4
Полинка вывела из конюшни рыжего коня и, изловчась, пружинисто взлетела ему на спину. Конь, круто изогнув лоснящуюся шею, боком пошел по дороге.
Было рано, по бледному небу тоненькой линией тянулись на жировку дикие утки, в прохладном воздухе резко пахло сосняком и крапивой, скворцы, раздув горло, пробовали свои голоса у скворечен. Солнце было где-то еще за лесами.
Полинка торопилась. Шутка сказать, ее работой недовольны. Вчера ночью было комсомольское собрание, подводили итоги работы звена. Кузьма прямо сказал: "Что из того, что Полина выполняет норму, надо выполнять две-три нормы. Пора понять, что положение с севом угрожающее. График еле выполняется". Полинку заставили рассказать, как она работает. Оказалось, что она плохо организовала свой труд. Во-первых, незачем ездить ей на обед домой и губить на это дело три часа, - должна обедать в поле. Да и лошадь надо поберечь, не гонять понапрасну в колхоз и обратно. Кроме того, Полинка, оказывается, работает без часов. В довершение всего Кузьма сообщил, что в колхозе Помозовой комсомольско-молодежное звено уже закончило на своем участке пахоту и теперь вовсю работает на общих полях. А участки у звеньев одинаковые.
- И пускай пешая ходит, - сказал Костя Клинов, - а то, как барыня, рассядется на коне, а от нее лошадь тоже устает.
Но на его слова не обратили внимания, только Николай Субботкин заявил, чтобы Полинка не гнала лошадь вскачь. В общем, собрание решило: если Полинка не закончит пахоту в два дня, то ее с треском снимают с пахарей. Было от чего торопиться.
Полинка села поудобнее, чмокнула губами. Жеребец, сверкая блестящими подковами, затрусил по дороге.
Из конюшни торопливо выскочил Николай Субботкин. Одна щека была у него примятая, с присохшими былинками сена.
- Полина!
Она круто осадила коня, посмотрела через плечо.
- Категорически предупреждаю: соблюдай распорядок и режим лошадиного дня. Овес выдать ровно в тринадцать ноль-ноль. Через каждый час - перерыв на пятнадцать минут. И не гони лошадь.
- Еще что прикажешь? - спросила Полинка, раскачивая ногой.
- Все!
Полинка поправила обвязанный веревками тюк сена.
- Такие слова можешь говорить Груньке! - крикнула она и вытянула прутом коня так, что на запыленном крупе осталась темная полоса.
Жеребец взял вскачь. Замелькали кусты с глянцевитыми, еще свернутыми в трубочку клейкими листьями.
Вдали показалась сосна с розовой, освещенной восходом, верхушкой. Наполненная водой речка, весело бурля, убегала под мост. Налево, в тихой заводи, медленно кружились черные прошлогодние листья, белый чурбан со свежим срезом, осклизлая красная сосновая кора. Копыта дробно простучали по деревянному настилу. По воде, разбиваясь на длинные и короткие полосы, пронеслось поперек реки отражение красного Полинкиного платья.
Дорога вынесла лошадь на бугор. И сразу показалось солнце. Оно бежало по земле, сгоняя тени в овраг, и на его пути травы начинали сверкать, словно омытые дождем.
"До чего ж хорошо! - радостно вздохнула Полинка. - Красота неописуемая!"
Она тихо ехала, осматриваясь по сторонам. На душе у нее было отрадно.
"И чего это маменька скучает по своей Ярославской, - удивлялась Полинка, - там и лес-то был за три километра, и гор таких не было, и озер не было, и чего это она все вспоминает…"
А Пелагея Семеновна действительно скучала. Это у нее началось с первых оттепелей. Как-то вышла она на крыльцо, посмотрела на потемневшие сугробы, на желтую дорогу с пухлыми воробьями, на ясное голубое небо и, покачав головой, тихо сказала: "А у нас тоже, поди, весна…" Поликарп Евстигнеевич, сгонявший метлой со двора желтую воду, весело заметил: "Наверно, к севу готовятся, Тимоха хорохорится, Палашка туда же… занятно б на них посмотреть". Вечером Пелагея Семеновна задумчиво сидела у стола, сложив на животе руки. Поликарп Евстигнеевич несколько раз приподнимал с носу очки в тонкой железной оправе, быстро взглядывал на нее и, недоуменно поджав губы, продолжал читать газету. Он прочел от первого до последнего слова передовую, которая призывала "Во всеоружии встретить весну", прочел очерк о том, как знатный каменщик Куликов восстанавливает в Ленинграде дома, а Пелагея Семеновна по-прежнему сидела безучастная ко всему. Поликарп Евстигнеевич встревожился: "Да уж не заболела ли ты, мать? Чего так пригорюнилась-то?" - Пелагея Семеновна вздохнула. Тут и Полинка заметила, что мать, и верно, чего-то не в себе; она отложила тетрадку с нерешенной задачей на уравнения и подошла к матери: "Ты что, мама?" - "Да так, ничего… так", - ответила Пелагея Семеновна и опустила голову.
А утром, разливая по чашкам чай, со вздохом сказала:
- В Ярославскую бы съездить… посмотреть хоть… - И носик чайника запрыгал.
Дорога пошла лесом, в просветах между деревьями виднелись громадные валуны, вся земля была засыпана ими, как будто кто нарочно натаскал их сюда.
"И чего это маменька скучает, чего ей скучать?" - удивлялась Полинка, задумчиво смотря между ушей лошади на дорогу.
В лесу было тихо, свежо. Копыта мягко вступали в прошлогоднюю прелую листву. Потом лес кончился, началось болото. Плача носились над кочками чибисы. Полинка заторопила лошадь. Надо скорее приниматься за работу.
Объехав молодой сосняк, Полинка увидела на изгибе дороги грузовую машину с открытым капотом. Вокруг нее ходил шофер, молодой парень в кепочке, сдвинутой на затылок, в синем комбинезоне. Поравнявшись с ним, Полинка придержала коня. Шофер улыбнулся, блеснув золотым зубом:
- Здравствуйте, девушка в красном!
- Здравствуйте, - сдержанно ответила Полинка.
Шофер прищурил глаза, посмотрел на нее и так и этак.
- Пронзили вы мое сердце, девушка в красном, - прижав руку к верхнему карману комбинезона, сокрушенно сказал он.
- Что скажете еще? - совсем сухо промолвила Полинка, чувствуя, что шофер начинает ей нравиться.
- Много могу сказать, и прежде всего - вам очень к лицу красное платье.
Полинка тронула лошадь.
- Одну минуту! - Шофер взял коня под уздцы. - Прежде ответьте на мой вопрос: далеко до колхоза "Новая жизнь"?
- А зачем это вам?
- Значит, нужно, если едем.
- Да вы не едете, а стоите! - фыркнула Полинка, кивая на открытый мотор.
- Верно, и как это вы заметили. Золотой глазок…
- Ну-ко, пустите лошадь!
- Золотой да и строгий, - не унимался шофер.
- А это уж какой есть. Уйдите с дороги!
- Смотри! - с удивлением сказал шофер. - А вот не пущу.
- А я вот как вытяну прутом, тогда сразу пустите.
- Ну, что ж, насильно мил не будешь, - притворно вздыхая, сказал шофер, но узду все же выпустил. - Так не скажете, где колхоз "Новая жизнь"?
- Да вы зачем туда?
- Посмотрите в кузов, увидите.
Полинка подъехала к машине, заглянула. На тюках и ящиках спал какой-то человек в брезентовом плаще.
- Что он, пьяный, что ли? - рассмеялась Полинка. - Солнце давно, а он спит.
- Как можно такие вещи говорить? - развел руками шофер. - Это лежит шеф.
- Какой шеф?
- Ленинградский шеф. Короче говоря, далеко до колхоза "Новая жизнь"?
Шеф завозился и, не поднимая головы, хрипло спросил:
- Василий, почему остановка? Опять, наверно, с девчатами любезничаешь? - Из брезентового капюшона показалось заспанное измятое лицо. Шеф увидел Полинку и безнадежно махнул рукой: - Так и есть. Это чорт знает, что за человек! В каждом колхозе знакомится, а теперь среди поля закрутил. Плюньте на него, девушка!
- Павел Петрович, - закричал шофер, - в последний раз прошу!
Полинка растерянно посмотрела на шофера. "Ох, уж эти мужчины, - подумала она, - какие все обманщики. Ни одному нельзя довериться".
- Так что до колхоза будет километров тридцать, а то и все сорок пять, если не пятьдесят, - сердито сказала она и стегнула жеребца. Но, отъехав от машины, не утерпела, оглянулась.
Шофер, словно знал, что она оглянется, и, сдернув с головы кепочку, помахивал ею в воздухе.
- До скорых встреч! - крикнул он, сверкнув золотым зубом.
- А это нам без интереса! - ответила Полинка и пустила коня в галоп.
5
Кузьма улыбался, поглядывая по сторонам. Все его радовало: и солнце, упрямо поднимавшееся вверх, и далекий лес на каменистой гряде, похожий на пилу, поставленную зубцами кверху, и теплый полуденный ветер, густо пахнущий рекой, и гомон грачей на гнездовьях.
Ах ты, чорт возьми, до чего же хорошо все получается! Шефы приехали! И приехали-то как нельзя более кстати. Полтонны суперфосфата привезли, книги привезли, стекла два ящика, сеялку… И еще радио обещали поставить. Как-то даже и неловко, в подарок! А тут, как на грех, прибежала Екатерина Егорова, стала жаловаться на быка - не идет в упряжке, да и все! Прямо голову сняла. На прощанье Павел Петрович спросил: "Так что же сказать нашим рабочим?" Оказывается, они уже знают про встречное обязательство. "А то и скажите им, что хоть и трудно, а непременно сдержим свое слово", - ответил Кузьма. На том и расстались. "Передавайте фронтовой привет девушке в красном платье", - сказал шофер. Занятный парень! А что ж это за девушка в красном платье? "Вот закрутился, - подумал Кузьма. - Ничего не замечаю…" Но как хорошо, что приехали шефы! Надо будет провести собрание.
Все, что можно было сделать, чтобы сохранить время, лишь бы ни одна минута не пропала даром, все сделал Кузьма. Он только теперь как следует понял, какую громадную ответственность принял на себя, выдвинув встречное обязательство. Ну, да ладно, уж коли замахнулся, так замахнулся, тем более, что правильно замахнулся.
Кузьма перебежал ложок. И как только поднялся на взгорье, тут же и заметил "Виллис" Емельянова, стоявший на обочине дороги. Сам Емельянов ходил по пашне, в военном костюме и в кепке. На его сапогах ярко отсвечивало солнце. С ним был еще кто-то, незнакомый, раза в два тоньше Емельянова, узколицый, в длинном демисезонном пальто с бархатным воротником, с полевой сумкой через плечо. Невдалеке от них пахал Щекотов. Он шел, низко склонясь над плугом, коровы тянули вразнобой, дергались в постромках. Елизавета хрипло кричала на них. Вдоль поля, неровно извиваясь, ложилась черная борозда, она слегка дымилась на солнце.
Кузьма на всякий случай замерил глубину пласта, окинул взглядом вспаханное поле, - ничего, без огрехов, - и направился к Емельянову. Он ждал, что секретарь райкома начнет его спрашивать, как выполняется обязательство, но Емельянов только поздоровался и, кивнув головой на Кузьму, сказал человеку в демисезонном пальто:
- Председатель колхоза, знакомьтесь…
- Да мы уж знакомы, - весело сказал человек с полевой сумкой. Помните?
Кузьма вспомнил. Ну, конечно, это тот самый корреспондент, с которым он повстречался в райцентре.
- Ну, что ж, товарищ Петров, продолжим разговор о комсомольском звене, - улыбнулся корреспондент.
- Рано еще писать о нем.
- Для вас, председателей, всегда рано. Обязалась Настя Хромова вырастить триста пятьдесят центнеров на гектаре?
Кузьма хотел было поправить корреспондента, - "не триста пятьдесят, а триста", - но вспомнил, что Настя решила снять дополнительно еще пятьдесят центнеров.
Началось это вот с чего: когда в колхозе организовали агрономический кружок, Настя совсем лишилась покоя, у нее только и разговора было, как выращивать картофель, как проводить яровизацию, подкормку, на каком расстоянии друг от друга сажать клубни. Ей ничего не стоило пробежать зимой семь километров до участкового агронома Александры Васильевны и просидеть у нее весь день за книгами. Александра Васильевна даже поручила ей сделать доклад о звеньях высокого урожая по картофелю. И Настя сделала. Сначала колхозницы, что постарше, посмеивались над ней, что вот, дескать, учить вздумала, но Настя и не учила, она просто рассказала, как в некоторых областях выращивают картофель, как передовые звенья снимают по восемьдесят тонн с гектара, а иные даже по сто. "Болтают только", - сказала Марфа Клинова. "Ну, так я докажу вам, - сказала Настя, задетая за живое. - Мы со своим звеном взялись вырастить на новом месте триста центнеров, а теперь беремся снять триста пятьдесят, и все за счет высокой агрономии. Сами тогда увидите!"
Вот как получилось, что звено Насти Хромовой взяло дополнительное обязательство.
- Ну, что ж, пишите, - сказал Кузьма корреспонденту и подошел к Емельянову, разговаривавшему со Степаном Парамоновичем. Емельянов выбил трубку о ноготь большого пальца и негромко сказал:
- Побеседуй с корреспондентом, Петров, расскажи ему все, что нужно там…
Кузьма понял, что Емельянов хочет наедине потолковать о чем-то со Степаном Парамоновичем, и отошел.
Корреспондент сразу приступил к делу. Он спросил, сколько в колхозе земли, какой план, как обстоят дела с удобрениями, помогают ли комсомольцы правлению колхоза. Кузьма отвечал, изредка поглядывая на секретаря райкома. Он видел, как размахивает руками Щекотов, как он ударяет себя кулаком по колену и как, вдумчиво склонив голову, записывает что-то Емельянов.
- Вы на фронте лишились руки? - спросил корреспондент.
- На фронте, - безучастно ответил Кузьма, вспоминая свой последний разговор со Щекотовым.
- Вы кем были на фронте?
- Что?
- Я говорю, вы кем были на фронте?
- А… на фронте? Капитаном… Да, собственно, зачем вам, ведь колхоз еле укладывается в посевной график. Чего ж тут расписывать.
Разговор между Емельяновым и Щекотовым окончился. Кузьма встал.
- Скажите, какую инициативу проявили комсомольцы? Что-нибудь такое, рационализаторское…
Емельянов, глубоко вдавливая сапоги в рыхлую землю, прошел мимо Кузьмы и, кивнув корреспонденту, сказал:
- Поедем, Ветлугин, земли посмотришь, да заодно и с людьми познакомишься. А ты не уходи, - повернулся он к Кузьме. - У меня с тобой разговор будет.
Они уехали, оставив Кузьму на обочине дороги.
6
Емельянов молча курил трубку, прижимая огонь большим пальцем, коричневым от никотина. Дни и ночи проводил он в колхозах своего района. Самое главное - первый весенний сев. От того, как он пройдет, зависит вся будущая жизнь переселенцев. Все работники райкомов партии и комсомола, райисполкома были направлены в колхозы на посевную. Шла самая ответственная пора. Побывав в нескольких сельхозартелях, Емельянов убедился, что в целом сев проходит неплохо. За полгода люди сдружились, узнали силы каждого, вовремя получили от государства семенные ссуды, подготовили инвентарь: плуги, бороны, сеялки. Вышла на поля МТС. И хотя, казалось бы, условия у всех колхозов одинаковые, но в первые дни некоторые из них вырвались вперед, другие отстали. Пришлось подробно изучать причины отставания, собирать людей, беседовать с ними, помогать.
Колхоз "Новая жизнь", по сводкам, шел на четвертом месте. Емельянов и не думал долго задерживаться в нем, но к нему подошел Щекотов и стал жаловаться на Кузьму:
- Когда сюда нас звали, так обещали по полгектара на огород, и в уставе и в постановлении правительства указано; какое ж имеет тогда право Петров лишать нас огородов? А он к этому гнет.
Конечно, никакого права председатель не имел. Так об этом и сказал ему Емельянов. Жаловался на Кузьму и Клинов, и тоже из-за огородов. Согласны были со Щекотовым и некоторые женщины.
- Так построил работу, что и не до огородов нам теперь, - говорили они.
Машина мчалась по шоссе. Ветлугин смотрел в сторону. Тугой ветер набивал на глаза слезы. Было слышно, как сухо потрескивает под колесами песок. Когда машина подходила близко к деревьям, ветви начинали шуметь и тянулись к Ветлугину, словно хотели поздороваться. Мелькали перелески, вырубки. На молодых елках, как зеленые свечки, торчали молодые побеги.
- Вы, товарищ Ветлугин, поменьше пишите о председателе, - сказал Емельянов.
- У меня очерк о звене, - ответил Ветлугин. - А в чем дело, что-нибудь неладно?
- Да. Тут надо кое-что выяснить.
Машина вышла на поля. В стороне, у реденького перелеска, пахал землю Егоров. Он шел за плугом легко, как игрушку встряхивал его от опутывавших лемех корневищ.
- Остановись, - тронул Емельянов шофера.
Быстрыми шагами секретарь райкома прошел к Егорову. Поговорив о пахоте, расспросил, как живется на новом месте, все ли нравится, не мешает ли что. Егоров отвечал медленно.
- Лошадей бы побольше, вот основное, - сказал он, - трудно управляться нам. По шестнадцать часов на севе решили работать…
- Это кто же решил?
- Правленье. Иначе не успеть…
- А с огородами как?
- Так ведь, что ж огороды, - пожал могучими плечами Егоров, - не в них суть. А вообще-то, конечно, непривычно без своего огорода…
- Это что, тоже правленье решило? - спросил Емельянов.
- Такого решенья не было.
От Егорова поехали на сидоровский клин. Этот участок потому назвали сидоровским, что кузнец дал слово: в часы, свободные от работы в кузнице, вспахать его и засеять.
Машина спускалась с холма. Неподалеку на склоне стояла девушка в красном платье.
- Вот комсомольский участок, - кивнул головой на Полинку Емельянов.
Полинка, узнав секретаря райкома, подбежала к лошади, сняла с нее торбу с овсом, потом посмотрела на часы, опять надела торбу на голову лошади и, не зная, куда себя девать, завертелась на месте.
Из машины вышел какой-то незнакомый узколицый человек с полевой сумкой через плечо и зашагал по вспаханному полю.
Емельянов что-то крикнул ему с дороги, потом повернулся к шоферу, и машина тронулась.