"Стихотворение поражает уже самым отбором грамматических форм. Оно содержит 47 слов, в том числе всего 29 флективных, а из них 14, т. е. почти половина, приходится на местоимения, 10 на глаголы и только пять остальных на существительные отвлеченного, умозрительного характера. Во всем произведении нет ни одного прилагательного, тогда как число наречий достигает десяти. Местоимения явственно противопоставлены остальным изменяемым частям речи, как насквозь грамматические, чисто реляционные слова, лишенные собственно лексического, материального значения. Все три действующих лица обозначены в стихотворении единственно местоимениями. Я in recto, а вы и другой in obliquo. Стихотворение состоит из двух четверостиший перекрестной рифмовки. Местоимение первого лица, всегда занимая первый слог стиха, встречается в общем четыре раза – по одному случаю на каждое двустишие: в начальной и четвертой строке первого станса, в начальной и третьей второго. Я выступает здесь только в именительном падеже, только в роли подлежащего, и притом только в сочетании с винительной формой вас. Местоимение вы, появляющееся единственно в винительном и дательном (т. е. в так называемых направленных падежах), фигурирует во всем тексте шесть раз, по одному случаю в каждом стихе, кроме второй строки обоих стансов, причем каждый раз в сочетании с каким-либо другим местоимением. Форма вас, прямое дополнение, всегда находится в зависимости (прямой или опосредствованной) от местоимения-подлежащего. Таковым в четырех примерах служит я, а в одном анафорическое она, т. е. любовь со стороны первого лица, между тем как дательный вам, приходящий в конечном, синтаксически подчиненном стихе на смену прямому объекту вас, оказывается связан с новой местоименной формой – другим, и этот периферический падеж "творительный производитель действия" при равно периферической дательной форме... вводит в концовку заключительной строки третьего участника лирической драмы, противопоставленного номинативному я, с которого начинается вступительный стих".
Кажется мне, что в результате анализа стихотворение не очень приблизилось к читателю.
Но очень интересно замечание, сделанное в конце.
Роман Якобсон отмечает: "Здесь Пушкин, непревзойденный мастер драматических коллизий, между глагольными видами избегает изъявительных форм совершенного вида, и единственное исключение – любовь еще, быть может, в душе моей угасла не совсем, - собственно, подтверждает правило, потому что окружающие служебные слова – еще, быть может... не совсем - сводят на нет фиктивную тему конца".
Четко указано, что стихотворение кончается отрицанием и слова "как дай вам бог" говорят о наступлении невозможного. Лирический герой считает, что его любовь не может быть заменена другой, она выше всего, что может потом случиться с этим собеседником – женщиной.
Стихотворение "Я вас любил" – это речь, обращенная к одному слушателю, и она как бы построена по законам риторики.
Классические традиции были живы при Пушкине, хотя он и утверждает, что "не читал" Цицерона, предпочитая ему Апулея.
Законы риторики – определенное построение периодов, взаимоотношений частей периодов.
Созвучие и равенство колонов содержит в себе огромный тысячелетний опыт. Системы риторик были различны по стилям; приблизительно стили определялись как изящные, скудные, средние, величавые и, наконец, мощные. Ближе всего по системе взаимоотношений частей стихотворение Пушкина может быть охарактеризовано как речь "мощного типа".
Этот тип характеризовался ритором Деметрием так: "...этому типу речи полезна краткость, так что и умолчание часто заключает в себе некоторую силу. Мало того, даже неясность: недосказанное производит более сильное впечатление, а к тому, что пространно выражено, относятся с пренебрежением" .
Неожиданно здесь применение "мощного типа". Казалось бы, что для разговора с женщиной может быть использован тип изящный, украшенный, но здесь произведен сдвиг: Пушкин не повторяет античную структуру, а как бы опрокидывает ее. Он говорит о личном, говорит об обиде, как бы подавляя собеседника, невольно подавляя мощью эмоции. В то же время он не говорит, а как бы проговаривается.
Итак, жанры обычно существуют в смешанном виде, в противоречивом виде; если они даются в чистом виде,. то тогда они тоже могут противостоять обыденной речи; то, что мы называем "образность", само не основано на обычном способе словоупотреблений. Мощное, безобразное и как бы недосказанное обращение поэта к женщине – пример своеобразной отрицательной формы, которая здесь приобретает особую силу.
В статье Романа Якобсона подымается вопрос о метафоричности – о тропах, но в качестве примера анализируется ораторская речь, возвышенная и обращенная в стихи.
Стихотворная речь, так же как и письмо, написанное в стихах, – это вещь особой формы, и вообще структура художественного произведения всегда образуется соотнесенностью разных структур, которые в результате создают реалистическую точность данного произведения.
Слова существуют в словарях – об этом напоминал Пушкин, но только сочетание слов – поэзия, потому что оно конкретно и выражает новое качество сообщения, или, как сейчас говорят, информацию.
Поэтика как будто опять совершила круг в своей работе. В некоторых чертах разработка теории вернулась к старой риторике – это не так плохо, если сознавать сам факт возвращения и не превращать его в повторения, видеть в нем новое приближение к пульсации сущности.
Сюжет и троп
Говорят, что для того, чтобы стать ихтиологом, не надо быть рыбой.
Про себя скажу, что я рыба: писатель, который разбирает литературу как искусство.
Мне кажется, что и здесь у Пушкина драматические коллизии выявлены не "междуглагольпыми видами".
Кажется мне, что сюжетное завершение стихотворения ходом своим отличается от остальных строк стихотворения.
Оно выдохнуто одним дыханием. Кажется, что и само слово вас, которое действительно все время сопутствует со словом я, заключает в себе драматическую коллизию.
Пушкин в любовных стихах чаще обращается к женщинам на ты.
Есть понятие литоты. Литота – фигура, обратная гиперболе. Пушкин говорил про одну семью, очень малорослую, что люди в ней так мельчают, что скоро надо будет слюнить палец, чтобы подымать кого-нибудь из представителей этого рода. Это пример литоты.
Но бывает другой тип литоты, который выражается нарочитым смягчением выражения. Если вы скажете, замерзая, чтобы не пугать соседа, что озябли, то это литота.
На Кавказе солдаты пели в походах песню:
Одним словом, тяжело,
Не особенно легко,
Между прочим – ничего.
Это литота.
Когда влюблены, то часто приходится говорить не прямо о любви. Любовная лирика – вся – если не троп, то инакоговорение.
Сюжетная литота разбираемого стихотворения состоит в том, что человек уверяет, что любовь прошла. А она не прошла. Он сам говорит о разных стадиях этой любви; он говорит об ее изменениях и тем дает сюжет анализа чувств. Кроме грамматической формы в этом стихотворении есть своя сюжетная структура со сложными перипетиями. С характеристиками качеств отношений.
Это сжатый, концентрированный роман.
Количество соотнесенных рядов в художественном произведении, в общем, все время увеличивается.
Композиционные соотношения усложняются, значение событийных связей сохраняется, но выявляется менее ярко.
Чем дальше развивается литературная форма, чем более усложняются ассоциативные связи, тем менее исчерпывает – раскрывает форму – содержание произведения однолинейный, хотя бы и блистательный, анализ.
Вот почему я так придирчиво рассматриваю опытную статью Романа Якобсона.
Свидетель со стороны
Прозаик-документалист В. Вересаев переводил Гомера и не любил поэзию. Напечатали в "Новом мире" после его смерти "Заметки для себя". Содержание "Заметок" – разбор значения тропа в поэзии, вернее, утверждение отсутствия такого значения.
Утверждения запальчивы; интересны они, может быть, не столько как заметки для себя, сколько тем, что включены в исследование Романа Якобсона.
"Заметки" заинтересовали лингвиста, вероятно, как показания незаинтересованного свидетеля.
Цитата из "Заметок для себя" В. В. Вересаева начинается сочувственным комментарием Романа Якобсона: "По свидетельству Вересаева, ему иногда казалось, что "образ – только суррогат настоящей поэзии". Так называемая "безобразная поэзия" или "поэзия мысли" широко применяет "грамматическую фигуру" взамен подавляемых тропов".
Так формулирует свидетельство В. Вересаева Роман Якобсон.
В. Вересаев (не указав на сокращение начала) привел кусок, не попавший в печатный текст "Графа Нулина":
Он весь кипит, как самовар...
Иль как отверстие вулкана,
Или – сравнений под рукой
У нас довольно – но сравнений
Не любит мой степенный гений,
Живей без них рассказ простой...
"Действительно, характерная особенность Пушкина – он не любит образов и сравнений. От этого он как-то особенно прост, и от этого особенно загадочна покоряющая его сила. Мне иногда кажется, что образ – только суррогат настоящей поэзии, что там, где у поэта не хватает сил просто выразить свою мысль, он прибегает к образу. Такой взгляд, конечно, ересь, и оспорить его нетрудно. Тогда, между прочим, похеривается вся восточная поэзия. Но несомненно, что образ дает особенный простор всякого рода вычурностям и кривляньям!"
Вересаев сильно подрезал цитату из Пушкина и тем самым изменил ее смысл. При перепечатке он, вероятно, исправил бы неточности. У Пушкина после стиха: "Не спится графу. Бес не дремлет" мы читаем:
Вертится Нулин – грешный жар
Его сильней, сильней объемлет,
Он весь кипит, как самовар,
Пока не отвернула крана
Хозяйка нежною рукой,
Иль как отверстие вулкана,
Или как море пред грозой,
Или... сравнений под рукой
У нас довольно – но сравнений
Боится мой смиренный гений .
Тут есть "троп", и довольно дерзкий. Пушкин его отверг, потому что он знал, что и так поэму обвинят в непристойности – потом ее обвинили в "похабности".
Сравнение изменяло смысл сцены расставания графа с Натальей Павловной.
Наталья Павловна встает:
"Пора, прощайте, ждут постели.
Приятный сон!.." С досадой встав,
Полувлюбленный нежный граф
Целует руку ей. И что же?
Куда кокетство не ведет?
Проказница – прости ей, боже! -
Тихонько графу руку жмет.
"Пожатие руки" невольно связывалось с движением хозяйки, сидящей за самоваром.
В целом виде построение дерзко.
"Троп" здесь не скрытый. "Поставленный самовар", он же "самовар кипящий", а также "кран" в устном фольклоре имел разнообразно-нескромное значение.
Приведу пример из архангельских загадок:
Меж горами,
Меж долами
Парень девку солодит .
Горы и долы – это бока старого тульского, дважды расширяющегося самовара.
Солодить – значит по Далю "...сластить легким брожением" .
Или:
По бокам вода играет,
В середке огонь толкает.
В. Вересаев – своеобразный литературный нигилист. С такими мне приходится встречаться. Он сам знает, что говорит ересь, но хочет, чтобы и Пушкин был еретиком, его (вересаевского) толка, чтобы он был против того, что Вересаев считает вычурностями и кривляниями".
Он понимает, что замах очень широк. Выражение "вся восточная поэзия" включает в себя и Иран, и Индию, и Китай, и Библию, и поэзию романтиков. Свидетель, привлеченный к делу, говорит неточно, вероятно потому, что он делает заметки для себя; он не текстолог Пушкина.
Случайных попутчиков брать не надо. Замечания Р. Якобсона о пушкинской поэтике значительны, но они не вскрывают основной структуры пушкинской поэзии: "Пророк" весь составлен из тропов.
Так же построено описание наводнения в "Медном всаднике".
Пушкин пользовался переходящими тропами, переключающими смысл, как бы противоречивыми:
Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Но, как вино – печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней.
"Смутное похмелье" разочарования не снято понятием о "старом вине", но им иначе оценено.
В поэзии Маяковский, Хлебников, Пастернак, Цветаева – все поэты не восточные – часто строили стих на сюжете развернутого образа.
Все это заставляет относиться к вопросу серьезнее: не надо в предмете исследования видеть только то, что хочешь видеть.
Пушкинское настроение в "Графе Нулине" сложно. Я напоминаю о пародийном ряде, включенном в композицию повести. Пушкин дважды упоминает поэму Шекспира, второй раз в сцене у постели Натальи Павловны:
Но тут опомнилась она,
И гнева гордого полна,
А впрочем, может быть, и страха,
Она Тарквинию с размаха
Дает пощечину. Да, да.
Пощечину, да ведь какую!
Имя царя Тарквиния упоминалось в повести и раньше – при проходе графа Нулина:
К Лукреции Тарквиний новый
Отправился на все готовый.
Сам Пушкин комментирует это так:
"В конце 1825 года находился я в деревне. Перечитывая "Лукрецию", довольно слабую поэму Шекспира, я подумал, что если б Лукреции пришла в голову мысль дать пощечину Тарквинию, быть может, это охладило б его предприимчивость, и он со стыдом принужден был отступить? Лукреция б не зарезалась, Публикола не взбесился бы, Врут не изгнал бы царей, и мир и история мира были бы не те.
Итак, республикою, консулами, диктаторами, Катонами, Кесарем мы обязаны соблазнительному происшествию, подобному тому, которое случилось недавно в моем соседстве, в Новоржевском уезде.
Мысль пародировать историю и Шекспира мне представилась, я не мог воспротивиться двойному искушению и в два утра написал эту повесть" .
У Пушкина пересекаются в "повести" история и "соблазнительное происшествие".
Пушкин любил и образы и сравнения, но он презирал и пародировал тривиальность, внося в произведение новый смысл.
Структуры Пушкина сложны и многорядны.
Это лес; сам лес – структурная связь разнорастущих деревьев и грибов, которые могут расти именно в этом соответствии: лес, подлесок, трава, грибы – все это связано. Такие леса создает поэт и сам дает в них дорогу.
Всеволод Пудовкин говорил мне, что режиссер – это человек, прокладывающий тропинку, по которой надо идти, чтобы видеть прекрасное.
Пародия уже осуществлена, но поэт дает новое ее осмысление. Сперва нам кажется, что честь живущего с "приятной важностью" недалекого мужа Натальи Павловны спасена пощечиной, которую дала жена графу Нулину.
Но оказывается, что поэт совсем не защищает самодовольного супруга. История о неудачном покушении всем рассказана. Муж разгневан, но поэт продолжает:
Смеялся Лидин, их сосед,
Помещик двадцати трех лет.
Молодой любовник был взят по соседству.
Он смеется вместе с Натальей Павловной.
Повесть содержит в себе и тропы, и повторения сюжетных переключений.
Не надо отделять сюжетно-событийную структуру произведения от структуры языковой, они не совпадают, хотя и соотнесены.
Это тот лес, который Вересаев не видал за передними деревьями.
Поэзия Хлебникова, Мандельштама, Марины Цветаевой, Маяковского – поэзия с тропами, а не только столкновение грамматических видов. Это столкновение судеб, переход людей через грани истории.
Поэты живут сперва в одной жизни, потом переходят в другую, предвидя третью. Предвидят, как бы воскресая в будущем; Маяковский, повторяя библейские структуры, говорит и о воскрешении, и о потопах, и о новых ковчегах, которые плывут и пристают к новым берегам.
Эта событийная структура, эти столкновения смыслов, борьба смыслов подчинена общим законам искусства. Без нее не существует стихотворение – она обновляется. Она существовала в силу своей единичности.
Перехожу к воспоминаниям о жизни и о стихах. Эго свойство немолодых писателей – им снятся сны.
Содержание и конфликт
Люди, стараясь уточнить анализ, ищут примеры как бы однослойного произведения.
Поиск этот напрасен.
Мы можем анализировать словарь произведения, отдельно анализировать ритмику, синтаксис, сюжетное построение. Мне напоминает это одну мою старую, осложненную и несколько усовершенствованную ошибку. Полстолетия назад я говорил, что художественное произведение не имеет содержания и состоит из суммы приемов. Так и говорилось: именно сумма. Если бы мы согласились на минуту, что художественное произведение не имеет содержания, то мы все равно встретились бы с недосказанностью утверждения; почему приемы, то есть способы художественного построения, суммируются; почему они не вычитаются друг из друга; не делят друг друга; не возводят друг друга в степень?
Представление, что художественное произведение состоит из этажей, параллельно существующих, что художественное произведение состоит из суммы каких-то художественных приемов, – неверно. Этажи имеют несущие стены, и обычно по основным своим построениям они повторяют друг друга. Они находятся друг к другу в простых, не нуждающихся в сложном анализе отношениях.
Имеем ли мы такое явление в искусстве?
Словарь отдельных частей произведения может быть уже по заданию противоречив.
Если взять только ритмику произведения, то у Некрасова и у Маяковского поэмы очень часто разноритмичны.
Маяковский включил в одну из своих поэм балладу, которая несет в себе элементы романсового словаря и романсовую событийность "цыганского романса".