Это предположение следует самым тщательным образом изучить. Все собранные им, Арсеньевым, материалы свидетельствуют об одном - отпальщики полностью соблюдали предписанную осторожность. Бойков, мастер, сорок лет провел под землею, у него не было ни единой аварии за всю его жизнь, все знавшие его отзываются о нем, как о человеке удивительной аккуратности, сдержанности и неторопливости. Он хорошо знал, какая опасная среда в шахте и чем грозит самая маленькая неосторожность. Его напарник был человек такого же характера, кроме того, он во всем подчинялся своему мастеру, без его санкции не мог ничего предпринять. Это, так сказать, общие соображения, есть и более прямые. По словам начальника участка Камушкина, мастер Бойков предупреждал его, что раньше чем через час они не начнут свою работу, так как будут ждать сигнала, разрешающего приступать к отпалке. Таким образом, отпальщик уверял, что не собирается нарушать строгие правила работы - очевидно, так оно и было. Взрыв произошел через несколько минут. Что могло быть его непосредственной причиной? Только появление огня. Вспышка пламени в насыщенной метаном атмосфере вызвала взрыв. Что-либо иное, кроме пламени, исключено - метан сам не взрывается и не загорается, как, например, уголь, его нужно предварительно поджечь. Что же это было за пламя, вызвавшее взрыв и притом так скоро после ухода Камушкина? Употребление зажигающих веществ или предметов, например спичек, заранее отпадает - все трое, находившиеся в квершлаге, некурящие, все они расписались при входе в шахту в журнале диспетчера, что не проносят с собою ничего огнеопасного. Кроме того, это свидетельствовало бы о совершенно непростительной и грубой неосторожности, а ранее он, Арсеньев, доказал, что неосторожность у погибших невероятна. Остается последнее и, видимо, окончательное - искра, внезапно пролетевшая в газовой атмосфере квершлага. Тут возникают естественные вопросы - какая искра, почему она пролетела? Как могли создаться условия, породившие эту смертоносную искру? Точный ответ на эти вопросы, возможно, дал бы единственный уцелевший свидетель катастрофы - Мария Скворцова. К сожалению, Скворцова очень слаба после операции, у нее жар и бред, к ней никого не пускают. По сообщению врачей, пройдет немало времени, пока она заговорит, сможет понимать вопросы и отвечать на них. Следовательно, придется искать решение независимо от нее. Итак, искра, ничто другое. Искры бывают разные. Очень сильный удар одного железного предмета о другой или о камень также может породить искру. Подобная искра в рассматриваемой нами обстановке маловероятна. Люди сидели, мирно разговаривали, с чего им безумствовать, бить железом о железо? Нет причин для подобной глупости. Запись Скворцовой о торопливости отпальщика относится, видимо, к тому, что он встал и начал подсоединять провода, работал быстро. Ничего, кроме этого - подсоединения проводов, - он не мог делать по самому существу своей работы. Из всего изложенного следует, что искра была электрической природы. Электрическая искра может пролететь неожиданно, и ее достаточно, чтобы породить взрыв. Что необходимо для возникновения электрической искры, без чего она не может появиться? Как это ни печально, он, Арсеньев, должен говорить начистоту - в хорошо поставленном энергохозяйстве, использующем надежные взрывобезопасные аппараты, не может быть никаких незаконных искр. Он осмотрел телефоны, кабели в непосредственной близости от места взрыва. Прямых признаков непорядка пока найти не удалось. Однако то, что взрыв произошел, свидетельствует об одном: где-то в энергохозяйстве шахты гнездится глубокий, серьезный порок. Это - предварительное мнение, конечно, его нужно подтвердить прямыми доказательствами, но он, Арсеньев, и сейчас берет на себя смелость высказать его со всей прямотой.
Арсеньев закончил и сел. И аргументация его и окончательный вывод произвели глубокое впечатление на собрание - он словно не речь держал, а вбивал гвоздь, каждая фраза казалась ударом молотка по шляпке гвоздя. Теперь гвоздь был забит до отказа, вытащить его невозможно - все было неопровержимо. Мациевич сидел мрачный. Землисто-серое лицо Семенюка стало бледным, во все углы обширной комнаты доносилось его громкое прерывистое дыхание.
Пинегин обратился к Арсеньеву:
- Эксплуатация оборудования на шахте, конечно, не на высоте, иначе такие безобразия, как этот взрыв, были бы немыслимы. Против этого вашего вывода не спорю. Однако он недостаточен. Нам нужно знать конкретную причину взрыва, чтобы вырвать ее с корнем, как больной зуб. Можете вы сегодня сказать нам, отчего вспыхнула или пронеслась эта проклятая "искра электрической природы"? В чем именно прошляпили шахтные электрики?
Арсеньев снова поднялся.
- Нет, сегодня сказать не могу. Нужно внимательно все обследовать. На это требуется время. Я ищу.
2
Арсеньев искал. Он спускался в шахту, бродил по опустевшим штрекам и штольням, подолгу задерживался у каждого аппарата. Это не было беспредметное блуждание, поиски его преследовали твердую цель - обнаружить небрежности, запущенность и прямое нарушение электротехнических правил. И так как в самом идеальном хозяйстве не обходится без просчетов, то он находил много такого, что можно было занести в свой блокнот как несомненный непорядок. Он не придирался, он знал, что непорядок непорядку рознь - не, всякий может привести к катастрофе. Первое время его сопровождал Семенюк, потом Семенюк сослался на занятость и прикрепил к Арсеньеву одного из своих мастеров. Это не улучшило отношений между Семенюком и Арсеньевым - строгому председателю следственной комиссии начинало казаться, что энергетик шахты ленив и боится вопросов, ибо плохо разбирается в своем хозяйстве. "Кабинетный работник, - беспощадно думал Арсеньев, всматриваясь в нездоровое лицо Семенюка. - Участками руководит по телефону; даже в такой ответственный момент, как выяснение причин тяжелейшей аварии, его под землю не заманить. И пьет, конечно, как лошадь, по всему видно".
Комиссия заседала ежедневно. Симак нервничал. Он наседал на Арсеньева.
- Мациевич заканчивает перемычку, - твердил он. - Зальют последнюю бочку цемента - нужно начинать работу. А мы ничего не выяснили по-настоящему. Выходит, неизвестная причина, вызвавшая взрыв, в любой момент может привести к новому взрыву. Это же камень, висящий над головой, поймите, товарищи. И раньше люди испытывали страх, а мы их разубеждали. Что же теперь им скажем?
- А вот это самое и скажете, что страшно спускаться в шахту, - холодно советовал Арсеньев. - Меня интересует точное выяснение всех обстоятельств несчастья, а не что нужно сказать людям в то или другое число. Придет время, сами будем знать и с вашими людьми поделимся своим знанием.
Наступил момент, когда ему показалось, что он нашел причину катастрофы. Он обнаружил, что изоляция кабелей, питающих энергией подземные механизмы, в некоторых местах повреждена. Это был, конечно, непорядок, и серьезный непорядок. Арсеньев показал сопровождавшему его мастеру на оборванную изоляцию. Тот улыбнулся, качнул головой и спокойно положил руку на поврежденное место.
- Ничего особенного, - заявил он уверенно. - Вы думаете, на одной нашей шахте такие штуки? Кабелей всюду не хватает, а износ неизбежен. Не закрывать же шахту оттого, что кабелек немного пообтреплется? Вы видите, я рукой дотрагиваюсь - никакой опасности!
- Во всяком случае, в моем присутствии больше таких опытов не проделывайте, - раздраженно возразил Арсеньев. - Иначе мне придется поставить вопрос, правильно ли вам присвоили вашу пятую категорию по технике безопасности.
Все же дерзкий поступок мастера смутил Арсеньева. Встревоженный и рассерженный, он стоял перед удивительными кабелями, в которых таилась смерть и которые были безвреднее дождевого червя. Было немыслимо представить себе, что тонкая изоляция, отделявшая многие сотни вольт потенциала от наружного мира, еще несет свою службу. По всем законам науки, по всем правилам практики эти кабели должны быть давно пробиты, превращены в пламя и дым мощными силами, вырвавшимися из-под их охраны. А они тянулись по стене, черные, покрытые сверху лаком, бронированные двумя стальными лентами, ничто не указывало на их близкий конец, ничто не свидетельствовало об опасности, разлитой по их поверхности, - человек дотронулся до поврежденного места рукой и остался в живых, не вспыхнул, не завопил, извиваясь в судороге. Тут снова Пыла загадка, такая же странная и неожиданная, как и вся эта катастрофа. Одна тайна превратилась в другую, не менее темную.
Арсеньев был опытный инженер, он понимал, что можно представить только один случай, когда жалкие остатки поврежденной изоляции являются неодолимой преградой для несущихся внутри кабеля мощных электрических потоков, - тот случай, если внешняя броня кабеля не заземлена. Но это само по себе было таким крупным нарушением правил, что, несмотря на всю свою неприязнь к Семенюку, Арсеньев допустить его не мог. Было и другое, еще более веское соображение - случай этот можно было теоретически рассматривать, в практике же он никогда не встречался.
- Выкладывайте ваши секреты, - хмуро приказал Арсеньев мастеру. - Что-то мне кажется, у вас плохо с заземлением этого кабеля.
На это последовал неожиданный ответ:
- А у него вообще нет заземления. И никогда не было - ни хорошего, ни плохого.
- Да вы с ума сошли! - крикнул сдержанный Арсеньев. - Сами-то вы понимаете, что делаете? Вы сознательно подвергаете опасности жизнь сотен людей! Вот он, результат вашей безграмотности, - убитые и раненые, полуразрушенная шахта!
Струсивший мастер стал оправдываться:
- Моя хата с краю, товарищ Арсеньев, так распорядился Семенюк - не заземлять, ну, мы и не заземляли. Кто же против приказа начальства пойдет?
- А если начальство прикажет вам шахту взорвать? - жестко спросил Арсеньев. - Очевидно, вы немедленно взорвете, а потом станете оправдываться - ничего не поделаешь, приказ начальства! Так, что ли, нужно понимать ваши слова?
Мастер молчал, опустив голову: он боялся из-за неосторожного слова попасть в неприятную историю.
Арсеньев был потрясен. Всего мог он ожидать, только не такого наглого попирания правил техники безопасности. Он сам проверил слова мастера. Он затребовал по шахтному телефону, чтобы ему спустили вниз измеритель заземления. Он подключал через прибор кабель ко всем окружающим предметам - рельсам, телефонным жилам и тросам - и проверял, как все они соединены с землей. Результат был один - и броневая оболочка кабеля и все эти предметы были изолированы от земли так, словно стояли на фарфоровых изоляторах. Защитное заземление, предохранявшее людей от попадания в высокое напряжение, заземление, без которого никто не имел права пускать в ход ни одну электрическую линию и машину, здесь, на этой шахте, полностью отсутствовало.
Арсеньев прошел к Семенюку. Энергетика не было. Дежурные монтеры сообщили, что Семенюк ушел домой. Арсеньев взглянул на часы. Было четыре часа дня, до официального конца работы оставалось еще два часа. Если требовалось еще что-нибудь, чтобы полностью вывести Арсеньева из себя, то ранний уход Семенюка произвел именно это действие. Уход этот был непонятен и возмутителен. На шахте разразилось крупное несчастье, таинственная беда подстерегала в каждой штольне и штреке, грозила новыми катастрофами, а один из ответственных работников показывал - явно, вызывающе показывал, - что ему плевать на все. Его же, этого работника, происшествие на шахте касалось ближе, чем любого другого.
- Что, может, начальник ваш ночевал сегодня в шахте и поэтому так рано убрался? - допрашивал Арсеньев монтеров.
Те переглядывались и пожимали плечами, об Арсеньеве уже все знали, что с ним надо держать ухо востро: строг человек.
- Да нам ничего неизвестно, сами только что явились на смену, - отвечали они неопределенно. - Вроде бы и не ночевал здесь товарищ Семенюк. Вообще-то он по утрам приходит. Здоровье у него… следит, конечно…
Арсеньев прошел в кабинет, отведенный комиссии, и задумался. Он вспомнил свой разговор с Пинегиным, когда тот назначил его в эту следственную комиссию. "Всех выводи, которые виноваты! - настойчиво говорил начальник комбината. - Всех шляп и ротозеев - фамилии, должность, - понимаешь?" Он сухо ответил тогда: "Буду заниматься техническими причинами катастрофы, ни к кому в паспорт не полезу!" Оказывается, приходится лезть в паспорта - технические причины катастрофы ходят на двух ногах и занимают хорошо оплачиваемые должности.
Он разложил перед собой стопку бумаги и сел писать официальное заключение. Все было логично и просто. Картина происшедшей катастрофы была ему ясна в любой детали. Из-за плохой изоляции кабеля на его броне появилось высокое напряжение. Так как кабель не заземлен, пробоя не произошло. А когда отпальщик прилаживал свои провода, между броней кабеля и коснувшимся ее проводом проскочила искра. Эта искра вызвала взрыв хлынувшего из земных недр метана. Таковы объективные условия, породившие катастрофу. Сами ли создались подобные условия или кто-то несет за них ответственность? Нет, сами они не могли появиться, их создали. Чем создали? Бесхозяйственностью, невежеством, преступно легкомысленным отношением к порученному им делу. Он не будет подбирать округлых выражений, он именно это слово и употребит: "преступное отношение". Кто именно допустил подобное отношение к своему делу, на ком лежит вина за гибель людей и разрушения в шахте? Непосредственный виновник, первый виновник - главный энергетик шахты по фамилии Семенюк, это была его область, он ее запустил. Но он не один. Он даже не самый главный из виновников. Над ним стоит Мациевич, главный инженер, человек, отвечающий раньше всех и больше всех за безопасность каждого своего рабочего. Человек этот всюду твердил, что безопасность шахты полностью обеспечена, он проглядел творившуюся у него под носом возмутительную бесхозяйственность и нарушение самых элементарных правил эксплуатации оборудования. Смягчающих обстоятельств для них нет. Их высокие должности не допускают смягчающих обстоятельств, они не могли не знать, что делают.
Арсеньев твердо расписался. Он понимал значение того, что было им написано. Материал, собранный им, неопровержим. Людей, которых он называл, привлекут к уголовной ответственности. Они будут осуждены. Жесток закон, но - закон, так говорили еще римские юристы. Совесть его, Арсеньева, чиста. Виновные должны страдать, чтобы не страдали невинные.
В комнату на очередное заседание комиссии вошли Симак и Воскресенский.
3
Симак вопросительно поглядел на Арсеньева - у того было торжественное лицо человека, завершившего с успехом долгие и трудные поиски. Симак радостно осведомился:
- Неужели прояснилось дело, Владимир Арсеньевич?
Арсеньев подтвердил, положив руку на написанное им заключение:
- Да, кажется, все основное стало ясным. Прошу вас внимательно выслушать.
Он подробно рассказывал о своих осмотрах и находках, о разговоре с мастером, о сделанных им выводах. Потом он протянул членам комиссии заключение. Симак с Воскресенским склонились над листами, исписанными аккуратным острым почерком Арсеньева. У Симака дрожали от возбуждения руки, он побледнел. Воскресенский был более спокоен.
Симак взволнованно поглядел на невозмутимого Арсеньева.
- Вы хотите, чтоб я подписал это заключение?
- Да, конечно, - отозвался Арсеньев. - И вы и Алексей Петрович. - Он кивнул на Воскресенского. - Без ваших подписей заключение недействительно.
- Я его не подпишу, - твердо сказал Симак. Он вдруг схватил листки бумаги, смял их и запальчиво закричал: - Вздор это, а не заключение, понимаете, Владимир Арсеньевич? Не в ту сторону направляетесь!
Теперь побледнел и Арсеньев. Он не ожидал такого отпора. Он не шевельнулся на стуле. Глаза его уставились в возбужденное лицо Симака. Арсеньев проговорил ледяным голосом:
- Прежде всего я не понимаю, что это за метод - рвать чужие бумаги. Не согласны - объясните свое несогласие. А бушевать, по-моему, незачем.
- Да, рвать - это дело лишнее, - вставил свое слово Воскресенский. Он с усилием наклонился и достал с полу брошенное Симаком заключение. - Мне тоже пока не все ясно в выводах Владимира Арсеньевича. Что же, драться из-за того?
Симак опомнился. Он был вспыльчив, не всегда умел сдерживаться, но быстро отходил. Вместе с тем он был настойчив - не менее настойчив, чем Арсеньев. Он понимал, что предстоит долгий и тяжелый спор. Аккуратно разгладив смятые листки и протянув их Арсеньеву, Симак сказал, как умел, мягко:
- Простите, Владимир Арсеньевич, от неожиданности немного погорячился. Это у меня временами бывает, не обращайте внимания. Давайте побеседуем по душам.
- Вот это уже лучше, - враждебно проговорил Арсеньев. - Будем беседовать не по душам, а по интересующему нас вопросу. И согласно требованиям логики, а не на волнах неорганизованных эмоций. Вы заявили, товарищ Симак, что я не в ту сторону направился. Я этого не понимаю. Я вообще неспособен понять, что означает этот странный термин - "сторона расследования". Я ищу причину катастрофы, чтобы впредь они не повторялись на шахте, а не обдумываю, куда можно идти, а куда не рекомендуется заглядывать. Я техник, а не дипломат.
- Конечно, конечно, - поспешно согласился Симак. - Я против вашего метода поисков не спорю - правильный метод. И дипломатия в таких важных делах недопустима. Единственное, против чего я сразу и решительно возражаю, это ваши выводы.
Арсеньев остановил его.
- До выводов мы доберемся. Не будем торопиться. Раз уж у нас возникли разногласия, рассмотрим все. по порядку. Мое заключение распадается на две части. В первой я анализирую состояние электрохозяйства на шахте и показываю, что в нем имеются вопиющие, преступные нарушения всех правил и что именно они…
- Уж и преступные, - усмехнулся Симак. Он уже полностью справился со своим волнением. - Почему такие решительные формулировки? Я лучше вас знаю Семенюка и Мациевича, я не могу допустить, чтобы они были виновны в преступлении.
- А я их совсем мало знаю, - возразил Арсеньев. - И считаю, что в этом мое преимущество перед вами, - никакие приятельские отношения не путают меня, я оцениваю людей только по их делам. Вот смотрите, - он достал из стола небольшую книжку, - правила безопасности при горных работах. Здесь есть глава "Защитное заземление в угольных шахтах". Я вам прочитаю из нее самое существенное. На каждой угольной шахте полагается иметь центральный стационарный заземлитель с сопротивлением растеканию тока в земле не выше одного ома. Ничего этого нет, вы понимаете, товарищ Симак, ничего! Вы, возможно, скажете в ответ, что его очень сложно оборудовать, этот стационарный заземлитель. И это не так. Я прочитаю вам другое место. Стационарный заземлитель представляет всего лишь стальной лист, забитый в подходящем месте, а участковые заземлители - обычные луженые или освинцованные трубы. Теперь я спрашиваю вас, товарищ Симак, неужели так трудно достать на шахте кусок обычной водопроводной трубы и подтянуть к ней несколько проводов? Почему это не сделано? Ведь от этого зависит безопасность людей, спускающихся под землю! Ответьте мне, товарищ Симак, как осмелился ваш электрик нарушить это строжайшее правило?
Он с вызовом и возмущением кинул эти слова в лицо Симаку, он уже не мог сдержать бушевавшего в нем негодования.