Глава одиннадцатая
НОВОСЕЛЬЕ
Комната, в которой жили Лена и Катя, всегда чисто убранная и светлая, в этот день потеряла обычный вид. Исчез белоснежный тюль с окна. На кроватях скучно пестрели матрацы в синюю и красную полосу. Все, что украшало комнату и создавало в ней уют - шторы, покрывала, скатерть, - было брошено в угол. Молодые хозяйки покидали прежнее жилье, укладывали чемоданы и, как будто сговорившись, вместе начинали новую, семейную, жизнь.
- Лен, давай посидим маленечко. Когда еще приедет Борис. У нас почти все сложено.
Катя села на свою кровать, посмотрела вокруг, вздохнула.
- Бросаем нашу комнату, а как дальше жизнь пойдет - одному богу известно. Смешно: никогда замужем не была и сейчас не чувствую. Может, зря за Бориса пошла, а может, тут и есть мое счастье. Как думаешь, Лен?
- Я уже тебе говорила, - ставя чемодан к двери, ответила Лена, - лучше быть замужем, чем без конца влюбляться. Так может вообще не остаться никаких настоящих чувств. Борис мне нравится. По-моему, он тебе подходит. Во всяком случае внимательный и добрый.
- Ничё мужик, - покачав головой и задумчиво улыбнувшись, согласилась Катя. - Такого приручить можно. Аж бы не наскучил. - Ее улыбка стала озорной. - Ты не думай, что он тюлень какой-нибудь. Жарконько приходится! Это уже тебе по секрету: считай, что к марту рожу.
Все это Катя высказала затаенно, чтобы никто посторонний не мог услышать, и потому вздрогнула, когда неожиданно скрипнула дверь. Катя оглянулась и увидела соседку Нину, которая имела привычку входить без стука и предупреждения.
- Ну, пташки перелетные, вы еще тут? - оглядывая комнату, спросила Нина.
- Куда торопиться? - недовольно ответила Катя и вытянулась на матраце, подперев руками затылок.
- Конечно, теперь вам торопиться некуда. Однако быстро же вы обкрутили своих мужчин.
- Могли бы еще быстрей, перед людьми совестно.
- Это тебе-то совестно? Когда уезжаете? - уже по-деловому спросила Нина.
- А что, комнату облюбовываешь?
- Да, она, пожалуй, побольше моей. По крайней мере - квадратная. У себя я ничего не могу толком расставить.
- Давай, расставляй. И комната побольше, и везучая. Сразу замуж выскочишь.
- Очень нужно! - скривив губы, ответила Нина. - Во всяком случае, гармониста всегда найду.
- Не гармониста, а баяниста, тюха.
- Какая разница! То и другое - не мой план.
Не обращая внимания на Катю, она прошлась по комнате, как бы примеряясь к площади, остановилась в дверях и сказала Лене:
- Когда будете уезжать, занесите мне ключ. С комендантом я договорилась.
Нина ушла не простившись.
- Цапля длинноногая! - выругалась Катя. - Вот не нравится она мне и все тут. Теперь-то хоть не будет мозолить глаза. Все ей не так, все мало. Прибарахлилась выше головы и снова рот разевает. Повсюду мосты навела, что хошь достанет…
- Не завидуй.
- А я и не завистливая. Зла на них, ловкачей, нет. Мне вот всю дорогу самой биться приходится, а она, как лебедь, по жизни плывет, шеей покручивает и свысока поглядывает. "Я, мол, вам не ровня. Где вам до меня?"
Послышался осторожный стук в дверь.
- Давай! - крикнула Катя, вставая с кровати. - Заходи, залетушка!
В дверную щель просунулись сначала голова, а потом угловатые плечи Бориса.
- Ну как, собрались?
- Собрались, Боренька! Бери чемоданы и - айда…
Он взял чемоданы и пошел к выходу.
- Борь, приди еще разок. Тут еще три короба наберется.
Катя стала вытаскивать из стенного шкафа зимние и демисезонные пальто, обувь, плащ, затем из самого дальнего угла вынула малиновое стеганое одеяло - приданое, самой себе приготовленное. Развернув его и погладив рукой шелк, она сказала:
- Ну вот, а ты говорила, зачем покупаю. Не век казенным укрываться.
Взяв в охапку одеяло и одежду, Катя пошла к выходу, а Лена все еще перекладывала с места на место уже сложенные вещи, стопки книг и не торопилась уходить. Ей не жаль было расставаться с комнатой, но переезжать в общежитие для молодоженов тоже не хотелось. Она сама не могла объяснить себе - почему? Возможно, будь сейчас здесь Петр, она не испытывала бы такой неопределенности. При нем все как-то делалось само собой и времени для раздумий не оставалось. Но Петр был в Москве, второй раз после Катиной свадьбы, которая неожиданно для Лены изменила и ее жизнь.
По мнению Лены, в этот раз ехать Петру в командировку было совсем необязательно. Просто не оказалось на месте никого другого, он упросил Лену поговорить с Груздевым о том, чтобы послали его. Поворчав немного, Илья Петрович согласился. "Не ему, конечно, полагалось бы ехать, а моему заместителю, да что поделаешь, коль старик на пенсию просится. Пусть едет твой Норин. Только чтоб подарки тебе привез! Слышишь?"
Все было бы ничего. "Неделя пройдет быстро, - думала Лена. - Не успеешь оглянуться". Но зачем ему нужна была эта командировка? Неужели разговор, который ей пришлось случайно услышать, был правдой?
Присев на стул, Лена пыталась восстановить в памяти этот разговор дословно. Говорили двое, в коридоре, рядом с открытой дверью приемной.
- Тебе непонятно, что такое Норин? Подхалим и карьерист!
- Напрасно! Просто энергичный работник. Человек дела. Мы завидуем тому, что у нас нет таких качеств.
- Завидовать карьеристу? Уволь! Да такой не моргнув глазом перешагнет через тебя, через любого, чтобы подняться хотя бы на одну ступень.
- По-моему, это - домыслы…
- Ты думаешь, он зря рвался в Москву? Нет, Норин не таков. Он использует каждую возможность, чтобы лишний раз подаваться на глаза начальству. Это - линия. Он проводит ее и здесь, и там. И увидишь - добьется своего. Ты знаешь, говорят, что он специально пошел на то…
Голос говорившего перешел на шепот, и Лена не услышала окончания фразы. "На что пошел Петр?" - этот вопрос каждодневно всплывал перед Леной и мучил ее своей неразгаданностью. Чтобы успокоить себя, она старалась припомнить все казавшееся в Петре положительным - его улыбку, его щедрость, смелость - и уверяла себя в том, что он не смог бы пойти на какой-либо плохой шаг.
Из этих раздумий Лену вывел голос Бориса, который вернулся за оставшимися вещами:
- Лена, а мы вас ждем.
- Да, да. Иду!
- Разрешите мне, - отбирая у нее перевязанные стопки книг, сказал Борис. - Я обещал Петру Ивановичу доставить вас с полным комфортом.
"Газик", заполненный чемоданами, узлами и свертками, остановился сначала около клуба, где Борису отвели одну из подсобных комнат.
Быстро выгрузив часть вещей, Борис, Лена и Катя поехали в общежитие молодоженов.
Этот недавно построенный дом выделялся среди других зданий светлой силикальцитной облицовкой. Его большие вытянутые окна выходили на новую площадь Юности. Лене нравилось это место: многоэтажные дома вокруг, вдоль них - двойные ряды молодых берез и фонтан, обсаженный цветами, в центре. Все это было хорошо видно из комнаты, которую получил Петр Норин.
Осторожно ступая по квадратам пластика, Катя медленно обошла комнату, заглянула в нишу, где стояла деревянная двуспальная кровать, приблизилась к приоткрытому окну.
- Красотища-то какая! Не то, что у нас с тобой, Боренька, - закуток подлестничный. Здесь жить да радоваться.
- Нам же квартиру дадут, отдельную.
- Еще жди, когда дадут, а тут - рай небесный и мебель готовенькая. Ну, скажи, не везет ли тебе, Ленка?
Катя села на край диванчика, подбоченилась и снова стала разглядывать комнату.
- Ты иди, Боря, знаю, что торопишься. И машину отпустить надо. А я здесь поживу с полчасика, полюбуюсь и Лене помогу.
Как только ушел Борис, Катя принялась рассматривать комбинированный шкаф, совмещающий в себе сервант, книжный стеллаж и шифоньер. Она открывала дверцы, выдвигала ящики, дивясь их устройству и чистоте работы.
- Не мебель - убийство! - приговаривала она. - Все продумано, ну, решительно все. Тебе и покупать ничего не надо. Живи и пользуйся. Вот только не свое.
- Какая разница?
- Не скажи. Свое всегда при тебе останется, а казенное - до поры. Вздумаешь переехать - опять гол как сокол. А Петр-то у тебя развернулся! Честно скажу, не ожидала.
- Почему?
- Думала, не способный он к семейной жизни. А он вон как быстро все обустроил. Еще и в загсе-то вы не были, а комнату получил.
- В загсе были.
- Зарегистрировались?
- Просили прийти через месяц.
- Ты это дело не тяни! В законном-то браке надежнее. И свадебку бы сыграть не мешало.
- Неужели ты думаешь, что я стала бы кого-то держать на привязи? У жизни свои законы, тем более у личной. Между прочим, в отличие от тебя, я действительно не знаю, согласуется ли с ними моя жизнь с Петром. Правильно ли я теперь поступаю…
- Развела теорию! Уж если так раздумывать, то не сейчас. Раньше-то где была?
- Раньше, как тебе известно, я ни о ком не думала. Ни о Петре, ни о ком. А теперь вот думаю. Хочу узнать, какой он?
- Хватилась! Что, ты его в первый раз видишь?
- Вот, вот. Мне все время кажется, что я с ним только что встретилась. Бывает, двумя славами с человеком не обмолвишься, а только посмотришь в глаза, увидишь улыбку и поймешь. И кажется тебе, что ты знаешь его давным-давно. А вот с Петром - совсем по-другому. То он кажется мне хорошим, чуть ли не каким-то необыкновенным, а то примитивным, самым заурядным. Начну раздумывать, какой же он на самом деле, и не могу прийти ни к какому выводу. Ничего не пойму. Наверное, потому, что два разных человека передо мной и никогда они не соединяются воедино. Так и живу. Не знаю, с кем. Понимаешь, что происходит?..
- А ты меньше думай. Заботится о тебе, любит, а остальное выяснится. Говорят же: стерпится - слюбится. Мужик он видный, не каждая такого найдет. А со свадьбой как знаешь. Не хочешь - не празднуй.
Катя встала с дивана, потянулась, завязала под подбородком косынку.
- Пойду. Ты и без меня управишься. Будет скучно, приходи.
- Сегодня не обещаю: институт. Завтра - тоже. А там и суббота.
- Эх, Ленка! - вздохнула Катя. - В одночасье у нас жизнь врозь пошла. Сколько лет каждый день вместе были, а теперь свиданья назначаем. Ну, ладно, прощай. Завтра все равно забегу.
Глава двенадцатая
ГОСТЬЯ ИЗ РАЗЪЕЗДА
На другой день Катя не пришла. Не собрались они с Борисом прийти и в субботу. Лена напрасно прождала до позднего вечера; не стала убирать со стола угощение, быстро приготовила постель и легла.
Рано утром ее разбудил звонок. Лена открыла глаза и, не сразу поняв, где она находится, посмотрела на часы. Было ровно восемь. "Петр!" - решила она, набросила на плечи халат, повернула ключ и чуть приоткрыла дверь. В коридоре стояла полная миловидная женщина средних лет в вышедшей из моды шляпке и синем коверкотовом пальто. Ее красивые карие глаза смотрели изучающе, розовое лицо было спокойно.
- Разрешите?
- Вы к кому? - с зародившимся беспокойством спросила Лена.
- К вам. Вас зовут Лена?
- Да. Входите.
Женщина вошла, огляделась, стоя у двери, и снова спросила:
- Вы одна?
- Одна. Садитесь, пожалуйста.
Лена отодвинула от стола стул.
- Неудобно в пальто. Можно, я сниму?
- Конечно. Повесьте вот сюда.
Женщина сняла пальто, повесила его на деревянную вешалку, сняла туфли и прошла к столу. На ней была красная вязаная кофта, надетая на голубое шелковое платье, глубокий вырез которого обрамлял вышитый воротник. По комнате распространился запах морозного утра, перемешанный с ароматом "Красной Москвы".
Еще раз оглядев комнату, женщина сказала мягким, ройным голосом:
- Пусть вас не удивляет мой визит. Сейчас вы все поймете. Надеюсь, поймете и меня, и мое состояние… - Она вынула из рукава носовой платок и, теребя его, продолжила: - Прежде всего познакомимся. Меня зовут Мария Михайловна. Работаю преподавателем в средней школе на Разъезде. Шесть лет назад к нам в поселок приехал Петр Норин. Симпатичный, очень общительный молодой человек. Быстро перезнакомился со всеми, и все его звали к себе, - Женщина помолчала, глубоко вздохнула, и снова зазвучал ее ровный негромкий голос. - Он умел нравиться, умел быть внимательным. У нас с Разъезда мало кто выбирался в город, и тем более в Москву, а Норин постоянно был в командировках. Кому лекарство привезет, кому электробритву. Помню, и мне как-то достал редкую книгу по химии. Сам он жил неустроенно, в переполненной командированными комнате приезжих. Ну вот… То ли надоела ему такая жизнь, то ли у него действительно появилось настоящее чувство, но однажды он пришел ко мне, как бывало, под вечер, и сделал предложение. Я, конечно, растерялась. Вы знаете, я даже и не думала о замужестве. Раз не вышла в молодые годы, так уж решила: проживу одна. Свыклась как-то со своим положением. Да и моложе меня Норин на целых семь лет. Словом, отказала я ему тогда, но он стал приходить чуть ли не каждый день и все с одним и тем же: "Вы одинокая, и я один. Вдвоем по жизни идти веселее". И подруги мои как сговорились: "Не век одной жить. Счастье само в руки идет, а ты раздумываешь!"
Мария Михайловна внимательно посмотрела на Лену и, увидев, как побледнело и напряглось ее лицо, сказала:
- Я понимаю, что этот разговор вам неприятен. Но ни вы, ни я друг перед другом не виноваты. Наберитесь мужества выслушать меня до конца. Мне теперь все равно, а вам это может пригодиться. Переехал Петр ко мне, и зажили мы как супруги. Одно, что не зарегистрировались. Доказал мне муж, что это пустая формальность. Вот сегодня как раз исполняется равно пять лет нашей совместной жизни, и ни разу за это время Петр не повысил на меня голоса. Любил, правда, выпить, но я смотрела на это как-то спокойно. У меня всегда стояла для него в буфете бутылочка. Я ничего для него не жалела. Два костюма купила ему, пальто. Он всегда ходил у меня в свежих сорочках. А кто, вы думаете, заставил его поступить в институт? Он и не думал о высшем образовании, но я его убедила. - Убрав платком слезу, Мария Михайловна вновь тяжело вздохнула. - Может быть, не надо было мне к вам приходить, но я не могла удержаться. Я все еще не могу найти себе места. Ведь он даже словом не обмолвился, что собирается уходить от меня. Вообще ничего не сказал. Собрал вещи и уехал. А потом прислал записочку. Вот. - Она протянула вырванный из блокнота листок.
Лена прочла две короткие фразы, написанные знакомым размашистым почерком: "Спасибо за все! Решил начать новую жизнь. Петр".
- Как все просто! Как просто! И это после того, как пять лет я его кормила, одевала, учила. Поверьте, он ведь ни разу не приносил мне зарплаты. А получал прилично. Как-никак начальником снабжения работал. Я и не требовала, понимала, что командировки всегда связаны с дополнительными расходами. Думала, закончит институт, и тогда нам будет полегче. Но не дождалась. Да и любила я его… А он, как говорится, попользовался всем готовеньким и помакал ручкой.
В комнате наступила тишина. Мария Михайловна прикрыла глаза платком. Лена сидела все в той же позе, как и в начале разговора, - ссутулившись и глядя перед собой широко раскрытыми глазами. Посмотрев на нее, Мария Михайловна протянула пухлую руку и дотронулась до локтя Лены.
- Я не хочу вас успокаивать. Я просто должна была предупредить, чтобы не получилось так же… Что с вами? - испуганно спросила Мария Михайловна, увидев, как перекосилось лицо Лены и задрожали ее губы. - Не надо! Вы… Вы не должны страдать из-за этого человека.
Лена со стоном упала головой на стол, залилась глухим, сдавленным плачем. Мария Михайловна взяла с подоконника графин с водой, налила дрожащей рукой стакан, поднесла его ко рту Лены.
- Выпейте, выпейте глоточек. Успокойтесь, Нельзя же так!
Отодвинув стакан, Лена выпрямилась, посмотрела на Марию Михайловну расширенными, напряженными до боли глазами и тихо, почти шепотом сказала:
- Уходите! Слышите? Я не хочу вас видеть. Не хочу! Понимаете: не хо-чу!..
- Хорошо, хорошо. Я уйду. Но вы, вы должны успокоиться. Вы должны взять себя в руки.
Суетливо надевая шляпку и пальто, поспешно всовывая ноги в разношенные, потерявшие блеск туфли, Мария Михайловна умоляюще и в то же время с тревогой смотрела на Лену.
- Я ухожу. До свидания. Но прошу вас - не надо так убиваться. Не надо. Все это пройдет…
Она не выдержала решительного взгляда Лены, быстро вышла и прихлопнула за собой дверь.
Не видя ничего перед глазами, Лена прошла вокруг стола, со звоном рванула занавеску, висевшую перед нишей, и упала на кровать; долго всхлипывала, вздрагивай плечами, потом утихла и уснула тяжелым, нездоровым сном.
Солнце обошло полнеба и снизилось к крышам домов. Его косые, не дающие тепла лучи назойливо били в глаза. Лена повернулась к стене, поджала колени и снова забылась. Когда она вновь открыла глаза, солнечные лучи перекрестились в углу комнаты и потускнели. Мертвая тишина, казалось, так сдавила виски, что зазвенело в ушах. Лена сжала ладонями голову, села на край тахты, глубоко вздохнула.
Медленно просыпавшаяся память до мельчайших подробностей восстановила начало дня. Лена услышала звонок у двери, увидела спокойное пышное лицо Марии Михайловны, ощутила прикосновение ее пухлой руки. До Лены донесся запах "Красной Москвы". Ей показалось, что он застоялся в комнате и именно поэтому сейчас было так трудно дышать.
Лена поднялась, подошла к окну, повернула шпингалеты. Осенний студеный воздух рванулся в комнату.
Лена старалась отогнать назойливо возникавшие воспоминания о встрече с бывшей женой Норина, но, подобно тяжелому сновидению, они возвращались помимо ее желания. И Лена вынуждена была вновь и вновь с ужасом осознавать, что это не сон, а правда.
Не закрыв окна, Лена подошла к вешалке, надела пальто, вынула ключ, хлопнула дверью и побрела по длинному пустому коридору; постояв в нерешительности в подъезде, посмотрела по сторонам и быстро пошла к центру площади. Здесь все изменилось. Листья молодых берез побили заморозки. Фонтан не работал. В прямоугольном бассейне плавали желтые листья.
Обойдя клумбу, Лена присела на скамью. Солнечные лучи еще золотили края облаков и заливали розовым светом все вокруг. Привалившись к спинке скамьи и запрокинув голову, Лена следила за плывущими облаками, которые бесконечно меняли свои очертания, превращаясь в седобородых глазастых стариков, а затем в сказочных драконов, скачущих всадников или идущих по пустыне верблюдов. Потом облака стали обыкновенными: у Лены не хватало больше воображения. Она вспомнила, как лучше всех угадывала фигурой, возникавшие из облаков, ее мать. Это было очень давно, в долгом, как целая жизнь, детстве. Тогда каждое лето они жили в деревне, на этой же самой реке, только километров на двести ниже по течению.
Минуло почти десять лет с тех пор, как у Лены не стало матери. Отца она не помнила совсем. Теперь из всей родни осталась у нее лишь тетка, престарелая учительница, которая жила в той самой деревне, где прошло детство.