Тем временем к украшенной флагами пристани подошла небольшая лодочка. Какие-то два финские поселянина, одетые в грубые балахоны и широкополые шляпы, хотели пристать к пристани и выйти из лодочки. Но блюстители порядка торопливо прогнали их от разукрашенной пристани. Старичок, сидевший у руля, направил лодочку пониже к берегу и там неторопливо сошел. Был он слегка сутул, весьма сухощав, но очень подвижен. В надвинутой на глаза широкополой шляпе поселянин стал проворно пробираться к дому бургомистра. С трудом старик протиснулся к дверям ратуши и хотел скользнуть в приемный зал. Но тут высокий строгий ленсман сурово остановил его.
- Ты куда идешь? - закричал он по-фински.
Старик учтиво поклонился и сказал:
- Допустите, я к господину бургомистру по весьма важному делу.
- Ступай, ступай прочь! Какие теперь дела! - проворчал еще строже ленсман.
- Послушайте, господин ленсман, по закону каждый человек может видеть и говорить с бургомистром! - Старик серыми глазами упрямо посмотрел на ленсмана, нахмурился.
- Это верно, - согласился ленсман. - Но сегодня здесь ждут большого царского генерала, и ему не до тебя. Убирайся подобру-поздорову…
Старик склонил голову и медленно выбрался из толпы. В эту минуту говор в народе стал громче.
- Мчит! Мчит! - загомонили в толпе, указывая на скачущего всадника. На резвом сером коньке он быстро подвигался вперед, ожесточенно размахивая руками. Сразу все пришло в движение. Из городского дома торопливо вышли бургомистр, комендант, чиновники, депутаты. На широкой улице впереди всех встал дородный представительный бургомистр с хлебом-солью в руках. Взоры всех устремились вперед. Это было своевременно, так как вдали в облачке пыли показалась карета. Народ восторженно снял шапки, готовясь торжественно кричать встречу. Бургомистр и комендант двинулись навстречу подъехавшей коляске. Из нее вышли трое военных. Суворова между ними не было.
- Как, разве его сиятельство господин фельдмаршал не приехал? - вскричал огорченно бургомистр.
Комендант огорченно пожал плечами.
- Не извольте беспокоиться, - отозвался на огорченные восклицания прибывший полковник. - Он сейчас будет, так как раньше нас выбыл сюда водою…
Озабоченность не сошла с лиц встречавших. Бургомистр и депутация вместе с прибывшими отправились на пристань. Все уселись в разукрашенный катер и поплыли на озеро, откуда должна была выплыть ладья фельдмаршала. Народ взбирался на окрестные холмы и скалы, откуда открывался широкий вид на зеркальные воды Саймы.
По-прежнему ярко светило солнце. Тишина застыла над озерными просторами.
И вдруг совершенно неожиданно за крепостными стенами раздался стройный гул солдатских голосов и, откликаясь многоголосым эхом, тихо покатился по озерной глади.
- Я так полагаю, граф изволил уже проследовать в крепость, - в раздумье сказал прибывший генерал.
- Не может того быть! У меня порядок, ваше превосходительство. Всюду расставлены часовые, - муха не пролетит незамеченной, - несколько обидчиво отозвался комендант, седовласый полковник.
Но тут с верхов крепости раскатился гром пушечного выстрела, синеватый дымок взвился и постепенно растаял над валами. Следом грянул второй выстрел.
- Видите! - поднял плечи генерал. - Фельдмаршал уже в крепости.
В это время от крепостной пристани отвалила лодка с офицером. Минуту спустя он докладывал коменданту:
- Граф Суворов изволил осмотреть крепость. Он просит вас к себе. Будет рад видеть всех желающих представиться.
Все были обескуражены. Слегка побледневший комендант хмурился, пожимал плечами и не мог успокоиться:
- Помилуйте, как же так?
Бургомистр и депутаты торопливо разместились в катере и поспешили к крепости. Им было очень досадно. Народ бросился к проливу, усеивая берег.
На крепостной площади был выстроен гарнизон, при орудиях стояли канониры, а Суворов со священником и старшими офицерами уже проследовал в одну из крепостных башен.
К коменданту подбежал унтер-офицер и попросил прибывших наверх.
- Послушай, голубчик, как же так получилось? - сконфуженно допытывался старик. - Кто просмотрел?
- Ваше высокоблагородие, - тихо отозвался солдат, - батюшка Суворов уже с час, как в крепости. А прибыли они в крестьянском челне, да с одним гребцом. А одеты в чухонский плохонький кафтанишко, да настрого приказали молчать о своем приезде. Он прошел прямо в церковь, помолился, осмотрел казармы, лазарет, а теперь, вишь, на стены взобрался и приказал палить из пушек…
Комендант не дослушал, торопливо и взволнованно бросился к башне. За ним гуськом стали подниматься бургомистр и гости. Каменные ступеньки лестницы были узки и круто поднимались вверх. Теснясь и волнуясь от предстоящей встречи, все терпеливо поднимались в высокую старинную башню. На площадке самого верхнего яруса, едва переводя дух, все увидели бодрого худощавого старика в сером финском балахоне и широкополой шляпе. Балахон был распахнут, и под ним виднелся мундир Преображенского полка с георгиевскою лентою через плечо.
В остроносом лице и в повадке старика было что-то смешное, простоватое. Но всем далеко было не до улыбок. Перед ними стоял Суворов.
Фельдмаршал приставил к левому глазу сложенные один на другой кулаки и, прищурив правый глаз, внимательно обозревал окрестности крепости. Не шелохнувшись при появлении коменданта и бургомистра, он, словно не замечая их, насмешливым бойким голоском выкрикивал:
- Знатная крепость. Рвы глубоки, валы высоки, через стены и лягушке не перепрыгнуть… Сильна, очень сильна! С одним взводом не возьмешь… Был бы хлеб да вода - сиди да отсиживайся. Пули не долетят, ядра отскочат… Гуляй, играй, пой песни, бей в барабан!.. Помилуй бог, хорошая крепость!..
Тут он опустил руки, проворно повернулся на одной ноге к прибывшим и с важным видом предстал перед нейшлотскими властями.
Комендант быстро выступил вперед и подал рапорт. Суворов не стал его читать, спросил просто:
- Сколько гарнизона?
- Семьсот двадцать человек, - кратко ответил полковник.
- Больные есть?
- Шестеро.
- Муки много? Крысы не голодны?
- Разжирели все.
- Хорошо. Помилуй бог, хорошо! А я успел у вас помолиться, и крепость просмотрел, и солдатиков поучил. Все хорошо. Аминь. Пора обедать… Есть чухонская похлебка?..
- Ваше сиятельство! - выступил вперед бургомистр. - Обед приготовлен для вас в городском доме. Мы будем очень счастливы видеть у себя…
- Хорошо. Благодарствую. Иду…
Суворов повернулся и легкими шагами стал спускаться с башни. Гости еле поспевали за ним. Выбежав из башни, полководец обошел ряды солдат, внимательно вглядываясь в лицо каждого.
- Помилуй бог, хороши. Добры вояки! Выдать каждому по чарке.
Он слегка на ходу подпрыгивал, веселая улыбка блуждала на морщинистом лице.
- Что ж, пора и обедать. Едем! - сказал он коменданту и пошел к пристани.
В доме уж все было готово к приему дорогого гостя. Стол был накрыт, в хрустальном графинчике поблескивала водочка.
Суворов со свитой переплыл пролив и пошел пешком к дому бургомистра. Он наотрез отказался сесть в приготовленную для него коляску.
- Помилуй бог, мал поход. Ни к чему.
От пристани до самой ратуши толпился оживленный народ, громко и восторженно приветствуя престарелого полководца. Суворов то и дело приподнимал свою широкополую шляпу, на ходу размахивая ею и приветствуя в свою очередь народ. Его серый финский балахон как нельзя больше пришелся по душе финнам. Они улыбались, заглядывали ему в серые глаза…
Пройдя вдоль узкого людского коридора, Суворов подошел к порогу ратуши. У дверей он увидел знакомого ленсмана, который утром не хотел пропустить его к бургомистру. Суворов весело подмигнул ему и сказал по-фински:
- А нельзя ли увидеть бургомистра, господин ленсман?
Ленсман застыл ни жив ни мертв.
Полководец кивнул свите головой на ленсмана:
- Помилуй бог, какой строгий! Не пустил бедного чухонца, да и только… А…
Служака, вытянувшись в струнку, не сводил испуганных глаз с полководца. У него не хватило смелости сказать что-либо. Суворов хитро подмигнул ему, на ходу пошарил в кармане и, вынув рубль, отдал солдату.
- Бери! От меня не стыдно взять. За верную службу, бери…
Он вприпрыжку легко проскользнул в горницу. Здесь он сбросил с себя кафтан и, пройдя в угол, где для него поставили образ, стал вслух читать молитву.
Все с удивлением рассматривали этого знаменитого и вместе с тем такого простого человека.
1946
Наказанный щеголь
Во время пребывания Суворова в Финляндии в 1791 году главная квартира его расположилась в Фридрихсгаме. Фельдмаршал жил в опрятном уютном домике вдовы местного штаб-лекаря. Он занимал второй этаж, а хозяйка, шведка Грин, помещалась в первом. Семейство вдовы состояло из нее и двух девушек: дочери и племянницы. Все семейство обожало Суворова. Полководец частенько запросто заходил в свободные минутки к хозяйке и засиживался у ней за чашкой кофе. Он любил поговорить по-шведски, был весьма учтив и ласково называл хозяйку маменькой.
Летом в доме вдовы неожиданно почувствовалось сдержанное оживление. К хозяйке зачастили женихи, и вскоре состоялась одновременная помолвка двух пар. Вдова решила сыграть две свадьбы зараз. Дочь вдовы - миловидная, стройная девушка с золотистыми волосами - выходила замуж за доктора Липранди - живого, корректного человека. Племянница - средних лет шатенка с ярким, здоровым румянцем - в спутники своей жизни избрала местного учителя-датчанина Ульриха. Вряд ли можно было подобрать что-либо более неподходящее, чем эта пара. Девушка была сдержанна, рассудительна, с медлительной финской кровью, а ее жених держался крайне легкомысленно, был изрядный щеголь и пустослов. Поглядывая из окна своей светелки на двор, где частенько прохаживался жених хозяйской племянницы, Суворов покачивал головой и сокрушенно вздыхал.
Близилась свадьба. За день до нее вдова пришла к своему скромному жильцу. Завидя "маменьку", Суворов весь просиял; несмотря на почтенный возраст, он забегал по комнате, галантно подал стул хозяйке и не знал, как ее занять. Стесняясь и робея, вдова рассказала о предстоящих свадьбах и просила графа быть посаженым отцом у ее дочери.
- Помилуй бог, как хорошо! - вскричал Суворов. - Разом две свадьбы. Веселья не оберись. Но почему - же, маменька, посаженым только у одной, я двух их люблю. Дозволь, маменька, быть посаженым у обеих невест. Кто их женихи? Поглядеть бы…
- Я не знаю, как благодарить вас, граф, - вставая и делая книксен, сказала вдова.
Суворов подхватил ее под руку и опять усадил в кресло.
- Не за что! Не за что, маменька! - закричал он. - Я вас люблю, маменька. Прямо, по-солдатски, говорю, люблю. Я солдат, прямик, не двуличка, - где мысли, тут и язык. Смотрите же, маменька, - тут он прищурился и пригрозил пальцем, - чтобы мне не быть голодным за ужином: я русский солдатик, люблю щи да кашку!
- В таком случае, - осмелилась вдова и попросила, - разрешите мне посоветоваться с вашим поваром!
- Помилуй бог, куда как хорошо! - вскричал Суворов. - Мой Прошка славный повар. Такой мастер, другого нет на свете… А где же гостей всех разместишь, маменька?
Вдова слегка смутилась, но, ободренная ласковым приемом жильца, призналась:
- Беспокоюсь, ваше сиятельство, вместит ли мол квартирка всех.
- Вот что, маменька, займите на время мою половину, - предложил Суворов свои горницы.
- Тогда я буду в огорчения, если побеспокою вас, - сказала лекарша.
- Помилуй бог, обеспокоить солдата, русского солдата! - перебил вдову Суворов. - Разве я неженка какой! Дайте мне чердачок, либо чуланчик, да охапочку сенца, - и усну, и захраплю, разве вот кто разбудит.
Полководец подпрыгнул, взмахнул руками, вскочил на стул и запел петухом.
Зная причуды своего жильца, лекарша нисколько не удивилась. Она сердечно улыбнулась и тихо обронила:
- Славный голос у вас, сударь!
Польщенный, Суворов отозвался:
- Помилуй бог, криклив, дерзок, весь лагерь на ноги поднимаю… Прошка, Прошка, где ты, ленивка, живо убирай все отсюда…
Тотчас знатный жилец перебрался в крохотную горенку, предоставив квартирку под свадебное пиршество.
Хозяйка пожелала, чтобы традиционный свадебный обряд был совершен у нее на квартире. Горницы привели в приличествующий торжеству вид, убрали лучшей мебелью, коврами. Однако из комнат вынесли все зеркала. Вдова знала слабость Суворова, который терпеть не мог зеркал.
Наконец настал давно жданный вечер. К скромному домику съехались гости. Вдова приветливо встречала каждого. А в этот час в маленькой закрытой горенке денщик Прошка, усатый красноносый детина, наряжал полководца в парадный мундир. Суворов не мог утерпеть, вертелся и украдкой заглядывал в оконце.
- Помилуй бог, женихи-то приехали, - ворчал он про себя. - Экось, какие важные! А, тут и пугало-щеголь. Женишок!
На крылечко всходили женихи. Доктор Липранди, широкоплечий мужчина лет тридцати, был одет в черный камзол, всходил он не спеша, солидно. Серые глаза его были непроницаемы, голос тихий, вкрадчивый. За ним на крылечко вбежал бойкий, шумный щеголь. В узком французском фраке, тонкий и гибкий как уж, он производил неприятное зрелище. Белый, туго накрахмаленный галстук высоко подпирал его голову, причесанную очень вычурно по последней столичной моде. Завитые, как у барашка, кудри взбиты кверху, изрядно намазаны помадой, политы духами, - по двору разносилось крепкое, раздражающее благоухание парикмахерской. Щеголь-жених хозяйской племянницы церемонно прижимал цилиндр к тощей груди.
- Помилуй бог, какой красавец. Хорош! - засмеялся Суворов и заторопил денщика: -Живей, живей!
Все расселись за столом и с нетерпением ждали знатного гостя.
Суворов вошел в зало в блестящем парадном мундире, при всех орденах. Сияющая от такой чести хозяйка подвела к нему женихов. Он подал им руки, усердно пожав солидному доктору и морщась при взгляде на второго жениха.
Начался обряд венчания. Пастор возгласил слова молитвы. Первая пара смиренно подошла и, скромно потупя глаза, прислушивалась к тому, что изрекал пастор. Суворов чинно стоял, пристально глядя на молодых.
За первой парой к пастору подвели вторую. Суворов болезненно сморщился. Нахмуря брови, прищурясь, он рассматривал прическу щеголя. Он поводил носом, принюхивался, тихохонько поплевал в сторонку. Видимо, терпение Суворова истощилось, и он стал нашептывать:
- Щеголь! Помилуй бог, какой щеголь. Голова с походный котел. Прыгунчик! Пахучка!
Суворов вынул платок и зажал нос.
Обряд венчания окончился. Фельдмаршал подошел и поздравил молодых.
- Ну, как дела, Карл Карлович? Больных много? - дружески похлопал он доктора по плечу.
Почтенный доктор вкрадчиво и корректно отвечал Суворову.
Но тут и второму молодожену захотелось поближе познакомиться с высоким гостем. Но лишь только он подошел, как Суворов, схватив платок, зажал им нос, с насмешкой разглядывая его вычурную прическу…
Начался бал. Заиграла музыка. Суворов бережно взял за руку дочь хозяйки и повел ее в полонезе. Невеста нежно зарумянилась, польщенная вниманием фельдмаршала. Не обидел он и вторую молодицу - племянницу хозяйки. Прошел и с ней в полонезе…
Между тем веселый щеголь, разнося резкие ароматы помады и духов, не замечая неприятного впечатления, произведенного им на посаженого отца, бабочкой порхал по комнате. Он дирижировал танцами, размахивал руками, расшаркивался перед дамами, изображая собою великосветского льва, совсем не понимая, насколько смешны и крикливы его повадки и наряд. После бойкого танца, проводя даму на место, он наступил Суворову на ногу. Фельдмаршал сморщился, сжался и, схватившись за конец ступни, закричал:
- Ай, ай, ходить не могу! Господи помилуй, хромаю, калекой стал…
Все встревожились. Обескураженная хозяйка бросилась к Суворову. Подавая кресло, умоляла его присесть. Молодая жена недовольно отвернулась от своего щеголя. Да и он изрядно побледнел. Меж тем Суворов, раскачивая головой, скороговоркой упрекал:
- У, кургузый щеголь, без ноги сделал. Голова с хохлом, с пребольшим хохлом. Ой, помилуй бог, калекой стал. Ох, красноголовка! Вежливка! Пахучка!
Хозяйка бессильно опустила руки. Гости смущенно переглядывались.
Вдруг фельдмаршал вскочил со стула и поклонился вдове.
- Маменька, - обратился он к ней ласково, - маменька, где та щетка, которой перед свадьбой обметали у вас потолки, круглая такая, вот как голова этого щеголя. - Он показал на неподвижного Ульриха.
Все недоуменно переглянулись. Штаб-лекарша в испуге пролепетала:
- На дворе она.
- Ах, покажите ее мне!
Трудно было отказать в просьбе такому знатному гостю, каким являлся фельдмаршал. Делать нечего - пришлось принести со двора круглую щетку на длинной палке. Суворов взял ее в руки и, внимательно разглядывая, покачал головой.
- Славная щетка! - сказал он и многозначительно посмотрел на щеголя, который в отчаянии сгорал от стыда. Фельдмаршал меж тем продолжал: - Точно парикмахерский болван. Брутова голова. Важно причесано, помилуй бог, как гладко, только стены обметать. Бруты, Цезари, патриоты на козьих ножках, двулики-экивоки. Языком города берут, ногами пыль пускают… а головы пуф. Щетка! Ей-богу, щетка…
Суворов тут проворно повернулся на одной ноге, отдал щетку и, отряхнув руки, заговорил с хозяйкой о солдатской кашке и щах. Он взял хозяйку под руку и провел кругом зала, оживленно беседуя с ней, совершенно забыв о только что происшедшем. Понемногу успокоились и гости. Вновь раздались шутки и смех. Только один злосчастный щеголь все еще не мог опомниться. Он все время теперь жался к стене, словно стараясь уйти в нее и скрыться от Суворова.
Зажглись огни. Гости двинулись к столу, где поджидал сытный ужин. Фельдмаршал уселся между новобрачными. Он поднял торжественно бокал и выпил за их здоровье. Хозяйка поставила перед ним два горшка с горячими щами и кашей. Суворов попрбсту вытащил солдатскую деревянную ложку и принялся за еду. Все последовали примеру.
На другой день он прислал хозяйской дочери роскошный серебряный сервиз. Молодая жена щеголя не получила подарка.
- Ну теперь, помилуй бог, она расчешет своему щеголю кудри. Ой, расчешет!
1951