Замолчали. Долго слышался только гул автобуса, низкий и шуршащий. Наконец Выгодский проговорил:
- А вот есть одна одесская песенка…
- Про Дерибасовскую? - деловито спросила его знакомая.
Но их никто не поддержал.
- Вот так-то, девонька, - медленно оборачиваясь ко мне, сказал Николай Ильич. - Голосистая ты!..
И все смотрели на меня по-новому, даже Лидия Николаевна улыбнулась:
- Вон ты какая, Сфинкс!
- Да у вас прямо талант, Танечка! - сладко проговорил Вагин.
- Молодец, Танька-Встанька, - серьезно сказала Женя.
Но главное, Олег все смотрел на меня, и улыбался, и будто ждал чего-то. Тогда я запела свою коронную песню- "Подмосковные вечера". Олег подыгрывал на гитаре. И все смотрели на меня… И я вдруг подумала, что за все время нашего знакомства с Анатолием так ни разу и не пела, он даже не знает, как я пою.
Вагин переводил глаза с меня на Олега, ухмылялся. Женя задумалась, жена Туликова с ласковой улыбкой глядела на нас с Олегом, но мне уже было не до кого. Я пела и пела…
14
Приехали мы в Комарово. Помню, что до этого я так и не спросила, куда же мы едем. Автобусы подошли к самому пляжу.
- Благодать! - восхищенно вздохнула Лидия Николаевна, глядя на сосны, на песок, на волны залива, отливающие солнцем, на чуть различимый в дымке Кронштадт. - Живем средь камня, света божьего не видим!
- А ты, Коза, - тотчас посоветовал ей Николай Ильич, - в колхоз переводись: там чертежницы позарез нужны.
- Спасибо, папаша, вы уж пример покажите…
- Пошли, Олег! - позвала Женя и, сняв туфли, побежала по песку.
Олег постоял еще, но так и не решился посмотреть на меня, пошел за ней. Вагин сказал мне, понимающе улыбаясь:
- Пойдемте, Танечка, к тем кустам: там и солнце и тень.
И я молча направилась за ним.
На пляже и так было шумно, тесно, а тут еще высыпали наши из автобусов. Кусты, слава богу, оказались недалеко от тех, под которыми устроились Олег, Женя, Павел, Туликовы. Вагин все что-то говорил, следил, как я снимала платье и туфли. А я смотрела на Женю, что-то рассказывавшую Олегу, на Олега, смеявшегося ей в ответ так, будто ничего и не было в автобусе, на Туликова, заботливо устраивавшего в тени жену…
Песок был приятно теплым, мягко пружинил под ногами. К Выгодскому и Олегу, уже подбрасывавшим мяч, подбежали Павел, Женя, Туликов. Мяч вылетел из круга и стремительно несся метрах в трех от меня. Я прыгнула и ловко взяла его.
Когда люди становятся в круг и пасуются мячом, сразу видно, кто умеет играть, а кто нет, и можно даже догадаться, кто какой человек. Движения Олега были мягкими, пружинистыми, экономными. Анатолий рассказывал, что у него первый разряд по баскетболу. Олег не кичился своим умением, играл увлеченно. Выгодский явно подражал ему, хотел показать, что и он умеет играть, но получалось плохо, и смотреть на него было как-то неприятно. Женя оказалась неожиданно сильной, но играть не умела и откровенно смущалась из-за этого. А Туликов, совсем белый, незагоревший, костлявый, азартно, совался к мячу, мешал всем, поминутно оглядывался на жену - они радостно улыбались друг другу, - и я снова увидела то хорошее, что так тщательно он прятал в себе на службе.
Как я и ждала, наша с Олегом игра сразу выделилась: недаром Лешка в детстве мучил меня своей физкультурой. И, кроме обычного контакта движений, который бывает между хорошими игроками, снова появилось нечто такое, что еще более усиливало нашу близость, возникшую в автобусе, когда мы пели.
Мяч выкатился, я побежала за ним, вернулась. Олег смотрел на меня, улыбаясь… И я улыбнулась. Наверно, все это заметили. Вагин решительно крикнул:
- Купаться!
Мне хотелось играть еще. И Олегу, видно, тоже. Но в тоне Вагина, было что-то осуждающее - ни я, ни Олег ничего не ответили.
- Будем купаться? - подчёркнуто весело спросил Павел у Жени.
Женя быстро ответила:
- Конечно. - И не смотрела на нас с Олегом.
Вагин удовлетворенно усмехался.
- Люба, я выкупаюсь? - крикнул Туликов жене.
Она закивала ему.
- Ну, а что же своего умирающего лебедя не приглашаешь? - грубовато спросил Вагин у Выгодского.
Знакомая Колика лежала в сторонке, аккуратно подстелив коврик, задрав к небу заклеенный бумажкой нос. Выгодский крикнул ей:
- Том, купнемся?
Та, продолжая лежать, покачала головой.
Я видела, что не только у меня, но у всех эта высокомерная отчужденность знакомой Выгодского вызывает неприязнь.
- Кто хоть она, если не секрет? - спросил Павел.
- Устраивается на работу, - неопределенно ответил Колик.
Я вошла в воду. Сзади пыхтел Вагин; я, не оборачиваясь, услышала, что и все наши вошли в воду. Очень долго было мелко. Наконец я нырнула, потом легла на спину. И тотчас увидела Олега. Он плыл отличным кролем, работая ногами, как винтом.
Подплыл Вагин и тяжело перевалился на спину, выставил живот, мягкий и широкий, как у лягушки. Проговорил, запыхавшись:
- А вы настоящая спортсменка, Танечка! Только нельзя вести себя так неосмотрительно. Вы хоть и маленькая девочка, но что люди подумают?..
Я сильно оттолкнулась и поплыла за Олегом. А он, оказывается, остановился. Неужели ждал меня?.. Рядом никого из наших не было. Я видела его мокрое, блестящее от воды лицо, прозрачные капельки на ресницах. Олег мигал, видно, забыл, что их можно стереть рукой, и смотрел на меня. Я вытерла свое лицо, тогда и он вытер свое. И мы оба засмеялись…
В это время Вагин сзади насмешливо сказал:
- Здесь дно! А вы, конечно, не чувствуете его, потеряли и не найти, да?
Я встала. Олег тоже. Я еще и раньше замечала, что при разговоре с Вагиным Олег щурился, улыбался иронически и язвительно, почти как Туликов. И Вагин редко разговаривал с ним. Олег сказал:
- А нам за дно держаться нечего, Виктор Терентьич…
Вагин усмехнулся - понятно, мол, ваше дело в облаках витать - и медленно произнес:
- Скучная была бы жизнь без донкихотов!
Ага, ясно, это он намекает на отказ Олега завершить работу над диссертацией. И боится Олега. Хорошо хоть, что прямо об Анатолии не заговорил. Сдержался, он же все-таки человек воспитанный:..
Олег непонятно ответил:
- Золотые слова! Ведь некоторые люди дальтоники, хоть окулист и говорит им, что у них нормальное зрение. А кому же хочется считать себя дальтоником? Да и как не поверить специалисту, врачу, правда, Виктор Терентьевич?..
У Вагина подрагивали губы.
- Отличительная черта всякого чудака, - сказал он, - самозабвенная вера в придуманный идеал. И при этом чудак ежесекундно готов принести ему в жертву собственную жизнь. На меньшее он не согласен!
Олег засмеялся прямо в лицо Вагину:
- Бывают такие. Но, в общем-то, категории чудаков многочисленны.
Нет, Анатолий побоялся бы так разговаривать с Вагиным! Анатолий умный, но какой-то скучный. Я толком не понимала перепалки Олега с Вагиным, но была уверена, что Анатолий не сумел бы так говорить, как Олег.
Вагин язвительно сказал:
- Конечно, самая яркая категория - творцы-гении?!
- Само собой! - охотно согласился Олег. - А им, в свою очередь, особенно чудаковатыми кажутся те, которые дорвались до жирного куска и наслаждаются.
- Эти другие, конечно, самые хитрые из всех чудаков? - насмешливо подсказал Вагин.
- Точнее, считают себя самыми хитрыми.
- И преуспевают, конечно, прежде всего за счет донкихотов-гениев?..
- Они умеют и это. Но чаще за счет третьих…
- Есть и такие?
- Есть. Те всем сердцем рады бы попасть в первую категорию чудаков, да у второй каша жирнее. Так и чудачат, бедные, всю жизнь с разбитым сердцем…
- Их остается только пожалеть. - Этого такому чудаку мало. Вагин уже открыл рот, но я перебила его:
- Трудно бедным чудакам понять друг друга! - И упала на воду так, чтобы брызги окатили его, поплыла от берега.
- Выбирайте категорию! - засмеялся Олег и поплыл за мной.
Оглянулась. Вагин, вытирая злое лицо, смотрел нам вслед.
- Виктор Терентьич, сейчас опять мель будет! - крикнула я.
Он резко повернулся и поплыл к берегу. Теперь уж все расскажет Анатолию. Ну и пусть!.. "Пусть! Пусть! Пусть!" - повторяла я. Олег плыл на боку рядом, я видела его мокрое лицо, радужные капельки на ресницах, на выгоревших льняных бровях. И не могла понять, как он относится ко всему, что случилось, ведь намеки Вагина трудно не заметить, а Олег - друг Анатолия. Но, может, он совсем и не думает об этом, ведь я еще не жена, а всего-навсего невеста Анатолия, мне еще не поздно все перерешить, и ничего нечестного в этом не будет. Анатолий нашел бы выход, как он умеет это, все встало бы на свои места, никому и в голову не пришло бы коситься на нас. А сумеет ли Олег найти такую форму?.. Нет, наверно. Предлагал тогда Анатолию соврать Снигиреву, сказал: "Эта ложь во спасение". А по-настоящему врать не может, даже в мелочах. А вот Анатолий… Он как-то удивительно просто, если только ему самому нужно это, может превратить нечестность в честность, так объяснить лживость, что она перестает быть лживостью. И главное, сам он тотчас уверует, что это порядочность и честность. Да, он такой… И тут я впервые задумалась о страшной гибкости Анатолия в жизни, не осознанной им самим: сам он никогда не видел этого, Даже обиделся бы, если ему сказать… Я перестала плыть; значит, все теперь зависит от меня, только от меня! И сразу же почувствовала, что не смогу, наверно, ни на что решиться. И ведь еще неизвестно, любит ли меня Олег. Но даже если и так, разве я могу отказаться от всего того уверенного и благополучного, что связано с Анатолием и чего я так желала, добилась с таким трудом?
Олег лежал на воде рядом, по-мальчишески прижимая к ней раскрытые глаза. Он улыбнулся, заметив, что я смотрю на него:
- На границе двух миров!..
И я, забыв обо всем, тоже попыталась увидеть одновременно и небо, и солнце, и мутно-зеленую толщу воды. Глазам было щекотно, в них расплывались радужные круги. На миг я потеряла всякое ощущение реальности, у меня чуточку закружилась голова, и я невольно схватилась за руку Олега, а он готовно вытянул ее, поддерживая меня. Мы смеялись, он что-то говорил, а я все держала его за руку и терла другой рукой глаза. Он был теперь совсем таким, как я сама сейчас. Этого, нельзя было объяснить словами, но это было так. И опять-таки с Анатолием у меня никогда не бывало такого ощущения, хотя я совершенно не могла представить себе, что именно сделает Олег в следующую минуту, а почти все поступки Анатолия были известны мне наперед.
Олег чуть шевельнул рукой, я смутилась и отпустила его руку, быстро поплыла вперед. И Олег снова был рядом, смотрел на меня и улыбался. Мы еще долго плыли, пока берег совсем не превратился в тоненькую желто-зеленую каемочку. Никого вокруг не было, только небо, солнце, вода и Олег. И счастье… Я даже перестала чувствовать, что оно немножко ворованное. У меня, конечно, а Олег тут ни при чем, он ведь никого не обманывал. Да, может, и не понимал еще всего, что я уже тогда понимала.
Вернулись мы к обеду. Все наши сидели под кустами и ели. И смотрели на нас издали. "Теперь-то уж всем все ясно", - подумала я. Олег предложил:
- Пойдем поедим?..
- Сейчас, сейчас, - ответила я и побежала к тем кустам, около которых раздевалась.
Только здесь почувствовала, как замерзла. Схватила полотенце, стала растираться. Так что же теперь будет?.. Узнает Анатолий… Лучше всего, конечно, вернуться с таким видом, будто ничего не произошло, смеяться, шутить. Подумаешь, поплавала с лучшим другом жениха, дело обычное… Но как только представила себе Вагина и его улыбочку, почувствовала, что не смогу таиться, лгать. Может, не подходить к Олегу, не разговаривать с ним?.. Даже испугалась! И вот тут-то я поняла всю разницу между моим отношением к Анатолию и тем, что возникло у нас с Олегом. И поразилась: сколько ума, сил, даже хитрости потребовалось мне, чтобы построить здание своего будущего благополучия с Анатолием, а оно оказалось таким непрочным, что зашаталось от первого толчка и того гляди, вообще развалится. А что я тогда буду делать?.. С Анатолием все ясно, прочно, а с Олегом… Если он даже и любит меня, то как еще сложится наша жизнь? Я подумала: с ним все может оказаться не очень-то просто, не так, уверенно, как с Анатолием, а главное, мне самой придется измениться, и Олег никогда и ни в чем - это я очень ясно понимала - не подчинится мне, как это делал Анатолий. Постояла, отложив полотенце, прислушалась к себе; радостно и испуганно покачала головой: нет, ничего не могу с собой поделать, это будет просто горе, если я откажусь от настоящего счастья!..
Выгодский - он со своей девушкой сидел в сторонке - сказал:
- А здорово вы с Олешкой заплыли, даже не видно было.
Выгодский открывал бутылку вина, его знакомая осторожными движениями, точно притрагиваясь к горячему, раскладывала на газете бутерброды, произнесла в нос:
- От водного спорта очень толстеешь… И вода холодная.
А интересно, как они относятся ко всему этому? Сказала, будто между прочим:
- Олег очень хорошо плавает,
- Ты бы посмотрела, как он в баскет кидает, - восхищенно ответил Выгодский.
- Импозантный мужчина, - подтвердила девушка и добавила: - Спорт очень показан мужчинам, а вот женщинам совсем наоборот: грубит.
Ничего они не понимают. Или считают, что все происходящее у меня с Олегом в порядке вещей? Я решила проверить:
- Вагин вот все надо мной смеется…
- Завидует, песочник! - засмеялся Выгодский. - А ты молодец, не теряешься. - И пояснил: - Начальника-то нет. - Это он про Анатолия. - Да и разве Олешку можно сравнить с ним?.. Верно, Том?
- В мужчине не красота важна, - солидно ответила Том.
- А что же? - спросила я.
Можно было подумать, что это не девчонка восемнадцати лет разговаривает, а моя мама. Неужели теперь школьницы-отличницы такие пошли?.. Ах да, ведь она же устраивается на работу.
- Это как к кому подходить, - ответила Том и впервые подняла на меня глаза, невинные и ясные. - От мужа требуется солидность и положительность, он ведь на всю жизнь. А любовник, конечно, должен быть прежде всего красивым.
- Железно! - подтвердил Выгодский. Вот так дела! С этими можно говорить начистоту. Я спросила:
- Ну, Том, а в Колике вы кого видите?
- Пока мы любим друг друга, - просто объяснила она. - Он ведь еще лаборант, да и я школу только в прошлом году окончила.
- Ну а дальше?
Она пожала плечами, отхлебнула из стакана вина, с аппетитом вгрызлась в бутерброд, не ответила, будто забыла и о моем вопросе, и обо мне.
- Там видно будет, - беззаботно проговорил Колик и протянул мне стакан.
Я взяла стакан. Ничего себе Том, а со стороны глянешь на такую - институтка старых времен!
В это время Яков Борисыч сказал у меня за спиной:
- Привет честной компании! - Наклонился, взял за горлышко бутылку, засмеялся: - Это не по-товарищески, мы тоже жаждем.
Том молчала, словно ее шокировала такая бесцеремонность Якова Борисыча. Колик поспешно выпил вино из стакана - кадык на его худенькой шее судорожно дергался, - протянул стакан Якову Борисычу:
- Прошу.
- Ну зачем же так быстро и начерно? - опять засмеялся Яков Борисыч. - Да и от своих отрываться негоже. Пошли, пошли!..
Выгодский послушно встал, двинулся первым, обернулся к девушке. Она тоже - делать нечего - лениво поднялась, собрала бутерброды, отправилась вслед за ним, храня на лице холодную замкнутость. Я все делала вид, что тоже собираюсь. Яков Борисыч сказал:
- Бери свою еду, и - к нам!
Я смущенно посмотрела в его доброе лицо:
- Да я завтрак забыла…
- Тем более! - И пошел неторопливо.
Я видела сутулую спину, движения стареющего, усталого человека, и - в тот день я будто прозрела - от всего милого облика Якова Борисыча на меня повеяло такой человечностью, доброжелательством…. Как же я всего этого раньше не видела в нем?.. И мне сразу стало легко и покойно: если Яков Борисыч в общей компании, со мной ничего не может быть плохого, даже Вагин не посмеет надо мной смеяться!
15
- Дисциплина воспитывается прежде всего строгостью, - говорил Вагин с набитым ртом, старательно намазывая маслом новый кусок хлеба. - Затем - привычка к труду. Дисциплина и размеренный труд - все остальное для молодежи вторичное. - Лицо его раскраснелось от выпитого вина, густые капельки пота усеяли мясистый лоб.
Но я-то уже догадывалась, что этого все-таки мало. Достаточно, чтобы жить хорошо материально, но для счастья мало. Да и некоторые плохие люди работают хорошо и безукоризненны в своем внешнем поведении. Олег, словно прочитав мою мысль, подтвердил:
- Идеальное сочетание дисциплины и размеренного труда - автомат.
И этого у нас с Анатолием тоже, в сущности, не было: Олег часто говорил то, что я сама хотела бы сказать, только у него получалось лучше.
Коробов - он, наверно, ехал в другом автобусе и сейчас возвышался этакой горой мускулов, хоть выпускай борцом на ковер, - в тон Вагину гудел своим грубым басом:
- Поменьше надо цацкаться да уговаривать. - Он презрительно косился на Выгодского с Томом; Колик без тени смущения обнимал ее за плечи. - Сказал раз - не понимает, надо поучить! - У него на скулах появились крепкие желваки величиной с пинг-понговский шарик: приехал он без жены, как и Вагин.
Яков Борисыч оказал:
- Настоящий капиталист тоже дисциплинирован и умеет трудиться. - Он как бы невзначай снял руку Колика с плеч Тома - те безразлично подчинились, они вообще были какие-то ватные - и договорил: - А музыку, например, понимать палкой не научишь, хотя Виктор Терентьич прав: настоящим музыкантом, не будешь, если не умеешь трудиться.
Павел несмело подвигал Жене бутерброд с колбасой. Она сидела вытянувшись, глядя на залив, машинально вертела в руках яйцо. Неожиданно она сказала:
- А я бы в школе ввела курс по воспитанию чувств. Чтобы человек не тыкался, как слепой, не ошибался и все видел. - И не посмотрела на нас с Олегом, хотя наверняка все это говорила для него.
- Еще этому в школе учиться! - фыркнула Том. - Представляю, как бы опошлили все.
- Вас пошлости учить не надо, - ответил Коробов. - Вы сами научите!
Вагин, не то пытаясь сгладить грубость Коробова, не то просто насмехаясь, признал:
- Мало вас в школе учили, Томочка, мало. - И заговорил уже серьезно: - А вот если бы это дело было поставлено так же солидно, как, например, преподавание литературы, ну, там с программами и методикой, можно было бы и чувства воспитать за милую душу! - уже твердо, даже угрожающе закончил он.
Мягкое лицо Якова Борисыча сделалось, холодным, отвердело. Он сказал:
- Инструкция по воспитанию чувств. Это и звучит-то пародийно. - Он смотрел на Вагина и словно говорил ему одному. - Какой же это педагог, если он не может просто, по-человечески, разобраться в душевной жизни ученика, помочь ему воспитать в себе здоровую целомудренность, умение владеть своими чувствами, воображением, возникающими желаниями?
Том лениво поднялась, медленно отошла, легла на песок, начала деловито заклеивать кусочком газеты нос. Колик немного подождал и пошел к ней.
Вагин язвительно смотрел на Якова Борисыча: дескать, распинаетесь, а им наплевать…