- Минералы вы знаете неплохо. Но… Как бы это вам сказать? Знаете их только с точки зрения "классической геологии". Поэтому вам и показался "наивным" вопрос Кравцова. И не случайно, что задал его именно студент первого курса. Это еще не геолог, а просто пытливый человек. И он хочет знать все. А потом из него начинают готовить геолога. И что греха таить, делают у нас это так, что постепенно студент теряет естественную широту устремлений. У него появляется определенный круг понятий, выходить за который геологу "не положено". А все, что выходит за рамки этого круга, превращается в само собой разумеющиеся "основы мироздания".
Петр Ильич покраснел.
- Я же сказал, что неточно выразился. Просто не подобрал нужного выражения. Ведь это факт, что при coвременном уровне развития науки узкая специализация становится даже необходимостью.
- Безусловно! Но разве узкая специализация исключает глубину познания? Как раз наоборот. И вот этой-то глубины, к сожалению, сейчас так не хватает геологии. Сплошь и рядом она закрывает глаза на достижения физики, достижения, которые могли бы дать ей эффективнейшие методы исследования вещества. Это все равно, что человек, живший в темноте и привыкший определять предметы на ощупь, не захотел бы воспользоваться появлением света и, завязав глаза, по-прежнему обшаривал все руками. Вы согласны со мной?
- Да, но…
- Хотите сказать, что не нами это заведено, не нам и менять?
- Нет, почему же! В этом отношении как раз наша кафедра являет пример…
- А вы сами?
- Но я же специализируюсь по чистой минералогии. Этого тоже нельзя бросить.
- Почему бросить? И что это за "чистая" и "не чистая" минералогия? Есть одна минералогия, которая изучает минерал, как определенную форму существования материи, со всех точек зрения и на такую глубину, какая возможна при данном уровне науки. А это значит, что минералог должен уметь поставить и правильно разрешить любой вопрос, касающийся этой формы материи вплоть до строения атома и атомного ядра.
Воронов подошел к столу.
- Теперь по существу того вопроса, который задал вам Кравцов. Нет, вопрос этот не так наивен. И надо вам на него ответить. На следующем же занятии. В самом деле, почему атомы теряют или приобретают электроны? Почему соединяются они друг с другом, образуя химические соединения или кристаллические структуры самородных элементов? Почему в природе нет свободных атомов?
- А инертные газы?
- Вот именно! Только инертные газы существуют в виде свободных атомов. И в этом все дело, Петр Ильич. Ведь именно их атомы имеют наиболее устойчивую, наиболее энергетически выгодную структуру электронного облака, в котором полностью замещены так называемые "s" и "р" орбиты. А все остальные атомы лишь стремятся к достижению такой структуры. Но для того, чтобы получить эту устойчивую, восьмиэлектронную оболочку, им необходимо или приобрести недостающие электроны или, наоборот, избавиться от избыточных, лишних. Возьмем, к примеру, натрий. У него в валентном слое один электрон. Ясно, что проще всего отдать этот электрон и остаться с устойчивым предыдущим слоем, в котором как раз восемь электронов. А вот у хлора в последнем слое семь электронов. В этом случае, очевидно, выгоднее захватить недостающий электрон и довести валентный слой до восьмиэлектронного. Но становясь таким образом энергетически устойчивыми, атомы в то же время получают положительный или отрицательный заряд, то есть теряют свою нейтральность и превращаются в заряженные ионы. А это также лишает их стабильности. И для того, чтобы восстановить ее, разноименные ионы соединяются друг с другом, давая нейтральные химические соединения, в данном случае - поваренную соль. Вот откуда стремление элементов соединяться друг с другом.
- Но ведь не всегда элементы могут оказаться в таком удачном сочетании.
- Конечно. Я взял наиболее благоприятную обстановку. Атомы металла обычно теряют электроны, а атомы неметалла, как правило, приобретают их. Ну, а если мы будем иметь дело с атомами только одного сорта, скажем, какого-нибудь одного неметалла. Чтобы достичь устойчивого состояния, каждому атому потребуются дополнительные электроны. А где их взять? И тогда происходит вот что. Возьмем для примера тот же хлор. В последнем валентном слое, как мы видели, атом хлора имеет семь электронов, причем седьмой электрон не спарен - "холостой". Для достижения устойчивого энергетического состояния, следовательно, каждому атому необходим еще один электрон. Но ведь их нет. И тогда каждые два атома хлора соединяются попарно, спаривая свои "холостые" электроны в одну общую ячейку. Но которому из атомов принадлежит эта ячейка? И тому и другому. То есть, каждый атом "вправе считать", что он получил один дополнительный электрон и создал, таким образом, у себя устойчивую восьмиэлектронную оболочку. Вот почему в природе хлор всегда встречается в виде молекул, состоящих из двух атомов. Или возьмем алмаз. Он состоит только из атомов углерода. Что их заставляет связываться здесь друг с другом?
- Видимо, то же стремление к устойчивому состоянию?
- Да, конечно. Только, смотрите, что получается. Валентный слой углерода содержит всего четыре электрона, два из которых спаренные и два "холостые". Значит, если при соединении атомов углерода оба "холостые" электрона спарятся друг с другом, то и в этом случае каждый из атомов как бы получает только два дополнительных электрона. Но ведь этого мало для устойчивого состояния. И тогда происходит следующее. Спаренные электроны валентного слоя распариваются. В результате в нем оказываются "холостыми" все четыре электрона. И все эти электроны одного атома спариваются с четырьмя такими же "холостыми" электронами другого атома. Теперь каждый атом как бы получает по четыре дополнительных электрона и, таким образом, создает вокруг себя устойчивую восьмиэлектронную оболочку. А конечный результат - необычайно прочное соединение, которое мы привыкли называть алмазом… Ну, а если у нас будут атомы только одного сорта какого-нибудь металла? В таком случае все они, очевидно, будут стремиться к освобождению от лишних электронов. Но забирать их теперь некому. И все эти электроны остаются свободными, образуя так называемый электронный газ, который и нейтрализует кристаллическую решетку самородных металлов, состоящую, как известно, из положительно заряженных ионов. Следовательно, сама кристаллическая структура твердого тела, на которую мы смотрим, как на нечто само собой разумеющееся, является лишь следствием перестройки электронного облака атомов в направлении большей энергетической целесообразности. Вот вам и ответ на вопрос Кравцова.
- Спасибо, Юрий Дмитриевич, я вижу, мне, действительно, нужно заняться физикой.
- Не только вам, Петр Ильич, а всем геологам. Всем без исключения. И я буду настойчиво добиваться от Ученого совета усиления физико-математической подготовки для всех специальностей геофака. Иначе геология никогда не встанет в один ряд с точными науками. А за это надо бороться!
Воронов с минуту помолчал.
- Так народ в одиннадцатой группе, говорите, любознательный? А как занимается Степанов?
- Это хороший студент. Во всех отношениях. Он был со мной еще на Вае. Помните, я рассказывал…
- Тот самый паренек, с которым искали вы злых духов? Прекрасно. Был он у меня. И я думаю привлечь его к научной работе кафедры.
- Но это же первый курс!
- Неважно! Именно с первого курса надо подбирать учеников. Я убеждаюсь в этом все больше и больше. И не только подбирать, но и руководить их подготовкой, вовлекать в жизнь кафедры, давать им темы научной работы, составлять индивидуальные учебные планы.
- Индивидуальные планы?
- Вы же сами говорили, что наука требует узкой специализации.
- Да.
- Но существующие учебные планы не рассчитаны на такую специализацию. Все наши студенты изучают почти одни и те же предметы, независимо от того, чем они будут заниматься по окончании университета. Скажем, будущему минералогу необходима высшая математика и ядерная физика, а то и другое дается у нас в слишком небольшом объеме. Так вот, я считаю, что для отдельных студентов, которых мы ориентируем на научную работу, нужны индивидуальные планы. Из них следует исключить некоторые не соответствующие научному профилю дисциплины, а вместо них добавить те предметы, которые необходимы для глубокого, именно глубокого, изучения того или иного раздела науки.
- Деканат на это не пойдет.
- Жизнь заставит.
- Но не с первого же курса.
- Нет, именно с первого. Иначе будет поздно. Только для этого нужно знать студентов. А Степанов, кажется, парень мыслящий…
Воронов откинулся на спинку стула и задумался. Перед глазами его возник этот коренастый паренек с настойчивым взглядом, и он будто увидел в нем самого себя, такого, каким пришел когда-то в университет и так же отдался полюбившемуся делу, не боясь трудностей и даже не думая о том, что это лишит его многого в жизни. Путь его в науку был действительно нелегким. А уж в личной жизни…
Воронов нахмурился, но почувствовал, что сделал это больше по привычке. Это было так неожиданно и ново, что он встал из-за стола.
- Петр Ильич, вы верите в чудо?
Трудно было удержаться от смеха при виде того, как вытянулось лицо Петра Ильича, и Воронов рассмеялся, раскатисто и громко, совсем так, как смеялся год или два тому назад. Где уж было Ларину понять, что происходило сейчас с его учителем. А между тем это действительно походило на чудо: доцент Воронов почувствовал, что становится прежним Вороновым. И не последнюю роль в этом сыграло появление в одиннадцатой группе девушки с ясными, как небо, глазами…
- Впрочем, это я так. А теперь… Не хотелось мне вас огорчать, но… - Воронов придвинул портфель и вынул объемистую пачку листов с отпечатанным на машинке текстом. - Сегодня прислали отзыв на вашу диссертацию из Урбекской экспедиции. Отзыв подписан главным геологом…
- Андреем Ивановичем?
Воронов глянул на подпись:
- Да, вот: А. И. Степанов… Позвольте, Андрей Иванович… Это не тот ли Степанов, что работал до войны в Ленинградском горном?
- Да, он там работал. Вы с ним знакомы?
- Я знаком с его работами… Что заставило его покинуть Ленинград?
- Во время блокады потерял там семью.
- Война… - вздохнул Воронов. - Так вот, есть в этом отзыве такая фраза… - Он пробежал глазами страницу. - Послушайте: "Вызывает недоумение, что диссертант не сделал ссылок на некоторые работы геологов Урбекской экспедиции, материал которых широко использован в диссертации". Это что, действительно так?
Петр Ильич помялся:
- Видите ли, Юрий Дмитриевич, я полагал, что ссылки следует делать только на печатные работы. А речь идет о рукописных отчетах, которые… Да, кстати, - оживился Ларин, - недавно я читал последнюю работу по Урбеку Сковородникова. Там тоже нет ссылок на эти отчеты…
- Сковородникова? Что-то не слышал такой фамилии. Дельный ученый?
- Кандидат наук…
- Это не одно и то же.
- Я понимаю. Просто к слову. Так вот, я думал…
- Неправильно думали! - перебил Воронов. - Ссылки требует все, что сделано не вами. К тому же, в диссертации вы ссылаетесь и на рукописные работы, - в частности, мои, профессора Бенецианова… Словом, это необходимо вам исправить.
- Но ведь поздно, Юрий Дмитриевич. Работа у рецензентов.
- Что же вы предлагаете?
- Я улажу это дело.
- Как?
- После вам скажу, Юрий Дмитриевич. Хорошо?
Воронов пожал плечами:
- Но, имейте в виду, так оставить нельзя.
- Конечно, я понимаю… - Петр Ильич поспешно попрощался и пошел к двери.
- Попросите, пожалуйста, Нину Павловну, - вслед ему сказал Воронов.
- Хорошо, Юрий Дмитриевич. - Ларин вышел из кабинета. На столе осталась его тетрадь со списком одиннадцатой группы. Воронов взял ее в руки. В конце списка карандашом было приписано: "Андреева Людмила Владимировна".
"Людмила Владимировна… Люся… - подумал Воронов. - Так это и есть она, та незнакомка?"…
- Можно к вам?
Дверь приоткрылась, и в нее мягко проскользнула Нина Павловна, старший лаборант кафедры, дама неопределенных лет. Губы ее алели так ярко, что можно было позавидовать возможностям парфюмерной промышленности.
- Нина Павловна, сходите, пожалуйста, в библиотеку и подберите каталоги рентгенографических установок.
- И больше ничего?
- Да, вот еще! Там, в деканате, должно быть, сидит корреспондент, я просил подождать. Пригласите его, пожалуйста.
Нина Павловна вздохнула: "И это мужчина! Будто тут не женщина, а гранитная глыба. Впрочем, чего еще можно ждать от бесчувственной "электронной машины"! Поджав губы, она гордо покинула "жестяницкую мастерскую", в которую превратился уютный и солидный кабинет ее прежнего шефа.
Через несколько минут перед Вороновым сидел не очень молодой, по чрезвычайно подвижный мужчина в кожаной куртке и быстро сыпал торопливым говорком:
- Мы понимаем, товарищ Воронов, что ваши работы имеют большую известность - и не только у нас, но и за границей. Однако до сих пор с ними знаком лишь узкий круг ученых. Что же касается широкой общественности, то она едва ли знает о выдающихся достижениях, полученных в этой лаборатории.
Воронов слегка поморщился. Но словоохотливый посетитель не обратил на это внимания.
- Так вот, чтобы познакомить широкую общественность с теми успехами, которые имеют место на передовых, так сказать, рубежах науки, наша газета решила поместить очерк о вашей работе.
- А если конкретнее?
- Конкретно - газете нужен материал, в котором нашли бы отражение следующие вопросы. Прежде всего, конечно, сущность вашей работы. Затем - что интересного достигнуто в этом году? Каковы дальнейшие перспективы? Связь науки с производством? Лучшие люди? Неплохо было бы отметить также, в чем заключаются ваши трудности. Какую помощь хотели бы вы получить? И что считаете самым главным на сегодняшний день? Вот короткий перечень вопросов…
- Ну, если отвечать на весь этот "короткий перечень", - усмехнулся Воронов, - работать будет уже просто некогда. Что же касается того, что мешает нам, то как раз об этом я должен говорить сегодня с деканом факультета. Вам, думаю, это будет небезынтересно.
- Конечно!
- Тогда пойдемте. Только одно условие - вам, пожалуй, не следует говорить, что вы корреспондент, из газеты. Так наша беседа будет естественнее.
- Совершенно верно! Но когда же… - он оглянулся на экраны осциллографов.
- А сюда мы еще вернемся, и вы сами познакомитесь и с людьми и с тем, над чем они работают.
***
Декан встретил их благодушнейшей улыбкой:
- А-а, Юрий Дмитриевич! - поднялся он. - Проходите, проходите, батенька мой! Не часто балуете вы своим вниманием стариков. Не часто. А зря!
- Вот мы и пришли к вам, Модест Петрович, посоветоваться.
- Да вы садитесь. Садитесь, пожалуйста! И вы, молодой человек. Простите, не имею чести знать…
- Ашмарин, - коротко отрекомендовался тот, с любопытством осматривая просторный кабинет.
- Очень приятно! Присаживайтесь.
- Спасибо, Модест Петрович, - поблагодарил Воронов. - Речь пойдет о наших лабораториях. Я имею в виду кафедральные лаборатории. Они слишком малы, оборудованы слишком примитивно и, естественно, не могут решать тех задач, которые ставит сейчас наука…
Улыбка сбежала с лица Бенецианова:
- Ну-с, и что вы предлагаете?
- Я много думал об этом и пришел к мысли, что пора нам объединить лаборатории.
- Как объединить?
- Очень просто. Создать вместо них единую общефакультетскую лабораторию с подчинением ее деканату или Ученому совету.
- А зачем нужна такая реформа?
- Целесообразность этого, на мой взгляд, очевидна… Ведь что сейчас получается? Делает, предположим, мой лаборант какой-нибудь анализ, и у него не хватает платиновой посуды. А у вас в лаборатории она стоит без дела. Или, наоборот, в вашей лаборатории недостает каких-то реактивов, а у нас их больше чем достаточно. Но не это главное. Возьмите такой вопрос, как распределение средств на оборудование. Из года в год они дробятся между нашими карликовыми лабораториями, и в результате ни одна из них не может приобрести современного дорогостоящего оборудования. А ведь пора уже факультету иметь такую лабораторную базу, которая позволит вести комплексное исследование любых минеральных объектов с использованием всех достижений аналитической техники. Пришло время ставить экспериментальные работы и по кардинальнейшей проблеме геологии - превращению всех без исключения пород и минералов в сырье для промышленности. Пора, наконец, вплотную переходить к созданию искусственных минералов. У нас на кафедре, как вы знаете, кое-что делается в этом направлении. Но делается недостаточно. Нет соответствующего оборудования. Нет дефицитных материалов. Мы до сих пор не имеем даже рентгеновской установки, электронного микроскопа, масс-спектрографа. Без этих приборов невозможно дальнейшее развитие научной работы на факультете. И все это мы сможем получить только при одном условии - создав крупную общефакультетскую лабораторию. Как вы на это смотрите?
- Как я на это смотрю? - Бенецианов забарабанил пальцами по столу. - Я не согласен с вами. Что значит подчинить лабораторию деканату? Деканат у нас - это декан и секретарь. Так что же, мне прикажете руководить этой суперлабораторией? Или моему секретарю? А Ученый совет вообще не станет вникать в такие дела.
Воронов настаивал:
- Во главе объединенной лаборатории будет стоять заведующий. Он-то и станет подчиняться деканату или Ученому совету.
- Нет-нет! Чепуха! Сейчас каждая лаборатория имеет хозяина. Тогда его не будет. Сейчас каждая кафедра имеет свою экспериментальную базу. А что получится, если принять ваше предложение? Нужно сделать какой-нибудь анализ - беги за разрешением в деканат. Или ставь вопрос на Ученом совете!
- Ну, зачем все так усложнять, Модест Петрович! Имеются же планы исследовательской работы кафедры. Эти планы будут увязываться с планом работы лаборатории. Только и всего!
- Опять вы с этими планами! - Бенецианов махнул рукой. - Какие могут быть планы в научной работе! Вы же ученый, Юрий Дмитриевич, и должны понимать, что нельзя втиснуть в какой-тo план творческую мысль исследователя.
- Творческую мысль - да. Но экспериментальную работу не только можно, но и нужно. Могут же ваши сотрудники сказать, сколько и каких анализов потребуется им в течение, скажем, семестра.
- Нет, не могут! Бросьте вы, Юрий Дмитриевич, все эти фантазии! Сколько лет существовали кафедральные лаборатории? С самого основания факультета! И всех это устраивало. Все работали, - и не плохо.
- Но ведь наука не стоит на месте. Сейчас нужна совершенно иная экспериментальная база. В противном случае все мы превратимся в кустарей от науки.
- Ну, для настоящего геолога эта "база" не так важна. Геология - не физика! - заметил Бенецианов с явной издевкой.
- Но для настоящего ученого это не может не быть важно. Будь то геолог, будь то физик! - в тон ему ответил Воронов.
- А я вам еще раз повторяю, что для геологии все эти ваши масс-спектрографы все равно что автопилот для тарантаса…
- Конечно, если вы никогда не пересядете с тарантаса на самолет или, хотя бы, в автомобиль…