторвал от дела.
- Нет, пожалуйста! Уже отоспались?
- Я же вам сказал - как тигро-лев. И у вас поспал неплохо. И когда до своей клетки добрался.
- Я не о том. После вчерашнего отдохнули? Борис говорит, у вас творилось что-то страшное.
- Та буря уже позади.
- Разве была новая?
- Только что. В кабинете у Тернового.
- Вы расстроены?
- Нет, я рад.
- Тому, что вам попало?
- Знаете, Маша, я подаю рапорт Дымову. Хочу остаться в Каменогорске.
- Насовсем?
- Да. Вас это огорчает? - Токмаков представил себе, как она стоит сейчас у телефона. Голова чуть склонена набок. Рот полуоткрыт. Брови, она удивлена, приподняты.
- Маша, вы меня слышите?
- Я вас хорошо слышу, Константин Максимович. Что же вы замолчали?
- Мы давно не виделись.
- Разве? Два дня.
- Сорок восемь часов. Вы сегодня заняты?
- Да. А вы?
- Тоже.
Оба рассмеялись.
- А завтра?
- Завтра у меня подъем. Очень ответственный.
- Только осторожней прыгайте, берегитесь.
- Борис уже наговорил?
- Я сама прочитала в "Каменогорском рабочем"… Знаете, вчера в нашем саду буря поломала яблоню.
- Надеюсь, скороспелка-невеличка цела?
- Как, отец и вас угощал этой дрянью? - рассмеялась Маша.
- Что же мне оставалось делать, если не угощаться? У них такая приятная горечь!
- Кроме того, они терпкие!
- Я тоже заметил… В общем, этот сорт можно смело назвать "Южноуральская карликовая, с оскоминой"…
- Карликовая яблоня как раз уцелела.
- Жаль-жаль… Ну, а как там на бульваре ваши козоустойчивые?
- Выстояли.
- Я вам еще позвоню. Завтра или послезавтра. Можно?
Маша засмеялась.
- А сегодня вы просили разрешения?
- Набрался храбрости.
- Рискните еще раз.
15
Третий день приходил Нежданов к Дымову, напоминая о статье, которую тот обещал написать.
- Что же я могу сделать! - говорил Дымов сидящему перед ним Нежданову. - Тяну я, тяну с этой статьей. Но вы сами понимаете. Это же государственный вопрос!
- Да, статья серьезная и очень нам нужна.
- Но котелок у автора к ночи уже не варит. Вы не очень торопитесь? Посидите, потом по площадке пройдемся, статью обмозгуем. Идет? Ну и превосходно!..
Нежданов недоверчиво покачал головой: позавчера я вчера был тот же разговор, а статьи все нет. Опять редактор накричит, что Нежданов не умеет привлекать авторский актив…
Вошел заместитель Дымова Плонский, прозванный Скупым Рыцарем. Никто и никогда не видел его без тучного порыжевшего портфеля под мышкой, словно портфель этот прирос к Плонскому и стал частью его тела.
Плонский порылся в портфеле, достал толстую пачку бумаг и начал выкладывать их по одной на стол, под самое перо Дымова.
Дымов бегло просматривал бумаги.
- Нет, не согласен. Надо добавить… Ну, хотя бы тысяч пятьдесят. Вы понимаете, что это за дом? Дом выходного дня. Так что не будем скаредничать. Вот эту цифирку мы исправим. И нечего так вздыхать!
Плонский вытер платком одутловатое, в складках лицо.
- А как же мой баланец? Деньги-то у меня государственные…
- А я кто, по-вашему, - частник? - Дымов пригнул голову.
- Все составлено согласно смете прошлого года. Пожалуйста!.. Число мест не увеличилось…
- А запросы и требования строителей увеличились. Речь идет не о каких-нибудь человеко-днях, но о человеках. О лучших людях стройки. Нужно, чтобы в этот дом прямо-таки рвались. Чтобы ссорились из-за путевок!
Плонский снова вытер лицо. Он знал, отлично знал, что Дымов станет его ругать, но на то он и Скупой Рыцарь, чтобы торговаться из-за каждого рубля.
- Вообще, товарищ Плонский, я не советую вам так часто ссылаться на прошлый год. Давайте чаще думать о будущем годе.
Напоследок Дымов принял юрисконсульта треста "Домострой". Этот трест строил дома в рабочем поселке. В тресте утвердили проект, по которому стены комнат не штукатурили, а обивали толстым прессованным картоном. Жители называли этот картон "радость клопа". Дымов назначил специальную комиссию, передал дело в государственный арбитраж. Картон признали непригодным для обивки стен, стены решено было штукатурить, а все расходы отнести за счет "Домостроя".
- Но все-таки не совсем понятны причины, по которым вы настаиваете на штукатурных работах в этих домах, - произнес юрисконсульт вежливым баритоном.
- А что же тут непонятного? Один клоп поселится вашем картоне - и все пропало. Ничем его уже оттуда не выкуришь. Даже паяльными лампами выжигали. Прикажете весь дом сжигать?
- Позвольте! - пророкотал баритон. - Но ведь такие дома строятся не у вас одних!
- А где вы еще такие дома строите?
- Мало ли где! В Тагиле, например, в Макеевке, в Кривом Роге.
Дымов нажал кнопку звонка. Вошла секретарша.
- Запишите, - сказал ей Дымов. - Составить телеграмму и послать в Тагил, Макеевку, Кривой Рог…
- Телеграмму о том, что мы забраковали работу "Домостроя" как непригодную и взыскиваем с них все протори и убытки по решению арбитража. Чтобы и там работу забраковали.
Юрисконсульт привскочил:
- Но согласитесь!.. Трест не может нести ответственность за антисанитарные условия, в которых живут ваши строители.
- Не живут, а жили бы. Если бы мы не выбросили ваш картон. И не заменили его штукатуркой. Вынуждены были это сделать. Вместо вас. А значит, за ваш счет… Извините, но вопрос ясен, а я стеснен временем.
Юрисконсульт попятился к двери и, растерянный, вышел.
- Я им покажу "не у вас одних"! - погрозил Дымов. - У них, наверно, управляющий трестом из прессованного картона сделан… Пора кончать с этой кустарщиной! Это еще в годы первой пятилетки мы слышали от некоторых умников: "Вот построим домну, а потом выведем клопов, умоемся и побреемся". Ведь вся беда в чем? В том, что они, эти субподрядные души, мне не подчинены. Будь это дело в моих руках, я бы вообще не разрешал строить такие клетушки. Для нашего времени - те же бараки. Только двухэтажные. Этот разговор, Нежданов, тоже к нашей теме относится! Культура строительства!
"Как же я насчет этих домов не знал?" - пристыдил себя Нежданов, делая запись в блокноте.
Только в первом часу ночи Дымов закончил свои дела, и они с Неждановым вышли из опустевшего домика.
На верхушке башенного крана, на домне и кауперах горят прожекторы. От этого небо - светло-синее, свет электрических фонарей - желтый, а красный флажок на макушке крана - серый.
Лучше всего освещена доменная печь, четко вычерчивается ее профиль, подсвеченный зарницами сварки.
Дымов и Нежданов все время что-то обходят, через что-то перелезают, перепрыгивают, обо что-то спотыкаются, куда-то карабкаются.
Вынырнул паровоз, застлав все облаком пара. Нежданов на какое-то время потерял из виду Дымова. Казалось, ночью снующих паровозов еще больше, чем днем, - это оттого, что на них все время нужно с опаской поглядывать.
Дымов не прочь свернуть с исхоженной дороги куда-нибудь в сторону, в темный закоулок, где можно наткнуться на сваленные как попало ценные материалы или обнаружить беспорядок. Медовец после таких прогулок только почесывает голову и гадает: когда Дымов успел это заметить?
Пробираясь через глухие строительные дебри, Дымов наткнулся в темноте на спящего. Тот улегся на труде песка - лежит ничком, уткнувшись лицом в рукавицы. Отсветы сварки подрагивают на цепи от монтажного пояса, надетого через плечо, как портупея.
- Как думаете, Нежданов, разбудить или не стоит?
- Вот чудак, разоспался! Конечно, если это лодырь, его нужно разбудить.
- И монтажного пояса не снял, - сердится Дымов. - Может, товарищи его где-нибудь на верхотуре из сил выбиваются, а он тут седьмой сон досматривает.
- Ну, а если это не лодырь, а геройский строитель? - продолжает гадать Нежданов. - Может, он только недавно на землю спустился. А чуть свет - снова на домну.
- Почему же он не уходит ночевать домой?
- Вы же знаете, Иннокентий Пантелеймоныч, что автобусы не обслуживают ночную смену.
- Что же ты не стукнешь в газете нашего автомобильного короля?
- А вы что же, ждете, пока я стукну? Король-то - ваш подданный?
- Ну как, Нежданов? Будить?
- Жалко. Знаете что? Не будем думать об этом человеке плохо. Поверим ему. Приятнее думать, что это не лодырь, а герой. Пусть спит!
Дымов осторожно переступает через спящего. Следом переступает Нежданов.
Они подходят к подножью домны и долго молча смотрят на нее.
Лазурные звезды электросварки мерцают на нескольких горизонтах. Созвездие искрится на самом верху - это сваривают шестнадцатую царгу. Лишь изредка в свете дуги мелькают фигуры сварщиков. Они варят, пригнувшись, стоя на коленях и даже сидя на корточках. То молочно-голубое, то сине-фиолетовое пламя вольтовой дуги выхватывает из темноты одни конструкции, отбрасывает фантастические тени на другие или вдруг освещает ажурную мачту крана.
Каждый раз, когда дуга затухает, темнота сгущается, и в ней на какие-то доли секунды остается жить оранжевый венчик - это искры и брызги металла. Словно только что отгорела ракета и опадают ее последние, уже бессильные огни. Падая, расплавленные комочки разбиваются о конструкции, падают еще ниже, снова ударяются, дробятся на мелкие капельки металла, затухают где-то на лету и, уже невидимые, летят на землю.
Одновременно работает несколько бригад сварщиков, и домну непрерывно омывает голубой искрящийся душ.
Вот она, давнишняя мечта сварщиков - цельносварная домна!
Дымов сам был сварщиком, и ему кажется закономерным и справедливым, что первую такую домну строит именно он.
Дымов долго стоит, заложив руки за спину, и смотрит на домну, всю в зарницах сварки. Ее отблески играют на стеклах очков Нежданова.
- А было время, - вспоминает вслух Дымов, неторопливо шагая к подножью домны, - сидел я в кутке за железными ширмами. Один на весь завод. Важный такой! Принесут мне деталь. Я ее сварю. Потом деталь унесут. Ну прямо как факир, только без чалмы… Ведь когда мы на Уралмаше первую дымовую трубу сварили - никакой веры нам не было. "Как же, говорят, вы ее подымете? Ведь она же, говорят, сломается!" - "Почему же она сломается, спрашиваю, если она хорошо сварена?" - "Сварена-то сварена, говорят, а не мешало бы все-таки рядом со сварным швом заклепки поставить". Один паренек, не помню уже его фамилии, бросил тогда кепку о землю и говорит: "Подымайте меня с трубой вместе. Буду сидеть на верхушке. Головой отвечаю, не сломается труба. А сломается - и мне тогда не жить". Эта труба, говорят, и сейчас там дымит. Без малого двадцать лет…
Мимо самой домны Дымов и Нежданов, как и все, проходят, подняв для безопасности воротники, втянув головы, оберегаясь от искр и брызг металла.
Едва Дымов появился у домны, его сразу обступили прорабы, среди них был и Дерябин. Обсуждали сложный технический вопрос.
- С вами и посоветоваться нельзя, - сердился Дымов на Дерябина. - Вы слишком быстро соглашаетесь. С равнодушным человеком всегда сговориться легко, А вы поспорьте со мной! Приказа-то еще нет, чтобы его безоговорочно выполнять!
По дороге Дымов еще успел накричать на Токмакова, который не вовремя попался ему на глаза:
- Я же вас после обеда отправил спать! Кому вы нужны такой? Почему не выполнили приказа?
- Приказ выполнен.
- Почему же вы здесь? - Дымов смотрел на Токмакова исподлобья.
- Выспался! Полтора часа спал.
- Вы думаете, мне вас жалко? Мне за "Уралстрой" стыдно. Штурмовщину здесь разводите. У вас тут прямо на песке люди спят. Вовремя домой не можете отправить…
Дымов наклонил голову и грозно посмотрел в сторону песчаной горки.
- Да ведь там Пасечник спит! - рассмеялся Токмаков. - Умаялся, а домой ему не к спеху. Поскольку в этой смене одна девушка заклепки жарит. А Пасечнику еще провожать ее.
- Значит, Нежданов был прав, - оживился Дымов. - Хорошо, что парня не разбудили. Все-таки заместитель министра по верхотуре. А тебе, Токмаков не везет. - Дымов развел руками. - Опять ты у начальства без вины виноватый.
- Как тогда? Когда бюллетенил?
- Неужели такой злопамятный?
- Вовсе нет, товарищ Дымов. А помню потому, что день был для меня счастливый.
Дымов с любопытством посмотрел на Токмакова, но тот не собирался откровенничать и молча улыбался. Дымов пожал плечами и отвернулся.
Дверца в "победе" раскрыта, там приветливо горит лампочка.
Дымов, уже держась за дверцу, долго стоит и смотрит на домну.
- А если нам махнуть на прокатный?
- А статья? - тревожится Нежданов и нервно протирает очки.
- Статья от нас не убежит. Только пройдемся. Имею же я право на отдых?
- Имеете, - вздыхает Нежданов.
- Тогда прямо на главный пост!
Шофер всегда охотно возит Дымова на прокат. Такие поездки Дымова - признак хорошего расположения духа.
- Подождешь у южных ворот, - велит Дымов, вылезая из машины.
После домен, построенных в Каменогорске в годы войны, Дымов отправился в Заднепровье восстанавливать металлургический завод. Прошлым летом, впервые за многие годы, он получил отпуск и уехал из Заднепровья в Сочи. Он еще не успел загореть и как следует отоспаться после бессонных пусковых ночей, как за ним был прислан самолет. Министр срочно вызывал Дымова в Москву. Дымова назначили начальником "Уралстроя". Нужно было в самые сжатые сроки пустить тонколисто-вой стан. Это было задание особой государственной важности.
- Придется вам, товарищ Дымов, обратно на Урал, - сказал министр. - В родные края.
- Но мне же необходимо сдать дела!
- Позже. Кто же сдает дела во время отпуска?
- Разрешите хотя бы слетать в Заднепровье за вещами.
- Какие вещи вам крайне необходимы?
- Ну, костюм какой-нибудь. Не могу же я лететь в этом!
Дымов был в парусиновом кителе, в таких же брюках и туфлях.
- Дам свой костюм. Совсем новый. Темно-серый, в полоску. На мне мешковат, вам будет впору. А на Урал вылетайте все-таки на рассвете.
- Ну что же, я готов. И выспаться до рассвета еще можно…
Министр вздохнул:
- Жаль, конечно, но выспаться не придется. В час ночи вам нужно быть в ЦК партии. Есть ли у вас просьбы? Кого из работников хотите взять на подмогу?
- Медовца.
- Медовец на днях будет в Каменогорске.
- Еще попрошу у вас человек десять. Из моего комсостава.
- Из дымовской гвардии? Понятно. Что же, дадим. Только не жадничайте. Я ведь знаю ваш характер! На каждую новую стройку со своим десантом… А пока сядем за чертежи цеха…
Когда Дымов входит в прокатный цех, лицо его сразу светлеет - и не только от бликов раскаленного слитка, зажатого клешнями крана и плывущего под крышей. С лица Дымова сошли тени усталости, разгладились морщины.
Слиток уже бежит по рольгангам, и жестяные рабочие номерки, тесно висящие на гвоздиках, на доске под сеткой, сразу становятся золотыми, и проволочная сетка тоже как позолоченная.
Дрожит и струится горячий воздух над нагревательными колодцами.
Слиток, подрагивая, словно от нетерпения, подкатывает на рольгангах к стану и обдает все вокруг внезапным зноем, перекрашивает стан и струи воды, льющиеся перед валками, в оранжевый цвет.
Дымов и Нежданов переходят по мостику; под ними проезжает слиток, перила мостика сильно нагреты.
Могучие валки заглатывают слиток, с его оранжевого тела опадает окалина. Слиток снует вперед и назад, стальные пальцы ворочают его с ребра на ребро, вновь и вновь прогоняют между валками, и зазор между ними все уменьшается. То, что слиток теряет в толщине, он прибавляет в длине. И вот уже бывший слиток, ныне - стальная полоса, стремится по самоходной дорожке дальше, к другим валкам, и грузный Дымов, чтобы не отстать, чуть ли не бегом бежит за этой полосой.