Жизнь и творчество Николая Николаевича Вагнера тесно связаны с городом на Каме - Пермью. Здесь он родился, учился, здесь в молодости работал на моторостроительном заводе, стал журналистом.
Первая книжка Н. Вагнера - повесть "Не той дорогой" - вышла в 1955 году. В последующее время он создает романы "Счастье рядом", "Преодоление", "Ночные смены", документальную повесть "За высотою высота".
Работал писатель и над созданием документальных книг из истории промышленных предприятий Перми, Березников, Соликамска, Кунгура, Чусового.
Его романы посвящены созидательному труду советских людей.
Герои романа "Преодоление" - гидростроители. В романе делается попытка проследить, как разительные перемены, вызванные масштабной стройкой, влияют на людей - творцов новой жизни.
Содержание:
Н. Вагнер - ПРЕОДОЛЕНИЕ - Роман 1
Глава первая - КАСАТКА 1
Глава вторая - ВОЗВРАЩЕНИЕ 4
Глава третья - СНОВА В РЕЧНОМ 5
Глава четвертая - ВСТРЕЧА 7
Глава пятая - РАЗНОГЛАСИЯ 8
Глава шестая - ПЕРЕМЫЧКА 9
Глава седьмая - ПРИЕМ 11
Глава восьмая - НА ЕЛИНСКОЙ 12
Глава девятая - СВАДЬБА 13
Глава десятая - ЭКЗАМЕН 15
Глава одиннадцатая - НОВОСЕЛЬЕ 17
Глава двенадцатая - ГОСТЬЯ ИЗ РАЗЪЕЗДА 18
Глава тринадцатая - КАЖДЫЙ ЧАС 19
Глава четырнадцатая - В ПАРТКОМЕ 20
Глава пятнадцатая - РАЗГОВОР В "ВОЛНЕ" 22
Глава шестнадцатая - УХОД 24
Глава семнадцатая - ВСЯ ЖИЗНЬ 25
Глава восемнадцатая - ТРУДНЫЙ ДЕНЬ 27
Глава девятнадцатая - ПЕСНЯ 29
Глава двадцатая - ПЕРЕМЕНЫ 30
Глава двадцать первая - ПОСЛЕДНИЙ СУББОТНИК 34
Глава двадцать вторая - НАД РЕКОЙ 35
Глава двадцать третья - ПУСК 37
Н. Вагнер
ПРЕОДОЛЕНИЕ
Роман
Глава первая
КАСАТКА
Город начинался у красного крутояра. На самой вышине его росла старая, могучая береза. Она держалась за край берега узловатыми корнями, чуть накренившись к воде, и вот уже много лет стойко противилась тугим, шквальным ветрам, которые дули с луговой заречной стороны.
Шатер березы, щедро увитый листвой, был далеко виден с открытого плеса. По нему ориентировались когда-то старики лоцманы, направляя пароходы под гористый берег, где неизменно держался глубокий, но узкий ход. Караваны судов прижимались к самому берегу и очерчивали его, оставляя в стороне широкую гладь мелководья. Шли они медленно, осторожно. Мерно взбивали плицами розоватую реку, и каждый раз ударам колес вторило до удивления чуткое эхо.
Пассажиры могли вдоволь налюбоваться причудливым отвесным берегом и ровной цепочкой ласточкиных гнезд вверху, у травянистой кромки. И совсем рядом метались по ветру гибкие ветви березы, слева и справа от которой стояли небольшие аккуратные избы, глядевшие крохотными оконцами на реку. Позже, когда они уступили место городским постройкам, одна лишь береза напоминала старожилам о том, что еще не так давно стояла здесь деревня Касатка.
Она же, береза, стала свидетельницей рождения города Речного.
Здесь, у подножия крутояра, возле пологого замшелого распадка, причаливали баркасы, заполненные бухтами кабеля, компрессорами, лебедками, конструкциями кранов. Неказистые с виду катера-силачи, пузатые борта которых до краев зарывались в кипящие буруны волн, тянули на коротких стальных тросах тяжело груженные баркасы.
Вместе с оборудованием в будущий город Речной прибывали первые строители. В сумерках их встречали буйно горящие костры. Ветер раздувал искры, сухо потрескивали угли у самой воды, на хрупающей под ногами гальке. А из далекого далека до слуха новоселов долетала песня касаткинских девчат. Начинала ее обычно Катюха Кудрявцева - первая певунья в деревне.
"Мы на лодочке катались…" - выводила она звонким голосом, и ей стройно вторили подруги. Песня доносилась с лодки, которая кружила на лунной дорожке, силилась пересечь ее вдоль или поперек, словно куда-то бесконечно стремилась, но не покидала заколдованного круга…
…Ничего этого не видел начальник стройки Илья Петрович Груздев: ни баркасов со всевозможной строительной кладью, ни лунной дорожки. И песен касаткинских девчат не слышал тоже. Встречаться с подобными картинами ему, конечно, приходилось много раз, как всякому, кто сызмальства рос на большой реке или был связан с нею не одним годом работы. А на здешних берегах Груздев появился гораздо позже того, как начали приезжать сюда первые рабочие.
Но мало кто знал, что бывать в касаткинских местах Груздеву приходилось намного раньше, еще задолго до войны. Вместе с первыми партиями советских специалистов-гидротехников Илья Петрович забирался в самые глухие углы, намечал места будущих строек.
Эта работа отличалась именно тем взглядом в будущее, о котором так часто говорят в наши дни. Все, задуманное человеком, непременно приходит и с годами становится обыденным. Для того и вспыхивает яркая мечта, чтобы затем, через преодоление суровых трудностей и быстротечного времени, стать живым воплощением больших дел. Это Груздев знал по опыту всей своей жизни. И потому нередко повторял: коммунисты никогда не бросали слов на ветер.
В тот далекий вечер над бурной рекой, потемневшей от низких облаков, тоже ярко горел костер. Пламя его металось над поленьями, гудело, закручивалось в красные жгуты. В черное небо летели долго не гаснущие искры. Старый бакенщик Степан попривык к ветрам, и разложенный им костер горел наперекор непогоде.
Дед Степан не спеша подгребал корявой хворостинкой Угли и слушал, как казалось ему, бредовый рассказ еще молодого, крикливого Груздева.
- Здесь или чуть выше перегородит реку плотина. Электричество от станции пойдет в города, большие и малые деревеньки, и в первую очередь в твою, дедушка Степан, Касатку…
Старик недоверчиво крутил головой, жмурил мутные от старости глаза. Знал он, что верстах в двадцати, за крутым поворотом реки, валили лес под площадку бумажного комбината, рыли землянки, сшивали из непросохшего духовитого теса бараки. Теплоцентраль хотели закладывать, а там и город. "Город, оно, конечно, могут и построить, коли уж приступили к этому, - рассуждал про себя дед Степан, - но чтобы такую реку запрудить!.."
А Груздев и его спутники посмеивались, уверяя, что слов на ветер они не бросают. Так все и случилось, и если бы эта старая береза могла говорить, она поведала бы, с какой верой в ту давнюю пору доказывал свою правоту Груздев.
Поведал бы и дед Степан, если бы дожил до нынешнего дня; и увидел бы сам, как шагнули к обрыву, к самой реке, каменные дома и смотрели на нее желтыми глазницами окон. А там, вдали, вверх по течению, где светлела полоска плотины и где завершалась стройка, переливалось и дробилось созвездие электрических огней, отраженное рассеянным светом в дымке неба…
Стояла ранняя весна.
Груздев поднялся по скованному морозами песку, подошел размеренным шагом к березе, похлопал ладонью по ее шероховатому стволу, приблизился к откосу и встал там, раскачиваясь с носков на каблуки. Он вытянул назад сцепленные в кистях руки, окинул взглядом снежную равнину застывшей реки, вновь почувствовал былую молодость и силу. На сколько хватит их, Груздев не знал и не загадывал. Важно, что теперь, сегодня, он ощущал себя способным преодолеть еще не один рубеж, осуществить еще не одну мечту и, во всяком случае, завершить эту - самую большую в его практике гидростанцию.
Он никогда не надеялся только на себя; точнее, надеялся, если был уверен в тех, кто шел рядом с ним, с кем был связан одним общим делом. Сила была в людях, которых он знал, которым сумел передать главное из того, чему его научила жизнь, на которых он мог положиться. И результаты этой веры в силы людей, которые понимают главное, Груздев ощутил неоднократно, на всех периодах строительства, когда перегрузки в работе, выпадающие на долю каждого, превосходили, казалось, пределы возможного.
…Внизу, по узкой полоске берега, вдоль чернеющей среди ледового простора полыньи, прогуливались две девушки. Они разгребали ногами снег, выискивали гальки, подбрасывали и ловко ловили их.
Им было весело и беззаботно. "Но не опасно ли, - подумал Груздев, - бродить там, у самой воды?"
В одной из девушек, на голове которой торчал островерхий треух, отороченный белой цигейкой, Груздев узнал бригадира бетонщиц Лену Крисанову. Она торопила свою подругу, а та подбиралась все ближе к полынье, отслоившей прибрежный лед. Но подруга не отзывалась. Ей хотелось, видимо, чтобы обязательно "булькнуло", чтобы галька непременно угодила в воду. Наконец донесся глухой всплеск, девушка восторженно запела и закружилась на льду.
- Эй, Крисанова! - крикнул Груздев, приставив руку ко рту. - Подледным ловом занимаетесь?
- Какой лов? - донеслось снизу. - Катюху угомонить не могу. В полынью лезет…
Через минуту Лена была возле Груздева. Она тяжело дышала открытым ртом.
- Вот тебе и спортсменка! Запыхалась вся. Носом дыши, носом, - посоветовал Груздев. - Нахватаешься холоду.
- Я же не скалолаз, - все еще не переведя дух, ответила Лена. - Непривычно в гору взбираться… Гуляем вот тут, - не зная что еще сказать, закончила она.
- И я подышать вышел, перед сном. Катя - это Кудрявцева?
Лена кивнула:
- Помощница моя, правая рука!
- Знаю, знаю. Как вспомню о вас - так и про большой бетон сразу же. Прытки были молодицы! А теперь прыти ото всех нас потребуется еще - ой-ей-ей!..
Груздев отошел в сторону, потом повернулся, посмотрел пристально и проговорил раздумчиво, как бы про себя:
- Осталось немного, да и не слишком мало. Как говорят, начать да кончить… Я думаю, сладим. Не впервой.
- Конечно, сладим, Илья Петрович! Были бы блоки и бетон.
- Будут, Елена Андреевна, будут. Ну, счастливого отдыха! - Груздев протянул крепкую руку и добавил: - Гляди, чтобы твоя Катя в полынью не шлепнулась.
Он ушел, неторопливо, по-хозяйски ступая по рыхлой наледи, чуть склонив голову, не глядя вперед и, как решила Лена, - занятый своими многими думами.
А думал Груздев в эти минуты об одном: о вечной молодости жизни, не своей - она давным-давно ушла, и только воспоминания остались о ней, пусть ясные, как утро погожего дня, ничуть не затуманенные временем, - а именно о вечной молодости.
Как в прежние годы, так и сегодня все прибывает и прибывает в жизнь юная поросль. Только вчера гомонили под окнами мальчишки и девчонки, а глядишь, они уже - юноши, девушки; серьезно задумываются о самостоятельных путях-дорогах. А как по ним пойдут - твердо ступая и смело глядя вперед, преодолевая препятствия, которых хоть отбавляй, или - робко, неуверенно, пасуя перед трудностями, уступая им? Ведь только подумать, сколько надо набить шишек на лбу, прежде чем все станет ясно и все просто, а если и не станет, то потом, с годами, способнее будет преодолевать все неожиданности и невзгоды. И, конечно, тем способнее, чем яснее цель и крепче вера в свое призвание.
Никто другой, кроме тех, кто видел смену многих лет и зим и научился хоть бы сколько-нибудь понимать жизнь, не может наставить на верный путь таких, как Лена и Катя Кудрявцева.
Груздев вспомнил о скором приезде жены. Вот и она всю себя отдала юному поколению - детворе. Но детство детством, а школа трудовой, самостоятельной жизни - совсем другое дело.
Воскресное утро началось, как обычно, с назойливых звуков радиолы. Лена уже давно слышала надоевшие мелодии, а проснуться не могла. Наконец она открыла глаза, недобрым словом помянув молодую врачиху Нину, которая жила в соседней комнате. "Далась ей эта музыка. Хоть бы в воскресенье отоспаться". Потом вспомнился вчерашний вечер, встреча с Груздевым и все, что произошло после того, когда он ушел.
Катюха все-таки выкупалась в полынье, докружилась на льдине до того, что поскользнулась и угодила в воду. Лена едва вытянула ее на берег, а когда пришли в общежитие, у Кати не попадал зуб на зуб. Телогрейка задубела на холоде. Катя сбросила ее, отстегнула юбку, которая слетела вниз и колоколом встала на полу. Хорошо, что в душевой оказалась горячая вода. Докрасна распарилась Катя. Она шумно ворвалась в комнату и принялась тормошить задремавшую Лену.
- Не спишь ведь! Лен! Вижу, что не спишь. Вставай, лечиться будем… Ну, погоди, - пригрозила она, раздирая гребнем волосы, - сейчас я тебя оживлю!
Она навалилась на Лену разгоряченным телом, стала лохматить ее волосы. Лена увидела озорные Катины глаза, смеющийся рот, ее розовую шею, тяжелые, налитые груди.
- Растормошу, растормошу лежебоку. Ишь - не вовремя улеглась. Лечиться надо. Вот и чекушечка, что давеча купила, пригодится.
Пришлось встать. А Катя ходила по комнате шумливая, возбужденная: сняла с гвоздя теплый халат, надела его поверх ситцевого, подпоясалась косынкой и уселась за стол.
- Что есть станем? - спросила она, ставя на стол чекушку, никелированный кофейник, и сама же ответила: - Есть селедка и вчерашний сыр. Вот они, за окном.
Она переложила на стол свертки, ловко сдернула ножом пробку, налила водку в стаканы.
- Ну, давай! - Катя подняла стакан, держа его кончиками пальцев за самое донышко, медленно поднесла к губам и так же медленно, маленькими глотками, выпила до последней капли, потом опустила голову, тряхнула упавшими на лоб мокрыми кудряшками и выдохнула: - Ух!.. Жжет!
Катя отрезала кусок селедки, разодрала его надвое и стала аппетитно есть. Она долго и старательно жевала, склонив голову и глядя неподвижными глазами в одну точку. Не переводя взгляда, она протянула руку: оторвала клочок газеты, промокнула губы и странно усмехнулась.
- Лен, а Лен! До чего же чудная жизнь… Сижу вот с тобой. А могла и не сидеть, не говорить. Ой, и жутко там… бр-р-р… А ты выпей хоть глоток за спасенную душу.
- Знаешь ведь - не пью. Где жутко?
- В полынье. Только раз окунулась, а показалось, пробыла там всю жизнь. Не поверишь - все вспомнила, единым разом все: и Касатку нашу, какая раньше была, и мать с отцом, молодых еще, и утопленника, которого в этом самом месте со дна достали, когда я еще девчушкой по берегу бегала. Я и в то время утонуть могла. Был такой случай. Дед Степан за волосы вытащил. И сегодня, кабы не ты… Ничего-то человек не знает, что его ждет. Я об этом часто думаю, потому и живу так, чтобы побольше успеть… Точнее - хочу так жить.
Теперь Катя безмятежно спала, с еле приметной улыбкой, закинув руку за голову; мерно вздымалась ее грудь.
Еще немного полежав, Лена соскочила с кровати.
Она прошла на цыпочках к окну, отдернула штору. Яркий свет ударил в глаза. На дворе стоял солнечный день. С карниза крыши летела золотистая капель. По тротуарам и по дороге неторопливо шли люди, не в спецовках и ватниках, как в будни, а в пальто и шубах. Внизу, у входа в общежитие, тренькала гитара, слышались смех и говор парней. "Который же час?" - подумала Лена и, взглянув на будильник, ахнула. Они проспали чуть ли не до двенадцати.
- Эй, подъем! - крикнула Лена, но Катя и не подумала открыть глаза.
- Подъем, подъем! - повторила Лена, резко разводя руки в стороны и назад. - Вставай, в кино опоздаем.
Катя села, поднесла к глазам кулаки, уставилась на Лену.
- Физкульт-привет! - Она широко зевнула и проговорила нараспев: - Ну и красавица ты у меня, Ленка! А-фро-ди-та! А мостик сделаешь?
- По заказу?
- Хоть бы и по заказу.
- Ну разве что для тебя.
Легко оттолкнувшись ногой, Лена сделала стойку и, медленно опустив согнутые под прямым углом ноги, коснулась носками пола.
- Молодчина! - выдохнула Катя. - Фигурка у тебя - позавидуешь!
Лена снова оттолкнулась ногой и, описав круг в обратном направлении, встала.
- Давай, давай, поднимайся. Как самочувствие? Не заболела?
- С чего это?
- Забыла, как в полынью ныряла?
- Такое забудешь… Дуреха я. Вечно меня куда-нибудь занесет. Но ничего, я крепкая. В деревне, бывало, чуть не до снега босы бегали. - Все это Катя говорила, отыскивая в шкафу одежду поновее и понаряднее. Она надела пестрое платье с оборками на груди, оглядела себя в зеркале: - А что, я баба-то ничаго!
- Чем красоваться, прошла бы лучше по комнатам. Напомнила бы девчатам про культпоход.
Лена поставила на стол чашки, насыпала из кулька в стеклянную вазочку сахарный песок.
- Пойду, - ответила Катя. - Это нам просто. Не думай - от кино никто не откажется. Да и деньги плачены. А Нинка-то чего разгулялась? Крутит и крутит шик-модерн. Хоть бы одну русскую завела. Эй, Нинка! - Катя постучала кулаком в стену, подошла к батарее, подняла туфли, стоявшие возле нее, осмотрела внимательно, вытащила из них туго набитую бумагу. - Ну ладно, я пошла…
В дверях она столкнулась с высокой светловолосой Ниной.
- С добрым утром, рабочий класс! Кто соскучился? - спросила она певучим голосом.
- С тобой соскучишься! Весь дом переполошила. Воскресенье ведь…
- И правильно сделала. Режим надо соблюдать. Дрыхнете до полудня. - Отвернувшись от Кати, она обратилась к Лене: - У вашей бригады культпоход?
- Как всегда. А что?
- Нет ли лишнего билетика? Для меня выходной - самый тяжелый день. Не знаешь, куда себя деть.
Нина подошла к зеркалу, вгляделась в свое миловидное лицо, поправила пышно взбитую прическу. Весь вид ее говорил о незыблемом внутреннем покое, в движениях ее белых холеных рук ощущалась величественность. "Даже царственность", - подумала, глядя на нее, Лена.
- Коли не знаешь, куда деваться, идем со мной по комнатам. Может, кто и откажется от билета. Идем, идем, мимоза! - Катя подхватила Нину за талию, и они вышли в коридор.
В шестом часу вечера комендант общежития позвал Лену к телефону.
"Кто бы это?.."
В новеньком темно-сиреневом платьице Лена легко сбежала вниз, взяла трубку и услышала знакомый голос диспетчера:
- Подготовлен большой блок, на две тысячи кубов. Обещала выйти бригада Фокина, а пришло всего семь человек. Выручай, подними своих девчат! Самосвалы стоят, понимаешь? Бетон стынет. Ну, как? Товарищ Крисанова?!
Не отрывая трубку от уха, Лена молчала. Что ответить диспетчеру? Сказать, что бригада собирается в культпоход и что настроение у девчат совсем не рабочее? Отказаться? Нет, так нельзя. Язык не поворачивается. Но надо что-то говорить вот сейчас, не раздумывая…
- Слышу, слышу! - сказала Лена, все еще не находя решения, и лишь на повторный вопрос диспетчера ответила твердо: - Присылайте машину. Соберемся через полчаса.