Казак - в первую очередь хлебороб. Хуторяне утратили привычки древних приемов работы в поле, но забыть не успели. Ситуация осени 1941 г. потребовала вновь возродить старый способ высева семян. Двух дедов, в том числе Дмитрия Карповича, бригадир полеводческой бригады колхоза назначил на посев озимой ржи вручную.
Колька впервые получил работу в колхозе. Он должен был запрячь быков в ходок, так называлась повозка с высокими бортами для перевозки зерна, насыпать в него четыре центнера ржи, снабжать посевным материалом сеяльщиков, граблями закрывать землей разбросанные семена.
Гордый оказанным доверием пацан заступил на вахту. Проблемы возникли немедленно. В одиночку поднять ярмо и водрузить на шею быку - дело непростое для детских рук. К тому же, животные неохотно восприняли процедуру. Справился погонщик с задачей лишь с помощью деда. Одной из единиц, определяющих количество зерна, являлась "мера". В те годы в сельском хозяйстве мерой называлось железное ведро без дужки вместимостью один пуд (16 кг) Кольке полной мерой не под силу натаскать из амбара четыре центнера ржи, если носить понемногу, уйдет много времени. Насыпали в ходок семенной материал всем "посевным звеном", такое наименование получила группа из двух еще крепких стариков и одного парнишки. Без проволочек несовершеннолетний колхозник, настоящим он мог стать лишь с шестнадцати лет, подгоняя быков хворостиной, покрикивая на них "цоб-цобе", повез сеятелей к дальнему полю. Осенью 1941 г. оно не было еще сплошь заросшим высоким, труднопроходимым бурьяном.
Осенняя погода не радовала. Низкие темно-серые облака выплывали одно за другим из-за бугра, проносились над полем, исчезали за поймой реки Паники, вдоль которой вольно и широко раскинулся хутор Грешновка. Колька ежился на ветру, бабушкина старая фуфайка грела неважно, но он старался не показывать виду, будто ему холодно. Хотелось как можно быстрее приехать на нужное место, где можно побегать для согрева, но равнодушно помахивая хвостами вправо-влево, быки не торопились. Животные, безусловно, чувствовали слабую руку погонщика, явно игнорировали старания парня. На выручку пришел дед. Едва он взялся за прут, быки тут же пошли шустрее.
Дальнее поле - небольшой участок благодатного сплошного чернозема. Распаханный под пары еще прошлогодней довоенной осенью, обработанный культиватором весной, он смотрелся ровным, прямо-таки бархатным, радовал глаз. Земля будто просилась на посев. Но если этот ухоженный клочок колхозных полей дождался крестьянских рук, другие подобные останутся заброшенными до конца войны.
Сеятели с холщевыми сумками через плечо, в коих до полпуда семенной ржи, перекрестились на восток и принялись за дело. Звеньевой Дмитрий Карпович набрал горсть зерна, рассеял впереди себя полукругом, сделал шаг вперед и снова разбросал рожь веером. Шел он от края вглубь поля. Второй сеятель - Иван Мартиянович, встал левее, развеял семена так, чтобы его посевной полукруг соприкасался с первым. Работая граблями вправо-влево, мальчик двинулся вслед, внимательно наблюдая за тем, чтобы в каком-либо месте не образовалась куча семян. Когда в руках сеятелей осталось всего-ничего, подносчик побежал к ходку, возвратился с полумерой зерна. К тому времени сеятели с пустыми торбами отдыхали. После дозаправки семенным материалом работа возобновилась, но в обратном направлении. И так, вперед-назад, на едином дыхании звено трудилось весь день с коротким отдыхом на обед. У Кольки с дедом в запасе имелись две бутылки молока и краюха черного хлеба.
Если время подгоняет, то и отдых не в радость. Осенний день короток, надо спешить. Ближе к вечеру верхом на лошади принять работу у звена приехала учетчица Надя с саженом на плече. Она измерила ширину и длину засеянной площади, вынула из сумки журнал, записала результат, молча забралась в седло, водрузила на плечо измерительное устройство.
- Сеятели заработали по полтора трудодня, подносчик и погонщик быков, один, - сказала девушка без всякого восторга в голосе и уехала.
Все значимое в жизни, что происходит впервые, запоминается раз и навсегда. Седовласые деды никак не прореагировали на сообщение учетчицы. Колькино сердце, напротив, бурлило радостью. Ему хотелось прыгать от восторга, немедленно поделиться с друзьями новостью о первом честно заработанном трудодне. Дмитрий Карпович видел настроение дебютанта колхозного производства, погладил по взлохмаченной голове.
- Молодец! - подвел он итог первого рабочего дня внука.
Возвращалось в хутор звено сеятелей в бодром расположении духа. Чувствовали это быки, без хворостины шли на колхозный двор едва ли не рысью. Погонщику казалось, будто вместе с ним радуется природа. В разрыве облаков блеснуло солнце, затих холодный ветер. Дома счастливое событие - пришла мать из Бударино повидаться с детьми. Довольный результатами труда старший сын с порога объявил о своих успехах.
- Я заработал трудодень! - воскликнул он.
Но, к удивлению Кольки, сообщение не вызвало у матери восторга, Анна Михайловна прослезилась.
Последующие рабочие дни не отличались от первого, разве что солнце не пряталось за тучи, поливало землю скупыми осенними лучами. Когда дальнее поле было засеяно, сам председатель колхоза поздравил звено Дмитрия Карповича с успехом, пожал сеятелям руки. Удостоился этой чести и Колька. Директор школы на утренней линейке сообщил, что ученик шестого класса Скрипцов работал в колхозе "КИМ" добросовестно, внес достойный вклад в помощь фронту, объявил покрасневшему мальчику благодарность.
Семь трудодней заработал в поте лица Колька осенью первого военного года. Колхоз рассчитался с ним тремя килограммами пшеницы и двумя рублями с десятью копейками. Дед привез потом заработок в Бударино, вручил лично внуку. Мальчик был искренне рад первому в жизни заработку, передал сумочку с зерном и деньги матери.
- Кормилец ты мой! - с улыбкой воскликнула Анна Михайловна.
Она прижала к груди голову сына, глубоко вздохнула.
- Напишем отцу на фронт, пусть порадуется твоим успехам.
Глядя на мать, с восторгом запрыгала вокруг брата младшая сестренка Люба.
НЕВОЗВРАТНАЯ ДАЛЬ
Притупляются мало-помалу боль воспоминаний о Великой Отечественной войне, горечь утрат, чувство досады за поражения на фронтах летом 1941 и 1942 годов. Но война не уходит из жизни ветеранов, тружеников тыла и всех тех людей, что жили тогда. Помнятся им лица, глаза, улыбки, голоса погибших детей, отцов, мужей, братьев, друзей и подруг. Вспоминаются радость встреч, если возвращался кто-либо с войны живым, пусть даже искалеченным, когда приходило долгожданное письмо от фронтовика с известием, что жив и здоров или сообщение об успехах Красной Армии. Каждому помнится война по-своему.
Жизнь в глубоком тылу в военное время в повседневных трудах и заботах, но как бы в состоянии подавленности непрерывным ожиданием страшных известий с фронта. Мечта о будущем теплилась с надеждой на счастливое возвращение с Победой родных и близких людей и прежнего радостного довоенного жития-бытия.
В сельской местности перед войной рабочие, колхозники, служащие жили неплохо материально и духовно. В районном центре Бударино Сталинградской области и хуторах вопрос с обеспечением населения хлебом был решен в полной мере. Едва ли не в каждой семье имелись корова, другая живность, огороды. Ушло в прошлое и не вспоминалось раскулачивание, люди свыклись с жизнью в колхозах, с властью советов. Голодомор 1933 года возвращением не грозился. Термин "репрессии" не существовал. Люди ведать не ведали и слыхом не слышали о большом количестве невинно арестованных граждан в стране. Выявили в Бударинском районе одиннадцать "врагов народа", люди сочувствовали семьям, но мало кто сомневался, что осудили их по ошибке. "Просто так не судят", - доминировало мнение.
В районном центре был построен "Дом культуры", обязательно в субботу и воскресенье демонстрировались звуковые кинофильмы, для молодежи регулярно устраивались танцы под баян или гармошку. Выступали коллективы художественной самодеятельности. Имелся стадион с футбольным полем, волейбольной площадкой, ямой для прыжков в длину и высоту, беговой дорожкой. Здесь проводились состязания, проходили футбольные матчи с командами из Новой Анны, Урюпино, Новониколаевского района.
В хуторах функционировали избы-читальни или клубы. Кино в них показывали реже, чем в райцентре, но танцы по выходным дням проводились тоже регулярно. Неизменно массовым развлечением в населенных пунктах являлись всеми любимые "улицы". Погожими вечерами улицы, полянки и скамеечки вблизи домов заполнялись группами соседей, знакомыми, молодежью. Подростки играли в "чижика", "третьего лишнего", "салки", "ручеек", "испорченный телефон".
Говорят, песни отражают состояние души, жизненный тонус человека. Пели молодые и немолодые люди в довоенные годы часто по случаю, когда ими коротали время. Юноши и девушки собирались компаниями, рассказывали друг другу новости, ходили взад-вперед по улицам, распевали старинные песни "По Дону гуляет казак молодой", "Ревела буря, дождь шумел", "Очаровательные глазки", "На Муромской дорожке". Шутки, смех, девичий визг слышались то в одном, то в другом месте. Вот две поющие группы идут навстречу друг другу, объединяются, в общем шуме-гаме не разберешь, что поется. Каждая из сторон старается, чтобы их песня звучала громче и дольше. Наконец осиливает какая-то одна из групп, после чего объединенным хором допевают неоконченную песню-победительницу. Старшее поколение кучковалось по-соседски на своих лавочках и крылечках, выносных табуретках. Если разговоры заходили о песне, пели в основном казачьи: "Поехал казак во чужбину далекую", "На небе солнце засияло", "Не теряйте денечки златые, их немного в жизни есть" и многие другие.
Пьяные парни на улицах и в клубах не показывались, никто не хотел позориться перед девчатами, а те даже не помышляли о выпивках. Подвыпившие мужчины появлялись на свадьбах, разного рода домашних компаниях. Но редко кто набирался храбрости показаться в глупом виде в общественных местах. Самогон был под строгим запретом, нарушать его желающих не было. Водку в райцентре покупали лишь в магазине "Вино-полие", в хуторских лавках она часто отсутствовала. Курили мужчины едва ли не все с детского возраста. Мода была такая.
В Бударино и хуторе Куликовском, втором по количеству проживающих людей в районе, существовали военно-спортивные кружки: "Ворошиловский стрелок", "Осавиахим" и другие общественные организации. Рабочие Бударинской МТС, выезжая по выходным дням на отдых в лес к реке Бузу-лук, во время движения автомашин тренировались долгое время находиться в противогазах.
Участие Красной Армии в боевых действиях на территории Монголии против японских захватчиков в 1939 году, Советско-финская война заметного влияния на жизнь хуторян не оказали. Слухи о возможной войне с Германией доходили до глубокого тыла. Но в это мало кто верил. Люди соглашались с увещеваниями радио и газет, что Советский Союз - исполин, напасть на него никто не посмеет. Повседневные работа, заботы о заготовке корма для скота, топлива на зиму, об одежде детям, их воспитании да мало ли каких других проблем приходилось решать с утра до вечера.
Материальное благополучие, политическая стабильность, социальное равенство людей, их добрые доверительные отношения друг к другу, совместный труд создавали в сельской местности небогатую, спокойную обстановку добропорядочной жизни.
21 июня 1941 года. До уборки хлеба есть еще время. Полноценный для хуторян свободный выходной день. Спокойная мирная жизнь. Люди ходят по своим делам неспешно, вразвалку, торопиться некуда.
Вечер - лепота! Тепло, утих и без того несильный ветер. На темно-синем небе мириады ярко мерцающих звезд. Первая красавица, комсомолка в хуторе Куликовском Маша Волынова, посматривая на небесное великолепие, перевела взгляд на самую крупную и яркую белую звездочку над яблоней в саду. Это ее любимая звезда, планета Венера. На нее загадывала она свои девичьи желания.
Маша - лидер небольшой группы молодежи, что собиралась на лавочке возле ее дома. Этим вечером Мишка Кузнецов с мандолиной, потом Жора Востропятов и Вася Кавригин пришли ранее других. Девушка взяла свою гитару с ярко красным бантом, подстроила струны. Василий под музыку струнного оркестра запел свою любимую "Орленок, орленок". Подошли подружки Аня Беспалова, Шура Никитина, Дуся Фимина, подхватили песню. Когда собрались другие завсегдатаи, группа с песнями двинулась в сторону вокзала станции Ярыженская. Там был общий сбор молодежи. Прибыл в сиянии огней поезд Сталинград-Москва, ожидающий его товарняк, лязгнув буферами, тронулся в противоположную сторону. Ушел пассажирский, молодежь разошлась с платформы кто куда.
- Скоро я поеду учиться в техникум, - сказала задумчиво Дуся, - а покидать вас не хочется, обняла она подруг за плечи.
- А я останусь дома, буду учиться в десятом классе, - ответила Маша, - закончу, тогда на этом умчусь в Сталинград, - кивнула она в сторону огоньков уходящего поезда, поступлю учиться в пединститут.
- Я выйду замуж и никуда из Куликов не поеду. Тут у нас вон какая красота, - не согласилась с подругами Шура, - зачем уезжать?
- Скоро мне идти в Красную Армию, - Миша раздельно громко провел медиатором по струнам мандолины, как бы подытоживая разговор о будущем, - а расставаться с вами, девушки, очень даже не хочется.
- С кем более всего? - лукаво улыбнулась Дуся.
- Когда отслужу, тогда и скажу!
- Этой осенью мне тоже уходить в армию, - бросил Кавригин быстрый взгляд на Машу.
Ватажка бродила по грейдеру, по улицам до первых петухов. Заалела заря. Василий посмотрел на карманные часы, они были лишь у него.
- Четыре часа, - сказал парень, - столько уже нового дня, двадцать второго июня сорок первого года, пора расходиться.
Когда подошли к дому Марии, Вася взял девушку за руку, отвел в сторонку.
- Мне не хочется с тобой расставаться, - тихо сказал он.
Ближе к вечеру следующего дня друзья и подружки вновь собрались на любимой скамеечке послушать патефон. Пластинки выдавали красивые мелодии "На сопках Маньчжурии", "Брызги шампанского", "Рио-Рита".
Девушки осваивали танго, фокстрот. Парни курили, подзадоривали танцовщиц, но войти в круг к девушкам стеснялись.
Пришел в поте отец Марии, Михаил Михайлович, бухгалтер колхоза. В правлении имелся телефон, один из трех на весь большой хутор.
- Война, - воскликнул он. - Война! Немцы напали на Советский Союз, перешли нашу границу от Балтийского до Черного морей.
Смолкла патефонная музыка, в нависшей тишине слышался лишь скрежет иглы головки о диск пластины.
- Поубивают много людей, - обвел Михаил Михайлович увлажненными глазами притихшую молодежь.
Будто налетевшим вихрем развеялась веселая компания. У каждого в мыслях надежда, "вдруг неправда"? Быстрее, быстрее домой, там все прояснится!
Сразу опустели в хуторе улицы, смолкли песни, взамен слезы, слезы, слезы. В каждом доме шли поспешные сборы мужчин в армию, хотя мобилизация еще не начиналась. Ее объявили следующим днем. Вася Кавригин с Машей сидели на осиротевшей скамеечке, прибежал посыльный из сельского совета, вручил парню повестку о призыве в армию. Василий поднялся, взял обе ладони девушки в свои, заглянул в глаза.
- Орленок, орленок, мой верный товарищ, - пропел он слова песни, но сразу же умолк и закончил монологом, - не хочется думать о смерти, поверь мне, в семнадцать мальчишеских лет. - После паузы добавил, - я вернусь к тебе, буду жив, пока не перестанешь помнить, - повернулся кругом и быстро вышел за ворота.
Этим же вечером закончились беззаботные детство и каникулы школьницы Марии. После ужина отец сказал, что начальник почты обратился к секретарю комсомольской организации с просьбой выделить трех девушек-комсомолок, которым можно доверить ответственную работу на узле связи.
- Секретарь назвал тебя и твоих подружек Шуру и Дусю. Иди, работай, дело нужное. Война! В школу вряд ли придется ходить. Да и помочь семье нужно. Времена предстоят трудные, а у нас с матерью, кроме тебя, еще трое твоих братьев и сестер. Какую-никакую, но зарплату тебе станут давать.
Проводить Василия в армию Мария не смогла. Постеснялась отпрашиваться с первого восьмичасового дежурства. Да и что она могла увидеть, когда на вокзале толчея не поющей и танцующей молодежи, как это было еще два дня назад, а, по случаю мобилизации, плачущих мужчин и женщин, детей и кто уезжал, и кто провожал. Когда группа казаков запела грустные прощальные слова песни (…тогда кровь рекой прольется), многие женщины заплакали в голос. Мало кто из тех мужчин возвратился (…в отеческий дом…), как поется в песне. Жора Востропятов погиб в немецком концлагере, Освенциме.
Едва началась война, Куликовское почтовое отделение связи превратилось в военный объект с жесткой дисциплиной и войсковой охраной, с проторенной к нему дорогой. На почте находился телефонный коммутатор для связи с областным и районным центрами, хуторами. Через пункт связи шли массы писем с фронта и на фронт. Корреспондировал он и расположенную на окраине войсковую часть. Ее штаб, кроме своей армейской связи, пользовался и хуторским телефоном. Так, Маша Волынова, едва вышедшая из подросткового возраста, нежданно-негаданно оказалась в военное время на пульсе управленческой деятельности государственных, местных партийных и советских органов власти, НКВД, милиции и войсковой части.
Обязанности телефонистки несложные. Сиди себе на стуле перед коммутатором, жди, когда сработает сигнальное устройство вызова, вставляй в "гнездо заказчика" штекер, по его требованию соединяй с нужным абонентом. Сложности: без расслабления, в непрерывном ожидании вызова и немедленном включении и рассоединении сети после окончания переговоров, без права на ошибку и задержку, с учетом ранга пользователя телефоном. Дежурство все восемь часов без отдыха и перерывов, работа не для девичьего организма. Но война, скидки на возраст не предусматриваются.
Ночью нагрузка на узел связи уменьшается, но всего другого не убавляется. Службу сторожевого охранения одновременно с Машей нес чернявый красноармеец из Украины. В закрытом помещении почты он ходил от окна к окну с винтовкой в руках, наблюдал за подходами к зданию, одновременно, коротая время, напевал приятным голосом русские и украинские песни, развлекал девушку. Задумчиво звучали "Раскинулось море широко", "Дывлюсь я на небо, тай думку, гадаю", "Хмелю".
Сторожевой пост на узле связи менялся одновременно со сменой телефонисток, вместе с разводящим красноармейцы провожали девушек до дому.
Жизнь клокочет, петь хочется, танцевать, когда человеку скоро семнадцать. Получила Маша письмо от Василия Кавригина. Писал он, что вспоминает последние мирные вечера. В треугольное послание вложил парень вырезку из фронтовой газеты со словами стиха: "На позицию девушка провожала бойца" с припиской, что в окопах их поют песней. Девчата выучили текст, но песня не получалась. Мелодия как бы напрашивалась, но не более того.