Но Карпухин так на нее взглянул, что тетка Василиса, гремя посудой, поспешила убраться в сени. Но и оттуда долго слышала, как ее старый кряхтел, вздыхал, ворочался с боку на бок…
Когда Вадим по просьбе своего прораба Токмакова впервые привел Баграта к Карпухину, тот придирчиво оглядел новичка с ног до головы.
- Ты думаешь, можно будет работать кое-как, на швырок?
- Зачем кое-как?
- Имей в виду, теперь нахлебники из моды выходят. Подлататься к чужой славе не удастся.
Баграт промолчал.
В старое время, перед тем как нанять клепальщика, мастер, обычно силач, предлагал: "А ну, пожми мне руку!"
Карпухин одобрительно скользнул взглядом по литым плечам и волосатой груди, распиравшей майку Баграта.
- Силенкой тебя, видать, бог не обидел. Но есть и такие - только смотрят, как бы поскорее. А того не понимают, что заклепка - она внимания требует… Наобещают столько, что в шапку не заберешь, а коснется до дела…
- Дела не боюсь.
- Не боишься? Дело мастера боится, если хочешь знать! Придется не раз вспотеть. Клепать - не штаны латать.
- Зачем штаны?
- Нянькаться с тобой некогда будет.
Баграт только вздыхал и переминался с ноги на ногу.
Небо висело над работающими в каупере просторным голубым зонтом. Монтажники наращивали пояс за поясом, каупер рос, и небо над головой сжималось. Следом за монтажниками лезли вверх Карпухин, его новый подручный Баграт и нагревалыцица Катя. Они все выше тащили свое горно, воздушные шланги и оглушительный неумолчный гром, какого никогда не слышало небо.
В десять - двенадцать молотков одновременно прошивают клепальщики стальной строчкой рубахи кауперов. Ни одна птица не рискует залетать в грохочущие небеса. Солнце пробивается в каупер только золотым пунктиром сквозь отверстия, еще не схваченные болтами или заклепками, - эта мережка идет по краям листов. Но зато как солнце успевает накалить за день броню!
На дощатом настиле стоит горно. В раскаленном коксе - пригоршня заклепок. Чадным зноем несет от горна. Чад медленно, как в большую вытяжную трубу, уходит вверх. Дрожит и струится нагретый воздух.
Нагревалыцица Катя стоит у горна, закрываясь рукой от искр и дыма, и ловко ворошит щипцами заклепки. Они - как грибы с одинаковыми шляпками, на одинаково прямых ножках.
Катя подает клещами заклепку Баграту, тот перехватывает ее своими щипцами, тут же вгоняет в отверстие и прижимает светло-красную головку молотком. Как только из отверстия показывается раскаленный стерженек, на него обрушивается молоток Карпухина. И вот уже с внешней стороны каупера образуется вторая головка, подобная той, которая находится внутри. Когда заклепка остынет, она укоротится и еще туже схватит два стальных листа, не оставив между ними ни малейшего зазора, чтобы отныне эти два листа сделались как один.
Под присмотром Карпухина Баграт выклепал первую заклепку.
Карпухин слегка постучал по заклепке молотком.
- Ну, слышишь?
Баграт чуть пригнул голову.
- Слышу.
- А что слышишь?
- Звенит.
- Слышишь, как та бабуся. На одно ухо глуха, а другим не чует… Не звенит, а дребезжит.
- Верно, дребезжит.
- Отчего же она дребезжит?
- Не знаю.
- Сруби ей голову, - приказал Карпухин.
Баграт срубил заклепку, выколотил ее, - стыдная работа.
Если звук надтреснутый, дребезжащий - заклепка плохо заполнила свое гнездо. В такое отверстие и газ пройдет, и вода просочится, неся с собою ржавчину.
Новая заклепка, заполнившая то же отверстие, была поставлена Багратом по всем правилам.
Настал день, когда Карпухин сварливым тоном сказал Баграту:
- Нечего больше за мою спину прятаться. Завтра берись сам за молоток. Вот кого только тебе в нагревалыцицы определим?
- Кого? - переспросила Катя. - А меня? Карпухина покоробило, что Катя так легко предпочла новичка ему, старому мастеру.
"Ишь, вертихвостка! Надоело со мной премии получать? Сама от своего заработка бежит. Мимо рубля - за пятачком. Ну и пусть идет к этому черномазому!"
А Катя, обрадованная, завертелась на месте.
Ох, ох, не дай бог
С клепальщиком знаться:
Губы в саже, нос в угле,
Лезет целоваться!..
- Я целоваться не лезу, - сказал Баграт спокойно.
- Чудак! - усмехнулся Карпухин. - Да она потому и обижается, что ты на нее внимания не обращаешь.
- И как только язык поворачивается! - разозлилась Катя. - Старый человек, а такое от нечего делать говорит. Если потому, что бросила вас… Так я же помочь хотела!
Катя повернулась и ушла небрежной походкой.
Каждый день подымался Карпухин на соседний каупер, залезал в люльку к Баграту и неизменно спрашивал:
- Ну как, вспотел?
- Да не замерз, - неизменно отвечал Баграт.
При этом он распрямлял спину и вытирал лицо, все в потеках черного пота, отчего лицо становилось еще грязнее.
Выработка Баграта быстро росла, и перед отъездом Карпухина на лекцию его бывший подручный уже сидел у него, что называется, на пятках.
"Моя хватка!" - думал Карпухин, с удовлетворением и смутной тревогой.
Карпухин всю ночь кряхтел, ворочался с боку на бок и, не дождавшись утра, начал впотьмах одеваться.
- Ты куда это чуть свет? - всполошилась тетка Василиса.
- На домну.
- И Вадимушку ждать не будешь?
- Пусть свое досыпает.
Он наскоро без всякого аппетита выпил молока с хлебом и ушел, тихо прикрыв за собой дверь.
Он и сам не отдавал себе отчета, зачем и куда идет в такую рань.
Еще издали Карпухин заметил, что каупера за эти двое суток поднялись в росте.
На площадке было тихо и пустынно. Карпухин подошел к подножию чужого каупера и взялся рукой за стальной прут - ступеньку монтажной лестницы. Он занес ногу и воровато оглянулся - не видит ли его кто-нибудь? Поднялся на несколько ступенек и снова осмотрелся - никого.
Но ведь чем выше он станет подыматься, тем лучше его будет видно со всех концов площадки! Он не доверял этому безлюдью. Ему чудилось, что все попрятались от него за штабеля кирпича, вагоны, краны и оттуда наблюдают за ним.
Никогда за все годы монтажная лестница не была столь длинной, как сейчас, и никогда в жизни Карпухин не подымался по ней с таким тяжелым чувством.
Он залез в люльку Баграта, опасливо поглядел на землю, скользнул взглядом по лесам домны, соседним кауперам.
Люлька ждала своего хозяина. Инструменты Баграта лежали в полном порядке, как Карпухин наказывал их держать.
Он провел рукой по ряду заклепок, стукнул по нескольким из них молоточком и поспешно приложил палец. Заклепки отзывались звонкими голосами без предательской дребезжинки.
Карпухин надел монтажный пояс Баграта, выбрался из люльки, долго лазил вокруг каупера и все искал изъяны.
"Мой почерк", - с мрачной гордостью отметил про себя Карпухин.
Карпухин поднялся по монтажной лестнице на макушку каупера и залез через люк внутрь. Его давно разбирало любопытство, что это за усовершенствование сделали Баграт и его приятель прораб, чтобы заклепки в горне нагревались более равномерно.
Остывшее горно ждало свою хозяйку, и тот же порядок, к которому он, Карпухин, приучил некогда Катю, Царил вокруг, Карпухин готов был поручиться, что Катя уже перебрала и ощупала руками каждую заклепку, которую ей сегодня придется нагреть. Она натаскала впрок кокса и накрошила его помельче, чтобы кокс давал короткое и ровное пламя.
- Ну что же, можно и таким манером воздух подводить. Ошибки тут нет, - пробормотал он. - Ишь что вымудрили! Башковитый, однако, прораб. Или это Баграт придумал?
Карпухин знал, как трудно, ох как трудно придумать что-нибудь новое, свое, в деле, которое давно и хорошо делали и делают сотни и сотни людей. Было обидно, что за столько лет работы он сам не додумался до этого.
Голубой предутренний свет проникал в каупер сквозь люк и сотни маленьких дыр, ждущих заклепок. Этот светящийся пунктир лег на лицо Карпухина и заставил его встревожиться.
Свет прибывал быстро. Земля была темна, а купол каупера уже сиял розовым сиянием.
Спускаться по лестнице было еще муторнее.
"Тоже нашелся контролер-общественник, - подумал о себе Карпухин со злобой. - Поганой метлой нужно гнать таких контролеров. Только сам себе на нервы действую…"
С чувством облегчения ступил он на землю и огляделся. Слава богу, никого…
Если бы тетка Василиса увидела сейчас Захара Захаровича, он показался бы ей постаревшим. Брови нависли ниже, морщины, идущие от носа к уголкам рта, были подобны двум глубоким шрамам, и весь он как-то сгорбился.
Не успел Карпухин пройти и сотни шагов, как повстречал Баграта. Баграт за эти дни похудел, лицо почернело, и от этого больше выделялись голубоватые белки.
- С приездом вас! - Баграт еще издали приветливо улыбнулся.
- Явился - не запылился! Какая у тебя наверху погода? - спросил Карпухин притворно безразличным тоном. - Сколько вчера?
- Восемь сотен набралось.
- Не обсчитался?
- Восемь сотен и еще пять штук.
- Пять штук? - машинально переспросил Карпухин, будто в этих пяти заклепках было все дело. - Устал небось?
- Было немножко.
"Немножко"! Баграт вчера с трудом вылез из люльки, с трудом спустился по лестнице. Но только когда подходил к дому, почувствовал усталость в полной мере, будто дорога домой его так утомила. Таня с сыном ждали Баграта у подъезда. Увидев отца, Сережка, как обычно, разбежался со всех ног. Сейчас отец, как всегда, подхватит его на руки, он с разгона взлетит высоко над головой и завизжит от восторга. Но Баграт не рискнул поднять разогнавшегося Сережку; боялся, не удержит.
- Восемьсот пять! - повторил Карпухин.
Он поднял голову и долго смотрел на каупер, будто собрался отсюда заново пересчитать все заклепки, сработанные Багратом за прошлую смену.
- А я опять с Катей поссорился, - вздохнул Баграт; он спешил перевести разговор.
- А почему ссора?
- По личному вопросу. Насчет ее поведения.
И Баграт, все больше возбуждаясь, рассказал Карпухину о ссоре с Катей вчера, во время обеда.
Катя, по обыкновению, гремела ложкой, вилку держала всей пятерней, так, словно собралась поднять на ней целого барана. И щеки ее и подбородок, когда она ела гуляш, лоснились от жира. Баграт не сделал замечания вслух, но посмотрел на вилку, зажатую в ее руке, а потом, глядя на Катю, вытер ладонью свой чистый подбородок. Катя поняла намек, надулась и пересела за соседний столик.
После обеда она сидела в тени, на коленях у подружки, дрыгала ногой и громко хохотала. Мимо Кати прошли парни и что-то сказали по ее адресу. Баграт не расслышал, что именно. Катя закричала вслед парням: "Приходите в гости, когда меня не будет дома!" Баграт поманил Катю пальцем и, когда та подошла, сказал ей почти шепотом: "Некрасиво, Катя! Зачем вы так сидите? И зачем так громко смеетесь?" - "А тебе какое дело? Кто ты такой, чтобы мне замечания делать? Тоже начальник объявился!" - "Не начальник, а товарищ". - "Еще будет совать свой длинный нос! Будет указывать, как мне себя вести". - "Я же вам зла не желаю. Зачем обижаться?" - "Что ты пристал ко мне, как смола? Сама знаю, как себя вести". Тогда Баграт напомнил Кате пословицу: "Одна крупица мышиного помета портит целый горшок лобио". Зачем он только вспомнил эту пословицу? Катя еще больше разозлилась. "Сам ешь горох с мышиным пометом, если хочешь. И жену свою угощай! А меня оставь в покое!"
Катя ушла обиженная и теперь с Багратом не разговаривает.
Выслушав рассказ Баграта, Карпухин махнул рукой.
- Охота тебе с ней ссориться! Работает Катя хорошо, а какая тебе забота, если…
- Буду ссориться!
- Ну, если вы там ссоритесь и рекорды печете - сколько же, когда помиритесь, дадите?
- Я, Захар Захарыч, с товарищем своим посоветовался, с прорабом Токмаковым, - сказал Баграт. - Горно слегка переделал. Чтобы заклепки равномерно грелись. Катя одобряет.
- Ну и что же?
- Хочу вам показать. А после смены и ваше горно переделаем.
- Та-ак… Значит, решил меня уму-разуму учить?
- Зачем учить? Поделиться, Захар Захарыч.
- Молод еще со мной делиться. Яйца курицу не учат. Может, прикажешь к тебе в учение поступить? Научите, товарищ Андриасов, заклепки клепать! - Карпухин сдернул с головы кепку и снова надел ее. - Не оставьте без совета! - Он опять сдернул кепку, раскланялся и пошел прочь.
Навстречу Карпухину шел Гладких.
- Что, обогнали старика? - еще издали весело прокричал Гладких.
- А я ни с кем наперегонки не бегал. Годы мои вышли в пятнашки играть.
- Отстал, сам знаешь, что отстал ты на сегодняшний день. Не нужно было, дорогой товарищ Карпухин, успокаиваться на достигнутом.
- Еще неизвестно, кто из нас больше отстал на сегодняшний день.
- Это в каком смысле?
- А в том, что я хоть и беспартийный, а вот постановил: признать твою работу неудовлетворительной!
Карпухин кивнул на фанерный щит-плакат, висящий у подножия каупера.
- Почему старый плакат висит? Вот приду на партийное собрание и выволочку тебе сделаю. При всем народе. Отстал ты от жизни!
Карпухин ушел, тяжело ступая и не глядя на большой плакат, который призывал равняться на знатного мастера клепки Карпухина.
10
Токмаков смотрел на небо нахмурясь, деловито и внимательно.
Он стоял, широко расставив ноги, скрестив руки на груди. Голова запрокинута настолько, что непонятно, как кепка держится на затылке.
К полудню небо успеет выцвести. Но сейчас растрепанные ветром облака резко оттеняли густую синеву неба.
Облака шли на восток, навстречу солнцу. Косые лучи не могли пронизать облака насквозь, только края их были оторочены жарким золотом. Одно облако напоминало гончую, распластавшую в стремительном беге узкое и хищное тело. Гончую настигала легковая автомашина с обтекаемым, чрезмерно приплюснутым кузовом. Автомашину догоняла рыба с задранным вверх хвостом и неестественно большими плавниками.
Токмакову, однако, не было решительно никакого дела до вытянутых в длину, причудливых облаков. Он смотрел на небо озабоченно, даже встревоженно и не видел ничего, кроме ветреного неба и макушки строящейся домны.
Он стоял в глубокой задумчивости, будто решал и никак не мог решить очень сложную задачу. А что ее решать, эту задачу, когда все подсчитано и пересчитано, когда подъем продуман до мелочей, люди расставлены по местам, ощупан каждый ролик, блок, трос, когда осталось только начать самый подъем?
Он еще раз проследил взглядом за стрелой крана, простертой над домной, подобно длинной стальной руке, за тросом, который свешивался со стрелы и нес на конце своем мощный крюк.
Крюк этот, напоминающий вопросительный знак, перевернутый вниз головой, праздно висел над самой землей, а под ним лежал на земле исполинский стальной пояс, называемый царгой. Царга готова была совершить путешествие по воздуху - туда, на макушку домны!
Рядом с Токмаковым, в той же позе и в такой же кепке, приученной не падать с самого затылка, стоял Матвеев. Только руки у Матвеева не были спокойны, он размахивал ими, указывал вверх пальцем.
Матвеев сердито глядел на небо, вздыхал, почесывал лысину и наконец сказал:
- Неблагонадежная погодка… Как бы ветерок рикошета не наделал…
Токмаков ничего не ответил, а только потер себе лоб, как всегда, когда бывал в затруднении. Губы его шевелились, будто он говорил сам с собой или считал в уме.
Оба еще раз посмотрели на флажок, укрепленный на верхушке крана. За минувший месяц, знойный и дождливый одновременно, флажок стал блекло-розовым. Он то расправлял переменчивые складки, то опадал.
- И долго будете на божий свет любоваться? Токмаков нехотя обернулся на голос.
- Пока не надоест, товарищ Дерябин.
Вся долговязая фигура Дерябина выражала нетерпение. Он жевал папироску тонкими губами, слегка покачивался с пяток на носки и суетливо теребил чертеж, свернутый в трубку.
- Пора бы уже, между нами говоря, и за дело приниматься.
- А сводка какая?
- Да что вы их сводок не знаете? Они уже неделю подряд бурю обещают… А вы что, собственно говоря, предлагаете? Еще день потерять? Как вчера, позавчера? Сидеть у домны и ждать погоды?
- Надо, товарищ Дерябин, подождать.
- Было бы начало месяца - пожалуйста.
- А в чем разница?
- Откровенно говоря, разница большая. - Дерябин выплюнул папиросу с изжеванным мундштуком. - Подъема не сделаем - сорвем план третьей декады. Забыли, как Дымов нас на оперативке ругал?
- Если так, то конечно, - поспешно кивнул Матвеев. - Почему не поднять… Лишь бы с земли не сдуло…
Токмаков зло посмотрел на Матвеева, тот замялся.
- Придется царгу поднять, если… Ветерок, однако… Как бы он беды не надул… Но если начальство… Мы - люди маленькие…
- Сорвать план третьей декады - значит, между нами говоря, испортить весь месяц. Вы что же, хотите рабочий класс без премиальных оставить? - Дерябин огляделся: слышат ли его монтажники?
- К сожалению, ветер с календарем не считается.
- А я работаю по календарю. И вам приказываю.
Токмаков ничего не ответил, а Дерябин, испуганный своей решительностью, обмяк.
- Смелости нужно больше, дорогой товарищ Токмаков! Смелость не в том, чтобы самому, как белке, лазить по фермам. От прораба требуется смелость другого Сорта. Вот какая смелость!..
Дерябин пощелкал костлявыми пальцами, показав, какая именно смелость требуется от Токмакова, и ушел.
Токмаков проводил Дерябина холодным взглядом, круто отвернулся и снова стал всматриваться вверх.
- Косвенный человек! - вздохнул Матвеев.
- Сам ты шибко прямой, - рассердился Токмаков. - Все юлишь: "Мы - люди маленькие…" Ну, хватит вздыхать. Приказано - надо делать. Флажок-то успокоился?
- Вроде успокоился.
Токмаков все же недоверчиво смотрел на вытянутые облака, догоняющие друг дружку.
- Начнем подъем, - решил Токмаков. - Только перестроповку сделаем. Возьмем строп - дюйм с четвертью. Запас прочности не повредит. Груз парусный…
Прежде чем начать подъем, царгу, согласно правилам, подержали с четверть часа на весу, над самой землей. Токмаков убедился еще раз - строп не ерзает, узлы надежны, центр тяжести груза найден точно.
И вот наконец Токмаков подымает над головой правую руку и описывает указательным пальцем несколько витков, будто ввинчивает в воздух штопор.
- Вира!
Десять, двадцать, двадцать пять, тридцать метров высоты.
Все в порядке.
Снова и снова Токмаков буравит указательным пальцем воздух, описывая восходящий штопор. При этом он не отрывает взгляда от царги, висящей на крюке.