18
Антон действительно был расстроен. Из-за отъезда Нонны репетиции "самостоятельного" спектакля прекратились.
Люся снималась в фильме "Неточка Незванова", Алеша трудился над дипломом. Один Антон был не у дел. Он мог бы провести каникулы в родном улусе, у родителей, которые так скучали, так его ждали. Но он и дня не мог прожить без Люси.
Вот если бы побывать в родных краях вместе с ней!
Он родился и вырос в маленьком улусе, поблизости от знаменитого бурятского курорта Аршан. Вероятно, это было одно из самых примечательных мест Восточной Сибири. Антон часто слышал от путешественников, привыкших восхищаться южной природой, что подобного великолепия они еще не встречали.
Антон с детства изумлялся красотой Аршана и никак не мог привыкнуть к ней, не замечать ее.
Его поражали Аршанские горы – скалистые, остроконечные. Они цепью поднимались ввысь одна за другой, как гигантские древние курганы, протыкали вершинами небо и, как тот воспетый поэтом утес, ласкали на могучей груди своей прикорнувшие тучки, которые на закате и на восходе действительно становились золотыми.
Антон никак не мог насладиться неповторимой прелестью немноговодной, юркой речушки Кынгарги, которая с сумасшедшей быстротой неслась куда-то, сбивая с ног любого, кто отваживался войти в нее. Она мчалась по совершенно белым булыжникам, устилавшим ее дно, и цвет воды от этого был необыкновенный: серовато-белый, днем – с голубыми блестками от отраженного неба, с красноватыми искрами от солнечных лучей, с темноватыми разводами от тени проплывающих туч. А ночью Кынгарга длинными золотыми языками отражала звезды и безуспешно пыталась умчать куда-то переливчатую лунную дорожку.
Аршанские водопады сплошной стеной срывались со скал, до блеска отполированных водой. Раскидывая пену и брызги, с глухим ворчанием, как сказочные чудовища, водопады отрывались от скал, свертывались в пенистые клубки и ожесточенно накидывались на огромные валуны, точно пытаясь проглотить их или унести с собой. Но валуны веками стояли на своих местах. Только на мгновения освобождаясь от пены, они сверкали на солнце или при луне своими мокрыми, тоже отполированными боками и снова захлебывались пеной. А водяные чудовища уже скакали по камням дальше…
А еще ниже грозные водопады атаковали следующую скалу, с огромной выси срывались вниз, прямо на белые валуны, и становились Кынгаргой – бесноватой аршанской речкой.
Со скалы на скалу над серо-белой Кынгаргой переброшен висячий мост.
Постоять бы сейчас на этом покачивающемся от ветра легком мосточке. Полюбоваться на горы, на речку и водопады, подышать родным, чистым-чистым воздухом, ощутить незабываемую прелесть Аршана, где ты родился, вырос и почувствовал эту вечную нежность к родным местам, еще с детства взявшим тебя в полон, с детства и на всю жизнь!
Так думал Антон, от безделья лежа в постели, в комнате общежития, опустевшего на время каникул. В руках он держал письмо от отца. Отец служил милиционером на Аршане. Служил уже двадцать лет.
Антон представлял себе отца в милицейской форме, на мотоцикле. Он был чистокровным бурятом. Антон походил на отца, но русская мать внесла некоторые коррективы во внешность сына. Она наградила его узким овалом лица, сгладила желтоватую смуглость кожи и черноту волос.
А вот от кого из родителей унаследовал Антон любовь к театру и актерское дарование?
Антон, смеясь, говорил, что этот дар, вероятно, пришел к нему от двоюродного деда – прославленного шамана, который всю жизнь играл роль посланца высшей силы на грешную землю. Дикой пляской, ударами в бубен кулаками и звоном металлических украшений он доводил себя до исступления и в этом состоянии вещал народу о будущем, заговаривал болезни, изгонял злых духов.
Антон не застал деда в живых, но в фамильном альбоме хранилась его фотография, и Антон часто с любопытством рассматривал пляшущего старика, одетого в шкуры, украшенного хвостами животных и побрякушками, с перьями на голове, с бубном, перевитом разноцветными лоскутьями.
Антону, ученику советской школы, был непонятен смысл шаманства, и деда своего он с детских лет воспринимал только как актера. Не случайно, когда однажды в школе был устроен карнавал, Антон явился на него в костюме шамана, в точности скопированном с фотографии деда. И даже, к восторгу зрителей, исполнил импровизированную шаманскую пляску, за что и получил первый приз.
Но, вспоминая всю свою небольшую жизнь, Антон думал и о том, что в выборе его будущего, в формировании вкуса и наклонностей имела огромное значение красота природы Аршана: удивительные горы, неповторимые водопады и необыкновенная Кынгарга, своим сумасшедшим бегом зовущая куда-то вперед и вперед, в неизведанное.
Окончив десятый класс, Антон помчался в это неизведанное, отвергнув все увещевания и предупреждения о том, что в театральное училище простым смертным дорога заказана.
Но мечта сбылась, и он был счастлив. А теперь вот это затишье…
"Скорее бы Нонна кончала свои заграничные развлечения", – думал Антон.
19
А Нонна еще развлекалась. Шофер тети Тани привез ее обедать в пивной бар, в тот самый, в котором в 1939 году было разыграно покушение на Гитлера.
Тетя Таня встретила племянницу не одна. Нонна так и предполагала. Она уже достаточно пригляделась к характеру своей тетки и знала, что сегодня та будет избегать разговора наедине.
Тетя Таня представила Нонне совсем юного Карла Розенберга, студента богословского факультета. Карл с нескрываемым любопытством во все глаза глядел на девушку из Москвы.
Нонна тоже с интересом рассматривала высокого широкоплечего блондина с густыми вьющимися волосами, с правильными чертами лица и таким цветом кожи, которому позавидовала бы любая модница.
Карл Розенберг не имел никакого понятия о русском языке и о том, что собой представляет Советский Союз.
Тетя Таня перевела Нонне его вопрос:
– Скажите, пожалуйста, с какого возраста ваших детей отбирают у родителей в интернат?
Нонна вначале не поняла вопроса, а потом принялась так безудержно хохотать, что будущий священнослужитель и без ответа ее понял, что информация мюнхенской прессы не всегда бывает верной.
Тетя Таня сочла поведение племянницы не вполне приличным. И в то же время смех Нонны немного ее обнадежил: смеется, значит, на душе хорошо… Может быть, Германия стала ей нравиться? И быть может, она все-таки решила остаться?
– Я знаю в Москве один интернат, в котором живут дети тех, кто временно уехал работать за границу, – сказала Нонна. – Я слышала, что есть интернаты при сельских школах – для тех детей, которые живут далеко от школы, ну, например, дети бакенщиков, лесников, начальников маленьких пристаней.
И Нонна опять со смехом обратилась к тете Тане и махнула рукой с зажатым в ней платочком:
– Он все равно не поймет! Он же совсем не представляет нашу страну…
Сердце у тети Тани опять защемило: "Нет, не останется Нонна в Мюнхене".
Карл постепенно оправился от смущения и задал новый вопрос:
– А правда ли, что служители религиозного культа в Советском Союзе подвергаются страшному гонению, все церкви закрыты и служба проходит в уцелевших кое-где часовнях?
Нонна ответила, что религией она не интересуется, но знает, что церквей в Москве много.
– А однажды я видела, как в Кремль въезжала "Чайка"…
– Влетала, – тихонько поправила ее тетя Таня.
– Нет, именно въезжала: это марка автомашины. Рядом с шофером сидел молодой священник в высокой черной шапке, а сзади я увидела старца в такой же высокой шапке, но только белой… Мне сказали, что это был патриарх всея Руси Алексий.
– Они ехали в Кремль? – недоверчиво переспросил Карл.
– Да, на правительственный прием.
– Их туда пригласили?
Нонна нетерпеливо взмахнула рукой:
– Ну что делать, если вы мне не верите?!
Тетя Таня с удовольствием еще раз увидела блеснувший на запястье браслет. "Кого не прельстят такие подарки! – мелькнуло у нее в голове. – Конечно, останется и выйдет замуж за Курта, вон какая она сегодня веселая".
После обеда тетя Таня и Карл повели Нонну в тот зал, где произошло покушение на Гитлера. Зал был длинный и мрачный, почти не освещенный, беспорядочно заставленный стульями. Небольшая запущенная сцена, по бокам перила, как бы огораживающие воображаемые или когда-то бывшие ложи.
Нонна окинула зал равнодушным взглядом, так и не поняв теперешнего его назначения.
Здесь, совершенно очевидно, пиво не пили. Столов не было. Похоже было, что и теперь здесь проходили собрания или слушались лекции.
Нонна не знала того события, которое разыгралось здесь в 1939 году. Покушение на Гитлера, подстроенное его кликой с полного одобрения самого фюрера, было использовано нацистами в целях упрочения его власти в Германии.
Усаживаясь в машину, тетя Таня сказала:
– Тебе, Нонночка, хотелось побывать в Дахау? Вот для этого я и познакомила тебя с Карлом. На территории бывшего лагеря есть монастырь кармелиток. Называется он "На святой крови". Всего лишь три года тому назад наши немецкие женщины организовали его. Они замаливают страшные грехи, совершенные фашистами в Дахау. И не случайно монастырь стоит в этом ужасном месте. Кармелитки обрекли себя на те же условия, в которых жили заключенные лагеря. Сами, по своей собственной воле! Ты представляешь? Карл через своего влиятельного родственника устроит нам встречу с настоятельницей монастыря. Это тебе интересно?
– Очень! Поблагодарите Карла, он вполне заменяет Курта в его отсутствие.
"Может быть, тетя Таня решила переменить мне жениха?" – подумала Нонна. Она игриво осведомилась:
– А Карл имеет право жениться?
Тетя Таня улыбнулась и перевела Карлу ее вопрос.
Тот вспыхнул, опустил глаза и ответил тихо, но утвердительно.
– А на иностранке может? – не унималась Нонна, уже с трудом сдерживая смех.
– Тебе что, он по душе пришелся? – спросила тетя Таня, испытующе глядя на Нонну. – Больше, чем Курт?
– Что вы! – воскликнула Нонна. – Разве я могу кого-нибудь предпочесть Курту? Вы же сами говорили, что нет на свете жениха завиднее, чем он.
"Ну ясно, решилась!" – мысленно ликовала тетя Таня и чуть не двинула машину на красный свет.
Нонна шутила, но тревога не покидала ее. "Может, уехать домой до срока? Или досмотреть этот приключенческий фильм до конца?"
Вечер провели вдвоем.
Обе понимали, что наступил решающий момент объяснения. Обе волновались. Нонна решила сначала поесть. Она всегда так делала: сперва ела, а потом приступала к неприятным делам. Тетя Таня последовала ее примеру.
Допивая кофе, Нонна сказала:
– Тетя Таня! Неужели хоть на одну минуту вы поверили, что я сделаю, как вы хотите?
У тети Тани задрожала рука, которой она держала чашку, и, чтобы не выдать своего волнения и не слышать дребезжащий звон ложки, она проворно поставила чашку на стол.
– Да, я вполне допускала это. Потому что это разумно. А человеком должен управлять рассудок. Ты же поддаешься эмоциям, и они подведут тебя. Еще раз прошу: подумай! Там… – она махнула рукой, – у тебя нет ни отца, ни матери, ни мужа.
– Но у меня есть родина, тетя Таня. В это понятие – р о д и н а – входит все: и друзья, и дом, и бабушка моя – гордость русского народа, и мое училище, и мое будущее на сцене, и мечты мои с детских лет. Все, все… И моя Москва-красавица… А вы… – Нонна встала, – вы взамен всего этого предлагаете мне наследство, богатого жениха и чужую страну!
Тетя Таня тоже поднялась.
"Значит, деньгами ее не купишь. Курт ее тоже не взволновал. Будем пробовать другую приманку", – подумала она и, чуть-чуть успокаиваясь, сказала:
– Как хочешь, девочка! Я так полюбила тебя за эти дни. Совсем забыла о своем одиночестве. Вот и посмела мечтать об этом. Как хочешь! Но на каникулы ты ведь будешь приезжать ко мне? Будешь, не правда ли?
Она жалобно взглянула на племянницу. Нонне опять стало жаль ее.
– Постараюсь, тетя Таня. – И добавила твердо: – Только больше не просите меня остаться. Обещаете?
20
На другой день вечером в салоне тети Тани собралось небольшое общество: Курт, возвратившийся "из Австрии", Нонна и только что прибывший из Парижа мосье Жорж Мортье, которого тетя Таня представила Нонне как выдающегося режиссера и киносценариста.
Расположились на втором этаже в небольшой комнате рядом с кабинетом тети Тани. На первом этаже был книжный магазин. На ужин к традиционной пшенной каше и салату был добавлен картофель, сваренный в мундире. На столе стояли зажженные свечи.
Нонна поняла, что сейчас речь пойдет о кинокартине "Марфа Миронова", о которой говорил Курт. Конечно же, Курт ездил именно в Париж, а не в Австрию и вот привез режиссера для встречи с нею – внучкой Марфы Мироновой.
"Видимо, в самом деле Курт серьезно влюбился в меня", – подумала Нонна и приласкала его благодарным взглядом. Он ответил возбужденной улыбкой, легким прикосновением локтя и каким-то тихо сказанным немецким словом.
Режиссер был человеком восторженным. Он выражал бурную радость по поводу того, что Марфа Миронова еще жива. В Париже ее считали умершей лет тридцать назад. Значит, можно будет связаться с ней, получить ценный материал, даже показать ее на экране, на мгновение, но крупным планом. Это будет сенсацией. А внучка Мироновой, играющая роль своей бабушки, – это уже просто событие!
За фильм режиссеру была предложена крупная сумма и обещана "пресса" не только во Франции, но и в Западной Германии.
Картины Жоржа Мортье особенного успеха никогда не имели. Так было всю жизнь… А теперь ему уже перевалило за семьдесят. Густая грива волос стала редкой и совершенно седой, щеки запали. Сильная и бесстрастная рука времени словно бы сжала его лицо – и оно стало маленьким и морщинистым. Только и красят его роскошные белые зубы, но все же видят, что они не натуральные. Да еще голос оставался властным и сильным. Непонятно даже, как жил этот голос в таком небольшом, сухоньком теле.
Режиссер придирчивым профессиональным взглядом рассматривал Нонну, даже нарочно уронил на пол платок, чтобы под столом получше разглядеть ее ноги.
Он сразу понял, что на роль Марфы она не подходит. Изящества нет. Актриса явно характерная. Какая же из нее балерина?
Но он хорошо помнил, как Курт, вручая ему конверт с авансом, сказал:
– Прежде всего немедленно сговоритесь с внучкой об ее участии в фильме: иначе она уедет на родину!
– Но надо же еще написать сценарий, надо придумать для нее роль. Хорошо, если она потянет на Марфу Миронову, а если нет? – сказал режиссер.
– Должна потянуть!
Нонна волновалась. Щеки ее горели. Моментами она переставала понимать, что происходит вокруг нее.
Старый режиссер говорил, поблескивая роскошными зубами. Он произносил фразу своим низким красивым голосом и замолкал. Курт переводил на немецкий язык, а тетя Таня – на русский. Этот сложный разговор у всех вызывал улыбку.
Жорж Мортье объяснил Нонне, что французы были страстными поклонниками таланта Марфы Мироновой. Он сам не раз видел ее на парижской сцене. И вот решили создать картину… Никому и в голову не приходило, что Марфа еще жива. Это должно быть призванием Нонны: подарить бабушке на экране вторую жизнь!
– Думаю, что вы не откажетесь сыграть главную роль! Вы не можете отказаться… Я прошу вас немедленно выехать в Париж на кинопробы.
– Конечно… Это очень заманчиво. Но у нас в училище полагается ставить в известность художественного руководителя и ректора о ролях, которые нам предлагают в кино. Немедленно выехать в Париж без ведома моей страны я тоже не могу…
Тетя Таня многозначительно переглянулась с Куртом.
Нонна замолчала. Ответила она французу очень решительно, но в душе было смятение: отказаться от фильма… Легко ли? С кем посоветоваться? Что предпринять? Звонить? Телеграфировать? Куда и кому?
– Не можете ли вы… несколько дней подождать? – в отчаянии спросила она мосье Мортье.
– Не более трех дней, – деловито ответил он.
– Хорошо. Через три дня я вам отвечу. – Нонне показалось, что три дня – это огромный срок: она успеет все выяснить, все решить, и, успокоившись, стала расспрашивать режиссера о сценарии.
По его сбивчивым ответам в мысли ее закрались сомнения: есть ли сценарий? Если его еще нет – зачем же так срочно устраивать кинопробу?
– А если я для балерины окажусь слишком… ну, что ли, громоздкой? – спросила она с беспокойством.
– Мы и это предусмотрели, – бойко ответил француз. – У нас припасена на всякий случай еще одна роль. Очаровательная. Маши-эмигрантки!
– Эмигрантки?
– Не волнуйтесь. Это глубоко положительный образ.
Нонне очень хотелось сыграть в этом фильме: поехать в Париж, выдержать пробы. Быть может, это судьба? Та самая счастливая звезда, которую ждет каждый актер? Что же делать?
– Тетя Таня, а где находится наше посольство? – спросила она.
– В Бонне. Вернее, около Бонна. Ты хочешь поехать туда? Правильно, девочка! Там тебе помогут выехать в Париж и договорятся с твоим училищем. Они, конечно, пойдут навстречу. Ведь не каждой русской актрисе предлагают сниматься во французской картине!..
Тетя Таня тут же все разъяснила Курту. В раздумье наморщив лоб, она сказала:
– На завтра мы договорились с Карлом о Дахау. А послезавтра ты съездишь в посольство. Путь не близкий, примерно такой, как до Кёльна. Да я сама с тобой съезжу! Согласна?
– Договорились! – оживленно воскликнулаНонна.
Ей стало не только спокойно, но даже весело. Посольство поможет ей во всем. Это ясно! Она съездит в Париж на пробу. Ее возьмут сниматься. Она чувствует, что возьмут обязательно! Затем она уедет домой в Москву, к Алеше, к бабушке. Придет в училище… Всем обо всем расскажет! А потом – снова в Париж, на съемки. Это же счастье! И все это сделал Курт…
Нонна опять с благодарностью поглядела на него и протянула ему руку. Он несколько раз поцеловал ее чуть повыше драгоценной серебристой змейки.
Тетя Таня торжествовала: "Вот уж против этого девочка не устоит! А потом благодарность к Курту, может быть, переродится… в любовь. Так часто бывает…"
21
Курт и тетя Таня вновь пожертвовали ради Нонны своим рабочим днем. С утра все трое отправились в Дахау. По дороге заехали за Карлом.
Из окна машины Нонна с удивлением наблюдала, как спешащие на работу мюнхенцы, студенты, дети с ранцами за плечами останавливались и подолгу стояли на тротуарах перед пустой дорогой только потому, что на противоположной стороне изображение шагающего человека было красным.
– У нас бы не выдержали, побежали! – сказала Нонна.
– О! Это же немцы… Железная дисциплина, – ответила тетя Таня, поворачивая машину к улице, где находился знаменитый мюнхенский пивной бар.
Внезапно Курт схватился за руль. Нонна разобрала быстро произнесенные слова "Найн! Найн!" и залп еще каких-то фраз.
Тетя Таня стала разворачивать машину, и Нонна увидела, что здание пивного бара окружено полицией, а улица забита неспокойной толпой.
– Что там случилось? – спросила Нонна.
С таким же вопросом тетя Таня обратилась к Курту и, выслушав его, перевела Нонне:
– Пивной бар сняли неонацисты для своего собрания… Вокруг собрались противники, хотят помешать им. Ну, а полиция, как обычно, блюдет порядок…