- Да, - сказал Межов.
- Что же она у брата не работает?
- Там колхоз, трудодни, и потом, они, кажется, в ссоре.
Баховей, не слушая их, вышел за ворота и направился в райком, куда уже съезжались руководители колхозов и отдельных предприятий района.
VIII
Три стола, письменный и два простых, крытые сукном, сдвинуты буквой "Т". За письменным в полумягком кресле сидит Баховей, за простыми заняли стулья члены бюро: Иван Никитич Балагуров, Андрей Григорьевич Щербинин, третий секретарь райкома товарищ Жаворонков, Толя Ручьев, плечистый, спортивного вида райвоенком майор Примак, энергичный коротыш Колокольцев с петушиным хохолком на лбу, не по-молодому серьезный Межов.
Вокруг этого райкомовского ядра, обтекая его с трех сторон, почти до стола Баховея, разместились на стульях в несколько рядов председатели колхозов, директора РТС и промкомбината, секретари парторганизаций. Все в выходных костюмах, полуудавленные галстуками, краснолицые, вспотевшие от напряжения. Вызов накануне партконференции не обольщал их. Баховей даст кой-кому разгон, чтобы чувствовали и понимали.
- Пожалуй, благословясь, начнем, - с улыбкой сказал Баховей. - Давайте сразу договоримся, нынешний сбор считать расширенным заседанием бюро райкома. Для вас это как бы репетиция выступлений на партконференции, а я уточню отдельные моменты своего доклада. Договорились? Обещал присутствовать первый секретарь обкома партии, но мы начнем сейчас, чтобы к его приезду взять разгон.
Первым выступил, задавая тон, Хватов, председатель глубинного колхоза из Хлябей, тридцатитысячник. Плотный, широкогрудый, с блестящими орденами и медалями на полувоенном кителе, он обладал ревущим басом и во всем подражал Баховею.
- Мы, товарищ Баховей, - заревел он, глядя в бумажку, - выполним с честью все планы по всем показателям. Труженики нашего колхоза, встав на трудовую вахту, добились значительных успехов в деле укрепления артельного хозяйства и готовы выполнить любое задание, какое нам дадут. Мы…
- Кормов хватит на зиму? - прервал его Щербинин.
- Заготовили согласно плану.
- Прошлую зиму тоже было согласно плану, а в Уютное за соломой ездили.
Хватов сбился с тона, умолк. Щербинин глядел на него насмешливо.
- Вопросы задавайте потом, - заступился Баховей за своего любимца. - Продолжай.
- Слушаюсь! - Хватов достал из кармана кителя другую бумажку и стал перечислять цифры достижений своего колхоза.
Он закончил выступление патетическим призывом как раз в тот момент, когда вошел секретарь обкома партии Гаврилов. Это был высокого роста, средних лет человек, ничем особо не примечательный, но в кабинете сразу стало тесно. Все вскочили со своих мест, задвигали стульями, сторонились, пропуская его вперед, где за столом встал, приветствуя высокого гостя, Баховей.
Баховей предложил Гаврилову свое место, но тот отрицательно помахал рукой и присел на свободный стул рядом с Балагуровым.
Заседание продолжалось, но степень напряжения заметно возросла. Председатели и особенно секретари парторганизаций уже не перешептывались, даже не переглядывались, а сидели будто в строю.
Гаврилов чувствовал атмосферу почтительности и, застенчивый по характеру, никак не мог привыкнуть к ней, тяжело молчал, избегая устремленных на него взглядов. Он только недавно стал во главе области, до этого работал в одном из отделов ЦК партии, общаясь больше со своими сотрудниками да с партийными работниками краев и областей, которые были в общем-то на равной с ним ноге.
Атмосфера почтительности и напряженного ожидания чего-то нового стесняла его, и он с уважением поглядывал на Баховея, который держался свободно и непринужденно.
Баховей словно вырос за столом и почувствовал, как он вместе с Гавриловны отделился от всех присутствующих и стал другим полюсом, и силовые линии противоположного полюса идут к ним, напрягаются, становятся мощной энергией, необходимой для любой деятельности. Последнее время Баховей увлекался физикой, читал популярные книжки и в письмах донимал расспросами своего сына, который работал в НИИ.
Ощущения членов бюро были различными. Щербинин злился на бездумную торжественность, в которой умные и хозяйственные мужики стали бестолковыми и барабанят по бумажкам цифры выполнения планов; Толя Ручьев был на седьмом небе от сознания, что он сидит почти рядом с секретарем обкома и слушает то же, что слушают они с Баховеем; майор Примак будто прибыл на тактические ученья и словно бы вел наблюдения за подразделениями, которые пришли по боевой тревоге в район сосредоточения и ждут, когда им поставят конкретную задачу; Колокольцев деловито записывал выступления председателей, чтобы потом использовать их данные в газете; Межов томился и ждал, когда кто-нибудь заговорит о деле; Балагуров косил хитрым глазом то на секретаря обкома, то на Баховея и думал, что после перерыва он сломает этот баховеевский молебен. А может, и раньше сломает, надо только вцепиться во что-то половчее, внести замешательство, опрокинуть кого-нибудь публично.
Бойкий черноволосый Мязгут, председатель отдаленного колхоза "Кзыл", уже заканчивал выступление. Молодой, дерзкий, он весело глядел на секретаря обкома и сыпал каскадом цифр, ослепляя слушателей.
- Хлебозаготовки сто двадцать семь процент, мясо сто четыре центнер, шерсть сто пятнадцать процент, озимые сто один процент, молоко в третий квартал сто тридцать два центнер, куры увеличился сто сорок девять голов…
Баховей перехватил озадаченный взгляд секретаря обкома и уверенно улыбнулся: вот, мол, как у нас - все с перевыполнением, все больше ста процентов, и председатели живые, знают дело. Гаврилов тоже улыбнулся в ответ, но улыбка вышла недоверчивой, будто он увидел что-то сомнительное. Балагуров заметил это.
- Будут вопросы? - спросил Баховей.
- Будут, - сказал Балагуров. - Ты, Мязгут, дал выполнение плана по хлебу, шерсти и посеву озимых в процентах, а мясо, молоко - в центнерах. Да и поголовье скота тоже. Сколько это будет в процентах?
Мязгут прищурил плутоватые глаза, скрывая замешательство, посмотрел на посуровевшего Баховея, оглянулся на своего партийного секретаря. Тот безнадежно развел руками: сам-де выкручивайся.
- Не успел подсчитать, торопился, - сказал Мязгут, улыбаясь с подкупающей доверительностью.
- Садись, Мязгут, - сказал Баховей, - потом подсчитаем, у нас много работы без этого..
- Почему же? - сказал секретарь обкома, заметив требовательный взгляд Балагурова. - Надо подсчитать, если интересуется товарищ…
- Балагуров, - подсказал Балагуров, нетерпеливо вертя в руках приготовленный уже карандаш.
Щербинин достал из своей папки сводную таблицу плановых показателей по колхозам, продиктовал нужные цифры. Балагуров записал их на уголке листочка, на котором он рисовал механически разные рожицы, высчитал проценты. Вышло, что по всем этим показателям колхоз тянулся в хвосте. Хитрый Мязгут давал только выигрышный процент, сверхплановый, а другие цифры ловко пристраивал к ним.
Гаврилов заглянул в листок, неумело разрисованный смешными рожицами, на Балагурова, комически потирающего бритую голову, и улыбнулся. Председатели тоже ожили, зашептались между собой. Этот Мязгут всегда отвертится, а тут Балагуров его поддел. Хорошо подсек, с блеском, такого хитреца не проведешь.
Баховей глядел на растерянно улыбавшегося Мязгута, и в глазах его метались досадливые огоньки.
- Ты кому же это очки втираешь, а? Ты забыл, что отчитываешься перед партией?!
Но грозный окрик действовал уже только на Мязгута, остальные почувствовали спад напряжения, улыбающийся секретарь обкома стал как бы ближе, он уже заступился за Балагурова, осудив прыть Мязгута, молодого да раннего, и сейчас о чем-то тихо переговаривался со Щербининым, склонившись к нему седеющей, коротко остриженной головой. Он улыбался, а не жевал взглядом пройдоху Мязгута и не ревел на него, как Баховей, а только улыбался, будто увидел проказу испорченного мальчишки.
Следующим докладывал Веткин, о котором ныне был напечатан в районной газете разносный фельетон.
Веткин был надломлен после войны личной драмой. Жена его, смазливая и нестрогая в исполнении супружеской верности, в войну погуливала и прижила ребенка, не исправилась она и после возвращения мужа, зная, что однолюб Веткин не бросит семью. И действительно, мужественный и чистый этот человек до самозабвения любил неверную свою Елену, обожал обеих дочерей, привык к неродному сыну и не представлял уже без них своей жизни. А жил он трудно. Он был инженером не только по образованию, он с детства тянулся к машинам, но и после демобилизации ему не удалось поработать по специальности. Недавний командир полка Баховей, с которым он прошел войну и которого уважал, сделал его председателем колхоза. "Ты коммунист, Веткин, партия знает, где ты нужней". И вот Веткин ездил за Баховеем из района в район, подтягивал отстающие колхозы, тяготясь своим председательством, мучился сердечной болью из-за жены и как-то незаметно опустился. Сейчас он был в том тяжелом, чадном состоянии похмелья, когда алкогольный жар залит и вот теперь дымят лишь шипящие потухающие угольки. Он стоял хмурый, опустив длинный синеватый нос в бумагу, и что-то бубнил, но так отрешенно и невнятно, что всем было неловко за него. Баховей, заметив, что секретарь обкома страдальчески поморщился и с жалостью смотрит на него, закричал:
- Что ты там шепчешь, на молитве, что ли!
- Неразборчиво написано, - прохрипел Веткин и этим окончательно рассердил Баховея.
Снимать придется, ничего не сделаешь. Напил носище-то, черт косматый, и о себе забыл, о своем колхозе. Завтра же надо снять, до конференции. Послать в колхоз инструктора, созвать расширенное заседание правления и заменить.
Веткин кое-как прочитал цифровые показатели и сел, вытирая рукавом пиджака вспотевшее лицо и шею. Пот с него лил так, будто вся кожа у него была в мелких щелях, как худая крыша колхозного свинарника.
Выступления двух председателей середнячков прошли незамеченными, а следующим слово попросил Мытарин. Не надо было давать ему слова сейчас, здесь не собрание, достаточно выступления Веткина, но Баховей сам два часа назад, обязал его выступить, к тому же Гаврилов может потребовать объяснения секретаря парторганизации колхоза. Под боком у райкома, а отстает.
Мытарин сразу обрушился на райком.
- Кто мы - хозяева или приказчики? - спросил он, выкатив свои рачьи глаза на Баховея.
- Кулацкой терминологией машешь, - сказал Баховей. Сказал, как ударил наотмашь.
Его поняли, притихли в ожидании, но за Мытарина заступился Балагуров, сказав, что за чужие грехи попрекать нельзя.
Мытарин говорил толково, предложения его были дельными и хорошо обоснованными, и когда он кончил, Балагуров весело захлопал в ладоши. Он сделал это как бы в шутку, но его поддержал Гаврилов, за ним дружно ударили своими лапищами председатели, поддержали секретари. Баховей растерялся и объявил десятиминутный перерыв.
Громыхая стульями и переговариваясь, все повалили в коридор курить. Баховей думал, что секретарь обкома останется с ним и можно будет поговорить с глазу на глаз, объяснить кое-что, но Гаврилов вышел вместе со всеми, рядом с ним катился сияющий Балагуров, вышагивал Мытарин, забегал и заглядывал им в лица виноватый Мязгут. В кабинете остался только Щербинин.
- Ну как? - спросил он, и Баховей почувствовал, что спрашивает не нынешний Щербинин, на которого весь этот год он глядел снисходительно и жалел его, а прежний, тот, перед которым он когда-то был мальчишкой.
- Ерунда, - ответил он. - Прожекты кулацкого отпрыска меня не смутят. И ваши с Балагуровым происки тоже.
- Это не прожекты и не происки, Роман, ты подумай. Давно тебе надо подумать, хоть уже и поздно для дела.
- Думаешь, начало конца? - спросил Баховей. Сейчас Щербинин был для него самым близким человеком, самым дорогим, и этот дорогой тоже был против него.
- Конец, - сказал Щербинин. - На конференции мы тебя добьем и похороним. Как секретарь ты уже лет пять лишнего живешь.
- Посмотрим, - сказал Баховей.
После перерыва порядок восстановить не удалось, председатели заговорили о своем наболевшем и не вынимали приготовленных бумаг. Выступление Межова тоже работало на его поражение. Баховей, однако, не сдавался.
- Вся эта болтовня о перестройке никому не нужна, - схватился он с Межовым. - Ты предлагаешь утководство, Балагуров тоже носится с реформами, а теперь и Мытарин туда же. Дезертиры! Паникеры! Трусы! Ведь твой совхоз выполнил план по мясу только наполовину. Проектами свои грехи хотите прикрыть? Ты ответь, как ты будешь выполнять остальной план?
- Я не буду его выполнять, - сказал Межов, ударив своими картечинами в гранитные глаза рассвирепевшего Баховея.
- Не будешь?! Тебе что же, государственный план - шуточки?! Ты знаешь, что у нас больше ста миллионов человек живет в городах, полстраны?! - Баховей встал. - Ты эти местнические интересы брось, шире думай. Вы посмотрите на него, - обратился Баховей к секретарю обкома, - вы только посмотрите, товарищ Гаврилов: директор совхоза стоит, как американский фермер, и говорит: "Не буду", а полстраны ждет от него мяса. Ему, видите ли, не выгодно, это не согласуется с его расчетами.
- Не согласуется, - сказал Межов. Гаврилов, глядя на него, улыбнулся.
- И все-таки вы не можете выполнить даже того, что должны. Объяснитесь поконкретней, товарищ Межов, почему вы не можете или не хотите выполнять установленный колхозу план?
Баховей, успокаиваясь, сел.
- Объясню, - сказал Межов… - План выполнить можно, но в следующем году государство не получит ни центнера свинины - все поголовье придется сдать на мясо.
- Вам что же, завысили план?
- Нам из года в год планируют увеличение поголовья свиней, - сказал Межов, - а нам надо отказаться от свиноводства совсем.
- Это не вашего ума дело, - отрезал Баховей. - У вас совхоз животноводческий? Животноводческий. Вот и давайте мясо.
- Не дадим, - сказал Межов. - Такой совхоз, на привозных-то кормах, можно организовать и на Марсе, а мы…
- Простите, - остановил его Гаврилов, - ваш совхоз создан, вероятно, недавно и нет соответствующих условий?
- Тридцать лет как создан, - досадливо сказал Баховей. - С его отцом создавали, и было хорошо, а он без году неделя пришел сюда и все хочет переделать по-своему. Работать надо, а не прожектерствовать!..
Щербинин одобрительно поглядывал на Межова и изредка кивал ему головой: не сдавайся, мол, держись, выручим.
- Нет, ты ответь, - наступал Баховей, - ты объясни свое непартийное поведение!..
- В самом деле, - вмешался Гаврилов, - вы что-то, товарищ Межов, действительно недопонимаете. Совхоз существует тридцать лет, какой же смысл менять его специализацию?
- Условия изменились, - сказал Межов. - Прежде у совхоза была своя кормовая база, после затопления ее не стало., Крупный рогатый скот пасем на островах, свиней держим круглый год в помещении, корма покупные. Это же всем известно.
- Извините, - сказал Гаврилов, - я не знал. Продолжайте, пожалуйста.
Межов покраснел. Он вдруг увидел себя со стороны, стоящего быком и ожидающего нападений, и ему стало неловко. Надо было не задираться, а просто объяснить, и все. Гаврилов действительно не знал о его совхозе.
Он рассказал о мелководьях волжского водохранилища, об использовании их для утководства, о том, какую это даст выгоду для совхоза и для района в целом, рассказал, что он уже договорился на свой страх и риск с птицесовхозом Татарии о закупке двух тысяч белых пекинских уток, намерен поместить их пока в свинарнике-откормочнике, поголовье которого отправил на мясо, и вот надо создавать ферму, а средств нет, потому что неплановое капитальное строительство банк не финансирует.
- Хорошо, мы это выясним, - сказал Гаврилов. - Вы останьтесь, мы после заседания с вами побеседуем. И вы, пожалуйста, останьтесь, - сказал он Мытарину.
После заседания Баховей пригласил Гаврилова к себе обедать, чтобы потом поехать в Березовку на открытие Дома культуры, но тот отказался.
- Вы поезжайте, а я поговорю вот с товарищами, - сказал он, разумея Межова и Мытарина.
Они уединились в кабинете Балагурова и просидели еще несколько часов, забыв об обеде. Баховей уехал в Березовку один.
IX
Вечером Балагуров позвонил в райисполком Щербинину. Тот сразу ощетинился, но все же на встречу согласился. "Только в райисполкоме, а не в райкоме", - сказал он. Это уж из самолюбия он сказал, из уязвленного самолюбия. Дело не в том, что председатель райисполкома и второй секретарь райкома почти равны по положению, а в том, что секретарь райкома Балагуров - соперник, бывший друг. Вот Щербинин и бесится. Шестьдесят лет, а ревнует, как мальчишка.
Первые встречи со Щербининым были тягостны внешним фальшивым спокойствием, которым они прикрывались от чужих любопытных глаз. Дальнейшая совместная работа на протяжении года только притупила остроту враждебности, ни на шаг не сблизив их друг с другом.
Правда, в отношениях с Баховеем Щербинин сразу занял принципиальную позицию, поддерживая Балагурова. Щербинин никогда не мог ловчить, друг ты или брат. Балагуров, впрочем, ожидал, что Щербинин уедет в другой район или, если этого не случится, он сам попросит перевода, но Щербинин уходить не собирался, а его самого увлекла борьба за начатую перестройку сельского хозяйства.
Хмелевский район, оказавшись в зоне затопления волжского водохранилища, потерял свои лучшие пойменные земли, занятые в основном лугами, кормовая база была подорвана, и большинство колхозов и совхозов свернули животноводство, которое было ведущей отраслью, Надо было перестраивать экономику.
Балагуров тщательно готовился к предстоящей конференции. Кроме вопроса о перестройке сельского хозяйства, надо было поговорить о новых методах коллективного руководства, о системе планирования, о материальной заинтересованности колхозника, об укреплении технической базы после реорганизации МТС. Время для этого наступило. Его время, Балагурова. Время экономических реформ, время перестроек и расширения здания социализма.
Примерно с этого и следует начать вступительную часть речи на конференции. Доклад Баховея не даст ничего нового и наполовину провалит себя, другую половину добьет Щербинин содокладом. Его поддержат выступающие из района, потому что Щербинин - авторитет. Когда с критикой будет покончено, потребуется конкретная положительная программа, и вот тут-то и выступит Балагуров со своими предложениями. Их надо высказать в краткой, минут на пятнадцать - двадцать речи. Его поддержат, конечно, многие, а Межов и Мытарин, которого к этому времени надо сделать председателем колхоза, поддержат обязательно и в первую очередь. Оба хоть и молодые, но уже известные в районе и перспективные люди. С Межовым он говорил о выступлении, а Мытарин обещал зайти, но что-то не торопится.
Балагуров снял трубку и попросил соединить его с правлением колхоза.
В правлении уже никого не было, кроме сторожа, а сторож сообщил, что Мытарин Степан Яковлевич "только что ушедши. Все чего-то щелкал на счетах, как булгахтер, писал…".
Балагуров решил подождать минут десять и прибрал бумаги на столе. Последнее время он совсем зарылся в бумагах, все документы райплана и ЦСУ перетряхнул.
Вскоре пришел Мытарин со школьной тетрадкой в руке, поздоровался от порога, поглядел на ковровую дорожку - он забыл вымыть сапоги.