Глава десятая
Воздух напоен влагой оттаявшей земли, тонким запахом тополиных почек и еще какими-то пряными весенними запахами, от которых кружится голова. Темные ночи с утренними заморозками, ясные лучистые дни…
На асфальте тротуаров, в скверах и на бульварах как-то внезапно, как грибы в лесу после обильного дождя, появились ребятишки, и их веселый, звонкий смех заполняет улицы. А вверху, в еще голых ветках тополей, суетятся и радуются весне птицы.
Весна… На сердце тревожно и радостно. Впереди отдых, лето. А что может быть прекраснее лета? Какое удивительно светлое и радостное чувство пробуждается в вас, когда вы бродите в молодой зелени берез, лежите на земле, мягко устланной опавшей старой хвоей, в тени столетних сосен или в жаркий томящий полдень до шеи погружаетесь в прохладную воду, изредка касаясь ногами гладкого песчаного дна. Хорошо, закинув за голову руки, тихо лежать на воде, предоставив себя течению, и смотреть в ясную голубизну неба на парящего коршуна, на желтобрюхих ласточек, снующих взад-вперед. Плыть и ни о чем не думать.
Но все это будет потом: и тенистый сосняк, и молодые березы, и прохладные реки, – а сейчас школьники забыли обо всех удовольствиях, зарылись с головой в книги, недосыпают ночей.
Начинается важная полоса в их жизни – экзамены. Вот почему на сердце не только радостно, но и тревожно.
Однажды после занятия литературного кружка Геннадий вдруг подошел к Стасе, улыбнулся своей загадочной улыбкой и сказал:
– Я хочу проводить тебя домой.
Стася вспыхнула, поспешно ответила:
– Хорошо.
Потом она надела пальто и сама побежала наверх разыскивать Сафронова.
Они шли медленно, как и в тот зимний вечер, но тогда не смолкал оживленный разговор, а теперь оба больше молчали.
– Говорят, ты очень боишься экзаменов по литературе? – спросил Геннадий.
– Да, очень, – чистосердечно призналась Стася.
– Не понимаю, как это можно бояться экзаменов по литературе!
От этой фразы Стасе стало не по себе, и она впервые ощутила неприязнь к Сафронову.
– Ну что ж, каждому свое… – с раздражением ответила она и подумала: "Федя узнал бы об этом, обязательно предложил бы мне позаниматься с ним. А этот занят только собой!"
Они дошли до Стасиного дома, и Сафронов вяло протянул ей руку.
Она удивилась, что в этот вечер рассталась с Сафроновым без сожаления. Если бы Стася была старше и опытнее или если бы она, как Вера, умела анализировать поступки и свои чувства, то поняла бы, что с этого вечера кончилось ее слепое увлечение Сафроновым и она стала видеть его недостатки. Но тогда Стася не поняла этого. Она только ощутила какую-то удивительную легкость.
"Вот сейчас буду заниматься, и ничто не помешает мне!" – подумала она.
Но осуществить это намерение ей помешала мать.
– Доченька, – сказала Ирма Сергеевна, – я испекла твои любимые лепешки с яблоками. Иди кушать. Постельку я тебе приготовила, ложись спать.
Стася взглянула на белоснежное белье на кровати и с сердцем ответила:
– Не мешай мне, пожалуйста, мама. Я буду заниматься.
– Ты не больна? – участливо спросила мать и ласково обняла Стасю.
– Да нет же, мама, но я действительно заболею от того, что вы с папой забываете, что мне скоро семнадцать лет, а не восемь. У меня экзамены на носу, а ты меня в десять часов укладываешь…
– А ты, доченька, лучше пораньше встань. Я разбужу тебя в шесть часов. Хорошо? Утро вечера мудренее. На свежую голову все лучше запоминается.
"В самом деле, утром заниматься гораздо лучше", – подумала Стася и, точно она обращалась к младшей сестре, а не к матери, сказала:
– Ну, где твои лепешки с яблоками?
Они вошли в столовую. Ирма Сергеевна поставила перед Стасей горячую сковороду с лепешками и кофе. Стася принялась за еду, а мать стояла у стола и с удовлетворением наблюдала за ней.
Мать и дочь молчали. Они молчали почти всегда. Ирме Сергеевне и в голову не приходило расспрашивать Стасю о ее делах, мыслях и чувствах. Духовный мир дочери представлялся ей секретным. " На уме-то, наверное, мальчишки, шалости", – думала она про Стасю. О том, что у дочери могут быть еще какие-то интересы, она не представляла. Стася выглядит отлично, кушает хорошо, следовательно, здорова. Чего же еще нужно родительскому сердцу?
Стасе тоже не интересно было разговаривать с матерью. Хозяйство, в которое была погружена Ирма Сергеевна, ее нисколько не занимало. Стасе всегда было скучно дома, и она старалась проводить время у подруг, в школе или во Дворце пионеров.
Внешностью Стася очень походила на мать, и, посматривая на хорошенькую девочку, Ирма Сергеевна нередко украдкой вздыхала о своей молодости. Правда, и теперь Ирма Сергеевна была женщиной интересной. Но с тех пор как родилась у нее дочь, она бросила наряжаться и следить за собой. Воспитание дочери и хозяйство увлекли ее до самозабвения. Платья стали казаться тесными, она предпочитала им просторные халаты. В туфлях на каблуках уставали ноги от дневной суеты, она стала носить летом тапочки без чулок, зимой – валенки; остригла свои длинные пушистые волосы, потому что за ними нужен был уход.
До рождения Стаси Ирма Сергеевна работала диктором радиокомитета, потом бросила работу и мало-помалу замкнулась в узком мирке четырех комнат.
…В шесть часов утра Ирма Сергеевна вошла в комнату дочери. Стася сладко спала, разрумянившись и раскинув руки. Мать поправила одеяло, вздохнула, вспомнив, как в этой же комнате, только в маленькой кроватке, несколько лет назад спала вот такая же милая и розовенькая ее Стася.
Ирма Сергеевна долго стояла в раздумье над кроватью дочери, затем на цыпочках вышла из комнаты. В девятом часу она вновь вошла к Стасе.
– Стасенька, вставай, родная!
Стася мгновенно вскочила.
– Уже шесть часов?
– Нет, голубка, девятый час.
– Девятый час! – с упреком повторила Стася.
Она быстро оделась и растерянно остановилась посредине комнаты. "Что же делать? – думала она. – Идти заниматься с Верой и Еленой? Но они так хорошо все знают! Зачем им повторять все сначала? Заниматься одной? Хорошо бы, да теперь настроение испорчено". Раздумывая, как быть, Стася ничего не делала.
Ирма Сергеевна дважды звала ее к столу, но та, сердясь на мать, завтракать отказалась и дверь своей комнаты закрыла на крючок.
"Опять пришла с едой вязаться, – подумала она с досадой о матери, услышав стук в дверь. – Стучи не стучи, все равно не открою. Пусть думает, что я уснула или покончила жизнь самоубийством", – злорадствуя, решила Стася.
– Доченька, к тебе пришли, – услышала она голос матери.
"Пришли? Кто бы мог быть так рано?"
Стася поспешно откинула крючок, толкнула дверь и увидела Федю Новикова.
– Федя! – радостно сказала она, пропуская его в комнату.
– А я думал, ты рассердишься, что я так рано. Я и мамаше твоей сказал это. Простите, я не знаю вашего имени-отчества, – обратился он к Стасиной матери.
– Ирма Сергеевна, – все еще присматриваясь к Феде, недружелюбно сказала та.
– Ирма Сергеевна говорит, что ты не в настроении, – вглядываясь в лицо Стаси, продолжал Федя. – Ну, я и совсем струсил, думаю, дважды не вовремя.
– Это она сама виновата! – капризно сказала Стася.
– Успокойся, Стасенька, – виновато ответила Ирма Сергеевна и поспешно вышла из комнаты.
– В чем же провинилась перед тобой твоя мама? – спросил Федя, когда дверь захлопнулась.
– Она обещала разбудить меня в шесть часов, а разбудила в девять. Пожалела! Сорвала мне занятия!
– Ну, один-то раз не беда.
– Один?! – воскликнула Стася. – В том-то и дело, что это ежедневно повторяется.
– Ну, тогда не доверяйся Ирме Сергеевне, вставай сама.
– Сама? – удивилась Стася. – Да я никогда не проснусь сама.
– Значит, заботиться о деле не умеешь, соня ты такая! – засмеялся Федя.
– Да я ничего сама не могу! Я так воспитана. И папа, и она… – Стася кивнула в сторону столовой, где была мать.
– Стася, прости меня, но мне ухо режет, когда ты говоришь о маме "она". Не "она", а мама…
Стася покраснела, но ничего не ответила и заговорила о другом:
– Что же мы у дверей стоим, Федя? Проходи, садись.
Федя прошел в комнату вслед за Стасей.
– Знаешь, зачем я пришел к тебе? – спросил он.
– Не подозреваю даже, – ответила Стася.
– Я хотел бы помочь тебе готовиться к экзаменам по литературе и географии. У меня есть свободное время… Заодно с тобой я и сам бы кое-что повторил. На будущий год при окончании школы пригодится. Ну, как? Не обиделась на меня?
Он говорил таким тоном, словно просил ее о величайшем одолжении. Она рассмеялась радостно и звонко.
– Федя, мы с тобой будем друзьями, хорошо? – сказала она с чувством.
Он крепко пожал ее протянутую руку.
– Ну, раз так, давай не терять зря времени, – сказал Федя и вытащил из кармана брюк тетрадь, свернутую трубочкой.
Федя уже много дней обдумывал метод занятий со Стасей и теперь уверенно сел за ее письменный стол. Стася робко прилепилась на самый краешек стула и опустила глаза.
– Ты пока молчи, будто ничего не знаешь, а я буду рассказывать тебе по билетам. Хорошо?
Стася села удобнее, сложила на коленях руки. Она поняла, что такой план первого занятия Федя придумал нарочно, чтобы она не стеснялась. Они занимались до полудня, и оба остались довольны. Федя рассказывал просто, понятно. Стася внимательно слушала, кое-что записывала и хорошо запоминала.
Прощаясь с Федей, Стася сказала ему с улыбкой:
– Ты преподаешь даже лучше Агриппины Федоровны.
Федя засмеялся:
– Не зря, значит, я собираюсь в педагогический институт.
– В педагогический? – переспросила Стася. – Фи, как неинтересно!
– А ты, конечно, кинозвездой будешь? – с иронией спросил Федя.
– Да, – краснея, сказала Стася. – Я хочу на сцену. И мама с папой этого хотят.
– Это ужасно избито, – поморщился Федя. – Все девушки, у которых нет настоящих увлечений, хотят быть актрисами. А ведь для этого, так же как в работе учителя, нужен талант и чертовская работоспособность. У тебя, Стася, по-моему, нет таланта. Кроме того, мне кажется, ты неверно представляешь себе работу актера. Ты сейчас смотришь на это дело как зритель… Сцена, аплодисменты… А работа дома? У меня двоюродный брат, инженер, живет в Москве, у него жена артистка. Я был у них и знаю, как она дома работает. Сколько она читает, упражняется, когда роль получит! Ты обязательно подумай над этим, Стася!
Домой Федя шел в самом радужном настроении. Все шло так, как он наметил. Стася с радостью согласилась заниматься с ним, и теперь он приложит все усилия для того, чтобы она не только выдержала экзамен по литературе, но и полюбила бы этот предмет. Стася сама предложила ему дружбу, и, видно, от всего сердца. Он постепенно перевоспитает ее. Он убежден, что сделает это.
Стася не подозревала, что Новиков пришел к ней не только по своему личному желанию. Он, Агриппина Федоровна, Вера и Елена Стрелова договорились между собой взять шефство над Стасей. Феде поручили помочь ей готовиться к экзаменам.
Федя быстро шагает по улице, раздумывает, и уверенность в успехе дела наполняет его душу радостью.
Глава одиннадцатая
В то же утро у Сверчковых готовились к экзаменам Вера и Елена. Они встали на рассвете и до завтрака ни на минуту не отвлекались от занятий. Обе были хорошо подготовлены, но Елена знала больше.
– Хочешь, скажу, почему я больше тебя знаю? – сказала Елена, наматывая на пальцы конец своей длинной косы.
– Потому что ты способнее меня, – ответила Вера.
– Нет, не потому, – покачала головой Елена. – Память у тебя не хуже моей. Дурочка! – вдруг дружески засмеялась она. – Да ведь я в библиотеке целый год работаю. Я же по четыре часа в день книг из рук не выпускаю и все заглядываю да заглядываю в них, запоминаю да запоминаю.
Вера держала на коленях тетрадь с вопросами. Отвечали по очереди, по очереди дополняли. Изредка Елена открывала книгу.
В восемь часов Володька забарабанил в дверь и запел:
– "Старый барабанщик, старый барабанщик крепко спал!" – – Затем он заглянул в комнату и, плутовато поводя глазами, воскликнул: – Ага, что вы тут делаете? Я маме скажу!
– Ну-ка уходи отсюда! – прикрикнула на него Вера, но Володька поспешно заявил:
– Меня мама послала. – Он сделал из ладоней рупор, приложил их ко рту, как это делали артисты, изображавшие вчера в Тюзе на "Золушке" царских скороходов, и загудел: – Кофе и мясные пирожки! Все! Три минуты на сбор!
Он выбежал из комнаты, отбарабанил по закрытой двери "Старый барабанщик, старый барабанщик крепко спал!" – и его веселый легкий топоток раздавался уже в той стороне, где был расположен кабинет отца.
Елена первый раз ночевала у Сверчковых. С матерью Веры она встречалась до этого дважды, заходя к Сверчковым, но генерала еще не видела.
Все уже сидели на своих местах, когда девочки вошли в столовую. Елена остановилась у входа и сказала:
– Доброе утро!
Вера мимолетно взглянула на нее и с удивлением отметила, что Елена смущена. Она всегда, в любом обществе, держала себя просто и уверенно, а тут вдруг растерялась.
– Доброе утро, – приветливо ответил генерал, а Оксана Тарасовна кивком указала Елене на пустой стул около Трофима Калиновича.
– Как спалось, Леночка, на новом месте? – поспешила спросить Оксана Тарасовна.
– Спасибо, очень хорошо, – ответила та. – Ой, да мне уже на работу пора бежать, – обеспокоенно сказала она, взглянув на большие стенные часы.
– Нет, нет, Леночка, вначале надо хорошенько покушать, – запротестовала Оксана Тарасовна, видя, что Лена готова встать.
– Да что ты, Лена! Сейчас только пять минут девятого, а тебе к девяти, – сказала Вера, замечая, что Елене почему-то стало не по себе.
– А вы не спешите, – сказал генерал. – Я еду в ту же сторону и подвезу вас.
Володька и Вера с изумлением взглянули на отца.
В семье Сверчковых не было заведено по личным нуждам занимать машину.
Елена это знала.
– Спасибо, – с чувством сказала она. – Я дойду.
– Зачем идти, когда можно ехать? – улыбаясь, но настойчиво сказал генерал. И от простого внимания, которым окружили Елену в семье Сверчковых, ей стало хорошо и светло на душе.
– Да, – сказала Вера, одновременно обращаясь и к отцу и к матери. – Я совсем забыла рассказать вам одну новость.
Володька перестал есть и прислушался.
– Интересно, что это за новость? – сказал он.
– Агриппина Федоровна предложила членам литературного кружка в июле поехать в колхоз "Искра".
– С какой целью? – спросил Трофим Калинович.
– Работать и писать.
– Почему в "Искру"? Есть колхозы сильнее и ближе, да и природа там не так уж хороша… – сказал генерал.
– Так предложила Агриппина Федоровна, – ответила Вера.
– Ну, видимо, есть какие-то соображения на этот счет, – вступила в разговор Оксана Тарасовна. – У Агриппины Федоровны всегда все обдумано.
– А почему в июле, а не сразу после занятий? -поинтересовался Трофим Калинович, закуривая трубку и вставая из-за стола.
– Это, наверное, из-за меня, – отозвалась Елена. – У меня отпуск только в июле.
– А! Это хорошо, это по-товарищески! – похвалил генерал. Он задержался у стола и, показывая на часы, сказал: – Без шестнадцати минут девять. Через минуту будет машина.
– "С точностью до секунды"! – смеясь, передразнил Володька шофера дядю Сеню, отличавшегося исключительной точностью.
На улице, около дома, раздался троекратный гудок машины. Генерал посмотрел на Елену с улыбкой: вот-де какой у меня шофер! Вера, Елена и Володька бросились к окну. У крыльца стояла машина цвета беж и сияла новыми отполированными боками.
– Спасибо, – сказала Елена Оксане Тарасовне, поспешно направляясь из комнаты.
В дверях ее задержал Трофим Калинович. Он взял ее руку и сказал с теплой улыбкой:
– Вы, Лена, будьте у нас как в своем собственном доме. Я рад, что моя Вера наконец нашла себе подругу.
– Спасибо, – сказала Елена и вдруг заплакала.
Вера, Оксана Тарасовна и Володька бросились к ней. Генерал молча вывел ее в прихожую, вытер своим платком ее глаза, помог надеть пальто, а Оксана Тарасовна с крыльца крикнула ей, чтобы она обязательно приходила ночевать, прямо из школы вместе с Верой.
Елена оглянулась. На глазах блестели слезы, но лицо уже светилось улыбкой. Машина загудела и, мягко скользнув вперед, понеслась по улице.
Вера и Володька стояли у окна и смотрели вслед машине.
– Вера, почему она заплакала? – тихо спросил Володька.
Вера задумчиво смотрела в окно и молчала.
– Мама, почему она заплакала? – сгорая от любопытства, обратился Володька к матери.
– У нее нет ни папы, ни мамы, Володенька, она сирота. Она, верно, посмотрела на всех нас и вспомнила свою семью, ей и стало больно… – В глазах Оксаны Тарасовны стояли слезы.
Володька притих и задумался.
– А что случилось с ее родными, Вера? – спросила Оксана Тарасовна.
– Девочки говорили, что отец погиб на фронте, а мать во время эвакуации. Но точно никто не знает. Она об этом не любит рассказывать, а я боюсь расспрашивать, – ответила Вера.
– А ты обязательно расспроси, не бойся.
– Хорошо, – сказала Вера.
Но натура Оксаны Тарасовны была деятельной. Она не могла ждать, пока Вера выберет удобный момент и обо всем расспросит Елену.
Оксана Тарасовна работала в гарнизонном женском совете и по опыту знала, что в подобных случаях часто нужно срочное вмешательство. Она позвонила Агриппине Федоровне и от нее узнала, что у Стреловой отец погиб на фронте, а мать во время эвакуации и девочка осталась одна.
Некоторое время она находилась в детском доме, а затем самовольно ушла и поступила на работу в детскую библиотеку.
Оксана Тарасовна на этом не успокоилась. Она пошла в городской отдел народного образования. Оказалось, что Федоров, заведующий гороно, отлично знал Елену Стрелову и неоднократно оказывал ей денежную помощь.
Дома Оксана Тарасовна еще позвонила в библиотеку.
Заведующая ей ответила, что девочку стараются работой не загружать, весь коллектив библиотеки относится к ней с большим вниманием и заботой.
Все это не успокоило Оксану Тарасовну. Сердцем матери она понимала, что ни забота школы и гороно, ни внимание коллектива библиотеки – ничто не заменит Елене семью… Внезапное желание родилось в мыслях Оксаны Тарасовны – взять Елену к себе. Но пока она не сказала об этом ни Вере, ни Трофиму Калиновичу.