- Дрожит она, как осиновый лист, - вмешалась в разговор Катя. - Если бы не вы, Петр Иванович, утопла бы Ленка, и все. Долго ли судороге схватить? И еще простудишься! - сказала она Лене. - На-ко выпей еще. А ну, до дна! Ух, и люблю я тебя, Ленка! Больше жизни! Больше Бориса! Боренька, - подмигнула она, - не ревнуй. - Она обхватила Лену, приподняла ее и обратилась к Борису и Норину: - Идемте к огню. Борь, возьми баян, сейчас самое время песни петь. Люблю на закате солнышка сидеть на берегу. И веселое и грустное приходит на душу. А сегодня день как по заказу, и ни вот столечко печали нет. Хорошо сегодня, Ленок, скажи?
Лена не ответила, а только закрыла глаза в знак согласия. Стало радостно и тепло. Вот только ноги как будто не свои и рукой не хочется шевельнуть. Наверное, от воды. Туда и обратно - метров триста. Но Петр-то, Петр! Что случилось с ним, с чего это он вдруг набросился там, у бакена? И как теперь к нему относиться? А может быть, он и в самом деле любит, не зря повторяет это при каждой встрече? Но до чего самоуверен! Ему обязательно надо как-то отомстить. Пусть не воображает себя рыцарем-победителем!
Костер с гудением пожирал рыжие разлапистые сучковины. Дрова разуглились и дышали сухим припекающим жаром.
Лена заслонила ладонью лицо, пригнулась к костру и нацелилась хворостиной в тлеющий уголь. Она насадила его, как печеную картошку. Размахивая хворостиной, отошла в сторону, подобрала несколько шишек, начернила их углем. "Теперь держись, Петр Иванович! Сейчас мы повеселимся над вами и собьем спесь!"
Она быстро отыскала глазами Норина, который стоял с заветренной стороны, у самого костра, и запустила в него шишкой. Удар получился метким. Пока Норин оглядывался по сторонам, вторая шишка попала в лицо, и он размазал рукой сажу на щеке. Звонко прыснули девчата, и Норин, приметивший хлопавшую в ладоши Лену, погрозил ей.
Он вытерся платком и, делая вид, что слушает, как самозабвенно поют девчата, начал незаметно обходить костер и расположившихся вокруг него людей. Лена поняла хитрость Норина и так же медленно, как он, стала передвигаться в противоположную сторону. Норин шел все быстрее, и Лена едва успевала уходить от него. Ноги не слушались, она перестала их ощущать, и эта гонка по кругу туманила голову. Лена бежала по звенящей земле навстречу искрам и клубам дыма; он разъедал и слепил глаза. "Надо вырваться из этого круга во что бы то ни стало! Стоит только сделать один шаг в сторону, и темнота спасет! Быстрее, быстрее!.."
Сумеречная прохлада освежила лицо, сразу стало легче дышать. Лена бросилась к кусту можжевельника, перебежала к другому, к третьему, спряталась за ствол ели, прислушалась.
Было тихо. Только гулко стучало сердце в тишине, которую, казалось, источал темный засыпающий лес.
Лена обхватила ствол, боясь разжать руки, потому что и земля и ель начали крениться. Они круто падали вниз, возвращались в прежнее положение и с такой же скоростью валились в другую сторону. "Что же это такое? - растерялась Лена. - Как сделать, чтобы не было так плохо?" Слабый стон Лены усилился тишиной и показался чуть ли не криком. Тотчас послышался хруст веток. Кто-то шел. "Это Петр!" - мелькнула мысль, и, ощутив необъяснимый страх, Лена побежала в чащу, в темноту, продираясь через кустарник.
Силы оставляли ее, а за спиной неотступно трещали кусты и слышались тяжелые шаги. Деревья расступились, и Лена что было духу побежала через поляну по мягкому влажному мху. Она уже достигла было спасительной черной стены леса, но споткнулась, рухнула на землю и увидела над собой Норина - огромного, всклокоченного. Он упал на колени и, шумно дыша, сказал:
- От меня не так просто уйти.
- Нет, нет! - вскрикнула Лена и уперлась рукой в грудь Норина. - Уходите сейчас же!
- Что с вами, Лена? Я же ничем не хочу вас обидеть. Но я убежден - мы должны быть вместе. Должны!..
Стало тихо. Мягко шуршали вершины елей, перечеркивая своими остриями далекие звезды. С реки приглушенно доносилась протяжная песня.
Лена лежала с открытыми глазами, смахивая ладонями крупные слезы. Горечь обиды душила ее. Увидев огонек сигареты, а потом и самого Норина, стоящего посередине поляны, она задрожала, неслышно всхлипывая, а потом заплакала навзрыд.
Он подошел, постоял около, коснулся рукой ее волос.
- Не надо, Леночка. Вставай. Нас могут потерять. Идем. Ну чего ты ревешь? Ведь ровным счетом ничего не случилось. Прости за грубость и давай будем вместе, всегда. Слышишь?
Обняв Лену за плечи, Норин раздвигал перед ней ветки деревьев. Они шли на свет костра.
- Ну, успокоилась? Молодчина! - Норин поцеловал ее в щеку. - Теперь бы незаметно выйти из леса. Ты стой здесь, а я обойду за теми кустиками.
Норин нагнулся и исчез в темноте. Лена подождала немного и, прибрав руками волосы, медленно пошла к костру.
Она остановилась около Кати, за ее спиной.
- Где ты была? - прервав песню, спросила Катя. - Чего молчишь?
- Так, гуляла.
- Ну, ну. Больно-то не гуляй. Норин с тебя глаз не сводит. А он парень - хват, пальца в рот не клади, оттяпает. Поняла?
Лена кивнула.
- Пой со мной вместе и не колобродь больше. Давай!
Катя обняла Лену и, тоскливо глядя на огонь, подхватила песню.
Глава десятая
ЭКЗАМЕН
Работа Василия Кострова в институте началась с приема экзаменов у задолжников. Каждый вечер приходили по три-четыре человека. Они долго готовились, а отвечали плохо. Василию жаль было тратить время попусту. Благоразумнее, по его мнению, было вместо этих повторных экзаменов читать лекции и не гнать потом учебную программу. Все складывалось так, что чувство неудовлетворенности от институтской работы появилось у Василия с первых же дней.
"Директор требует бороться за каждого студента и во что бы то ни стало сохранить контингент!" - эти слова заместителя по учебной части казались Василию абсурдом. "Что значит сохранить контингент? Переводить каждого с курса на курс независимо от знаний? Вот эти двое пришли второй раз, а что они всего за одну неделю могли сделать?"
Василий смотрел на студентов, - которые в разных концах аудитории готовились к ответу. Один из них, диспетчер бетонного завода Тимкин, в прошлый раз сидел за этим же столом и беззастенчиво списывал с учебника. Пришлось попросить его выйти. А эта девушка, склонившаяся над листом бумаги и решавшая или делавшая вид, что решает задачу, ушла сама. Вид у нее тогда был болезненный и растерянный. Она даже не попыталась отвечать. "Я лучше приду в другой раз". Сказала и удалилась, тихо прикрыв за собой дверь. "Посмотрим, чем они порадуют сегодня", - подумал Василий и в третий раз спросил:
- Кто-нибудь готов? Давайте, товарищ Тимкин, начнем с вас. Вы готовились полтора часа, вполне достаточно. Покажите свои записи.
На стол легли аккуратно исписанные страницы.
- Рассказывайте.
Заглядывая через плечо Василия в свои записи, Тимкин без запинки, почти скороговоркой изложил понятие двойного интеграла и вдруг умолк.
- Продолжайте, продолжайте, - сказал Василий, перевернув страницы обратной стороной. - Понятие двойного интеграла вы дали. А как произвести изменение порядка интегрирования? Это второй вопрос вашего билета. Подойдите к доске, сделайте чертеж.
Тимкин взял мел, начертил площадь. Неуверенно, то и дело поглядывая на Кострова, разграфил ее на квадраты.
- Так, так. Пожалуйста. Каковы же пределы интегрирования? Если мне не изменяет память, в прошлый раз вы споткнулись на этом самом месте. - Василий отвернулся от доски, взглянул на часы, придвинул к себе журнал. - Плохо, товарищ Тимкин. Опять не знаете материала. Между прочим, без знания основ высшей математики из вас никакого инженера не получится. Ну, что же, придете еще раз. Только теперь уже в зимнюю сессию.
Тимкин положил мел, вытер платком руки.
- Я просил бы вас, Василий Иванович, принять у меня на этой неделе. Во-первых, я не хочу быть отчисленным из института, а во-вторых, у меня большая занятость по общественной линии. Это тоже полагалось бы учитывать.
- Я учитываю только знания.
Василий сделал пометку в журнале и попросил пройти к столу студентку Крисанову.
- Пожалуйста. Отвечайте на ваш билет.
Громко стукнула и задрожала дверь. Василий повернул голову и сказал, скорее себе, чем студентке:
- Ну-ну, проявляем характер…
Он слушал, как отвечала Лена, не вникая в смысл ее слов, но в то же время понимая, что рассуждает она логично и свободно разбирается в теме. Мысли Василия вновь и вновь возвращались к Тимкину, а от него, по прямой ассоциации, переходили к Коростелеву - новому, а для Василия - первому директору института. Именно он, Коростелев, просил обратить внимание на Тимкина, не только потому, что экзамен по математике решал его перевод на четвертый курс, но и по другим, особым, как он выразился, причинам. Какие причины имел в виду Коростелев, Василий не знал и не поинтересовался ими. Он не привык выделять кого-либо ни по служебному положению, ни по родственным связям или знакомству. "Вот об этой самой Крисановой директор небось не позаботился. А она отвечает на удивление здорово. И почему только в прошлый раз она так поспешно ушла?"
- Достаточно, - оборвал Василий, - теперь решим за дачу.
Лена начала писать на доске, объясняя ход решения, Василий утвердительно кивал головой и, глядя на нее, пытался вспомнить, где он мог ее видеть раньше, до этих двух встреч в институте? "Серые, широко раскрытые глаза, коротко стриженные волосы?.. Уж не в котловане ли, пять лет назад, когда он привозил на экскурсию свой школьный класс? Ту девушку, бригадира бетонщиков, звали именно так - Лена Крисанова…"
Василий вновь оборвал Лену:
- Достаточно, знаете. Давайте вашу зачетку. - Заполняя графу и расписываясь, он спросил: - Чем объяснить ваш странный уход в тот раз? Не за неделю же вы успели все подготовить.
- Болела голова. Мне просто не надо было являться.
- А каким образом вы очутились в числе "хвостистов"?
- Это целая история. Простудилась, лежала в больнице. Словом, вылетела вся весна.
- Понятно. Вот возьмите. - Он протянул зачетную книжку. - Полагалось бы поставить пять, но… надо сдавать с первого раза. Учтите это и постарайтесь не болеть. Кстати, твердая четверка лучше иной пятерки.
- Спасибо! До свидания.
- До свидания. Да! Вы работаете бетонщицей?
- Нет.
- Странно…
- Чему вы удивились?
- Да нет, ничему. Просто я знал одну бетонщицу и тоже, кстати, Крисанову, которая как две капли воды была похожа на вас.
- Можете считать, что это одна и та же капля. Я и в самом деле работала бетонщицей. До болезни.
- Значит, по этой самой причине ушли из бригады?
- Да. А что делать?
Василию хотелось задать еще один вопрос - знакома ли Лена с Петром Нориным? - но посчитал это неуместным да и нескромным. И не все ли равно ему в конце концов, кто невеста Норина? Пусть - эта девушка, Лена Крисанова! Пусть! Только вряд ли они - пара. Нории беззастенчив, а Крисанова, по всей вероятности, девушка действительно скромная. Весь вид ее говорит о серьезности и цельности. И голова - светлая. "Светлая… Светлая…" - повторил про себя Василий, складывая в папку экзаменационные билеты и учебники. "Мыслит здраво, целеустремленно. Побольше бы таких студентов, товарищ Коростелев! Побольше бы!.."
Снова посмотрев на часы, Василий сунул папку под мышку и вышел в коридор. Он бодро зашагал мимо пустых аудиторий, глубоко вдыхая свежий воздух, идущий через открытые окна. Сейчас за ним должна была зайти Люба с билетами на последний киносеанс.
В преподавательской комнате уже никого не было. Василий положил журнал в шкаф, быстро натянул плащ и стал спускаться по лестнице. Здесь он увидел Коростелева, в пальто, с туго набитым портфелем в руке. Он стоял у доски объявлений, бегло оглядывая свои собственные приказы по институту. Завидев Василия, Коростелев приподнял шляпу:
- Добрый вечер. Что поздно?
- Возился с задолжниками.
- И много пришло?
- Сегодня, можно сказать, много, - с иронией ответил Василий. - Целых пять человек.
- Пятерых можно было отпустить и быстрее.
- Если бы они что-нибудь знали.
- Неужели так-таки ничего?
- Почти. Во всяком случае, счет два - три.
- Не понял.
- Сдали двое. Троих отправил.
- Ну, знаете ли, эта игра в футбол мне не очень нравится.
- Мне тоже.
- Так в чем же дело? От кого, интересно, зависит ваш счет?
- Уж не от меня, конечно.
- От вас, Василий Иванович, в том числе и от вас. Поймите наконец, что нам сейчас дорог каждый студент. Чем их будет больше, тем благоприятнее сложатся условия и для института, и для каждого работающего в нем. Неужели вам неизвестно, что преподавательская нагрузка определяется не только часами, но и количеством студентов? От их количества в конце концов зависят наши ставки.
- Стало быть, ставки превыше всего? А знания?
- Добивайтесь их.
- Вот я и добиваюсь.
- Формально. Один вы, кажется, не прониклись целью вывести институт на первое место. Весь коллектив это понял, а вы нет.
Коростелев чиркнул спичкой, прикурил.
- Вы идете?
- Иду.
Они вышли на улицу, молча пересекли сквер и остановились у калитки.
- Кстати, Василий Иванович, надеюсь, в числе сдавших был Тимкин?
- Наоборот.
- Я же вас просил, - замедлив шаг, сказал Коростелев, - отнестись к нему благосклоннее. Неужели не ясно? Нам же с ним работать! Вы думаете, откуда мы набираем студентов? Из числа молодежи. А он будет возглавлять комитет стройки.
- В данном случае речь идет о будущем инженере. А что за инженер без математики?
- Слушайте, Костров! К чему этот излишний педантизм? Неужели вам не ясно, что вечернее и заочное обучение - профанация высшего образования.
- Откровенно! - зло отозвался Василий. - К чему же сводится наша роль? И не согласен я с вами. Наши студенты - прекрасные практики и, если, им дать знания…
Он не договорил: в свете уличных фонарей быстро приближалась Люба.
Узнав ее, Коростелев приподнял шляпу.
- Кого мы видим! Здравствуйте, Любовь Георгиевна. - Он поцеловал ей руку и, отступив, спросил: - Куда изволите спешить в столь поздний час?
- Куда может спешить замужняя женщина? К мужу, конечно. Он совсем у вас тут заработался.
- Да, кто-кто, а Василий Иванович не спешит. Ну-с, нам, кажется, по пути?
- К сожалению, нет. Я взяла билеты в кино. Можете составить компанию.
- Спасибо. Соблазнительно, но… дела. - Он приподнял портфель.
- Пишете докторскую?
- Что вы! Разве тут до докторской? Закрутился совсем. И вот надо готовиться к поездке.
- Опять в Москву?
- Не говорите! Сплошные разъезды. Идемте, я вас провожу.
Переходя через площадь, по которой торопливо проносились автобусы, Коростелев предупредительно придерживал Любу за локоть, повторяя:
- Осторожно. Здесь все-таки город… - И, как бы спохватившись, продолжил прерванный разговор: - Докторская диссертация - своего рода излишество. Для жизни насущной меня вполне устраивает то, что я имею сейчас. Понятно, я рассуждаю в данном случае несколько утилитарно. Конечно же - наука! Но в то же время - это подвижничество. Со временем может быть и докторская. Материала, во всяком случае, у меня предостаточно.
Коростелев остановился.
- Ну-с, вы почти у цели. Разрешите пожелать вам приятного времяпрепровождения. До свидания, Василий Иванович. Всего доброго, Любовь Георгиевна.
Он пошел к остановке автобуса, высокий, чуть сутуловатый, мерно покачивая портфелем. Люба посмотрела ему вслед и заторопилась:
- Идем быстрее. Сеанс уже начинается.
Фильм промелькнул радугами неоновых огней, автомобильными гонками, незапомнившейся Василию болтовней действующих лиц. Он вышел на улицу, облегченно вздохнул и откровенно сказал:
- Зря потратили время. Обыкновенная пустышка.
Люба долго шла молча.
- И все-таки это жизнь! - сказала наконец она.
- Ты о чем?
- Неужели непонятно? Я говорю о фильме. Иметь хотя бы десятую долю того, что имеют они. Смешно сказать - мы впервые выбрались в кино. И то на последний сеанс.
- Можно ходить и чаще, - спокойно возразил Василий. - Только не на такую ерунду. А жизнь у нас, если разобраться, намного интереснее.
- Ну, конечно! Ты начнешь говорить о городе, который вырос в тайге, об асфальте, о фонарях…
- Да, и о фонарях в том числе.
- Которые горят через один.
- Зато у нас имеется отдельная благоустроенная квартира, - примиряюще сказал Василий, которому совсем не хотелось ссориться с женой. Он достал ключ на металлической цепочке, покрутил им в воздухе и прижал к себе локоть Любы. - Прошу, мадам! Не проходите мимо собственного дома.
Опираясь на руку мужа, Люба устало поднималась по лестнице. Ей все же нравились панели, окрашенные в бледно-зеленый цвет, площадки, выложенные розовыми и желтыми плитками.
- Интересно, чья это квартира, кто в этом тереме живет? - нехотя налаживаясь на игривый тон, спросила Люба и устало прислонилась к косяку двери.
- Здесь живет Любовь Георгиевна Кострова, - ответил Василий и повернул ключ. - Можете располагаться как дома.
- Все-таки квартирка у нас ничего. Вот только бы обставить ее!..
Люба зажгла газ, поставила чайник и, быстро переодевшись, прилегла на тахту, облокотилась на валик, обвела глазами комнату.
- Вот здесь бы поставить сервант, такой, как у Евгения Евгеньевича. В углу - два кресла и журнальный столик. В другом углу телевизор. Этот круглый стол выбросить и вместо него купить современный, прямоугольный. И - тоже под орех… Почему только ты не кандидат наук! Евгений Евгеньевич один получает в два раза больше, чем мы вдвоем. А ведь ты мог бы уже быть кандидатом, давно. Если бы не кинулся тогда, ка-к мальчишка, на эту стройку.
Василий приоткрыл балконную дверь, закурил.
- Об этом я не жалею.
- Не жалеть может Владик Каргопольцев. Помнишь его? Ему, как и тебе, представлялась возможность остаться при институте. Он остался, и теперь он - кандидат наук. Надо именно захотеть. Нужна обыкновенная усидчивость.
- Надо делать то, что тебе по душе. Совсем неважно, как жить, важно - кем.
- Неважно - как? - вспылила Люба. - Это значит опуститься.
Зазвенела крышка чайника, Василий прошел в кухню.
- Что будем есть?
- Не знаю, - зевнув, ответила Люба. - Открой какие-нибудь консервы.
Василий принес чайник, подвинул стол ближе к тахте. Он открыл консервы, нарезал хлеб и сел рядом.
- Кушать подано-с.
- Спасибо, - подбирая ноги под себя и усаживаясь поудобней, ответила Люба. - Я опять не успела ничего приготовить. Хорошо, что забежала в магазин, купила кое-что к чаю.
- Ужин - что надо! - сказал Василий. - Подожди, пройдет мое рацпредложение, еще не так заживем!